Кирилл Романовский: Барабанщики.
"Но, шатаясь по дорогам,
Под заборами ночуя,
Дидель весел, Дидель может
Песни петь и птиц ловить."
(Э.Багрицкий)
"Очередная невнятная актуальщина!" - подумал я, брезгливо зацепив взглядом начало второй строфы первого стиха, где речь об осквернении незасранных листочков. Более идиотски-ошибочного мнения невозможно себе и представить: стихи оказались роскошные. Живые. Умные и правильно-отвязные. Еще пару текстов я радостно убеждался в изначальной своей неправоте, потом забил и на это серьезное занятие и принялся просто читать, свободно офигевая.
Фирменный школярский коктейль: на треть стих, на четверть частушка, остальное чревато музыкой, то есть песня. Легкая, четко слышимая и при этом то и дело оригинальная рифма. Строка то плотная, пружинисто-упругая, как у Луговского или Багрицкого ("Вспыхивал, маялся семафор / в дугах стальных ресниц"), то чинная, размеренная, европейски-элегическая ("Душа моя, что скажешь ты на это?"). Одна вещь так и называется, "элегия". Только и здесь автор не удержался от показа зрителю смачной фиги, добавив в название эпитет "хреновая". А по-моему если там и есть хрен, то хорошего качества и точно в тему.
Не известный мне доселе автор Кирилл Романовский явно умеет и песни петь, и птиц ловить. Говорить о главном - об одиночестве, людях, любви, поиске смысла - незатертым, неизбитым, летуче-динамичным, постоянно хулиганящим слогом. Говорить горькое и страшное, не вставая в позу; повергать читателя в смех и слезы, ни на секунду не впадая в пафос. Я искренне надеюсь, что эта публикация Кирилла на "Точке.Зрения" окажется первой, но не последней.
Побольше бы таких стихов!
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Михаил Майгель
|
Барабанщики
2007Чистая бумага |Хреновая элегия |Так случилось... |Ода неуплате за коммунальные услуги |Неотправленное письмо Анне Русс |Лето |Дюльфер на Юга |Ах, кто бы знал...
Чистая бумага
Неужто, самому себе во благо,
Я лучшего занятья не нашёл,
Чем жирно-жирно "чистая бумага"
На папке выводить карандашом?
Незасранные, крепкие листочки
Я исподволь стараюсь осквернять.
И всё в них, от заглавия до точки –
С недавних пор касается меня.
На быт свой, неотлаженный и шаткий
Я жалуюсь, и вою на луну.
Попутно удивляясь, как по шапке
Господь мне до сих пор не захуйнул
За то, что как в дверях универсама,
Застыл в себе, считая медяки.
За то, что до сих пор не самый-самый,
Хотя вокруг сплошные мудаки.
За то, что нет ни шизы, ни люмбаго,
А я всё ною, эйдос матеря.
За то, что в папке "чистая бумага"
Бумага чистая гниёт зазря.
За то, что до Парнаса – не полшага,
А дальше, чем ползком до Сомали.
За то, что эта "чистая бумага"
Не стоит Мандельштамовской сопли.
За то, что стих мой больше копрофагу
Подходит, чем любимцу аонид,
За то, что папку "чистая бумага"
Читаю только я, а не они,
Которые сплошные. Даже флага
Я своего не поднял до сих пор,
И над больверком "чистая бумага"
Колышется совсем чужой прапор.
За то, что рифм целительная брага
Становится всё горше, всё мутней.
За то, что папка "чистая бумага" –
Не Терция Вегилья наших дней.
За то, что дух мой – грязная шарага,
Где слесарь третий месяц синьку пьёт.
За то, что папку "чистая бумага"
Никто, хоть литр им выставь, не поймёт.
За то, что с прытью пакостника-мага
Варю компот из жаб в котле души.
За то, что эта чистая бумага
Чиста взаправду… Что ни напиши… Хреновая элегия
Брат живёт на Проспекте Ленинском,
У "Нескушника", где ныряльщица,
Припружинившись, грабли выпростав
Вверх-назад, на Москварику
Всё глядит. Всё следит за пенистым
Треугольником, – баржа тащится.
Набабачил бы кто, кем вырасту,
Не поверил бы дураку.
Самосвалы ревут трёхосные
Под балконом в облезлом дворике.
ЖЭК засыпал траншею щебнями, –
Скоро снова прорвёт, дай срок.
В телевизоре – шняги в Боснии,
В объявленьях – зверьки хонорики
Сплошь печальные и ущербные.
– Мам, порвался опять шнурок!
Мам, порвался опять... Навеяны
Книжкой сны про монголов с гуннами.
Оказалась соседка дивою,
Отыгравшей своё в "Садко".
Возратился сосед из Йемена,
Загорелый, худой, испуганный.
Третий нэп с кооперативами
Шпарит ярко и широко
По стране. В подмосковном Пушкино,
Облачённый в пижамы синие,
Посечённый днестровским пламечком
"Ограниченый контингент"
Пьёт пивко у ларька с игрушками
Производства, к слову, Румынии.
И цыганке с беззубым мальчиком
Он отказывает в деньге.
Зарастают деревни дачами,
Мы собрали байдарку синюю.
Прадед, звавший Кирилл-и-Мефодием,
Щедро сахар набухал в чай.
Только-только учиться начали,
Только-только тетрадки вынули.
Вот те мисочка кровь-смородины, –
Кушай, лапочка, примечай.
Всё запомнишь, листая Пушкина,
Всё забудешь, читая вывески:
Папу, маму, кота, попавшего
Под магический "Поларойд"…
Вот валдайский бугор с избушками,
Вот вращается над Калининским
Синий шар, – смотри, не промажь в него,
Неподросший пока герой.
Не научишься жить по-Богову
На синюшном на этом шарике,
Что пока худо-бедно тащится,
Половинку моча в ночи.
И, похоже, меня-убогого,
Кроме дворика и Москварики,
И готовой к прыжку ныряльщицы
Ничему вам не научить… Так случилось...
Так случилось, что точным наукам служила родня,
И естественным, скромно заботясь о пользе народа,
Предавалась заботам и мыслям… А что до меня,
То на мне, как порой говорят, отдохнула природа.
Отдохнула природа. Как будто, устав, прилегла
На мои от неё же не слишком могучие плечи,
Не внушая позывов к каким-либо вечным делам,
Не брыкаясь во сне. Но от этого, право, не легче
Вывозить её-дуру (ведь я не Сизиф, не Атлас)
Из под груза бычков и бесплодных полей А4
На вершину, достаточную для того, чтобы вас
Убедить наконец, что я даже полслова не стырил
У других, превозмогших, взошедших в дерьме и крови
На мильоны похожих вершин с валуном на закорках.
Нет не тырил! Не пёр! Но столь куц моих рифм алфавит,
Что читаются в них без труда и Гандлевский, и Лорка,
И Кибиров, и Кушнер, и может чуть-чуть Беранже, –
Эти шила в мешках утаить я едва ли сумею.
Сонно мямлит природа с плеча: "Поднимайся уже…"
Поднимаюсь уже. Вверх ползу только с тем, что имею. Ода неуплате за коммунальные услуги
– Расскажи…
– О чём тебе?
Сидели на диване, – львами возле врат – по краям. Чего мы там хотели, так о том с детьми не говорят. Трусили два глупых недобитка. Исподволь, желая говорить
языком телес, струна ли, нитка ль подгрызала глупой фразы нить бархатную, щерясь бронзой, медью хищной, но не смела до поры помешать наскучившей беседе.
Соблюдая правила игры, мы пытались пыжиться, питая, с понтом, «неподдельный» интерес к репликам: «ты знаешь, я считаю»… Я считаю: раз-два-три… Так бес, зуб даю, пытался б перед Богом оправдаться за судьбину-мать. Так поэт, в венке своём убогом
перед миром тщится оправдать лень свою, житуху сикось-накось, блядство, с педерастами родство.
Всё финтили, что-то врали… На-кось! Отключили электричество.
То ли вдруг электрик дядя Вася челюсти на проводе разжал, то ли тихий ангел восвояси с недопитым пивом пробежал.
Без предупрежденья заискрила та струна. Оборвалась. И я «стал её»… Простите мне, чернила, сей трюизм: «она была моя». С ней, как с той звездой… Не надо, Света,
слёз и обещаний… Баловство это всё… Но вдруг когда-то где-то вновь отключат элeктричество… Неотправленное письмо Анне Русс
Ничего не может произойти там, откуда нельзя никуда уйти ни гостям, ни хозяину самому (каково ему одному?). Он не спит с genie de la propre beaute, он смолит свой «Сamel», он пьёт матэ, носит мятые джинсы и пиджаки. Уходить ему не с руки.
Впрочем, выше писалось, что не уйдёт никуда никто, – так и год пройдёт…
Новый год заграницей – уже седьмой. Нет причин поспешать домой…
Он читает Кибирова, Анну Русс, шепчет в пиксели: «Я вас не убоюсь!». Он и впрямь не боится вас, дед Тимур! Аня Русс, soyez mon amour!
Этот год пройдёт как и прошлый, но он теперь пишет только когда темно. От причастности к тем, у кого болит, дрянь-пиит поступает в Лит неизвестно зачем.
За окном темно… Всё стучит под крышею то окно, занавеска взвивается. На стене тень с пиалкою в пятерне.
Никуда не срывается эта тень. Он допишёт, и новый настанет день, – sms пропищит из угла «хи-хи». Он забудет свои стихи.
P.S.: Потому что, ложась под китайский плед в шесть утра, наш герой выключает свет.
Выключает свет. Выключает свет. Он всегда выключает свет. Лето
Из всего, что было, – запомнилось два-три мига,
Три осколка безумного летнего драйва. И
Прощевайте, други… Ну что ж, почудил и двигай,
В закордонную темень, где траблы живут твои.
Каждодневною мразью отщёлкается с лихвою
За ночные бденья в аквариумах террас,
За желанье в родных пределах взрасти травою…
Начинаю отсчёт чудесного: три-два-раз…
Три-два-раз: телеса ночной подмосковной хмари
Бессистемно лижут диодные фонари.
Двадцать пять минут на этап. На одном «жумаре» –
По косой – к циклону. Времечко! Раз-два-три…
Раз-два-три. Поступили… Что скажешь, товарищ Есин?
Хоть и крут, но вполне доступен, видать, Парнас.
Вот табак и трубка, по жидкому золоту во френч-прессе
Зароился «танец чаинок» на три-два-раз.
Три-два-раз, матерясь, влезаем на пыльный швеллер,
Высота – усраться, хоть прямо сейчас умри.
Отработали, сдали… Угваздались, осовели…
По-первой даже печень бьётся на раз-два-три.
Раз-два… Разве ухватишь своим очумелым оком
Все слова, поцелуи, песни и поезда…
До свиданья, – спи. Над луны ноздреватым боком
Пролетит безымянная, – наша с тобой звезда.
Два… Нет, – раз! А может – не раз, но вспомни
Утро летнее с памятной трещиной возле дна.
Вот и всё. Но отныне: omni debitum, omni…
Каждый даст прошедшему новые имена.
В скрипе сосен, в колёсном стуке есть всё, что нужно,
Для того, чтобы имя, забывшись, возникло вновь.
До свиданья, лето, кончайся себе натужно…
До свиданья, лето!
Имя тебе – любовь. Дюльфер на Юга
Вспыхивал, маялся семафор
в дугах стальных ресниц.
Вдоль полосатых кордонов, сквозь
заспанный леспромхоз
мчался за солнечною лафой,
в небо вжимая птиц,
серо-зелёный стальной поток –
– весть киммерийских гроз.
Мчался, скрывая за колотьбой,
за разговором рельс
звон в подстаканнике РЖД
ложечки «Коктебель».
В душном плацкарте ревел прибой
тем, кто ещё не слез.
Тем, кто, как я, ничего не успел,
думая о себе.
Всё это сон, ожиданья блажь,
нудная как матан.
Здесь – маршброски, перевивы строп,
с месяц болит нога.
Ты за меня там со всеми вмажь,
не поскупись, братан!
Даст Бог приеду, и дюльфернём
с нашими на юга.
Будем горланить на все лады,
в синюю прыгать соль.
Будем влезать на сто пять – б – плюс,
солнце купать в вине.
Помнишь девчонок, – таких худых,
спины их – словно смоль.
Помнишь. Да как позабыть следы
гальки на той спине.
Будет магнезия на руках,
будет внизу вода,
будет, как прежде, чернеть вдали
пройденный злой отвес.
Сам же всё знаешь: печаль-тоска
лесом идёт, когда
ты спусковухою дальняка
встёгнут в верёвки рельс. Ах, кто бы знал...
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Кирилл Романовский: Барабанщики. Сборник стихов.
Школярская, живая и современная поэзия; к тому же острая, меткая и на самые серьезные темы из возможных.
23.12.07 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php(200): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|