радиоприемник
осень в эфире на частоте ленинграда
поздняя осень можно сказать зима
месяц ноябрь справляет свои обряды
медленно верно но подступает тьма
волнами ледяными накатывает и хуже
перемежая заморозки и хлябь
и непонятно то ли господь простужен
то ли динамики старые барахлят
парижанка
вот, стоим и мерзнем, стоим и курим,
провожаем фары, сугроб пинаем.
и с какой-такой непонятно дури
занесло нас в эти края, родная?
оглянись: провинция из провинций,
тишина – как будто надел ушанку.
но и в этом ватнике, в рукавицах
для меня ты – первая парижанка.
ну и что, что ночью, что на отшибе,
что ни денег нету, ни веры в чудо,
мы же сами – сильные и большие,
не волнуйся, выберемся отсюда.
memento mori
елочные шары
помнишь ли выборг под новый год?
улиц горбатых булыжный бег.
черный заснеженный город-гот.
детство – теперь уже прошлый век.
дома – предпраздничный кавардак.
завтра не надо с утра вставать.
детство – такая пора, когда
молод отец, молода и мать.
ну а ребенку, чтоб сердце вскачь,
много ли надо? не много, нет.
выдай конфет, разряди пугач,
и обустрой непривычный свет.
елке надет головной убор.
сколько их было, шаров-планет?..
все эти годы, с тех самых пор,
как они падают на паркет...
люцерна
все, что есть и было, все, что есть и будет,
вряд ли мне удастся описать подробно,
в этом многоцветье, в этом многолюдье
я уже не знаю, что чему подобно.
ясно различаю сад благоуханный,
знаю достоверно – после не потоп, но
также не ветрами взбитые барханы.
все, что есть и будет, все как на ладони:
перистых глициний цепкие лианы
лягут на покатый белый подоконник,
ради уходящих, приходящих ради,
прорастут люцерна, медоносный донник.
женщина с кувшином, в праздничном наряде
к берегу подходит, белыми руками
набирает воду, поправляет пряди,
тихо напевает про траву и камень…
Владимир Липатов: Люцерна.