корми меня шоколадом
Нет с городом
сердцу
слада.
Тяжелый
запах
парфюма.
Корми меня
шоколадом
под соло
бьющихся
рюмок.
Подъемы.
Крутые спуски
в стране
с непростым маршрутом.
В стране,
где забыли
русский,
приюты.
Приюты.
Приюты!
Корми меня
шоколадом.
Не горькой
паленой водкой.
В стране,
где с собой
нет слада,
сластИ
воспаленную
глотку.
шаги
Отпечатали губы
С три десятка отметин.
Резонирует в трубах
Заблудившийся ветер.
Пустота постоянства.
Нетепло фонарей.
Измеряю пространство
От окна до дверей.
Нарастает тревога.
Постучались…
Не к нам…
Два шажочка до Бога.
Ровно три до окна.
Где проляжет дорога
Очень важно, поверь.
Два шажочка до Бога.
Ровно три…
и
за дверь.
мы все тяжело больны
«Сколько внутри понамешано,
с внешним повязано.
Как это все запутано.
Длинными фразами
в узел завязано.
Сколько клубок не распутывай,
станет все крошевом.
Ценное будет продано
дьяволу
дешево.
Канет в прошлое.
Будет судьба пересказана
голосом вечности.
Будут искать пришедшие
мира конечности
в призрачной млечности.
Поиски смысла – бессмыслица,
путь к сумасшествию…» -
ждут на больничных койках
второго пришествия
человек шесть и я…
только в соседней палате такие же –
ждущие.
Вне мрачных стен
болеют здоровые души
нашего пуще.
Все мы повязаны поиском
форменных всякостей:
поиском черни в небе безоблачном
пакостим;
поиск стерильности в черни
приводит к отчаянью.
Закрой глаза.
Раскрытая тайна печальна.
Пальцем скребем по поверхности,…
истин искальцы.
Кажется, тщетно.
Только до кости все пальцы
стерли,
а дна и не видно.
Обидно, черт побери,
обидно.
бессонное
Лежать и слушать полуночных,
порой, нежданных
и ощущать натугу прочных
пружин дивана.
Танцует моль в плафоне люстры
свой жгучий танец.
Переполняющее чувство –
скользить по грани.
На потолке на белом-белом
смеются тени.
И дышит мир в квартире смело
стихотвореньем.
Чужие плоскости в границах
оконной рамы.
А ночью вновь кошмар приснится.
Поближе к маме:
к груди прижаться теплой
крепко
и сердце слушать.
И после слов: «Не бойся, детка…»
намного лучше
лежать и слушать полуночных,
порой, нежданных
и ощущать натугу прочных
пружин дивана.
Как страшно знать про обреченность
в пустой квартире
и ощущать незащищенность
во взрослом мире.
эмпиризм или крошечка-хаврошечка
Объясняли, да не дали потрогать.
Не довольна!
Решила попробовать самовольно.
Усыпляли любопытство -
какая скука:
- Спи, глазок. Спи, другой.
Да, забыли про руки.
Объясняли, но хотелось же чувства!
Не довольна!
Решила попробовать самовольно.
Усыпляли любопытство,
присущее детям:
- Спи, глазок. Спи, другой.
Да, забыли про третий.
переболею?
Слева давит грудная клеть.
Мамочка!
Так страшно.
В небе туча звезды гасит.
Заплети мне «косички-бараночки»
с бантами белыми, как в первом классе –
защищенность белесой невинности.
Забуду всё!
Забуду!
Буду глупой!
Не вникающей в мира машинность.
Тепло дают здесь не каждому.
Скупо.
Смех не дарят –
тут купля-продажа.
Лишь слёзы даром предлагают:
«Плачьте!».
Заморочилась, скажешь?
Здесь каждый
помешан.
Страхи кричат людям:
«Прячьте
свою сущность под черствой учтивостью».
А мне бы чувствовать.
Не думать часто.
Не стесняться нежданной сопливости.
Смеяться.
А мыслям: «Молчать!
и БАСТА!».
Мне бы прыгать бездумно в «резиночки»,
шагать по лужам не зачем-то -
просто.
На асфальте цветные картиночки
чертить мелками.
Стать поменьше ростом.
Или в позе зародыша вжаться
в диван и чувствовать всем телом счастье:
мыслей нет – нет причины бояться.
Но стоит жизнь разобрать на запчасти,
чтобы вникнуть в причины и следствия,
подумав: «Вы не смогли, я – сумею»,
ручкой машет моя непосредственность.
Смеешься.
Думаешь, переболею?
димедрольное чувство
Смакуя димедрольное чувство,
Сердце выплевывает искренность: НАТЕ!
Кровать.
Пол.
Потолок.
Тихо.
Пусто.
Запах хлорки и спирта в седьмой палате.
Откройте настежь окна и двери!
Мама?
Как вовремя. Бессилье так душит.
Чем мне заполнить место потери?
Мама!
А принеси мне мишку из плюша!
Похороны воробушка
Олеся Иванчикова: непрошенное.