Вернись в Сорренто.
Warning: file_get_contents(ttext/2008-07/64858.txt): failed to open stream: Нет такого файла или каталога in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php on line 178
Приходит время...
Warning: file_get_contents(ttext/2008-07/64859.txt): failed to open stream: Нет такого файла или каталога in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php on line 178
Наш человек в Эспоо
НАШ ЧЕЛОВЕК В ЭСПОО
-Вот смотри, Теодор означает Дар Божий,- Тево показывает мне страницу в большой раскрытой книге. Она выглядит очень солидно, старое издание именослова, но текст на шведском языке. Разговариваем мы по- английски, это наш язык общения. Тево сидит у камина в накинутом на плечи неком подобии бурки. дверцы из огнеупорного стекла раскрыты и дым от его сигары втягивается в устье сизым шлейфом. Курить ему можно только здесь, в специально отведенном месте. Сол-Брит, жена Тево сервирует стол к ужину. Я спрашиваю ее, что она думает по поводу имени мужа, действительно ли он Божий дар.
Ее английский несколько хуже и она в начале не совсем улавливает смысл моего вопроса, но потом ее лицо озаряет улыбка, она понимает и даже прочитывает в моих глазах легкий провокационный намек. Все существо ее смешно протестует:
-О, ноу, ноу.
Тево давится дымом и кашляет, на глазах у него выступают слезы, но он хитро ухмыляется в усы.
У них с Сол-Брит трое взрослых детей и четверо внуков, по двое карапузов у старших Нины и Кима, младший –Андрей недавно женился и детей у него пока нет.
Сол- Брит очень милая женщина и несмотря на возраст сохранила красивые и мягкие черты лица. Она финская шведка родом с побережья близ города Васса. Разговорный домашний язык шведский, но прекрасно говорят и по- фински. Мне больше нравится шведский, для моего уха он благозвучнее, хотя я не понимаю ни по- шведски, ни по-фински. Я выражаю свое восхищение такому виртуозному двуязычию, да еще по- английски и по-испански люди говорят. Сол-Брит замечает, что лучше бы уж Тево говорил по- фински, потому что его шведский только смешит ее. Она пытается объяснить, что именно ее смешит, но не выдерживает и заливается смехом.
Тево картинно дуется и тоже сообщает, что ему стыдно вместе с женой ходить в магазин за продуктами, недоразумения, возникающие на кассе из-за ее финского приходится урегулировать ему. Я прекрасно понимаю – они подтрунивают друг над другом, эта прекрасная пара, им чуть - чуть за пятьдесят, а мне чуть за сорок и я в гостях у них в Эспоо.
Тево по-русски зовут Фёдором, вообще-то даже Фёдором Васильевичем, у него русские корни, его дед был родом с Дона и проходил службу близ Гельсинфорса, когда случилась революция. В гражданскую в Финляндии тоже были свои красные и свои белые и дед сгинул в этой мясорубке. Большой казачий отряд, вынуждено отступая весной через замерзший Ботнический залив, ушел под лед. Младенец Василий, будущий отец Фёдора остался с матерью в Гельсинфорсе.
Мы с Тево партнеры по бизнесу. Он часто бывает у нас в Питере, практически каждую неделю, я приезжаю в Финляндию, может быть раз в месяц или даже реже. Тево снимает в Питере квартиру, это совсем не дорого. Я же обычно останавливаюсь в их доме, в комнате, которую недавно покинул Андрей. Приезжая в Финляндию по делам, я, конечно, уделяю время и магазинам
Еще до развала Союза все стало куда-то исчезать. Не стало самых простых и обычных вещей. Когда мы оказались в новой России, все, что еще осталось стремительно вздорожало. Чемодан с авто инструментом, преподнесенный мне Фёдором на день рождения и роскошный окорок, который он привез нам на Рождество, были царскими подарками. В Финляндии можно очень выгодно купить слабо посоленную семгу и выбрать именно тот кафель для ремонта ванной, который тебе нужен. Я, конечно, не падаю в обморок при виде западного изобилия, как это случалось, если верить нашей прессе, с отдельными россиянами, впервые попавшими в потребительский рай. Сказывается закалка, я давно знаком с заграницей, бывал во всех Скандинавских странах, за исключением Исландии.
У немцев и итальянцев, шведов и испанцев, сопровождавших меня в торговых центрах Европы я заметил общую черту, они немножко гордятся этим товарным изобилием, им нравится то восхищение, которое выказываем мы, люди из-за занавеса. Они вежливы и предупредительны и совсем не кичатся своей победой в холодной войне, но восторг восточых варваров укрепляет чувство превосходства их системы ценностей. Это чувство, видимо, нуждается в постоянной подпитке – все не так просто и безоблачно и относительная сытость не решает всех проблем, есть такие, с которыми нам только предстоит встретиться.
Фёдор не любит ходить по магазинам, он подвозит меня к одному из маркетов и, сделав широкий жест рукой, мол, покупай, что душе угодно располагается тут же в кафе, с сигарой, кофе и несколькими газетами и терпеливо ждет окончания моего шопинга. Как-то я попытался затащить его в супермаркет «Призма», мне нужна была консультация продавца, а языковой барьер чувствовался. Он объяснил мне, что «Призма это дотируемый магазин для людей скромного достатка, и ему здесь появляться не очень удобно. Так ли это на самом деле или Фёдор схитрил, я не знаю, но в этой его нелюбви к магазинам состоит его отличие от других моих западных знакомых.
Несколько лет назад он работал директором финского филиала одной крупной американской компании. Возможно, отсюда его пристрастие к сигарам и американским автомобилям. Он признает только огромные Кадиллаки или другие сухопутные дредноуты от Дженерал Моторс. Конечно, они страшно прожорливы, но он решает эту проблему, заправляясь в основном на нашей стороне, в Торфяновке или Брусничном. Разница в стоимости бензина раз в шесть, и это существенно облегчает ему жизнь.
Молодой нагловатый работник бензоколонки улыбаясь, здоровается и спрашивает:
-ЗдорОво, чухна, сколько тебе накапать в твой танкер?
Фёдор понимает слово здорОво и здоровается в ответ, танкер вызывает у него довольную улыбку. Взяв на борт сто литров, он расплачивается и, тронувшись, спрашивает у меня:
-Что означает слово «чухна», я его часто слышу, но не понимаю.
-Видишь ли,- пытаюсь я смягчить своим вариантом перевода то впечатление, которое, у него все равно останется от знакомства с держимордным шовинизмом,- видишь ли, есть жаргонные названия представителей других народностей, например, немцев часто называют фрицами или гансами. Американцев –америкосы, америкашки, итальянцев –макароны итд.
-Это я все понимаю - фрицы от немецкого имени, макароны тоже переводить не надо, ты мне объясни чухна это что такое.
-Ну,- я развожу руками,- это я перевести не могу. «Приют убогого чухонца…»,- тут же вслух вспоминаю я Пушкина.
-Издавна в России так называли финнов -чухонцы, чухна это сокращенный вариант.
- А что такое «у-бо-го-го»?- похоже, я все только больше запутал.
-Это такой очень бедный человек.
-Нищий? Маргинал?
-Не совсем, просто бедный.
Это обидное прозвище?
-Кто, маргинал?
- Нет, чухна ?
- В общем, скорее всего да, обидное,- признаю я.
Я дурак, каждый раз даю ему щедрые чаевые . Теперь хрен получит,- Фёдор вместо хрена употребляет слово покрепче, русский мат доступен ему в полном объеме, ну это, как водится.
У Федора есть уникальный словарь Финско – русско- английский. В долгой дороге мы от нечего делать и пользы ради, иногда упражняемся в запоминании новых слов и сравниваем возможности трех языков.
- Смотри,- обращает мое внимание Федор,- и в русском, и в финском -семь различных слов, обозначающих лошадь: лошадь, кобыла, конь, жеребец, мерин, кляча, скакун. А в английском - только horse.
-Да уж, не богат язык Шекспира лошадьми, не то, что наши,- соглашаюсь я.
В Англии, в Вест Бромвиче у нас есть фирма - партнер. Однажды в командировке, изрядно приняв во время фуршета, мы с Федором попытались продолжить нашу идею насчет лошади.
-Сорри, возразил нам один из хозяев и, несмотря на выпитое, сходу выдал нам с десяток незнакомых слов означавших лошадь. Последние два - мустанг и ровер, однако, заставили нас насторожиться:
-Не пойдет, мустанг это американское слово,- возразил я
- Нет такого языка - американский, есть только испорченный английский, а в нем есть дикая лошадь мустанг.
-Хорошо, тогда у нас тоже есть дикая лошадь Пржевальского.
Нет, упрямо набычился англичанин, это не ваша лошадь, Ковальский это польская фамилия, а значит, и лошадь польская.
Что это за ровер, не знаю такого слова?- очередь возражать была за Федором.
-Как это, не знаешь ровера, а это еще 150 лошадок. Это же моя машина,- заржал шутник, и тут мы поняли, что перед нами английский вариант сивого мерина. Все словечки, якобы обозначавшие лошадь, были аналогами наших сивок и бурок и разных каурок,, а так же саврасок и воронков, серков простых и в яблоках и конечно рысаков и иноходцев. Кстати, у англичанина была совершенно лошадиная фамилия, только мы с Фёдором ее запамятовали.
Говорят, что у каждого сознательного финна имеется минимум три плавсредства.
У Федора тоже три. Нормальная яхта на пять спальных мест, здоровенный мощняга- катер и моторная лодка. Яхта стоит на рейде в Эспоо, там же у берегового пирса покачивается моторка, на ней добираются до яхты и привязывают лодку к кормовому концу. Место приписки катера - Ботнический залив, близ Васса. Там у Фёдора загородный дом, но он предпочитает английскому кантрихаус русское слово дача.
Хорошо в деревне летом, ну это всем известно, но однажды мы возвращались из Лапландии зимой. Ездили мы не к Санта Клаусу в гости, а как всегда по делам. Дорогой решили сделать небольшой крючок и заехать к Федору на дачу. Там рядом живет его теща и многочисленные родственники со стороны жены. Федор предупредил меня, что его свояк Кристер большой любитель выпить и чтобы я был в случае чего готов к его приходу. С родственниками со своей стороны Федор почти не общается. Старшая сестра живет в Италии и ведет богемный образ жизни. Его младший брат - от другого отца, он профессор математики в Хельсинки, но они, почему-то, находятся в многолетней ссоре, вроде что-то связанное с наследством, из-за чего еще ссорится в странах заката?
Снег в том году в районе Васса был повыше колена. Мы пересекли целину, отделявшую чищенную дорогу от дома на пригорке, утопая в снегу. Федор открыл один из ангаров, где, застоявшись, скучал большой колесный трактор. За два прохода, туда - назад, дорога была очищена и Кадиллак припарковался у крыльца. Дверь в дом не была заперта на ключ, хотя замок, конечно, имелся. Я удивился и спросил об этом Федора.
- Видишь, на доме написана моя фамилия. Если он Юхансон или Сиволайнен - зачем ему идти в дом с чужой фамилией?
-Это, конечно логично, но разве не бывает случаев грабежей дач,- я спрашивал, памятуя о наших бедных селениях.
-Очень редко, исключительно цыгане, но от них бесполезно закрывать на замок - любой откроют.
«Спрячь за семью замками вороного выкраду вместе с замками»,- вспомнилась песня Яшки цыгана из «Неуловимых мстителей», а вместе с ней лошади, уже в связи с цыганами. Интересно, сколько эти ромалы знают наименований коняжки и ласковых слов, когда уговаривают ее и сводят со двора без звука. Кристер все - таки приехал на снегоходе, у него была бутылка «Абсолют», а у нас литр «Московской». После бани и хорошей компании Кристер пригласил меня прокатиться на снегоходе по заливу.
Я никогда раньше на такой штуке не ездил и легкомысленно согласился. Он пер так, что трудно было дышать, потом сказал, что скорость у машины хорошая и, несмотря на воскресный день, надежда достать выпивку остается. Надо только смотаться на другой берег в Швецию, там недалеко от берега он знает магазин. Не знаю, чем бы это все закончилось, но вдруг я вспомнил, что у меня нет шведской визы. Кристер подумал и сказал, что виза, конечно, дело серьезное и наша поездка отменилась. До сих пор не понял предлагал он это на самом деле или шутил, они там такие нордические, ребята с побережья, никогда не поймешь - шутят или в натуре.
У Федора есть две лошади и пони. Обычно они живут в лошадином отеле, это такая конюшня, где содержат за плату чужих лошадей, а хозяева забирают их с собой в специальном автоприцепе- коневозе на уикэнд. Еще у него есть казачья униформа, он ездит в ней на коне. На пони катаются его внуки Себастиан и Николас.
В общем, хорошо живет казак Фёдор в Эспоо, но скучает в обществе пластиковых людей. Впервые это выражение я услышал от него на одном из множества островков, разбросанных в архипелаге близ Хельсинки.
Мы вышли на его яхте «Никиан», название составлено из имен детей Федора: Нина, Ким, Андрей. Путь в открытое море лежал через многочисленные шхеры, с установленными опознавательными знаками. Они называются «реймари», красными и зелеными вешками отмечена морская дорога в шхерах, они указывают путь, безопасный от подводных камней и мелей. С идущих нам навстречу яхт приветственно махали рукой капитаны, здесь так принято. «Наверное, это международная традиция»,- подумал я и тоже стал приветствовать встречные суда. Конец мая выдался очень жарким, несколько дней стояло под тридцать.
Мне не терпелось выкупаться и, заметив островок с пологим песчаным пляжем, я предложил бросить якорь здесь. Фёдор покачал головой и сказал, что остров частный и высаживаться здесь никак нельзя. Тогда я взял бинокль и внимательно осмотрел местность. Сразу за пляжем в сосняке стоял дом, дорожка к нему сильно заросла, пейзаж выглядел необитаемым, и я поделился своим впечатлением с Федором.
- Хорошо, ты можешь высадиться прямо с борта и добраться до берега вплавь, только имей в виду - вода холодная. Если кто-то там есть или нас заметят с проходящей яхты, я буду сваливать все на тебя, ты русский, тебе простительно не знать правил, я тебе ничего не говорил, и ты ничего не знаешь
При таком пекле испугать меня холодной водой было сложно. Я нырнул прямо с борта и ошалел от ледяного ожога. Вода была градусов 12 -14, согреваясь, лихорадочными саженками я поплыл к берегу.
На острове точно не были лет несколько, все заросло, на окнах висела паутина, ступеньки перед крыльцом поросли мхом. Я помахал Федору, мол, в Багдаде все спокойно. Он после некоторого колебания все же пересел в моторку и причалил к берегу. Мы раскочегарили походный гриль и поджарили семгу. Федор был прав, оставаться тут дальше не было смысла, даже пляж при такой ледяной воде уже не привлекал, как поначалу.
- Там дальше есть отличный остров, доступный для посещения, с причалами для судов и беседками на суше,- предложил Федор, как альтернативу.
Остров действительно оказался хорош, с гладкими скалистыми берегами, облизанными ледником. Прямо в камень были вбиты большие и прочные стальные кольца для швартовки судов. Яхту поставили на два якоря - носовой и кормовой и намертво привязали канатами к двум кольцам. В беседках имелись каменные очаги и запас дров, аккуратно сложенных под навесом. Мы еще раз приготовили пищу на огне и пошли прогуляться по острову. Одна из полянок привлекла внимание своей картинной живописностью и манила присесть в тенек - отдохнуть от жары и насладится покоем. Мы выбрали местечко подальше от муравейника и расположились на травке.
Я чуть было не вляпался во что-то, какую-то кучу круглых шариков нахально оброненных на облюбованное мной место. Я не лесной житель и не индеец следопыт, но все-таки догадался – дерьмо, только вот откуда здесь, на острове?
-Федор ты не знаешь, кто это гадит здесь в неотведенном месте?
Фёдор задумался.
-Слушай, может это… я запнулся, вспоминая, как будет по - английски муравьи. И хотя каждая какашка была размером с шарик от пин-понга, но ближе - то никого не было!
Муравей по - английски не хотел вспоминаться. Мне в своей жизни приходилось изучать латынь, язык, который помнится очень хорошо, оставаясь даже без употребления.
- Формика, Федор, может это сделали они, Формика?
Фёдор латыни не знает. Но по моим ужимкам догадывается о ком идет речь.
-Вряд ли, им столько не сделать, даже всей семье, даже если они очень постараются.
Можно предположить, что это лоси, но оно свежее, а остров маленький. Если бы лоси пришли сюда зимой по льду, тогда понятно, но их здесь нет, мы все обошли.
-Я думаю - это специальное дерьмо из пластика, его делают пластиковые люди, чтобы создать экологически привлекательную картинку природного заповедника.
Все это мы говорили, сохраняя предельно серьезные лица, но, наконец, я не выдержал и заржал, Федор отозвался. Два взрослых серьезных мужика ржали над одной кучей анонимного дерьма. Понимание всей абсурдности картины только добавило веселого настроения.
За прогулкой и смехом мы не заметили – ветер прилично усилился, а это опасно для пришвартованной вблизи скал яхты. Быстрым шагом направились к берегу. Один из якорей сорвало, яхту развернуло и сносило на камни. Волна была приличная, и пока я пытался вскарабкаться из лодки на борт, Федор уже завел мотор и давал задний ход. Успели вовремя, еще чуть-чуть и судно бы разбило о скалы.
Мы легли на обратный курс, Федор объяснил мне принцип проводки судна по вешкам – реймари, понаблюдал за моим мастерством судовождения, одобрил его и пошел варить суп из консервной банки. Пища оказалась на удивление съедобной и даже вкусной. В это время здесь не бывает темных ночей и, хотя белые еще не наступили сумерки сгущаются довольно поздно.
-Смотри,- сказал Федор и повернул прожектор, осветив им воду метрах в тридцати от борта. Над темной водой виднелись несколько голов лосей, они плыли тем же курсом, что и мы, но к ближайшему острову. Так и раскрылся дерьмовый секрет. Оказывается лоси превосходные пловцы, переплывая с острова на остров, они находят себе пищу.
Примерно в эту же пору, годом раньше мы высаживались с катера в Ботническом заливе на крохотный островок. К большому камню была приделана бронзовая плита с надписью на шведском и финском языках. Федор перевел мне текст. Эта мемориальная доска была установлена здесь в память русских казаков, нашедших смерть подо льдом, при переходе залива.
Точное место он показал мне на воде. Кто-то из рыбаков видел тогда, где произошла эта трагедия. Мы бросили в воду венок из цветов. Эту доску Федор заказал сам и сам же закрепил ее на огромном камне. Вот такое эхо Тихого Дона у берега Ботнического залива, близ города Васса. Когда дело касалось таких вещей, обычно веселый шутник, Федор становился серьезным и сосредоточенным.
Я вспомнил, как однажды в Англии речь на дружеской попойке зашла о нашей стране. Тогда хорошим тоном считалось ругать ее и все критиковать, камня на камне не оставляя от совка и от нынешних правителей. Тем это нравилось, и они охотно ругали Россию вместе с русскими гостями. Федор отвел меня в сторону и дал мне урок патриотизма, который я никогда не забуду.
- Никогда и ни с кем не ругай свою страну. Это так же, как отца и мать, жену, сестру или детей. Ругать их вместе с тобой найдется много охотников, но при этом они никогда не будут относиться к тебе с уважением.
Я, конечно, не мальчик и в отношении своих родных соблюдаю это правило. Но крах Союза и коммунизма, обстановка в стране, как можно все это защищать и выглядеть при этом просто здравомыслящим человеком?
- Не бросайся слепо на защиту, но и не позволяй увлекать себя в разговор на эту тему. Уйдешь от него раз или два, и продолжать настаивать станет не толерантно. А этого здесь боятся больше всего.
Федору я обязан так же освобождением от многих иллюзий, навязываемых нашей и западной пропагандой.
- Не очень-то доверяй их радушным улыбкам и дружеским рукопожатиям, протоколам о намерениях и обещаниям.
Если этого нет в контракте, пусть даже сто человек это пообещали, никогда не думай что дело в шляпе. Только то, под чем стоит их подпись имеет силу.
Мир пластиковых людей. Фёдор всю жизнь от рождения жил в нем, осознавая свою чуждость и сохраняя душу от полимеризации.
Его отца репрессировали во время зимней войны 1939-40 года. Василия не взяли в армию защищать Суоми, а, как этнически русского отправили в концлагерь под Оулу. После войны его освободили, но работу он найти не мог, много пил, обострилась язва, заработанная в концлагере и скоро он умер от прободения. Фёдор был совсем маленьким и плохо помнит отца. Его мать осталась в голодное послевоенное время с двумя детьми на руках. У Федора в семейном альбоме я видел фотографию его молодой матери, сделанную в комнате со столом, со стоящей на нем печатной машинкой и портретом Сталина на стене. В моих глазах, наверное, читалось крайнее удивление:
-Да,- сказал Федор,- после смерти отца был такой период в ее жизни.
Веню Контури - известная финская писательница и мать Федора. К сожалению на русский переведена только одна ее книга –«Пейзаж в сумерках», но даже одно произведение дает представление о силе ее таланта.
Федор очень тепло отзывается о своей покойной материи и об отчиме. Не чувствуя разницы в отношении к себе и своему младшему брату, он, тем не мене,е сбежал и поступил в морское училище, походил по морям и повидал мир.
Финляндия страна небольшая, я убеждаюсь в этом, разговаривая с различными людьми, менеджерами разных фирм. Очень многие знакомы или слышали друг о друге.
Есть среди них и люди с русскими фамилиями, с русскими корнями.
Об одном из них он сказал:
- Я был директором компании и взял его на работу, только из-за его фамилии, он выглядел далеко не лучшим кандидатом на должность, но в дальнейшем полностью оправдал мои надежды.
В его коллекции только русские и советские марки, каким-то образом он умудрялся смотреть одним глазом в сторону этнической родины всю свою жизнь, не забывая о своих русских корнях
.-Они не давали мне забыть, спасибо им за это
-Кто это они?
Сейчас увидишь,- мы подходим к кассе в супермаркете, редкий случай, когда Федор посещает магазин, но тут надо закупить продукты для похода на яхте.
Девушка на кассе, взяв карточку Федора, вертит ее в руках, прикладывает к устройству, а затем извиняется и звонит по телефону. Федор невозмутимо ждет окончания манипуляций с его кредиткой. Кассирша еще раз извиняется и принимает карточку к оплате, тут же расплывается в улыбке и возвращает ее Федору.
-Если хочешь, понаблюдай для интереса, много ли карточек проверяют дополнительно. Русская фамилия, это сигнал для пластиковых. Был бы я какой- нибудь Тахво Кенонен и -никакого интереса. Не важно, что я говорю на литературном финском или шведском, что я финский гражданин с рождения и мои родители тоже. Они еще те расисты, я это испытываю на собственной шкуре всю мою жизнь. Это расизм не грубый, как был в ЮАР или Америке, все гораздо тоньше и изощреннее.
Его месть тоже достаточно изощренна, он регулярно нарушает правила парковки, швартуя свой дредноут. На протесты, какого- нибудь пенсионера- общественника, моментально налетающего на вопиющий беспорядок, отвечает провокационно небрежно, характерным жестом руки. Активный пенсионер от неожиданности и возмущения подскакивает на месте, одной рукой хватаясь за сердце, другой за мобильный телефон и звонит в полицию. Федору частенько выписывают штрафы за парковку и превышение скорости, здесь они весьма чувствительны. Зато он оттягивается в России на Выборгском шоссе.
Патологическая готовность наших гаишников к взятке восхищает его, и он платит им щедро и с удовольствием. Еще ему очень нравится водительская солидарность, когда подмигивая фарами они сигналят друг – другу о гаишной засаде. Поначалу он полагал, что это сигнал возмущенных встречных водителей на его выключенные фары, как это принято делать в Финляндии, и думал, вот идиоты не видят, что у меня свет включен. Когда он понял правильное назначение этого сигнала, то сигнализировал всем встречным от Выборга до самого Питера. Одних достает беспредел, других строжайшая регламентация каждого шага и всей жизни. Есть ли где-то золотая середина? К сожалению, нам сие не ведомо, а то и там нашли бы к чему придраться. Таков уж человек, ему всегда чего-то не достает.
Нет, Федор не финский диссидент, хотя в его жилах аж одна восьмая финской крови. Но русская составляющая, не позволяет его крови стать синтетическим заменителем, а силикону вытеснить то, на чем записана генетическая память, она делает его таким, каков он есть, нашим человеком в Эспоо.
Вечера на хуторе близ Юля-Ярви.
ВЕЧЕРА НА ХУТОРЕ БЛИЗ ЮЛЯ-ЯРВИ
-Не бросай так близко к лилиям, зацепишь, смотри сюда,- хлесткий бросок и тихий всплеск, снасть вошла в воду в метре от края расстеленного на воде зеленого ковра, шитого белыми лилиями. Глянцевитые, влажные листья пускали зайчики, играя с проснувшимся солнцем в старинную игру.
-Ну и я туда же бросаю, если дальше ляжет - лещь не возьмет, он ленивый, стоит в зеленке и ждет, когда ему червя к самому носу поднесут.
-Он не ленивый, просто хитрый и осторожный…, ну вот, что я говорил, зацеп?
-Кажись, зацеп, не понял, я вроде не добросил даже, Петрович, прости засранца.
-Ладно, давай поднимай носовой якорь…, я подгребу, а ты выбирай…, осторожно, только не дергай, надо подойти к самому месту.
-Ну, что не идет?
-Нет, глухо, наверно за корягу зацепило.
Скорее всего, корневище, они на дне, как змеи переплелись, погоди, я щас попробую багром зацепить, они хрупкие, щас отцепим.
Багор зацепил, что-то тяжелое, Петрович почувствовал, как лязгнуло или звякнуло и стал тащить трофей на поверхность. Так вот, что поймал вместо леща Виктор – старый медный чайник.
-Поздравляю тебя с уловом, везет новичкам и пьяницам,- Петорович протянул Виктору руку.
-Ты хотел сказать дуракам и пьяницам,- Виктор пожал протянутую руку.
-Ну, ты же не злоупотребляешь, так что сам решай, что тебе больше нравится. Вроде голова на месте, а на рыбалке мы с тобой третий раз, выходит – новичок.
-Хорошая посудина, его почистить, как новенький засверкает, железный бы уже давно сгнил, а медному хотьбы хны,-Петрович вылил из чайника за борт воду с иловым киселем.
-Интересно, кто его выбросил, совсем целый даже крышка на цепочке сохранилась?-Виктор примерил крышку к чайнику.
-Может, с лодки упал…, но лежит видать давно, скорее всего финны сами выбросили, когда их выселяли. Я тут года два назад протоку расчищал, тоже всяких железяк хозяйственных повытаскивал. Им же много с собой брать не разрешали, вот они и выбрасывали в воду, чтобы значит, русским их скарб не достался.
-Да, их понять можно: «сами взорвали Корейца, нами потоплен Варяг», кажись, так пели наши моряки в русско- японскую.
-Во, во, тот самый случай, врагу не сдается крутая чухна и чайники в воду бросает,- Петрович взмахнул чайником, как бы собираясь бросить его обратно в озеро, лодка сильно качнулась, и рыбалка едва на этом не закончилась.
-Э, э, ты че творишь, сам чайник хороший, утопишь нафиг.
-Не боись, Саныч, лодка устойчивая, и мелко здесь. Как говорил старшина Васков из «Зори здесь тихие» -вам, девкам, по пояс будет.
-Хороший фильм, душевный, сколько раз смотрел, а все равно нравится.
-Да, хорош старшина, и зори точно здесь тихие.
Что-то вдруг как будто вздохнуло над озером, почти беззвучно, неуловимое волнение воды и воздуха, совсем призрачное и зыбкое и снова тишина.
-Что это было, слышал?- Виктор прислушивался к озеру.
-Да, бывает тут по утрам, иногда явно,а иногда как будто кажется, говорят, это в карьере гранит рвут, километров сто будет отсюда а волна все равно доходит.
-А может электричка идет, она, когда близко, так стучит ощутимо, а если еще далеко, вот наверно и получается переход звуковой волны из воздуха в воду, такой эффект, не помню, как он в физике….
-Не, на электричку не похоже, вздох какой-то, скорее всего далекий взрыв.
-Подсекай! У тебя клюет! Спишь на ходу.
Виктор спохватился и махнул хлыстом.
-Есть! Здоровый, ух тяжело идет, Петрович давай подсачник, не сорвался бы.
Хороший лещ с медным отливом затрепыхался в сетке сачка и быстро перекочевал в пластиковое ведро. Часам к девяти клев прекратился, и появились первые купальщики.
В ведре лежали четыре леща, всех поймал Виктор.
-Ну вот, и чайники ему, и лещи, везет же чайникам,- Петрович был явно раздосадован неудачей.
-Петрович, рыбу пополам, а чайник достал ты, это, как клад со дна моря или затонувшее судно, кто поднял - того и добыча.
-Да я шучу, у меня этой рыбы…, а чайник, если ты не против, я бы взял.
-Договорились.
Дачный поселок на Карельском перешейке образовался спустя лет пять после войны.
Здесь раньше было финское поселение типа хутора. Берег красивого озера, сосны ближе к воде, а на холмах или сопках все больше ельник.
Озеро с островами, грибы, ягоды, рыбалка и прочие дачные удовольствия. Одно плохо, землица совсем тощая, черника с брусникой и грибы родятся хорошо, но страны помидории в таких условиях не наладить. Травки пряные еще можно культивировать, а что касается ананасов с бананасами, это уж шиш с маслом.
Попал Виктор сюда по чистой случайности, пригласил его один новый знакомый в гости, да и наменул. Можно, мол, посодействовать насчет участка, как раз новая администрация начала старожилов уплотнять. Вот, если к администрации подойти с душой, если повернуться какой-нибудь к ней полезной своей стороной, желательно спонсорской, то все возможно. Виктор Александрович спонсором отродясь не бывал, но в службишке его кое-что было такое, что и показалось администрации интересным.
Не сразу, конечно, но после нескольких ненавязчивых визитов, с чаепитием и застольными разговорами, да после жаркой баньки, вопрос решился положительно и как-то сам собой. Даже мзды никакой не потребовалось, хотя обещал, конечно, Виктор Александрович всяческую лояльность со своей стороны. Поначалу старожилы приняли его не очень приветливо, сами понимаете, уплотнение не пряники. Правда, участки в поселки были ну, очень обширные, до неприличия, до одного гектара даже доходило. Это сейчас земли можно прикупить столько, сколько можешь проглотить, а еще лет пятнадцать назад все латифундисты - владельцы фазенд числились шестисоточниками. Излишки квадратных метров, что в домах, что на фазендах имели люди исключительно заслуженные и отечеству полезные или их наследники.
Когда же отечество приказало долго жить, тут-то и произошел пересмотр табели о рангах, кто новой – старой родине – матери более ценен. Новые ценности - значит и ценники новые, словом, уплотнение это та же инвентаризация на предприятии или переучет с переоценкой в торговле. Домик Виктор построил маленький, но весь как бы пряничный.
Cоседи приняли новую постройку умерено толерантно - лишних деревьев не пилилось, строительство заняло примерно месяц, и по всему стало видно, что новый сосед, не какой нибудь новый русский, а старый и не русский и вообще, мужчина приятный во всех отношениях. Он был не стар и не молод, а фамилия звучала не совсем по-русски, но происходила от славянского корня. Не очень русским его делала одна особенность, он водку не пьянствовал, а так иногда, винца сухого, побаловаться.
Игрушечный домик не вместил бы всех желающих, поэтому стол был накрыт прямо под открытым небом, рядом с крыльцом. На новоселье Виктор Александрович пригласил ближайших соседей. Праздник, как говориться удался или почти удался, где все окончательно и познакомились с новым соседом. Он бы совсем удался, если бы слегка не обиделась Надежда Михайловна. Ее супруг Валентин любил выпить, но закусывал вяло по причине нездоровья и немного злоупотребил гостеприимством. Виктор еще не знал всех семейных тайн своих соседей и, будучи человеком малопьющим, выпить по требованию, по обстановке, так сказать, мог крепко. Инициативу мужа Надежды Михайловны он поддержал со всем энтузиазмом своего не подорванного коварным нарзаном организма. После того, как гости разошлись, они отправились освежиться прогулкой на берег озера. Валентин, знакомя Виктора с побережьем, от всей души предлагал ему пользоваться его купальней и мостками.
-У нас здесь у всех свои мостки, пока ты с местом определишься и построишь свои, милости просим, купайтесь, отдыхайте и все такое,- Валентин достал из нагрудного кармана сигареты, и пытаясь прикурить, одной рукой держал зажженную спичку, а другой сделал широкий приглашающий жест. Этот мах стоил ему потери равновесия, и он бултыхнулся с мостков в воду. Реакции Виктора были чуть замедлены алкоголем, а вода в озере удивительно прозрачна. Сначала он наблюдал, как тело Валентина, приняв эмбриональное положение, легло на дно, подобно усталой подлодке, без признаков малейшего желания всплыть хотя бы на перископную глубину. Потом, осознав, что тот действительно затонул и всплывать не намерен, Виктор нырнул прямо в одежде и, ухватив за шиворот безвольное тело соседа, выволок его на мостки.
Валентин не успел еще окончательно стравить воздух и, открыв кингстоны, взять балласт воды, а потому прокашлялся и прочухался довольно быстро. Пачка сигарет была по - прежнему зажата в руке, а спички он достал из кармана и сделал новую попытку закурить, чиркая спичкой по коробке, из которой капала вода.
- Вот гад, намокли, у тебя нету спичек или зажигалки?
-Нет, я не курю, да у тебя и сигареты промокли, их теперь только карасям на курево.
-Здесь карасей нет, не водятся, окунь и тот, как килька мелкий, ну и хрен с ним, пусть покурят.,- Валентин размахнулся и выбросил пачку в воду. Его опять качнуло, но Виктор был на стороже и пресек вторую попытку экстренного погружения.
-Ну, что может, пойдем отдыхать?- предложил он Валентину.
-С ней отдохнешь, она меня теперь домой не пустит.
-Кто, жена?
-Ну да, Михална, она не любит это дело, а я еще весь мокрый, как цуцык, посижу вот здесь, обсохну,- разговаривая они подошли к Валентиновой летней кухне Он обреченно вздохнул и присел на порожек.
- Слушай, Валя, это как-то не по человечески, я бы тебя к себе пригласил, да некуда, всего одна комната.
-Отдыхай, Витя, все нормально, на улице Ташкент - не замерзну.
-На следующий день Надежда Михайловна высказала жене Виктора Александровича сожаление с оттенком укоризны, в том смысле, что ее мужу не следовало столько наливать и, что он болен. Жена Виктора подумала про себя, что Надежда Михайловна сама бы должна была контролировать процесс, но из вежливости не стала эту мысль озвучивать, а лишь извинилась и сказала, что ничего о болезни не знала.
Больше Виктору с Валентином выпивать не довелось, памятуя о печальном опыте, он уклонялся от самого повода к совместным посиделкам, а через несколько лет Валентина не стало.
С соседями Виктор Александрович старался поддерживать хорошие отношения: с одними, как с Петровичем, дружил, с другими вежливо общался при случае, а кое с кем отношения были никакие, то –есть просто здоровались и все.
Летом жизнь в поселке кипела, а зимой было пустынно, он превращался в занесенный снегом хуторок. Зимовал только Петрович с женой и собаками, да Виктору дачная жизнь была еще в охотку. Он приезжал с женой, а иногда с приятелем и тогда долгие вечера наполнялись азартным стуком костяшек домино и шлепками карт. Само собой жарко пылала печь, на столе появлялся в медном сиянии старый трофейный чайник, возникали сопутствующие случаю напитки и закуски и затевались неспешные беседы обо всем на свете.
Когда Виктор заложил фундамент большого дома отношения с отдельными жителями поселка поднатянулись. Пришлось спилить дюжину сосен, и люди интересовались оформил ли он порубочный билет, просили показать и, убедившись на отсутствие в его действиях состава преступления, тем не менее, звонили в районную администрацию и писали письма.
С другой стороны, и сами они были не такими уж кристальными, как пытались выглядеть. У Виктора исчез куб остродефицитной выгонки и пару рулонов рубероида, потом строители сообщили ему, что не хватает пол куба сороковки и кое-чего по мелочи. Виктор решил пресечь тягу в зародыше и пригласил из района местных пинкертонов. Понятное дело, те ничего не нашли, но шороху все же навели, и посягательства прекратились. Одна молодая девушка-подросток, которой не спалось по ночам по причине напоенности воздуха запахами любви и зыбкого ожидания чего-то прекрасного чуть было не наткнулась в темноте на мужчину и женщину, деловито грузивших пиломатериалы Виктора Александровича на телегу. Она потихоньку ретировалась, но рассказала обо всем матери. Та рассказала соседке-подруге, а уже та обо всем поведала Виктору.
Со дня акта хищения прошло уже недели две, и расследования по горячим следам не получилось, скорее всего вагонка уже была приколочена, а если и нет - мало ли у кого, что лежит из пиломатериалов в запасе, на них не написана фамилия владельца. Милицейский рейд был призван скорее для острастки на будущее.
Как-то Виктора пригласила на чай пожилая супружеская чета, они жили в большом белом доме, от него наискосок. По слухам именно они являлись владельцами вместительной телеги. Но слухи были не проверенными, и основанием для серьезных подозрений служить не могли. За чаем старожилы поведали историю местности, показали старую газету с постановлением совета Народных Комиссаров от 1947 года об образовании в местечке с финским названием дачного поселка. Депортация финского населения началось еще во время войны, последних выслали уже к ее окончанию.
Дома то ли пожгли сами граждане Суоми, то ли разобрали их на стройматериалы и топливо уже потом, но от них остались одни монолитные фундаменты. Многие дома в поселке и в том числе этот, в котором радушные хозяева потчевали чаем соседа, стояли на старых финских фундаментах.
-Вот смотрите, нашли, когда разбирали подпол,- хозяин достал из под топчана старую черную сумку. Финский военный почтальон почему-то не смог доставить эти письма адресатам или кто-то другой спрятал сумку, набитую письмами с фронта. Среди писем попадались также открытки, красивые и цветные, они посвящались традиционным праздникам, но некоторые изображения преследовали пропагандистские цели.
На одной из них упитанный румяный парень в финской военной форме колол в задницу штыком тощего бородатого красноармейца в буденовке. Сизое лицо бородача было искажено от страха, и он улепетывал во все лопатки с территории Суоми к себе на псковщину или рязаньшину. Отдельным сюжетом на той же открытке, с краю, в овале изобразилась подруга финского парубка, такая же румяная и упитанная, она мечтательно тискала дойки своей буренки и ждала, когда ее Вейко прогонит злого Ивана и вернется тискать за дойки ее саму.
-И сколько времени у вас лежит эта сумка? -спросил Виктор.
-Да, как папа начал стройку, года с пятьдесят третьего,- прикинула хозяйка.
-Это значит лет сорок с хвостиком?- сосчитал Виктор.
-Да пожалуй, что и так.
-И, что вы за все это время не пытались ее… ну передать куда нибудь?
-А куда передавать-то в Большой дом, что ли? Там сразу спросят, как к вам попала и не факт, что поверят про подпол.
- Ну, сейчас- то уже времена не те.
-Сейчас-то да, а раньше мы и вам, уж извините, не показали бы
-Знаете, у меня есть приятель, он финн, может спросить у него…, можно передать в Финляндию в организацию ветеранов.
-Да, мы видели, к вам приезжал на иностранной машине, красивая такая…
-Вот он самый и есть.
-Не знаем, наверно и в живых уже никого не осталось.
- Почему же не осталось. Лет семьдесят с гаком тому румяному на открытке сейчас. Я думаю, еще многие живы, представляете, может, здесь чье-то последнее письмо перед смертью, получат родные весточку из бездны лет.
Послушайте, Виктор Александрович, все хотел у Вас спросить, что там слышно насчет передачи Карельского перешейка Финляндии?.
- А что слышно?
-Ну, ходят слухи разные, что вроде передавать будут, у нас у знакомых дача была в Усть – Нарве, а теперь это Эстония, заграница.
-Не бойтесь, такого не произойдет, это не Эстония, тут же никакого развала Союза не было. И самого Союза не было, эти территории присоединены по итогам Второй Мировой, послевоенные границы незыблемы.
-Ну дак, а Прибалтика как же?
-Я же Вам объяснил, совершенно другой прецедент, тут был Союзный договор, дело добровольное, с правом наций на самоопределение. Договор похерили в Беловежской пуще, плюс секретный пункт пакта Молотова- Рибентропа. Прибалтика формально законно отъехала, а с Финляндией была война, сколько народу положили, это, как Кенигсберг и Сахалин, хрен им , а не Карелию,- Виктор даже жестом изобразил свою версию хрена.
Лица соседей слегка вытянулись, они переглянулись и вздохнули.
Вот оно что, сообразил, наконец, Виктор, наши нищие пенсионеры возмечтали сдаться в буржуинство и вместе со своим домиком отойти к Суоми по праву прописки и владения собственностью. А там уже, заделавшись финскими пенсионерами, жить не тужить, кушать салями и поплевывать на родину – мачеху. Простительно ли такое падение духа перепуганным пожилым людям, доведенным шоковой терапией и ваучеризацией до измены родине хотя бы в грезах. Виктор Александрович сам не знал, что думать и как к этому новому явлению относиться.
-Знаете, я тут походил по окрестностям, много чего интересного обнаружил,- он решил разрядить атмосферу неловкости, ощутимо присутствующую за столом.- Рядом обнаружил второе озеро и протоку, она вытекает из нашего и впадает в соседнее.
-Да, да оно расположено ниже уровнем, и вода течет в него,-оживился хозяин,- но в нашем озере полно ключей и речушка впадает с той стороны, так, что без воды не останемся не волнуйтесь, - Он тоже успокоил Виктора Александровича ответным словом.
-У меня в детстве была книжка про войну, название помню, а писателя забыл. «О смелых и умелых» называется. Не читали?- Виктор вопросительно поглядел на хозяев.
-Нет, не доводилось, я больше исторические, а жена мемуары женские,- за себя и за жену ответил сосед.
-Там был рассказ, он на всю жизнь врезался мне в память, про двух водяных, они были страшные картежники.
-Водяные, в карты? А причем же здесь война? – удивилась хозяйка.
-Если хотите, я в двух словах перескажу, а потом закончу свою мысль.
-Конечно, любопытно, можете даже подробно, мы никуда не спешим, если только вы…?
-Я тоже не тороплюсь. Ну, вот рассказ одной нашей летчицы, события происходили где-то здесь в Карелии: Наши решили перебазировать аэродром, а взлетные полосы зимой устраивали прямо по льду замерзших озер. Она и военный инженер вылетели обследовать одно подходящее озеро. Замерили толщину льда, какие-то еще параметры - все подходило. Они уже взлетели, как разыгралась вьюга. Ничего не видно - пришлось садится обратно. При посадке сломали лыжу, но по рации передали, что лед хороший и нашим бомбовозам здесь понравится. На берегу речушки, вытекавшей из озера, они обнаружили водяную мельницу, а рядом избу.
В ней жили финны: слепой старик и девушка, его внучка. Девушка очень неприветливо встретила непрошеных гостей и даже ничего им не предложила, а из печи так вкусно пахло пирогами. Видно ждали гостей, да только не русских. Слепой же старик оказался карелом и поведал историю, как белофинны убили его сына, а его самого ослепили за помощь красным. У гостей была кое-какая еда: консервы и шоколад. Они разделили ее со стариком, а он спел им песню, наигрывая на инструменте, похожем на гусли:
В двух соседних озерах жили водяные, одного звали Юля, а другого - Бюля. Они целыми днями дулись в карты на интерес, то-есть на озерную рыбешку. Однажды Юля проигрался в пух и прах и спустил всю свою рыбу. Тогда Бюля, чтобы забрать выигрыш стал пить воду из озера Юля, жадно втягивая всех окуней и ершей. Неудачливый игрочишка Юля сидел на каменистом дне под ледяной крышей совсем без воды и плакал. Беспечный заяц, покуривая трубочку, скакнул на лед, ничего не подозревая. Ледяной купол без опоры на воду обрушился, похоронив под собой водяного Юля и зайца-курилку.
Услышав песню, наша летчица насторожилась, она поняла, что это зашифрованное сообщение. Когда она выскочила из избушки, задвижки у мельничной плотины были сломаны, вода утекала, а значит, скоро уровень упадет до критического. Рация в самолете была разбита. Как сообщить нашим о смертельной опасности? В десяти километрах стояла еще одна наша база, но лыжи в доме только одни - женские. Пришлось инженеру остаться, а наша летчица, натянув лыжный костюм исчезнувшей внучки, побежала на лыжах, поднимаясь на сопки и скатываясь вниз. Ее взялся преследовать какой-то парень, он сначала принял ее за внучку, но, когда понял, что обознался, удвоил скорость. У него был карабин, и наша девушка петляла и пряталась за деревья и сопки. Ей удалось уйти, сорвавшись вместе со снежной лавиной вниз, она оказалась у нашей базы. Бомбовозы уже прогревали моторы, она едва успела. А нашего инженера злая внучка ударила в спину финским ножом. За свою беспечность он поплатился долгим лечением в госпитале.
- Да, интересная история, только в чем заключается ваша мысль?
-Видите ли, я жил очень далеко от этих мест на юге, у нас и снега-то почти не было. Ни замерзших речек, ни озер. Я не катался на лыжах. Вся эта история была для меня какой-то северной сказкой с водяными, злыми финскими внучками и зайцами, курящими трубки. Калевала, одним словом, экзотика. Запало как-то в душу, есть такие истории, которые помнятся всю жизнь. Я никогда, даже в мыслях не загадывал, что буду жить на севере, а на Карельском, где шли все эти бои у меня будет дача. Если смотреть с шоссе на наше озеро - идеальная взлетно-посадочная полоса зимой. Два озера рядом, протока между ними, вода вытекает из одного - в другое, холмистая местность кругом, отдельные сопки - даже двести метров с хвостиком…
- Вы думаете, это было здесь?- спросил хозяин
- Не знаю, возможно.
- Знаете сколько вокруг таких озер, с протоками и остатками плотин и мельниц?
-Да, я видел остатки одной мельницы и старую финскую гидроэлектростанцию с плотиной.
- Мы тоже знаем это место, ходили туда за грибами, хорошие боровые места.
- У меня там отдыхал приятель, эту плотину с электростанцией передали на баланс одной ТЭЦ, у них там в старом финском доме что-то типа базы отдыха. Мы сходили за грибами на его места, а когда вернулись, возле дома стоял финский автобус с туристами.
Есть у них такие ностальгические туры, старички пенсионеры ездят по родным местам. У них свои карты и ориентиры. Раньше это было невозможно, но сейчас разрешили. Конечно, не осталось ничего, ни домов, ни кладбищ, только сиротливые фундаменты, заросли мхом, их видно только вблизи.
- Да, встречаются, идешь по лесу, то дорога мощенная, то остатки кладки, камни торчат из бетона,- задумчиво произнесла хозяйка.
-Там в автобусе один дедок приезжал, стоит перед домом, смотрит, весь трясется. Я спросил его, что с ним, может, помощь нужна…
-А вы по-фински говорите?- удивилась хозяйка
-Нет, по- английски, они почти все понимают и говорят, в школе у них лучше учат. Он мне говорит: -Это мой дом, я здесь жил, мне было пятнадцать лет, отец был смотрителем электростанции. Вот этот сарай, здесь была наша конюшня, я тут чистил своего…своего.,- дальше он говорить не мог только плакал, а потом извинился и ушел в автобус.
-Да, жалко его, столько лет прошло, а он все помнит.
-Знаете, о чем я тогда подумал? Я стоял на плотине, там по верху можно пройти на другой берег, как по мосту.
-Да, да мы тоже переходим, там места грибные богатые на другом берегу.
Я стоял на плотине, и вдруг из воды навстречу потоку выскочил лосось, изогнувшийся дугой. Он воплощал мощь и сиял радугой, но преодолеть препятствие не смог. Упал вниз под настил, под плотину, там камни и стоячая вода. Один наш отдыхающий дедушка наловчился их оттуда вытаскивать и употреблять в дело. Стоит там день - денской и ждет, когда могучий инстинкт выбросит очередного красавца из воды, а тот рухнет вниз, так и не не долетев до цели. Он мне говорил: - сразу не вытащишь, уйдет под камень и стухнет там, а так я его родимого засолю или бабке на ушицу.
-Вот и люди, как эта рыба, где родились туда их и тянет инстинкт, вот они и едут и плачут, да плотина видать высокая, не перескочишь,- хозяин тоже задумчиво замолчал.
-Раньше у финнов там, с краю потока, был специальный желоб для рыбы, идущей на нерест. Но только сама плотина бетонная, все остальное, и русло для потока, и желоб, все из дерева. Русло - настил из толстых бревен, и еще худо-бедно держится. А желоб из досок, вот и сгнил, а новый сделать некому. Разговор постепенно перешел опять же в русло, что нет хозяина. Раньше при советской власти не было, а сейчас и подавно. Разве это хозяева, мародеры, да и только.
-Надо отдать все финнам обратно, они и желоб сделают, и станцию наладят, и пенсию людям платить будут,- постановила хозяйка.
- А как же жертвы, сколько людей положили, песни пели «Принимай нас Суоми красавица», а она так встретила на линии Маннергейма…
-Ну и что, во время Отечественной и не такие жертвы были, в одну блокаду, сколько народу сгинуло.
-Я не про это сейчас…, вот представьте себе, допустим, жертва приносится как бы богу войны, мы принесли жертву и финны, наша жертва оказалась больше, и бог войны принял ее и победу отдал щедрым жертвователям. Как же мы сейчас возьмем и отдадим дар бога войны, мол, забирай обратно, у нас таких даров от Калининграда до Сахалина не переставить? Это ж так бога-то войны и обидеть можно, а ну он опять свой топор выроет?
- Это все сказки, нету никаких богов, все люди выдумали и друг друга пугают.
-Как же так нету, а вы вот пирамидку соорудили, живую и мертвую воду на ней получаете? Скамеечка опять же у вас непростая, слышал от соседа вы посидеть на ней предлагаете, с космосом пообщаться.
-Вот болтуны, это же чистая наука, никакого мракобесия, космическая энергия!
Разговор плавно изменил русло и перешел к материям философическим, слушать это даже за рюмкой чая непросто, а читать и вовсе не душеполезно.
Летнее солнце в этих широтах не любит отдыхать долго, поэтому людям и всякой лесной живности нужно успеть отдохнуть до зари. А Зори здесь, как известно, тихие. Ничто не нарушает покоя, даже ежинные перебежки и беличьи игры, и также по тихому, до зари грузят чужую вагонку. Беззвучно, как в космосе шныряют в. озере окушки и ерши и стоит в засаде симулирующая глубокий сон щука. Но иногда на утренней зорьке над озером слышится, как будто тяжелый вздох. Это водяной Юля не может забыть свой давнишний карточный проигрыш. Он ворочается на песчаной донной перине и снится ему один и тот же сон, как смухлевал шулер Бюля и выпил каналья его озеро.
Куда летишь, кукушечка?
Куда летишь, кукушечка?
Откуда пришла эта тяга – увидеться с незнакомыми, в общем-то, чужими людьми?
Что заставляет людей группироваться в землячества? Когда руководствуются национальным чувством и формируются на чужбине всевозможные диаспоры, это все же понятно. Язык, культурная и бытовая традиция, религия, наконец. Чужбина она и есть чужбина, и какими бы мотивами не руководствовались отцы-основатели диаспор, но тот минимум, выраженный хотя бы в чувстве локтя, глядишь, и ощутит неприкаянный эмигрант. Землячества - нечто более аморфное, скрепляющих факторов не так много.
Люди самые разные: здесь и традиция может разниться, и конфессиональная принадлежность, да и мировоззренчески, порой отстоят друг от друга, весьма и весьма.Виктор узнал о встрече земляков случайно, блуждая по сайту родного города, к тому времени, дважды убитого войной, растерзанного и стертого в бетонный порошок,но все еще Грозного и виртуально живого.
Встреча намечалась буквально за углом, в знакомом кафе. Из бегло прочитаной предыдущей переписки форумчан было видно, что она бесконечно откладывалась и переносилась, но наконец, все пожертвовали самым неотложным ради завтрашней дружеской пирушки. Некоторые участники знали друг друга в реале, некоторые примкнули пока в инете и подали заявку накануне. Времени на регистрацию и общение, взнос, заказ и прочую организационную мишуру не оставалось, и Виктор решил сходить просто так, без предварительной заявки.
Итак, откуда же все-таки эта настойчивое чувство? Похоже, сродни ностальгии, но не она, не в чистом ее виде, что-то совсем призрачное, как подышать одним воздухом.
«Места в этом кафе есть практически всегда, в случае чего просто посижу рядом, если это какая – нибудь жестко сформированная харизматиками группка, то и признаваться необязательно, что я в конце концов теряю?- все-таки уговорил себя Виктор
Войдя в кафе, он помедлил, как бы примериваясь к обстановке, с видом случайного посетителя подошел к барной стойке и протянув руку за папкой меню, столкнулся взглядом с мужчиной, чуть за сорок.
Вы - на встречу?-тот смотрел приветливо, в выговоре его чувствовался южнорусский диалект великого и могучего.
Виктор растерялся и молча кивнул головой.
-Я тоже…, Знаете кого или тоже первый раз?
-Первый…, Ни с кем не знаком, на встречу не записывался.
-И я не записывался, не умею я общаться в Интернете, так только, читаю, что люди пишут. Меня Владимир зовут,- мужчина протянул руку.
А я, Виктор, будем знакомы.
Молодая симпатичная женщина выглянула из соседнего зала и обрадовалась .
-Мужчины! Вы не к нам на встречу?
Владимир кивнул головой, Виктор тоже как-то легко согласился.
-Вас нам и не хватало, узнаю земляков, проходите, проходите, а то у нас девушки скучают в одиночестве
Человек пятнадцать сидели за сдвинутыми в ряд столами, на которых кроме пива больше ничего не было. Реалии нового времени – мероприятие поддержали почти исключительно женщины, и лишь один мужчина лет тридцати с небольшим, назвавшийся Дмитрием, отдувался за сачков и уклонистов мужского племени, сжигая весь остаток наличного пороха.
Вновь прибывшие представились, а молодая женщина по имени Рита, исполнявшая роль тамады решила, что в ходе встречи все и перезнакомятся. Заказы делал каждый сам, в основном, налегая на пиво. Виктор приехал на машине и заказал безалкогольное Хайнекен с рыбным ассорти.Никто кроме него не проголодался - из еды ничего не заказывали, да это и правильно - люди пришли общаться , а не объедаться.
Поначалу разговор не очень склеивался, хотя некоторые были уже знакомы с прошлых двух встреч, разговор у них шел более оживленно. По кругу пошли фотографии сопровождаемые комментариями. Пиво и время потихоньку стирали угловатости и шероховатости, лица понемногу оживились и возникли очаги интенсивного общения. Виктора больше всего интересовали знакомые имена и места, свидетельства, факты, события.
Он пытался выловить из потока голосов нужное направление или хотя бы знакомые топонимические названия . Но разговоры упорно крутились вокруг сиюминутных забот, детей, работы, мужей, покупок, отпусков и поездок. Имени города, темы войны и мира, довоенной жизни, бегства и мытарств в чужих краях не звучало вовсе. Как Виктор не прислушивался, интересующая его тема не звучала напрочь.
Тогда он сам стал осторожно вставлять в разговор обтекаемые фразы или обращался к соседям по столу с нейтральными вопросами: Где жили в городе, в какой школе учились, какой институт заканчивали, где работали? Кто-то отвечал, но все как-то односложно и разговор не завязывался, не получал развития в желаемом для Виктора направление.
В их городе, в самом центре, в чудесном сквере было одно любимое всеми местечко, кафе «Мороженное», называемое в народе «подкова».
Никто не помнил, с каких времен существовало это одноэтажное деревянное строение в форме подковы, окрашенное в светлые пастельные тона. Там готовили вкуснейший молочный коктейль, и водилось изумительно вкусное мороженое. Школьники и студенты, дети и взрослые, пионеры и пенсионеры находили в этом дивном месте что-нибудь себе по вкусу. Прямо в кафе или около - назначались встречи и свидания, и не было в городе человека, кто бы на предложение встретится у «подковы» спросил бы: -А где это?
Виктора поразило, что никто из земляков не помнит не только города, но и этого кафе. В их памяти остались только названия близлежащих к школе или дому двух-трех улиц и все. Им было не очень интересно, когда он пытался говорить об улицах и домах, о людях и духе того города, который помнил. Правда, иногда они тоже оживлялись, вспоминая маленький уголок своего микрорайона. И дело было вовсе не в том, что собрались представители разных поколений, там присутствовали люди и близкого ему возраста, чуть младше и чуть старше.
Ему стало казаться, что он жил с ними в разных городах. Или, будто он уехал вчера, а они - сто лет назад. Будто его мирная память получила директиву помнить, а их тревожно-военная – забыть. Виктору вспомнилось одно любопытное явление совсем из другой жизни, совсем других людей, но что-то было и в том, и в этом случае ощутимо общее, некий посткатастрофический синдром.
Во второй половине сороковых, когда евреи прибывали из Европы в Палестину после катастрофы геноцида, они находились в странной прострации. От ужаса воспоминаний о недавней трагедии люди просто впадали в спячку. Тогда политические лидеры и раввины призвали народ прекратить горестные стенания и взяться за обустройство страны. Заботы дня сегодняшнего напомнили людям – надо жить, работать, растить детей, строить государство. Расчет вождей оказался правильным – оцепенение катастрофы отпустило людей, жизнь стала налаживаться. Вскоре на карте мира появилось государство Израиль.
С другой стороны услужливая память подбросила ему еще один вариант способный удовлетворить нестыковку встречи. Как-то, когда он еще был молодым коммунистом, из райкома пришла разнарядка провести встречу с группой молодежи из Испании. Такие встречи райкомовские любили спускать в их заводской клуб, отличавшийся хлебосольством и чудесными напитками.
Испанцы оказались совсем без языка, Виктор со товарищи пытался разговорить их, используя скудные познания Европейских наречий. Они называли города и провинции Испании, но каталонцы, арагонцы, и кастильцы, как в воду канули, а загадочные и драчливыми баски, видимо, законспирировались - никто не отозвался на родные Уху и сердцу слова
Испанцы упорно молчали, как в рот воды набрали.
Настойчивые заклинания обитателей Иберийского полуострова паролем Мадрид, наконец, замкнули контакты в голове кого - то из гостей, что-то сообразив, тот выдал отзыв
-Букурешты.
Вот тебе раз, испанцы оказались румынами из Бухареста.
Тут стало все ясно, от райкомовских можно было ожидать любого сюрреализма и даже испанских румын из Бангладешта...
Все, однако, обошлось, румыны, оказалось, пьют не только сухое кислое вино, но и горькую. А делать-то чего, с папашой Чаушеску и не то запоешь. Встреча окончилась поцелуями и братанием, им у нас понравилось, у нас по вечерам свет не отключали и в магазинах продавались без ограничений хлеб, соль и завтрак туриста…
Может, я что-то перепутал, как тогда райкомовские, и это какое-то другое землячество,- подумал Виктор, - нет, вроде, Владимир упоминал при встрече наш городок, не могли же мы ошибиться вместе.
Встреча набирала обороты, стартовое пиво, сменили напитки градусом повыше, в отношении культуры пития народ подобрался грамотный, то есть знали - градус в процессе нужно повышать. Взрывы смеха и радостный галдеж звучали уже в полный рост. Женщина с чрезмерными формами подошла к стойке, вынула из своего плеера компакт диск и попросила барменшу поставить его в проигрыватель.
Хиты «Бухгалтер» и «Ах, какая женщина…» не оставили равнодушными никого из присутствующих. Настроение женского большинства отлилось в сплошной белый танец. Мужчин по заведенному на Руси обычаю на всех не хватало.
Виктор до тошноты ненавидел подобный музыкальный репертуар, но деваться было некуда - приходилось раз за разом делать тур чего-то среднего, не то вальса, не то танго.
Ситуация складывалась, как если бы кто-то пришел на поминки, а оказался на свадьбе.
Видимо, на лице у Виктора отражалось это «не сыпь мне соль на сахар» так, что очередная партнерша спросила:
Что с Вами, может Вам плохо?
-Нет, нет, все в порядке, просто был трудный день - немного устал морально.
Тем более надо расслабиться капитально, раз морально, Вы, я смотрю, не пьете ничего….
-Я за рулем, к сожалению.
Ааа,- разочаровано протянула партнерша,- кто же на такие встречи за рулем приезжает, сами себя оштрафовали, милый мой бухгалтер, или вы водитель?
- Нет, я ни то, ни другое, я мэнеджер.
’-Это круто, коллега, все равно никто не поймет, раньше были все инженеры, а теперь менеджеры, я тоже менеджер по рекламе.
-А до того, кем были до переезда?
-Я не успела там поработать, студенткой была на филфаке в универе.
-Я слышал о вашем ректоре, жуткая история…
-Знаете, не хочется все это вспоминать, так надоело. Хочется праздника!
-Да, да, я Вас понимаю, наверно, это правильно, лучше поскорее все это забыть.
К компании присоединился вновь прибывший молодой чернявый мужчина лет тридцати пяти.
-Девочки, ура! Рамзан пришел,- крикнула Рита, и все приветствовали вновь прибывшего радостным воплем.
Рамзан снисходительно покивал всем присутствующим и занял место рядом с Ритой.
«Этот, что тоже беженец?- Подумал Виктор, но отметил про себя ту радость, с которой инициативный костяк группы принял Рамзана.
-Рамзик, Рамзик,- слышалось то слева, то справа.
-Популярная личность,- пригнувшись к уху Виктора произнес Владимир.
Виктор уловил в его голосе ревнивые интонации.
-Похоже на то, я узнал его по фотографиям со встреч, он на всех отметился.
-Я тут прочел одну вещь, типа романа или детектива,- Владимир отпил пива,- Но декорации и персонажи узнаваемые, из наших мест. Там, по ходу, девка одна русская встречается с сослуживцем отца. Он - семейный чеченец, жена, как положено, каждый год ходит беременная. А тут эта дурочка на шею сама вешается, любовь вроде. Ну, он и ей живот надул, раз такое дело.
Отец девки строго поговорил с ним, как с коллегой, и взял с него слово, что они встречаться больше не будут. А тут и война помогла, пришлось русской семье бежать. Этот многодетный Ромео вроде даже помог им выбраться. Там дальше все накручено…, родилась девочка, эта - все о своем абреке мечтает, но суть не в этом. Дело в правде жизни. Автор, вроде, натурально изобразила все, жизненно, или это только так, модная тема.
А представь себе, если бы все было наоборот. Этот русский папаша встречался бы с дочерью своего сослуживца, чеченца с такими же ровно последствиями. Потом бы этот многодетный отец устыдил бы нашего папашу, своего сослуживца, напомнил бы ему про обязанности перед женой и дочерью и попросил бы больше с его дочерью не встречаться. Представил? Ну, и как насчет правды жизни?
-Да он бы этого папашу ухажористого, по одному только подозрению прирезал и не посмотрел бы на то, что тот его сослуживец и, вроде, как там все чисто по любви. И доченьку любимую, по тому же сценарию, не взирая на беременность - в мешок, и концы в воду от позора и суда родственников и соседей.
-Вот и я так думаю, а поэтому, заранее зная весь сценарий, молоденькой чеченке в голову не придет влюбиться или даже поглядывать в сторону русского сослуживца своего крутого папы.
-Я тоже тут на сайте прочитал одну душераздирающую историю, - Виктор бросил ковырять свое рыбное ассорти,- девушка чеченка живет в Бельгии или во Франции. Выбор женихов, понятно, ограничен, и так получилось, что знакомство с молодым карачаевцем, живущим в том же городе переросло во взаимную любовь и желание создать семью. Несмотря на то, что карачаевцы тоже мусульмане и вообще очень близкий чеченцам народ по менталитету, обычаям и судьбе, желание влюбленных натолкнулось на очень серьезные препятствия со стороны родителей и родственников девушки.
Она, конечно, пожив в Европе, почувствовала некоторую слабину и поэтому решилась задать вопрос, что об этом думают вайнахи на чеченском сайте. Поразительно, но все откликнувшиеся, а их было очень немало, думают точно так же, как родные девушки и приводят массу аргументов в пользу этого мнения.
-Ну и что, она вышла за своего карачая?
-Куда там, пусть даже они живут в Европе, но законы гор священны.
-Слушай, а почему так происходит? У меня в школе случилась любовь с одной девушкой ингушкой, даже до поцелуев дело не дошло, одни только взгляды и вздохи, все в романтическом зародыше так и зачахло.
-Трудный вопрос, смотри, вот Рамзан, здесь с нами сидит, мирный чеченец, дышит полной грудью, улыбается и чувствует себя в полной безопасности. Куда хочет туда и едет, свободно перемещается по всей России-матушке на законном основании, так как он, будучи чеченцем, считается одновременно россиянином.
Я бы тоже хотел кое - куда съездить, могилы предков навестить, например, но не имею возможности, это может кончиться для меня очень плохо, в лучшем случае похоронят рядом, а в худшем… да ты и сам понимаешь.
-Кого хочет, ту и танцует, вон Рита глазами стрижет, и другие снегурочками на глазах тают. Что у него есть такого, чего нет, хотя бы у Дмитрия? Тоже мужик видный, одного с Рамзаном возраста, похоже, при должности, и при деньгах человек,- Владимир глазами указал на молодого, хорошо и со вкусом одетого мужчину, пришедшего в кафе еще до них.- Мне кажется, это еще с советских времен повелось. Кавказцы всегда при деньгах были, грузины, конечно, раньше всех разбогатели, они вне конкуренции, а дальше и азеры подтянулись и все остальные...,слушай, давай хоть выпьем за знакомство, а то как –то не хорошо сидим, а?-Вадимир вопросительно посмотрел на Виктора.
-Извини, я бы с удовольствием, да за рулем.
-Да брось ты, за рулем, сейчас, пожалуйста, плати деньги и тебя на твоей же машине с песнями до дому доставят.
-Не знаю, никогда так не пробовал.
-Ну, попробуй. Если денег жалко – я банкую.
-Мы не на Кавказе - банковать буду сам…, ладно, наливай.
Чокнулись, выпили коньяку.
- Ты думаешь, наши бабы только на деньги падки?- Виктор почувствовал, как шумнуло в голове.
-Знаешь, я не разделяю расистские бредни о превосходстве арийцев над кавказцами или наоборот? Я как-то даже интересовался у бывалых дамочек насчет мужских достоинств разных народов. Мнение однозначное, все зависит только от личных качеств и тактико -технических данных индивидуума,- разговор собеседников свелся к классической русской теме, отмеченной в свое время еще Чеховым – женщины и высокие материи.
-Не зря женщину с кошкой сравнивают - много общего: живучесть, гибкость, адаптивность, готовность обрести дом там, где сытно и тепло, привязанность к месту, а не, как у собаки - к хозяину.
-Ты про всех кошек или только про наших?- Владимир опять показал глазами,- ишь, как размуркались.
-Про всех…, какая разница, наши только вольницы взяли чересчур, и животное хоть и домашнее, но по определению шкодливое, вот вроде и живет сыто, а на стол запрыгнуть- святое дело. Мимо помойки тоже не пройдет, и гуляют, вроде, как сами по себе.
-Не скажи, мужики-то похлеще откаблучивают.
-Я не про то. Здесь - другое. Подумай, для Гамлета вопрос быть или не быть, кровно и духовно связан с отмщением убийце отца, ему без отмщенья не быть, а Дуняша Мелехова из Тихого Дона спокойно выходит за убийцу брата, за Мишку Кошевого, она детей ему нарожает потому, что его верх.
-Так и должно…, видел про живую природу, как бьются два самца, только треск стоит? А она тихо ждет победителя, того, кто ее потом покроет и обеспечит ей сильное потомство.
- Ну, это социальная зоология какая-то, прямые сравнения, по–моему, это большая натяжка.
-Никакая не зоология, а закон жизни, для женщины самое главное жизнь дать, а не взять, а мужик… для него устранить конкурента, то есть взять, порой становится более важным.
-Хорошо, пусть так, но ответственность за страну, Родину защищать –это кто? Кого национальный интерес волнует, им, что совсем без разницы какого роду- племени детей рожать, лишь бы здоровенький был?
-Почему же не интересно, я думаю интереснее всего американцев, немцев там разных или французов, они самыми здоровыми и счастливыми будут, золотой миллиард,
Да, да…, какая же мать не согласится отдать в заморские пеленки, да в западную благодать, своего жеребенка, зайченка, лисенка…
-А ты никак поэт, стихи пишешь?
-Да нет, это я Корнея Ивановича Чуковского переврал, про Тараканище…
-Аа, перечитываешь? Похвально, классику нужно иногда освежать в головизне, а не то в ней точно тараканы заведутся.
-Я их дустом травлю.
-Самогоном лучше, два стаканА на ведро воды. Не пробовал? Радикальное средство.
-Напиши рецепт.
-Берешь два стаканА…
-Да нет, самогонки рецепт…
-Это, коммерческая тайна, но для тебя, земеля, записывай…,сам пью, сам гуляю, сам стэлюся, сам лягаю…записал?
-Эту я и сам гнать умею.- Нет на свете бабы такой чтобы нас опечалить сумела…
Как там дальше-то...? А вот, ну а бабы последнее дело...
-Не скажи, брателло, ой не скажиии…
-Или вот еще, Антоний и Клеопатра, она же его бросила в морском сражении и драпанула…,-показывая, как драпанула Клеопатра, Виктор чуть не смахнул коньяк со стола
-Это не из той оперы, просто струсила по- бабски и все…
-Кто, Клеопатра струсила? Не похоже на нее, тут вероломное предательство, открытый бой не для нее, она же изощренная интриганка, это была не ее война.
-О женском конформизме только ленивый не говорил, бабы всегда двум богам молятся. Одному настоящему, а другому, который с рогами, мало ли, на всякий случай…, грехов –то…, еще не известно, куда попадешь? А так, у нее местечко прикормлено, глядишь, и не на самой большой конфорке поджаривать будут.
-Че -т нас куда-то не туда занесло, со стороны послушать так мы два брюзгливых женоненавистника, но это же не так, я например, женщин очень даже…, и жену свою, ну пилит, конечно, не без того, но для меня самое главное знать - в тылу у меня железобетонно, линия Маннергейма.
-Дак в тылу тоже важно знать, что фронт супостату задницу не показывает, тогда и у них настроение…, жди меня и я вернусь…, и ждали, и будут ждать, надо только прекратить это позорное отступление, надо драпать прекратить,-Владимир пристукнул по столу,- если генералы предали, значит надо в партизаны подаваться.
-Графьев Монте- Кристов из нас не получилось - придется переквалифицироваться в манагеры партизанских отряда,- подвел итог Виктор и опустил голову.
Они замолчали, и каждый стал переваривать услышанное в одиночку. Праздник, меж тем, стал выдыхаться, земляки, клятвенно пообещав еще не раз встретиться, потянулись до дому. Виктор хотел было заказать водителя, но тот должен был еще откуда-то приехать. Ждать не хотелось, и он, махнув рукой - всего и выпито… сел в машину и поехал домой.
«Тогда выходит все дело в свободе,- додумывал Виктор по дороге,- значит, у нас в стране не все одинаково свободны. Получается какая-то улица с односторонним движением. Одни могут жениться на ком хотят, и даже жениться не обязательно, можно и просто так. Другие могут жениться, но есть ограничения - русскому, к примеру, нельзя жениться на чеченке или на другой девушке из среды мусульманских народов.
С большой натяжкой, разве, что на татарке и то, достаточно продвинутой и обрусевшей.
Одни могут ехать в поезде Грозный –Москва, хоть туда, хоть оттуда, без разницы. Представители русского суперэтноса могут ездить в этом поезде только в порядке исключения, при условии, что они носят военную форму и направляются в командировку.
Получается, что конституция не совсем основной закон страны, а есть некоторые законы, которые основнее конституции. Если президент гарант конституции, то кто является гарантом тех законов, которые основнее?
Тогда получается, что перед законом у нас не все равны, но некоторые равнее!
Какой ресурс использовали эти, более равные люди, чтобы быть равнее прочих? Какую жертву принесли они и, какому богу или идолу, чтобы он помог им в их стремлении доминировать на чужом поле? Какую взятку сунули, какому судье неправедному, чтобы он рассудил их с соперниками, в их домашнем суде, с родственниками в качестве присяжных?
-Вот тебе, Николай Васильевич, и Юрьев день,- вслух подумал Виктор, почему-то вспомнив Гоголя, вместо бабушки.
«Стреножили Русь –тройку ушлые коноводы. Ох, не зря умные люди задавались вопросом, а кто же в Тройке той скачет, кто правит лошадьми?
В конечном итоге все сводится к свободе и цене, которую ты готов предложить за нее. Но, если мы не во всем свободны, значит ли это, что мы рабы? Нет, не так однозначно. Ведь не свободен и человек, связанный обязательствами перед тем, кому он обязан. Выходит он раб ему? Нет, конечно, система межличностных отношений и сложнее и тоньше. Господом Богом человеку дан величайший дар свободы выбора.
Быть рабом – значит быть тотально несвободным, не иметь никакого выбора. Если люди не считают себя связанными нормами морали и нравственности, принятыми в обществе, значит ли это, что они имеют больше степеней свободы, чем нравственно связанные? А кто сказал, что мораль и нравственность - едины для всех? И само общество, разве оно - едино? А, если нет, разве оно - общество? Что у него общего с теми, кто не разделяет его ценностей? Что морально с точки зрения одних, может выглядеть аморальным под другим углом зрения.
Где проходит водораздел, и что играет его роль: религии, идеологии, обычаи, законы, понятия? Что можно этому противопоставить, какую надрелигиозную или наднациональную идею? Неужели правы глобалисты, и мир возможно примирить только на их платформе? Неужели отскакала свое Русь – тройка, неужели она прискакала вот сюда, к месту, похожему на живодерню и этим дала ответ на вечный вопрос. Qwo Vadis?*
Это ведь она на всем скаку выпихнула из повозки несколько поколений своих сыновей в вынужденную эмиграцию. Подкинула их в чужие страны, как кукушка подкидывает свои яйца в чужие гнезда. И сама обернулась гнездом кукушки, ведь сколько раз на все лады называли и продолжают называть свою страну дурдомом ее обитатели, а дурдом это и есть гнездо кукушки, не так ли? А дети безпризорные в богатейшей ресурсами стране, а старики и бомжи, рыскающие по помойкам, а спившееся мужское население, а с пенсионерами, как она сурово...? А...? Эх…
Виктор вел машину рассеяно, он на автопилоте сунул компакт диск в проигрыватель. Музыкальная шкатулка, видимо, чувствуя настроение хозяина, затянула голосами казачьего хора
Куудаа леетиишь, кукуушечка, куку…?
-Куку,- эхом отозвался Виктор.
«Это ли твой ответ?- Про себя спросил он легкомысленную птицу. А как же Третий Рим, а четвертому не бывать»? – Виктор чуть не задохнулся.
-Куку, куку, куку…- все так же терпеливо объясняла ему птица.
«Будем жить, Витя»,- перевел с кукушкиного на русский внутренний переводчик.
«Надо подождать,- понял он,- успокоиться, набраться терпения, сцепить зубы, возможно, затянуть ремень, сосредоточиться и подождать, и подождать…
*Qwo wadis- куда идешь? (лат).
Десан в Медвежьем Углу накануне большой пайки
ДЕСАНТ В МЕДВЕЖЬЕМ УГЛУ НАКАНУНЕ БОЛЬШОЙ ПАЙКИ
Оно, конечно, можно и без бутылки, кто спорит? Но нет бутылки - нет и горлА., Некоторые предпочитают именно такой способ, а без горлА им, как малярам без белил, то есть, ну никак не сподручно. Когда содержимое из стеклянного горлышка мирно переливается в желудок, и никакого разговора нет, а попробуйте разлить цистерну. Правильно, тут бутылка нужна, да не одна, а в количестве способном вместить вышеупомянутую цистерну. Что разливаем? А водку, что же еще потребляется в таком количестве в Рассее-матушке. Скажите пиво? Ну, да и пиво пьют и хвалят, особенно в телевизоре, только водка, она родней, потому, что зимой холодней, чем летом, а зима у нас, почитай, в три раза длинней будет. Ну, не в три, может, вы и правы, но впечатление такое, что и в четыре, это, где зимовать еще.
Ну, значит, разливаем мы это водку, только глядь, а пробки-то и кончились, это колпачки такие алюминиевые, их за бугром за валюту закупала одна «организация» и всем, кто водку разливал, строго распределяла. Мы – в эту организацию, а они нам – сами, мол, уже не маленькие, сами покупайте. Ну, за бугор не дозвонились или не поняли они там, что нам надо, лопочет какая-то: «Скузи, сеньор, да скузи», а нам-то пробки нужны, а не скузи. Хорошо до соседнего фармацевтического заводика дозвонились, они там тоже разливали: хинную настойку, зубной эликсир, боярышник, овсянку, да вы лучше меня знаете, кто в аптеке бывает. Но что самое главное- это и наше бутылочное, и их пузырьковое горлышки - одинаковые – 28 мм –стандарт, а как иначе, умные люди в шарашке проектировали, самим небось приходилось, ну, на рыбалке там, бывает, стакан дома забудешь, не обратно же везти.
Правильно поняли, взяли у них взаймы пробки, разливаем дальше, только опять двадцать пять, теперь коробки картонные кончились, а их за тем же бугром, но немного севернее -клеили. В «организацию», в Москву уже не звонили, сами не маленькие, позвонили прямо на картонажную фабрику, а там опять непонятки, такое говорят, даже писать неудобно: "Хувя хуомента", в общем оба раза на икс с игреком послали. Это мы потом уже узнали, когда расправили плечи и овладели языками, что Хувя Хуомента - это доброе утро по-фински. Пришла беда отворяй ворота – кончились этикетки «Столичная» и «Московская» и бумаги даже нет на чем напечатать. Типографская краска тоже в стране закончилась, достать можно было только акварельные в товарах для школьников.
Из Москвы звонят: «Вы нам международный контракт мирового значения срываете, дело мира во всем мире под угрозой». Не верите? Да, забыл сказать, дело-то было в начале девяностых, как раз накануне «большой пайки» ну, прихватизации по ихнему. Но еще сильны были командно-административные настроения в «организации» да и в целом по стране. Мы, понятно, испугались и только собрались одним махом всю бочкотару, простите, тароупаковку закупить за бугром, даже челноков настропалили, а тут кончилась валюта в банке. Наша валюта почему-то у них в Банке закончилась. Мы ее, не родную, пуще родной берегли, сами не доедали, а они говорят: «Не виноватые мы, это кризис государственного масштаба!» А в Москве, в «Организации» слушать ничего не хотят ногами по телефону топают страшно, и опять, «миру - спирт»,- кричат немирным голосом.
Тут уже отступать некуда -позади Москва заградотрядом набычилась, взяли мы ноги в руки и шасть за бугор. Сначала недалече, Хуомента уже освоили, и лител бай лител на языке так и вертелся. Финны как узнали, что мы будем в ихнюю тару наливать, сразу нам товарный кредит и отвалили, в смысле, бутылок с отсрочкой оплаты на пол года. Они тоже хотели за мир побороться, у них тогда еще политика миролюбивая была, заветы дедушки Кекконена еще свято чтили. Да и наслышаны они были про этот международный контракт «водка – лимонад», так, что сомнений, что мы расплатимся у них никаких не было.
В общем, на нашем северо-западном фронте наметился прорыв, и для развития успеха Москва решила высадить десант в стране тысячи озер. Естественно, командиром десантной группы назначили человека «организации», а в состав вошли представители заводов-экспортеров в чине заместителей директоров. Единственным исключением случился Ваш покорный слуга, чином и возрастом помладше седых ветеранов, но, разработавший и осуществивший операцию «прорыв» в масштабах отдельно взятого заводика.
Но контракт этот уж очень здоровенный был, несколько заводов-экспортеров корпели, разливали в три смены, только-только успевали контейнера отгружать, а говорят, что в Росси пьют, на себя бы посмотрели хиппи лохматые
В финском городке Кархула, провинция Кюми, близ Российской границы есть стекольный завод, где изготавливают отличную стеклотару. Туда к старым добрым партнерам нашего завода и лежал путь ликероводочной десантуру. Финскую сторону в поездке представлял директор филиала, но гражданин РФ - Антон, приятный, общительный молодой человек. Плацдармом для высадки выбрали стратегически удобно расположенный Питер. Вся группа, всего девять человек, рано утром погрузилась в микроавтобус и стала выдвигаться к пограничному переходу Торфяновка на Российско-Финской границе. Последним из гостиницы «Санкт-Петербург», что напротив крейсера «Аврора» забирали посланника Самары г-на Бирюлькина.
-Ну, наливай!- скомандовал Бирюлькин при посадке в автобус, чем изрядно порадовал и разрядил обстановку. Сонные командиры алкогольного фронта оживились, заулыбались, было понятно, что нашего полку прибыло своим в доску мужиком и это дело надо спрыснуть.
Земляк К.Э. Циолковского и по совместительству зам директора Калужского ЛВЗ г-н Федюшкин, моментально раздвинув ноги, извлек из-под сидения коробку своей продукции. Его манипуляциям с посудой могли бы позавидовать Арутюн и Амаяк Акопяны.
-У всех налито? Тогда – за встречу, командовал по-прежнему Бирюлькин.
Вторая была за приезд, имелся в виду, Питер, третья - за отъезд из Питера.
-Слушай, Николаич, из чего Вы такое говно гоните?- Бирюлькин сморщился и посмотрел на Федюшкина.
-Почему говно, никакое не говно, это же американский заказ - слеза!- попытался возмутиться и обидеться Федюшкин
-Ага, слеза дедушки Мичурина, как гнали табуретовку, так и не перестроились, кто Вас только до экспорта допустил?
Федюшкин сделал попытку отбиться, призвав в свидетели остальных членов компании, но водка действительно была хреновая, в смысле имела отдушку спирта-непастеризата, и народ отмалчивался. Неожиданно калужанина взял под защиту формальный лидер группы – представитель «организации», Алексей Деревянко.
-Петрович, не гони лошадей, нормальная водка, на хорошей воде, не хуже, чем вы из Волги-матушки мутите.
-Ну, ты дал, сравнил жопу с пальцем, Волжскую воду с артезианской мочой, да за нашу водку в Букингемском дворце в драку, они там - члены семьи, втихаря попивают, а когда свою бутылочку кончат друг у дружки воруют.
-Ну, ты и свистеть Петрович, там, небось, только Бифитер да Чивас Регал попивают, а не твою «слезу бурлака»
-Вот те зуб даю, их камердинер мне рассказывал, когда мы с ним в пабе нажрались.
-С камердинером Букингемского дворца пить, ты вроде, Петрович, рангом не вышел, признайся, может, ты на конюшне с конюхом выпивал?
-Сам ты конюх!
- Или это вообще лошадь была, против тебя пить, только лошадь пожарная выстоит, да и то, если ноздря в ноздрю шли, она, в смысле он - сивый мерин, такое мог нарассказывать про тайны Английского двора, куда там Мадридскому
Бирюлькину такая оценка его питейных способностей понравилась, и он ржал владимирским тяжеловозом вместе со всеми и даже громче всех. Тогда входила в моду присказка: « Жизнь налаживается» и Бирюлькин, потирая руки, и возбужденно улыбаясь, периодически как бы спрашивал компанию и одновременно утверждал:
-Ну, что, мужики? Жизнь-то налаживается. Ты, Алексей потому его водку хвалишь, что он вам в «плоды» каждый день для употребления пару коробок посылает. Прокатили Вас дармоедов на «самокате», теперь - роднее и ближе Калуги у Вас никого нет, вот Вы самые выгодные заказы ему и шуруете,- Бирюлькин намекал на известную ссору Московского завода «Кристалл», расположенного на Самокатной улице, с "организацией" известной в народе, как «плоды»
Потом он заинтересовался мной и решил навести мосты, так как до этого мы знакомы не были.
-Ты в этой гостинице тоже остановился? Нет, а жаль, я вчера так в сауне покувыркался, так меня две отмассировали... компании вот не было, народ какой-то тут квелый... От того, что ты с севера что ли, я хочу рассказать тебе...
-Ты вопросы-то решаешь?- Он склонился ко мне и выдохнул почти в ухо, как при интимной беседе
-В смысле?
-Ну, за генерала своего вопросы решаешь? Мой из Америки не вылезает, а я на хозяйстве в Самаре сижу, так только в каботажку, в Лондон и обратно…, решаю все вопросы, у меня - все полномочия.
Нет, у нас Георгий Александрович не турист, я и то больше него езжу, конечно, я уполномочен, могу контракт подписать, какие-то вопросы на месте решить, но не все, разумеется.
-Значит, не решаешь,- подытожил Бирюлькин.
-Значит, решаю, но не все,- не сдавался я
Ну-ну,- зевнул Петрович и потерял ко мне на время интерес.
Через два часа подъехали к Торфяновке. На паспортном контроле случилось ЧП, оказалось, что паспорт Федюшкина хрен знает, когда выдан, и уже таких и не помнит никто из погранцов. В паспортах этой старой серии еще должна была проставляться выездная виза, а никакой отметки там не было. Тем не менее, Финская – въездная красовалась всеми голограммами, и Федюшкин не сдавался.
-Командир, вот смотри, видишь, виза у меня есть, в посольстве в Москве финны шлепнули.
-В консульстве,- поправил офицер-пограничник.
-А? Ну, да, в консульстве, ну видишь, значит, финны мне разрешают.
-Финнам пофигу, паспорт хоть царский им дай, штампанут и трава не расти, у вас нет выездной Российской визы.
А? Дак ни у кого нет, у них тоже ни у кого нет.
-У них паспорта нового образца, в них выездную визу ставить не нужно, а у вас - старый.
-Погоди, вот смотри, срок действия, он же еще два года действует.
-Не важно, вышла новая серия паспортов, старые – половина липовых, в них надо ставить выездную визу.
-Мой-то не липовый, у нас у всех такие и у генерального такой точно, а он кругом ездит, это я вот первый раз, так сказать.
Антон подошел к Федюшкину и отвел его сначала в сторону, потом посадил в автобус, а сам о чем-то стал говорить с водителем. Вопрос с паспортом старого образца и с отсутствующей выездной визой водитель утряс за одного зеленого Франклина.
Антон раскошелился на сто баксов, ему тоже важно было привезти десантуру без потерь в Медвежий Угол- оказывается так дословно переводится название городка Кархула на русский. Финскую таможню прошли за пару минут и, спустя чуть меньше часа, были на месте.
Разместились все в усадьбе основателя завода – Альстрема, в красивом старинном особняке обосновалась заводская гостиница. Оставшуюся часть времени, до конца рабочего дня, знакомились с производством. На вечер была намечена неофициальная часть визита, принимающая сторона организовала банкет в честь гостей тут же в усадьбе, в красивом зале. Сойдя со второго этажа, где располагались номера, на первый, в банкетный зал, мы не обнаружили Бирюлькина. Деревянко попросил меня, как бывавшего уже в этой гостинице, поискать Петровича, а то некрасиво получалось. На мой вежливый стук в дверь его номера никто не ответил, но дверь была закрыта чуть-чуть не плотно. Нажав на ручку, я вошел в номер. На роскошной белой кровати ничком, со спущенными до колен брюками и веселенькими трусами в горошек, не прикрывавшими мощных ягодиц, громоподобно храпел Бирюлькин. Вот те раз, лошадь перепил и все ж таки сломалась оглобля могучего организма.
На спинке кровати гордо красовалась табличка, она информировала, что год назад в этом номере, на этой самой кровати почивали король Швеции Карл ХVI Густав с королевой Сильвией. Теперь же королевское ложе осквернял спущенными штанами и голой задницей г-н Бирюлькин из губернского города Самара.
-Петрович, проснись, тебя обокрали!
Аааа? Куда? Ты откуда? Аааа! Бирюлькин явно видел меня в первый раз
- Неудобно, Петрович, люди ждут, давай вставай.
-Ааа…, да пошли они все …, пусть ко мне в Самару приезжают…, здесь я им… хрен чего подпишу.
- Петрович, ты вопросы –то решаешь или как?- пытался я сыграть на его теме.
-Я все решаю…, в Самару пусть….А где мои карманные деньги? Жлобы, чухна, даже карманных не дали… Вот в Самару-городок приедут, я им….чудь белоглазая…
Бирюлькин потихоньку оклемывался.
-Петрович, пошли, уже налито, нас только ждут.
-Налито, говоришь? Ну, щас, подожди, я щас, налито это хорошо, значит, жизнь налаживается.
Когда мы спустились вниз, Петрович уже оттопыривался огурцом и принимал, рукопожатия финского гендиректора Ярри и финансового босса Маркуса. Держался он при этом, как Герцог Букингемский, а всего-то, на той же кровати полежал. Вот тебе и камердинер- корешок, вот тебе и конюх. Мистика одним словом..
Стол был накрыт, одновременно, сдержано и изыскано-экзотично. Это сейчас никого не удивишь рыбными деликатесами и лапландской олениной, а в начале девяностых из голодной России преуспевающие бизнесмены еще ехали за бугор со своей колбасой и тушенкой. В начале банкета говорилось много слов о дружбе и сотрудничестве, к середине уже слышались хвастливые речи о качестве нашей водки, и в доказательство финнам преподнесли несколько коробок привезенной с собой «Столичной», «Московской», «Перцовой» и «Лимонной». Хозяева были буквально потрясены количеством спиртного, безпрепятственно просочившимся через финскую таможню. Федюшкин только удивленно пожал плечами и сказал, что он ничего не знал о нормах провоза спиртного через границу, и уж коли его, с нелегитимным паспортом пустили, то в нечаянной контрабанде он большого греха не видит. Бирюлькин держался того мнения, что о чем разговор, тут и пить-то нечего. На столе стояло хорошее французское вино, а также финские «Коскенкорва» и «Финляндия» соседствовали со шведским продуктом – «Абсолют»
-Дайте нам только бутылку, и мы зальем вас водкой. Америку зальем, весь мир напоим,- неслись пьяненькие похвальбушки Бирюлькина. Кое-кто поддакивал и вторил ему.
Вдруг финны вынесли несколько подносов с рюмками, на которых были номера.
-Мы нисколько не сомневаемся, что перед нами сидят производители, и знатоки хорошей качественной водки, поэтому хотим предложить вам конкурс- дегустацию. В рюмки налиты, пять водок: Финляндия, Абсолют, Коскенкорва, Столичная и Смирнофф.
Каждая водка - под своим номером. Вы должны попробовать и определить, в какой рюмке, какая водка находится, и молча записать свои результаты в опросный лист. Потом мы сравним результаты с контрольным листом в этом конверте. Согласны?
-Давай, наливай! Только, если это конкурс, то положено учредить приз. Как насчет того, что бы Ритва победителя в сауне попарила? Ритва – экономист фирмы и единственная женщина за столом, выглядела совсем не плохо для финки и в качестве приза, по понятиям, вполне годилась. Она сносно говорила по-русски, но искрометный юмор Бирюлькина был все же ей не доступен. Но имя свое в связи с сауной услышала и пыталась понять задачу экономиста в бане. Выручил Антон, он что-то наплел хозяевам о Самарской традиции подписывать контракт непременно в бане на берегу великой русской реки. Финны понимающе закивали и сообщили, что у них к сауне такое же трепетное отношение, но поскольку выпито уже немало - не стоит рисковать и нагружать сердце дополнительно.
-Вот ко мне пусть в Самару приедут, уж я их попарю, у меня в бане такие хозяюшки, так обработают…,-Бирюлькин выглядел слегка разочарованным, как-то не по-людски все в этой Чухляшке. То ли дело на Руси, даже в сказке добрый молодец упрекает Бабку-ёжку: «Ты бы меня, старая карга, напоила, накормила, в баньке попарила, а потом бы и дело пытала». Бирюлькин взглянул на Ритву, как есть бабка-ежка, только, что молодуха, а форсу-то, но на безрыбье и раком… Фу ты, накатило, даже вспотел, очнулся Петрович от угорских грез и налил себе полный.
Конкурс стартовал. Участники пригубляли, многозначительно смаковали и что-то записывали в лист. Результаты оказались неожиданно прискорбными для знатоков и ценителей водки вообще и русской в частности. Из наших - сто процентного попадания не было ни у кого
Мало того, родную столичную угадали только я и Константин с Московского «Криистала». Мы хоть и были самими малопьющими, но Калужский непастеризат, худший по качеству из всех образцов, узнали однозначно. У финнов результаты были получше. Маркус перепутал только Смирнофф и Абсолют и стал победителем конкурса. Мы с Константином удостоились звания лауреатов, и то это был долг гостеприимства.
Катастрофа разразилась утром. Еще с вечера столы и холодильники на кухне ломились от спиртного, утром не было ровным счетом ни капли. Нет, кофе, чай, соки, минералка этого добра было, по-прежнему, хоть залейся, а того, что было нужнее всего,« лекарства», шаром покати. Хуже всех было главе делегации Алексею Деревянко, его колотило, как малярийного эпилептика, Бирюлькину и Федюшкину было тоже хреновато, остальные постанывали, но удар все же держали. Константин, я и еще Антон были практически в норме. Бирюлькин на чем свет стоит, клял Федюшкина.
-Мало того, что говно гонишь, так еще и финнам с дуру все отдал
-Если говно, че ж ты тогда переживаешь?- слегка лязгая зубами, ехидно осведомился Федюшкин.
-Хоть говном, но поправиться чем-то надо! Куда они всю водку попрятали, мать их за ногу? И этот шпион, Антон, куда он смылся? Надо где-то магазин найти.
В десять часов на заводе была назначена встреча уже по конкретным вопросам: условиям контракта, объемам поставок, ценам итд. Когда мы собрались в холле после завтрака и сборов в номерах, Бирюлькин и Федюшкин заметно повеселели, где-то конкретно жизнь они наладить успели. Встреча началась с приветственного слова Гендиректора Ярри, с ответным словом должен был выступить Деревянко. Он сидел рядом со мной, и землетрясение, сотрясавшее его стул, передавалось моему посадочному месту.
-Виктор, выступи с ответным словом – я не могу, я щас кончусь.
После моего короткого ответного слова Алексей попросил меня извиниться перед присутствующими и выйти с ним до туалета. Туалет, естественно, был только поводом.
-Виктор, давай срочно пошлем водилу в магазин, я щас дуба врежу.
Водитель сообщил, что в это время во всей Финляндии можно купить только пиво и то - в магазине «Алко»
-Нет, пивком я не поправлюсь.- затосковал Деревянко
Слушай, Володя, вчера проезжали мимо торгового центра, там наши машины стояли -Питерские и автобусы, может, подскочишь быстренько, попроси, купи, они все равно что-то на продажу финнам везут. Через пятнадцать минут усатая физиономия водителя заглянула в приемную и заговорщически подмигнула. Чуть живой Алексей и я опять отлучились по- маленькому.
-Вот, пол бутылки только нашел у одного. Он, когда понял, что приперло, в отказ пошел, самому, мол, надо. Пришлось, как за полную - семьдесят марок отдать.
-Давай сюда, дорогой! Несколько жадных глотков из горла и цвет лица из бледно- фисташкового сначала стал почти здоровым – оливковым, а потом нормализовался в моченое яблочко, на щеках проступил румянец и колотун прекратился. Возвращались мы уже в лучшем виде.
Увидев такую метаморфозу, Бирюлькин приветствовал входящего в дверь Деревянко традиционно.
-Ну, что, Алексей, никак жизнь наладилась?
Финны тоже переглянулись, экономист Ритва спросила:
-Не могу понимать: «налаживаться» это что значит?
-Так говорят, когда международная обстановка становится лучше,- пояснил ей Алексей.
-Ахха, теперь понятно, обстановка лучше, конъюнктура тоже хорошо, так да?
-Да, конечно, конъюнктура само собой, это в первую очередь.
Ритва что-то залопотала по-фински, поясняя Ярри и Маркусу тонкости конъюнктуры.
Финны понимающе закивали головами, но присмотревшись к хитрым глазам Маркуса, я тоже все понял. Я уже довольно неплохо знал его, несколько раз мы были в их местном ресторанчике - «Старый фискари», где Маркус раскрылся, как не дурак выпить и, как человек с редким чувством юмора. И то, и другое навело на мысль, что это его проделка. Уж кому, как не ему знать о похмельном синдроме, а если смотреть с другой стороны, то страдания пьяниц и их попытки поправиться, порой, выглядят очень комично, и это знал любитель розыгрышей - Маркус. Да и народ, озабоченный такой проблемой, на переговорах думает только об выпить рюмку водки и бывает ну, очень покладист и сговорчив по отношению к принимающей в нем участие стороне.
Контракты подписали все кроме Бирюлькина.
-У меня нет полномочий, подписывать, надо с генералом обсосать, перетереть, я так, на разведку, присмотреться.
Обратно добрались без приключений, если не считать зеркальную ситуацию с паспортом Федюшкина.
-Гражданин, у Вас нет выездной визы из России
-Но я же в нее въезжаю.
Дело в том, что смена была другая, не знакомая с тем Франклином на купюре, упорхнувшем из бумажника Антона при выезде
-Вот, как выезжали, так и обратно въезжайте,- намек был, конечно, до нельзя тонок и прозрачен, но Антон его понял, а поняв, вздохнул и позвал водителя Володю. Брат-близнец первого, соответственно, тоже Франклин повел трудные переговоры с бдительным пограничником – перерожденцем легендарного Карацупы. Ассистировал американскому президенту наш водитель Володя. Так мы впервые поняли, что доллар, он и в Африке доллар, не говоря уже о всяких замудонсках и прочих торфяновках. Это понимание каждый повез в свой мамыль-городок, а уже оттуда, из глубинки Москва и вся Россия узнала про Африканский доллар, а вы, небось, считали это остряки из Нигерии придумали?
Дорогой я сидел рядом с посуровевшим Бирюлькиным. Свою-то родимую слезу всю презентовали финнам, а на дорогу они нам ничего не догадались, ну, что б с собой было.
Даром, что сами - пьянь еще та, а как об партнерах подумать…, Правда, бутылки они нам с собой дали, но пустые, в качестве образцов своей продукции, ну, там горлышко дома примерить, чтоб колпачек налезал. Вроде и переговоры удачно прошли…, помните у Цоя? «И вроде жив и здоров… из окна видна даль, так откуда взялась, печаль?» Печаловались до самого Выборга, а там работал магазин и все печали утолились, ну, вы знаете, как оно бывает, когда жизнь налаживается. Петрович тоже заметно повеселел и вылез из панциря настолько, что был готов для непринужденного общения.
-Петрович, я думал ты вопросы решаешь, а ты, оказывается, полномочия дома забыл.
-Да все я решаю, это вы, дураки, сразу подписали, пусть в Самару ко мне приезжают, я там их опохмелю, и все решим. Теперь вы все бутылку в Кархуле будете брать, а я спокойненько возьму в Волочке, уж на меня одного Малинкин-то наскребет. Чухна беспонятная, так куражиться над людьми, карманных даже не выделили, щас я им подпишу.
Ну что ж, свой резон в этом какой-то был, особенно насчет карманных.
Только вот с Волочком Бирюлькин обломался, там затеяли грандиозную реконструкцию, а старое оборудование гнало сплошной брак. В Кархуле тоже сверстались планы, добавилось цветное стекло для местной пивной бутылки, и в Самару к Бирюлькину никто опохмеляться не поехал и, тем более, никаких карманных денег ему не выделили.
Но вопрос он все же решил и взял бутылку в Венгрии, в Орошазе, правда, подороже - дорога оттуда подлиннее и качеством бутылка была похуже. Но какое это, в конце концов, имело значение, если пришел час «большой пайки», и жизнь налаживалась по всей стране. Новые хозяева и их гуманоидный менеджмент рогами и копытами дубасили в двери.
Кто наливает мiру?
КТО НАЛИВАЕТ МIРУ?
-Они летят к нам из Калининграда, Рубашкин и с ним еще…этот…забываю его фамилию, в Бразилии сидел лет десять, не помните?- Меркулов спрашивал меня, как будто это я сидел десять лет в Бразилии или был таким же ископаемым в нашей отрасли, как он сам.
-Туляков?
-Да, точно Туляков и Плотников. Они объезжают заводы, чуют, что времена не те, почва-то из под ног уходит.
-Конечно, сейчас им все труднее командовать, я слышал Калининград отказался от заказа -Да отказался. Вы вроде с ними встречались? Как раз он тогда из Бразилии и вернулся. А Плотников, чем у них руководит?
-Он один из директоров, но занимается больше безопасностью.
Месяц назад я познакомился с ними в Москве. В столицу я поехал представиться и на разведку. Кругом в стране все трещало и разваливалось. Динозавр советской внешней торговли «Плоды» еще изрыгал огненные фонтаны в попытках напугать и приструнить вассальные заводики, заглотнувшие лишку суверенитета. Но триумфально прошедший на экранах страны фильм М Захарова «Убить дракона» обнаружил полную импотенцию звероящеров, как вида. Борзеющие от передозировки этого самого суверенитета фабричные срочно обзавелись собственными ланцелотами и пока еще фрондировали исподтишка, стараясь не попадать под огнеметную струю рассерженной рептилии. Долгая тяжба «Плодов» с «Кристаллами» за обладание знаменитым водочным брэндом закончилась соломоновым решением правительства, которое можно было кратко выразить: «Так не доставайся же ты ни кому».
Отсюда и прыть фабричных, теперь, кто хотел, мог лепить этикетку и шуровать экспортный товар number one хоть на Манхэттен. Первыми закусили удила джигиты. Они зарегистрировали брэнд «Плоды» на Брайтон Бич и поток осетинского разлива влился в Гудзонский залив.
Ретросводка с фронтов позавчерашней алкогольной войны, полагаю, нужна для понимания интересов радушных хозяев и дорогих гостей.
Сказать, что члены делегации были людьми крепкими и пьющими значит дать информацию неточную. Члены были очень крепкие и пьющие, как насосы.
Высокие гости прибыли к нам на заводик рейсом из Калининграда, посетив до нас такую же винокурню в области, недавно ставшей анклавом. По русскому обычаю сели за стол переговоров и уговорили уже не одну бутылку. Вопросы решались по мере поступления тостов. Самые горячие ждали таких же горячих блюд. Настроение и общий климат встречи пребывали в гармонии с погодой, а погода случилась на удивление хорошей. Стояли последние дни весны, майские, теплые и ласковые, белые ночи уже забрезжили своим призрачным светом на горизонте.
Хитрецы переговорщики норовили обмануть не только друг друга, но и самих себя, а кто же в России не рад самообману? На вторую половину дня и на вечер была намечена культурная программа. Шпаргалку с маршрутом следования от Эрмитажа к Петергофским фонтанам сунул мне в руку гендиректор Меркулов и на словах шепнул последние инструкции по культурному досугу. «Кадиллак», подаренный нашему СП финским учредителем и заводская директорская «волга» приняли культпробег и выехали за ворота. Президент «Плодов» Василий Филиппович Рубашкин предпочел разместиться в кадиллаке, а сопровождающие его лица сели в черную «волгу».
-Слушай, сынок, на хрена нам его Эрмитаж, я там с мамой тыщу и один раз скучал. А поехали-ка мы для начала на Васильевский остров, хочу на общежитие одно взглянуть,- Рубашкин, седой ветеран, вполне годился мне в отцы и, учитывая количество выпитого, его «сынок» звучало совсем не обидно, а лексика и манера говорить казались очень своеобразными. Уроженец юга, почти всю жизнь прожил в столице, но выговор мягкий, южнорусский, а мамой называл он свою отсутствующую жену.
-Там рядом должен быть рынок, я, когда в общежитии жил, туда захаживал, тогда еще рынки колхозными назывались, можно было подешевле продукты купить.
Я скомандовал водителю двигаться к рынку на Васильевский.
- Нет, ты знаешь, я не узнаю местность, это не то место и рынок не тот,- Рубашкин не хотел узнавать местность.
-Другого рынка на Васильевском нет, может, Вы забыли?
-Сынок, ты хочешь меня обидеть? Дядя Вася ничего никогда не забывает, я в этом общежитии женщину узнал, стал мужчиной, только никому не рассказывай, а то маме передадут, ей будет обидно. Секрет слышали все присутствующие и, отворачиваясь, прыскали в кулак.
-Знаешь, мы видно маловато выпили, а на трезвую голову разве что-нибудь путное найдешь. Ты пока пошли водителя на рынок, пусть травки купит зелененькой и еще чего на закуску, а мы с тобой стол накроем и повспоминаем, где эта улица, где этот дом… Стол мы накрыли прямо на внушительной крышке багажника Кадиллака. Водка на экспортной линии шла 50% и натюрморт со сплошь красными этикетками нарисовался на холсте -подстеленной газетке. Вернулся водитель с зеленью и салом, выпили во освежение памяти и в надежде, что подпившая богиня Мнемозина нашепчет адресок.
-Я в Ленинград приехал после войны поступать в Горный институт, чемодан из досок сам сколотил. На жопе дырка, латка отпоролась, вместо ремня - учкурня, веревка значит.
Сергей и Алексей - спутники Рубашкина, опять отвернувшись, ржали над шефом. Эту душещипательную золушкину историю они слышали, похоже, не впервой.
- Тот рынок был такой весь стеклянный, совсем на этот не похож, и поменьше этого.
Тут я вспомнил, что жена, выросшая на Васильевском, как-то говорила мне, что гостиница «Гавань» построена на месте снесенного стеклянного рынка.
- Все, понял, надо ехать на Шевченко или Детскую улицу, как я раньше не догадался. Вы сказали про Горный институт, и я сразу сообразил.
-Видишь, маловато было, а так выпили и сразу поняли, что к чему, Филиппыч ничего не забывает,- Рубашкин хитро прикрыл глазки и ласково, с ленинским прищуром взглянул на меня. Информация к размышлению: Рубашкин никогда ничего не забывает, по крайней мере, именно это он хотел мне внушить.
Василий Филиппович узнал облупленный корпус общежития и прослезился. Возможно, виной тому была и водка, возможно, но дядя Вася вспоминал женщину. Всегдашней его спутницы мамы не было на этот раз рядом, и раскрепощенная слеза украдкой пробороздила щеку.
-Я был таким еще пацаном, а она постарше меня, даже была замужем, да что-то с мужем- , толи инвалид, толи в госпитале был, так и не понял. Я жениться хотел, но она отговорилась, про мужа тогда в первый раз вскользь упомянула. А тут я экзамены завалил, так бы, если поступил, кто знает? На следующий год поехал в Москву, поступил, завертелась жизнь, с мамой познакомились, поженились, кончили университет, забылось вроде все. Потом сколько их еще было. А вот на старости лет оно все и вспомнилось и, как разбойника потянуло на место преступления.
-Алексей, налей нам, любовь помянуть
Алексей налил в пластиковые стаканчики. Выпили не чокаясь – все же за помин, хотя и за любовь
-Помянули, теперь поехали к Ильичу в Разлив, я очень те места люблю - ближе к Сестрорецку, дорога красивая, вода, природа. Я на природе люблю отдыхать.
Шалаш, он же сарай, где хоронились Ленин, вроде с Зиновьевым, про последнего стало известно уже с перестройкой, находился в состоянии перманентного ремонта. Судя по срокам затянувшихся работ, в шалаше полностью меняли водопровод, канализацию, отопление и другие инженерные системы. Умела же отдыхать с комфортом, даже в бегах, Ленинская гвардия.
-Ну, ничего, Василий Филиппыч, дома в мавзолей сходишь,- утешал расстроенного президента, коммуниста-ленинца, генеральный директор Сергей Туляков, лет десять разлагавшийся в бразильской сельве на посту торгпреда.
Водка и жаркий денек подогрели компанию. Пикник плавно перешел к водным процедурам. Третий день температура держалась около 25 градусов, но вода еще не прогрелась и съеживала гениталии обнаженных купальщиков до двух фундуков с корнишоном. Бывший торгпред Туляков ухватками походил на чекиста, поэтому я не удивился, когда он стал вербовать меня работать на «Плоды». Ему нужна была информация, какой степени достигло демократическое разложение фабричных и до какого предела они готовы пойти.
-Ты хороший мужик, Виктор, ты Филиппычу еще в Москве приглянулся. Про себя и Алексея вощще молчу. Вот ваши генералы на заводах, Ямщиков, Перминов, твой гусь Меркулов, они же придурки, думают самостоятельно выйти на внешний рынок. Кто их там ждет? Там же одни акулы кругом, сожрут.
Не скажи, я слышал в Бразилии много диких обезьян и пираньи,- возразил я
Что ты про Бразилию понимаешь? Я там всех обезьян…,того, а дикие пираньи такой миньет сделают, до косточек обсосут. Ты Филиппыча держись, он тебе поможет и с С.П. твоим, и вообще,- Туляков пытался втолковать мне несмышленому мой интерес.
-Помнишь, как мы тебя в Москве в вагон, грузили, не помнишь? Ну, как заносили тебя аккуратненько, с любовью. Проводнице бутылку дали, чтоб тебя с утра опохмелила. Опохмелила она тебя, кстати? Ага, молодец, хорошая баба, я ей обещал пистон поставить, вот назад поедем - я ее найду.
Когда я ехал в Москву на разведку, Меркулов своей рукой дал мне сначала одну бутылку водки в качестве представительских расходов, но, увидев недоумение в моих глазах, вздохнул и дал вторую. Нет, не банальная жаба душила моего шефа, просто порядок любил человек и имел принципы. Бывалые люди из отдела снабжения посоветовали мне взять коробку, а еще лучше две, они же помогли, довезли до вокзала и подсказали созвониться с «Плодами» и сказать, что тяжело, тогда точно встретят и приветят. Я последовал совету бывалых и не пожалел, встретили как жданного, а проводили, как родного.
Теперь торгпред Туляков профессионально разрабатывал агентуру и вербовал меня, используя пароль джунглей, мол, мы с тобой одной крови, ты и я. Недаром человек столько лет парился в пампасах, язык бандарлогов изучил до дондышка, до острого слова. Вербовку все же можно было считать не состоявшейся по причине того, что разговор свернул на стезю русской народной традиции, и мы поочередно интересовались друг у друга насчет уважения.
В пору Ельцинской эйфории мы зарегистрировали совместное предприятие с финнами.
Идеологически верное, что бы водку туда, за бугор слать. Но пИсать против ветра, даже водкой, это против успеха. Все умные люди, как раз спирт «рояль» сюда перли. И мне тоже намекали, зачем туда, туда не надо, там своего хватает, загрызут, надо сюда, домой.
Один чрезвычайно ушлый американец, босс алкогольного дивизиона крупнейшей фирмы, как-то гостил у нас на заводике. Мы выполняли его заказ, а он любил наведаться в Питер. Когда я провожал его в отель, он спросил у меня приватно:
-С кем вы открыли С.П, с финнами?- Спрашивая, он, иронично улыбался
-Да, с финнами
-А ты знаешь, кому принадлежит алкогольный бизнесс в мире, кто хозяин на рынке?
Я недавно посмотрел фильм «Однажды в Америке» и подумал, что речь идет об этнических мафиозных кланах. Не желая выглядеть простаком, я многозначительно кивнул головой. Лучше бы я не пыжился и послушал рыжего американца с еврейской фамилией. Возможно, он сказал бы мне чуть больше, чем знал я или думал, что знаю.
Теперь-то я понимаю, что все эти кланы только корчмари и шинкари, а вот чья рука лежит на мировом, так сказать, кране? Кто хозяин всей мировой винокурни? Конечно, я не был столь наивен и понимал, что ни Смирновы, ни Поповы ни Пушкины с Толстыми ни даже Распутины не держали руку на пульсе рынка, эти фамилии только стали известными брэндами.
Перед первой поездкой в «Плоды» довелось побывать в штабе оппозиции у Ямщикова. Он пригласил к себе на предприятие представителей заводов-экспортеров, чтобы выработать общий тактический вектор давления на Рубашкина. Когда я возвращался обратно, в вагоне у туалета стоял человек с несессером. Он приветливо поздоровался со мной, как со старым знакомым и сказал буквально следующее.
-Ездят люди туда- сюда, а чего ездят и сами не знают. Знали бы прикуп – сидели дома, не рыпались. Ты, Витя, с Ямщиковым не якшайся - он тебя курить научит.
Я не мог прийти в себя от удивления, откуда он знает, что я не курю и вообще, кто он такой и, что все это значит?
Дверь туалета открылась, оттуда вышел парень. Странный попутчик галантно пропустил меня вперед. Когда я вышел, его нигде не было. По приезде я рассказал Меркулову о странном разговоре в туалетном тамбуре, но он не принял это всерьез.
Солнце готовилось нырнуть в мутноватую воду Разлива, пора было возвращаться в город.
Поезда с вагонами красного цвета уже много лет уходят из культурной столицы в столицу купеческую с Московского вокзала, а возвращаются - с Ленинградского. Подъехали к вокзалу и стали выгружать вещи. Гости приехали к нам через Калининград и поэтому были при чемоданах. Дорогие кожаные красавцы привлекли внимание цыганят, шнырявших по вокзалу.
-Дядя, давай чемодан, донесу,- Цыганята стали рвать поклажу буквально из рук, хорошо, что хоть водители были трезвые и сумели отбиться от цыганок, поднявших крик:
-Зачем ребенка обижаешь, не трогай его, сволочь! Это его чемодан, ему папа купил, он с ним в школу ходит.
Цыганки вцепились в наших водителей, пытавшихся отбить чемодан Рубашкина у цыганенка. Если бы не менты, наверное, красавцы-чемоданы растворились в таборе и послужили: кому портфелем, кому кошельком, а кому и сортиром.
Пока отбивались от набега кочевников, потерялся Рубашкин. Ни в купе, ни в вагоне его не было.
Не в табор же его утащили бесенята, поразвлечь барона. До отхода оставалось десять минут, когда я случайно увидел профиль Филиппыча в вагоне пригородной электрички.
Если бы не костюм с галстуком его можно было принять за пенсионера, направляющегося на дачу в Дивинскую.Я заскочил в вагон и подошел к его скамейке:
Василий Филиппыч, Вы, что здесь сидите, это не тот поезд?
-А я специально спрятался, пусть поищут своего президента, надрались, как прачки и бросили меня на съедение этим ведьмам. Пусть поищут, а не найдут я им покажу кузькину маму.
-Василий Филиппыч, поезд отходит через десять минут, Вы же уедите в задницу и там потеряетесь.
-В задницах я таких бывал, сынок…, тебе бы там не понравилось, ты прав, я потерялся…, пусть они меня найдут.
- Ну, я же Вас нашел.
-Нет, они пусть найдут, дармоеды.
Если этого упрямого пердуна, затеявшего игру в прятки, не посадить в поезд, завтрашний день будет скандальным. Я выскочил из вагона электрички и почти сразу столкнулся с Туляковым.
-Сергей, Рубашкин сидит вон в том вагоне, он обиделся, что вы его бросили.
Вот козел, всегда какую-нибудь «зарницу» откаблучит.
Мы вынули Филиппыча из электрички вовремя - она тут же пошла, набирая ход, в Лугу
В купе мы обнялись на прощанье и расстались, как родные. Все-таки в русском гостеприимстве есть какая-то задушевность Вот будешь ездить к немцам или финнам целый год и не почувствуешь, не узнаешь человека. А здесь всего один день, а знаешь о нем такое, что и маме невдомек.
Однажды, выйдя из-под контроля государства, производство и потребление алкоголя уже никогда не возвращалось в динамическое равновесие
Марки акцизные, марки региональные, марки специальные и особо специальные. Включают…, опять не работает. Господа, а может, как говорят, нужна политическая воля?
Но воле регулярно кто-то наливает из графина и желание сопротивляться пропадает
В Америке, перед тем как принять сухой закон, говорунам в конгрессе хорошо налили и действие закона, наложившись на великую депрессию, посеяло в умах народа убеждение, что сухой закон дело мокрое и даже тухлое, то есть репутация у него оказалась подмоченной и дальнейших перспектив никаких.
Алкогольная мафия, пролобировавшая сухой закон, не только в накладе не осталась, но убила сразу нескольких зайцев. Структурировался, эшелонировался, забетонировался на много уровней вниз и вверх и в сторону сам бизнесс. Куш не только не уменьшился, но возрос многократно, а сама мысль о сухом законе надолго была скомпрометирована в Америке и мире.
Мише с Сашей и прорабами, видимо, тоже хорошо налили, и Егорке - заодно, только прорабам налили за бугром и фигурально, а Кузмичу - дома и натурально. Он выпил, а выпивши, стал другим человеком, а русский человек выпивши- сразу за топор и вперед - рубить молдавскую и грузинскую лозу-кормилицу. Скверный анекдотец вышел, а сочинившие его головы, хихикая, потирали руки.
Бориска – веселый человек на царстве, сразу взял быка за рога и развернул ситуевину на 180 градусов, ешь, пей, веселись, душа, всего у тебя вдоволь. Только, что обратным потоком подачу спирта по нефтепроводам не смогли наладить, тут надо было технически, а головы по Америкам разбежались. И теперь уже при Володимере- солнышке несутся с думских и бездумских трибун вроде трезвые голоса:
«Народ впитал алкоголь с молоком матери и, если его вот так грубо оторвать от сиськи, он на иглу подсядет»
А вы не грубо, а вы ласково по-матерински и чтоб папа тут же с ремнем рядышком стоял. Да и на иглу сразу от сиськи и соски…, это вы, господа, пожалуй, и загнули, есть еще ясли, детский сад со школой, воспитывай народ, не теряй поколения.
Много водки утекло с того визита. «На мельнице воды уходит больше чем видит мельник»,- как в водку глядел Билл Шекспир. Во время акционирования и приватизации «Плодов» старые друзья воткнули нож в спину Рубашкину, и консолидированным пактом акций вытряхнули старого медведя из берлоги. В кресло сел другой косолапый, и закончилась эпоха. Туляков переметнулся к конкурентам, оно понятно, своя рубашка ближе Рубашкина, или там еще, в пампасах скурвился бразильский казачок, кто знает?
Новые люди, новые порядки, а есть ли порядок в столь деликатном деле, как узаконенный порок? Как много вопросов и все же есть один, ответ на который не дает мне покоя.
Кто наливает мiру? Кто наливает так, что и рад бы, да не откажешься? Если вы знаете, подскажите, господа хорошие.
Берег зазеркалья
БЕРЕГ ЗАЗЕРКАЛЬЯ
Жизнь на левом берегу Сунжи кажется мне чем-то вроде зазеркалья.
Мое отражение смотрит из него на другую часть меня, ту, что вглядывается в это отражение с правого берега. Две части меня разделены зеркалом реки, текущей сквозь рамку времени. Воды утекло уже много, я стал забывать, какая из частей наделена чертами реальности в большей степени, нужно бы вспомнить, и я вспоминаю.
Мы живем на кирпичном заводе, точнее, там работает бухгалтером мама, а мы занимаем служебную комнату. Комната кажется мне очень большой, но на самом деле, она совсем небольшая, это я маленький. Мне года три, и я сижу на подоконнике. Я не просто сижу, я часовой. Сидеть на посту вообще-то не принято, но мне об этом еще не известно и потом, это скорее дозор или секрет. На пост меня высадила старшая сестра, ей шесть, и мы одни дома. Мне нужно зорко следить за улицей чтобы успеть подать сигнал голосом в случае появления коменданта. Комендант ловит тех, кто пользуется электроплитками.
Ими пользоваться нельзя, потому что ни у кого нет счетчиков, а платят по среднему с лампочки или с человека. Электроплитки втихаря включают все, кому не лень, мы тоже не исключение, тут главное не попасться. Коменданта все зовут Чита, это его кличка. Потом я узнал, что так звали обезьяну, c которой дружил Тарзан, герой популярного послевоенного фильма . Широченные галифе с сапогами и военный френч без ремня, при карликовом росте, делают его фигуру карикатурной и узнаваемой издали. На фронте он не был, но одевался по моде, диктуемой временем. Моя сестра Люда что-то готовит на плитке, она очень самостоятельная и деловитая, может сварить даже борщ.
-Чита! Чита идет,- я подаю сигнал тревоги. Теперь нужно выключить плитку и быстро ее спрятать, иначе у нас отрежут свет. Как и почему отрезают свет мне не очень понятно, но каково сидеть впотьмах с керосиновой лампой я знаю и потому к обязанностям часового отношусь с полной серьезностью.
Вероятно, он учуял запах пищи и решил постучать в нашу дверь. Мы притаились и не дышим.
-Открывайте, я же знаю, кто-то есть дома или мне дверь ломать.
-Дома никого нет, мама и папа на работе,- отвечает Чите моя сестра.
-А кто у Вас обед варит и почему дыма не видно из трубы, а дух идет на весь квартал?
-Мы не варим, мы еще маленькие, у нас борщ в термосе, это он пахнет,- вдохновенно врет сестра.
-Открывайте, я должен проверить, какой такой термос.
-Мама не разрешает открывать, она говорит, что волк козлят съел и теперь за нами охотится.
-Вот дураки, какой волк, это я, комендант, открывайте.
Мы не можем, нас мама на ключ закрыла.
-И мамаша ваша дура, разве можно детей одних дома на ключ закрывать.
-Мы папе расскажем, что Вы на маму ругались, он вам хвоста накрутит, дядя Чита.
-Это папа ваш Чита, а я Рубен Иванович Саркисян, запомните, глупые шмакодявки, вот оштрафую, будете знать,- комендант скрипит сапогами и следует дальше по маршруту.
Хулиганить я начал рановато, учителя у меня были хорошие. Андрей Алескеров придумал играть в партизан. Грузовики с песком натужено гудели, загрузившись на карьере, это были как бы фашисты, а мы лежали с Андреем в бурьянах партизанами. Наши карманы оттягивали боеприпасы, а глаза выбирали цель для атаки. Андрей метнул камень, боковое стекло «газика» пошло густой сетью трещин, машина остановилась и заглохла. Из подорванной кабины выскочил уцелевший фашист и бросился за нами. Андрей года на два старше меня и бегал быстрее, поэтому вражеский шофер выбрал жертвой меня. Родные стены помогали, горка, с которой я припустился, в какой то мере уравняла нашу скорость, а под горкой виднелась моя крепость.
Мама стирала белье на улице, перед ней на табуретках стояло корыто со стиральной доской. Я мгновенно укрылся за ее спиной. Водитель попался, видимо, не очень сообразительный или сказывалась контузия, он сделал нахальную попытку заглянуть к маме за спину и выудить меня оттуда. Маме некогда было разбираться, что я натворил, ей просто показалось, что атака незнакомого мужчины развивается уж очень назойливо. Скрученная простыня в ее руке аккуратно приложилась к пылавшему гневом лицу нападавшего. Такой компресс не только не охладил пыл мужчины, напротив, он закричал, что здесь целая банда и схватил своими ручищами маму за руки выше локтей.
Мама вырвалась, а простыня еще раз нашла физиономию агрессора. Тут стали кричать соседи, и водитель убежал. Когда он убегал, я заметил - у него на ногах такие же резиновые боты, как у меня, только гораздо больше. Застежки на них были сломаны или он ленился их застегивать. Они болтались на бегу, и боты сваливались у него с ног, вот почему он не смог меня догнать. Мне стало смешно, я никогда не видел, чтобы взрослые ходили в ботах, то ли дело в ботинках и сапогах, как мой отец, как другие мужчины. У моей мамы нежная кожа, лапы чужого шофера оставили на ее руках синеватые следы. Отец заметил синяки сразу и выяснил в чем дело.
Мама наотрез отказалась опознавать преступника, тогда папа спросил меня:
-Сынок, ты этого дядю сможешь узнать, ты запомнил его?
Я понял лишь одно, он папе зачем-то понадобился, а я всегда готов помочь своему отцу.
-Да, я его припомнил.
Хорошо, сейчас пойдем с тобой на карьер, и ты мне его покажешь.
На карьере, стояло с десяток машин, экскаватор грузил одну, остальные ждали своей очереди. Каждый следующий шофер казался мне именно этим, каждый раз я утвердительно кивал головой. Но водители отказывались меня признавать, отец горячился напрасно. Наконец, мы подошли к водителю, он сидел на капоте своего грузовика и жевал котлету с хлебом. Набитый рот не позволил ему говорить членораздельно, он только глухо заворчал, увидев меня с отцом.
-Этот?- спросил меня отец уже без особой надежды.
-Этот,- подтвердил я уже голосом.
-А чего же он..., вот смотри, стекло мне разбил сынок твой, бандит недорезанный, хулиган,- шофер показывал недоеденной котлетой на молочную сеть трещин, покрывавшую стекло двери.
Это ты сделал?- отец повернул мою голову, чтобы я мог видеть стекло
Нет, это не я.
-Да врет он, в кустах сидели и камнями бросались, разбил, и бежать, че ж тогда убегал?
-Это не я, это Андрей.
-Вот, вину на дружка сваливает.
Отец, одним движением руки смахнул закусывающего водителя с капота, и он полетел вниз по песчаному склону. Встав на ноги, он сделал попытку забраться обратно, но песок осыпался, и он скатывался снова вниз:
-Ну, подожди, встретимся мы с тобой еще на узкой дорожке,- кричал и грозил кулаком моему отцу из карьера оскорбившийся шофер.
-Зачем откладывать на потом, я сейчас к тебе спущусь,- мой отец и вправду сделал движение, как будто он готов спуститься вниз.
Водитель песковоза бросился наутек. Можно представить, как я гордился своим сильным и смелым отцом.
Он знал, что я никогда не вру, я просто еще не умел это делать и все же он спросил:
-Точно, не ты? Это какой Андрей, Алескеров?
-Да, Алескеров.
-Ну, а ты что там делал?
-Я камень не смог добросить,- признался я и опустил глаза
Отец только покачал головой, но я понял, как плохо я поступил.
Мы любили смотреть на другой берег реки, кто там живет в этих беленых домиках с оранжевыми крышами, что делают эти странные фигурки похожие на людей и куда едут их игрушечные машины? Для нас тот берег был, зазеркальем или другой планетой, не в том смысле, что там отражалась наша реальность, а в том, что туда было также сложно попасть - ни моста тебе ни переправы, мы даже не знали, есть ли где - нибудь мост?
В череду перемен мы вошли с рождением младшей сестры. Я не помню никаких разговоров в семье перед ее рождением, для меня она родилась слишком неожиданно. Помню только, мы с отцом подъехали к деревянному забору с толстым слоем известки, за ним была вроде больница, а в больнице - мама и она, что-то показала нам в окно. В мутные зарешеченные стекла ничего не было видно, но папа сказал, что это моя сестренка. Когда мама вернулась домой, с ней был сверток, а в нем и находилась моя младшая сестра Оля.
Она мне совсем не понравилась, с ее появлением все испортилось, и нарушился весь жизненный уклад. Я вдруг осознал, что комната не такая уж просторная, а маленькие дети это большое несчастье. Не знаю, как бы мы смогли тесниться дальше на кирпичном заводе, но нам повезло, выяснилось, что мы переезжаем. И не куда-нибудь, а именно на другой берег, в страну наших детских грез. Чем она нас так привлекала, та сторона, наверное, своей недостижимостью? Мы зажили ожиданием переезда.
По соседству с нами обитал шалопаистый мальчик, звали его Витька Катков, однажды мы отправились с ним на стрельбище выкапывать пули. Витька ходил во второй класс, он выглядел очень большим, и поэтому солидно шел впереди. Он шагал, не оглядываясь на меня и мою сестру, и пел песню. Она была очень короткой, всего несколько слов, они почему-то застряли в памяти.
Далеко, далеко, где кочуют туманы...
Он все время напевал про эти туманы и только эту строчку. Что такое туманы я уже знал, но, что такое кочуют, мне было не известно. Эта неизвестность сладостно щемила, как другой, незнакомый берег Сунжи.
Все, что мне было непонятно, я всегда спрашивал у папы, он был моим любимым собеседником, спрашивать же у других я не любил. Слово кочуют, как-то связалось с другим берегом, может быть потому, что, когда случался туман, картинка за рекой растворялась в нем до тех пор, пока солнце не проявляло ее снова.
Первым , кого я увидел, когда машина, груженная пожитками, подошла к нашему новому дому, был пацаненок, легко одетый для ранней весны. На нем были штаны и рубашка и огромные взрослые галоши. Он тонул в них, а они тонули в грязи. Маленькая старушка, его бабушка, срывала голос, зазывая его домой или хотя бы одеться, но грязь крепко вцепилась в галоши. Наконец, он освободился из этого плена, выскочив из обувки и, оказавшись в грязи босиком, схватил галоши руками и потащил домой два огромных комка грязи. Маленькая старушка с лицом, похожим на сморщенную вишню, зашлась от крика.
Пацаненка звали Юрка Баженов, он почти на год стал моим ночным кошмаром. Нет, я его совсем не боялся, более того он стал моим другом, но он повадился каждую ночь приходить ко мне во сне. Наверное, я писался и раньше, но это было не регулярно, так, иногда, игра случая, а тут приходил во сне Юрка и вызывал меня на соревнование, кто дальше пустит струю. Мы становились с ним на бочку с бардой, лежащую на боку в нашем дворе и с этого пьедестала устанавливали все новые рекорды. Во сне я всегда побеждал, но пробуждение отнимало у меня и славу, и радость победы. Наваждение закончилось месяца через три, когда я научился отказываться от заманчивых предложений Юрки померятся струями, а потом и вовсе исчезло так же неожидано, как и началось.
Дом, в который мы переехали, купил дедушка, мамин отец. Сами они с бабушкой жили в селе Гехи, называемом еще недавно станица Благодатная. Когда-то меня угораздило родиться по пути в эту станицу. Мама, как говорится, в последний момент надумала отправиться к бабушке, а я надумал в это же время увидеть белый свет. Все произошло на берегу маленькой речки со смешным названием Валерик. Когда я пошел в школу, где познакомился с Лермонтовым, то понял, что ударение в названии этой речушки надо делать на последнем слоге, ВалерИк, так звучало в его одноименном стихотворении. Теперь её название в переводе с чеченского совсем не казалось смешным.
Меня, новорожденного, отец спеленал и завернул поверх пеленок в мешковину. По приезду в Благодатную он понес меня на всякий случай в роддом при больнице. Отец любил меня поддразнивать, рассказывая , как встречные знакомые спрашивали, завидев его с мешком.
-Саша, ты никак поросенка купил?- Якобы я еще и подхрюкивал из мешка, что наводило встречных на мысль о поросенке.
-Да вот, купил по случаю молочного поросенка, несу на прививку.
Я притворно оскорблялся на такие шутки, но сам всегда смеялся внутренним смехом над комической стороной истории моего рождения.
После возвращения из ссылки чеченцев село стало называться по- старому - Гехи, а русские потянулись с насиженных мест. В Грозном присмотрели подходящий дом, дедушка заплатил деньги, но выехали из села они только через год. Все это время в купленном доме жили мы, а сами строили свое жилище. Самая большая проблема это земля, ее никто нам не давал, землю выделяли только под строительство вынужденных переселенцев из Казахстана. Но люди посмелее захватывали участки сами, это так и называлось самозахват.
Строили просто, основным материалом была глина, в нее добавляли солому и воду, месили это ногами и с помощью деревянных форм делали сырые кирпичи. Их высушивали на солнце, и получался прекрасный строительный материал, прочный и дешевый под названием саман. Летом в доме из самана прохладно, а зимой тепло. Бывало, что дома, построенные самовольно, самозахватом, сносили бульдозером, но бывало, что люди добивались легализации своих строений.
Главным человеком по всем делам с землей был товарищ Брыксин, его возили на черном «ЗИМе», и в дежурствах у его кабинета мы с мамой и сестрами проводили немало времени. Нашу времянку из самана приехал сносить нехороший человек, имевший официальные документы на наш участок. Сотрудник базы «Респотребсоюз» товарищ Поженян все время крутил в руке металлическую рулетку и делал ей какие-то замеры. Бульдозерист Иван сидел в своей грозной машине, он был готов выполнить любые указания сотрудника базы.
-Сейчас будем сносить к едрене фене твою халабуду,- с гадкой улыбочкой сообщил Поженян маме.
Мама стояла с младшей сестренкой на руках у стены нашего недостроенного дома,. а мы старшие, стояли рядом и держались за ее подол.
-Тебе придется снести и нас вместе с домом, только после этого тебе и твоим детям тоже не жить, запомни.
-Иван заводи, сноси тут все к чертовой матери.
Бульдозер взревел и лязгнул гусеницами, стало страшно, мы заплакали. Поженян крутил своей рулеткой у мамы перед лицом, она схватила ее и дернула. Стальная лента порезала ладони сотрудника базы, брызнула кровь, и он завизжал:
-Иван, давай, вперед, что ты там телишься?
Бульдозерист выскочил из кабины и крикнул Поженяну.
-Ты такой умный, тогда садись за рычаги и сноси сам, тоже мне командир нашелся, баб с детьми давить.
Нас так и не снесли, Поженян также легко получил новый участок на Катаяме, он специально заехал сообщить нам об этом и подразнить.
-Я участок взял в тыщу раз лучше этого, а вы тут будете соседей чеченов иметь, они вам еще покажут.
-Да лучше с чеченами, они- то, как раз соседи хорошие, чем с таким, как ты иродом рядом жить.
После того, как мы с мамой перепеленали младшую сестру у Брыксина в кабинете на его столе, он поставил свою подпись под нашими документами, и мы стали законными домовладельцами. Нам нужно было успеть достроить свой дом до осени или хотя бы накрыть его крышей. Переезд дедушки с бабушкой из села намечался на конец лета.
А пока мы жили в их доме на берегу Сунжи и достраивали свое жилище у больших садов, принадлежащих интернату. Нашу соседку тетю Дусю Шландакову звали Морячкой, у них на фронтоне дома красовался якорь. Сунжа река не судоходная, якорь казался совсем из другой жизни. Ее муж дядя Миша служил на Сахалине моряком, а после службы они с детьми поселились в Грозном. Их сын Борис, рослый русый мальчик был на год старше меня. Мы с ними подружились, и их дети частенько бывали у нас.
Как-то мы собрались ехать в Гехи к бабушке с дедушкой и взяли с собой соседского мальчика Бориса. Его родители были не против, а нам вдвоем было веселее. Сад, с утопавшим в нем сельским домом, окружал несерьезный плетень, преодолеть его для двоих пацанов - сущий пустяк. За плетнем открывалась свобода, а на свободе протекала быстрая горная речка. Бабушка с мамой мирно беседовали на веранде, полагая, что дети играют в саду.
Дедушка с моим отцом поехали на машине по хозяйству. Мы с Борисом какое-то время, не вызывая подозрений, топили червяка в ручейке, протекавшем под огромной раскидистой грушей в саду. Червяк имел свои планы в этой жизни и тонуть отнюдь не собирался, а мальчиков-живодеров умучил изрядно. В конце концов, нам надоело трескать груши и яблоки со сливами, ручей был мал для наших кораблей, он не мог утопить даже червяка, дырка же в плетне тянула все настойчивее.
-Боря, пошли на речку пускать корабли.
-А нас одних отпустят?
-Если спрашиваться, то не отпустят, бабушка и мама не любят кораблики, а папа, наверное, не скоро вернется. Я знаю дорогу, я на речке сто раз был.
-Если узнают, нам попадет.
-Мы быстро, никто не узнает.
Хорошо, пошли.
Мы вылезли через дыру на задах и пошли сначала огородами, а потом сквозь кустарник по направлению к деревьям, росшим по берегам реки. Мне очень хотелось на правах хозяина все открывать и показывать Борису, как гостю. Я первым вошел в воду со своим корабликом, но воды после прошедших в горах дождей было много. Там, где обычно по колено, теперь было по пояс, силы я не рассчитал, поток сбил меня с ног и понес в тоже море, куда впадает великая русская река. Речка, в которой я тонул не была ни великой, ни русской, но в итоге несла свои воды и меня вместе с ними в дар Каспию. Я же даром быть не желал и намерениям коварной речушки, как мог, сопротивлялся.
Плавать я еще не умел, да и плавать в бешеных горных реках проблема не только для младенцев. Вода несла меня на спине близко к берегу, перед глазами мелькали ивовые ветви. Я пытался поймать их руками, но они были одинаково слабы, детские руки и тонкие прутики ив. Они выскальзывали из моих ладоней, а меня стало относить на стремнину.
Борис бежал по берегу и звал на помощь, но поблизости никого не случилось.
-Держи, цепляйся за палку,- на мое счастье на берегу валялся длинный хлыст орешины, Борис забежал вперед и, протягивая его конец мне, кричал, покрывая шум воды.
Мои руки поймали и вцепились во что-то крепкое и надежное. Борис поднапрягся, сильный мальчик, и отнял меня у реки. Я понемногу пришел в себя, мы сидели на бережку и пытались подражать моей бабушке, оттирая пятки вместо пемзы гладкими голышами.
За этим не детским занятием нас застали мои отец и дедушка. Папа радовался и злился одновременно, радовался, что мы нашлись, и злился на маму и бабушку за то, что не углядели за нами.
Времена были страшные, возвращавшиеся из ссылки находили свои дома занятыми переселенцами из центральной России и казачьих станиц. Казаки все же народ тертый, а вот с русопятыми совсем была беда. Убивали не только взрослых, но и детей, вспарывали животы и, набивая их землей и кукурузой, вешали на плетнях. Разыскивая нас, отец с дедом повстречали чечена, строгавшего кинжалом палочку. Они спросили его не видел ли он двух мальчиков? Тот ответил: -Малшык нэт. Что это означало, не видел или мальчиков уже нет?
Мой папа, человек горячий и решительный, на розыски отправился с дедушкиным ружьем. Он как-то сразу понял, что чечен знает больше, чем говорит и, если бы мы не нашлись, папа бы не промахнулся. Кроме этого, папа, убегая из дома на наши поиски, в горячах показал маме и бабушке на топор, торчащий из дровосеки и недвусмысленно намекнул что будет, если нас не найдут. Дедушка должен был как-то погасить папину горячку, но, в свою очередь, тоже погорячился, прихватив забытый папой патронташ. Показывая на ту же дровосеку, он провел ребром ладони по шее. Да, такие суровые мужчины жили когда-то в наших станицах, сейчас таких уже нет, повывели напрочь.
Борис стал моим спасителем, и папа хотел его как-то по-особенному наградить. Он хотел его представить к медали за спасение утопающих, но оказалось, что это не в его скромных силах, там было как-то все совсем не просто. Борис своим подвигом совсем не гордился и никаких наград не ждал, он был не против просто путешествовать с нами. Ведь это мой папа был шофером, и у нас во дворе стояла машина, а его папа сначала жил правильно и был моряком, а потом стал монтером и принялся лазать по столбам. Иногда он выпивал и карабкался на когтях в нарушение всех правил техники безопасности. Однажды его ударило током, и он сорвался со столба, потом он долго болел, так и не поправившись окончательно.
Тетя Дуся жалела, терпела и не разводилась с отцом ее детей.
У нас было очень много опасных игр, иногда кто-то из детей тонул, кого-то приваливало в пещерах, упорно выкапываемых нами в глинистом крутом берегу Сунжи. Детских смертей запомнилось много, самые первые еще на кирпичном заводе. Один мальчик, катаясь на качелях, все время шутил, он надевал себе веревку на шею и говорил, что вот сейчас он повесится. Когда доска, на которой он раскачивался выскользнула из-под ног, и он повис на веревке, все дети сначала подумали, что он шутит, а потом испугались и убежали.
Девочку Жанну сбил грузовик, она была единственным ребенком у несчастных родителей. Я потом часто видел на другом берегу ее мать и отца с черной повязкой на глазу и неизменным велосипедом, груженным овощами с огорода. Наверное, они решили спрятаться от своего горя в правобережном зазеркалье.
Еще одной забавой были осенние костры. Осенью обычно сжигают опавшие листья и всякий ненужный хлам. Мы под сурдинку тоже набивали ямы сухими кустиками перекати- поля, хорошенько все это утрамбовывали и поджигали. Пламя взвивалось к небу, а самые старшие и смелые бесстрашно разбегались и прыгали через бушующее пламя. Легкой одежды тогда делать не умели, детские пальто набивали тяжелым ватином, а курток вообще не носили. Шапки тоже шились наподобие шлемов, из-под них виднелась только небольшая часть лица. Ботинки сами по себе весили сто пудов, а с налипшими комьями грязи походили на обувь тяжелых водолазов.
Одетый таким образом, я вознамерился так же лихо, как Сергей Садыков или Ленчик Смотров перемахнуть через яму с костром. Уже перед самой ямой я понял, что не смогу перепрыгнуть и попытался остановиться. Сзади голос Бориса Шландакова пришпорил и подстегнул меня:
-Прыгай!
Я прыгнул и оказался в яме. Левая рука, которой я пытался найти точку опоры и вылезти из ямы с костром, утонула в раскаленных углях. Боли я почему-то не чувствовал, испугаться, тоже не успел.
Кто-то схватил меня за правую руку, а другой - за ногу и, как дымящуюся головешку выхватили из огня. Спасли меня Сергей Садыков и Саша Корх. Больше всего обгорел открытый лоб и кисть левой руки. Я почувствовал сильную боль и побежал домой. У калитки я замешкался. Почему-то стало страшно идти домой в таком обугленном виде. Ко мне моментально подскочили две болтушки, сестры Даниловы и сообщил, что в костер меня толкнул Борис Шландаков. Они все видели, как он бежал следом за мной и с криком «прыгай», подтолкнул меня в спину.
Теперь мне стало не только понятно, почему же я не смог затормозить, но и вина, которую я чувствовал за собой, угодив в такой просак, отступила. Увидев сына как будто чудом спасшегося из горящего танка, можно было спокойно упасть в обморок, но моя мама этого делать не умела и, поахав совсем капельку, быстро натерла сырой картошки и капусты и обложила пострадавшие места тертыми овощами. Аптеки находились далеко и числились все наперечет, а телефонов ни у кого не было. Квалифицированную медицинскую помощь можно было оказать лишь самому, доставив человека в больницу.
Без отца и его машины это выглядело не очень реально, даже такси у нас не ходили, а ближайшие остановки трамвая или автобуса находились километрах в четырех. Может быть, благодаря невмешательству врачей и народным средствам у меня впоследствии не осталось следов от ожогов. А возможно, я пострадал не очень серьезно, и юная кожа проявила чудеса регенерации.
Бориса Шландакова обвинили в том , что произошло со мной. Он своей вины не признавал и говорил, что не толкал меня, а только крикнул «Прыгай». Это происшествие испортило наши отношения, а через год или даже меньше мы перебрались в собственный дом и перестали быть соседями. Виделись не часто и пути наши разошлись. Опять мы немного сблизились, когда Борис не поступил с первой попытки в медицинский, а я учился в десятом классе. Сближение произошло на почве увлечения музыкой и магнитофонами. Он приходил ко мне что – нибудь переписать или за книгой, а я заглядывал в его берлогу, где он бренчал на гитаре, лежа на диване. В одну из наших встреч разговор случайно вырулил, на тот осенний вечер.
-Ты же знаешь, что я не толкал тебя, почему ты никогда не признаешься?
-Я не знаю почему, сначала я, как и все поверил, что ты меня толкнул, потом все как-то забылось. Я думал, что это уже не имеет никакого значения.
- Для тебя может и не имеет, а для меня еще как имеет. Можешь себе представить, как мне было обидно, когда все меня обвиняли? Ты сам хоть раз попадал в такую ситуацию, когда тебя обвиняют в том, чего ты не делал?
Мне стало стыдно. Передо мной сидел человек, в отличие от меня, не забывший всего, что произошло, все эти годы он мучился от бессилия что-то изменить и от обиды. Оболганный и оклеветанный семилетний мальчик, что он должен был чувствовать все эти долгие десять лет? А ведь год назад он спас мне жизнь, как же можно было быть такими неблагодарными и злонравными? Я признал свою вину и попросил прощения. Борис великодушно принял мои запоздалые извинения и сожаления.
Потом пути наши опять разошлись, мы оба уехали из Грозного и виделись всего лишь раз. Он приезжал в Ленинград к своей старшей сестре, она вышла замуж и жила в одном со мной городе. Борис закончил медицинский в Ставрополе и работал в Подмосковье. Мы не поддерживали связь все это время, но не так давно я узнал, что его не стало. Он скончался скоропостижно, не дожив чуть-чуть до пятидесяти лет.
Однажды в детстве я сильно поранил ногу, Борису пришлось тащить меня на себе. Я истекал кровью, а он успокаивал меня и говорил:
-Если тебе отрежут ногу, то это ничего страшного, у нас дома есть протез, он нам не нужен, если хочешь, можешь взять.
Что такое протез я не знал, но почему-то успокоился. Потом он показал мне искусственную ногу, которая неизвестно откуда взялась у них в сарае. Протез мне к счастью не пригодился, но я так и не оценил ни подвига Бориса, ни его готовности к бескорыстной жертве.
Странные вещи, случается, лежат забытыми в наших сараях, они похожи на протезы, ими пытались заменить что-то ампутированное из сферы чувств или утраченную в борьбе за счастье добродетель, но равноценной замены не получилось, а выбросить окончательно этот хлам не хватает духа. Если соль утратит свои свойства, чем сделаешь ее опять соленой? А совесть, разве она протезируется? А память, добрая память об ушедшем ближнем, которого ты почему-то не возлюбил, когда еще шел с ним рядом, сможет ли она хоть как-то скомпенсировать дефицит любви?
Еще один мой спаситель, Саша Корх погиб в Грозном, защищая свой дом и свою семью в период безвременья перед первой чеченской войной. Мне осталась только молитвенная память о них.
Большое чувство маленького зайца
БОЛЬШОЕ ЧУВСТВО МАЛЕНЬКОГО ЗАЙЦА
Я люблю детские книги, люблю до сих пор, не смотря на солидный возраст. Это не значит, что я пытаюсь войти в чистую реку моего детства еще раз. Я точно знаю, что сейчас у меня ничего не получится, возможно, с годами, когда я и мои ровесники доживем и начнем впадать в детство… Недавно мне попалась книга-календарь для детей «Круглый год» за 1956год. Её извлекли из забытого пакета с макулатурой, сам пакет - тоже из прошлой жизни, но из недавней прошлой, макулатуру сдают сейчас, наверное, только бомжи.
Достаточно было взглянуть на обложку, чтобы память отозвалась из далекого 1959 года. Наша встреча с этой книжкой должна была состояться в том году, но разминулись - не судьба. На улице Первомайской в городе Грозном жила - была школа №7, говорят, она есть и сейчас, но сдается мне, что от неё остался один номер.
Есть такая мудрость "Не в бревнах Бог, но в ребрах" Если и остались от школы «бревна», в смысле-стены, это ничего не меняет, ведь дух жил в ребрах, сокрушенных безвременьем. В этой школе мне довелось учиться всего один год, только первый класс, а затем нас, детей окраины перевели по месту жительства во вновь построенную школу №56. Но я все помню, как вчера.
Читать я научился рано и к первому классу читал Вальтера Скотта, Фенимора Купера и Майн Рида. Мне разрешили не носить букварь, а задание давали индивидуально.
Это не значит, что я был вундеркиндом или отличником или даже хорошистом. Развитие мое шло не совсем гармонично, рука была не развита, писал я коряво, рисовал плохо и вообще аккуратности явно не доставало.
За письмо постоянно снижали оценки, перьевые ручки- вставки предательски роняли кляксы на каракули в тетрадях и даже хорошее знании таблицы умножения и приличный устный счет не спасали положения с арифметикой. С чистописанием, числился такой предмет в прошлые годы, была просто беда. Невзрачный унылый троечник! И только чтение, где равных мне не было, как-то поддерживало мое реноме у товарищей.
Ко всем этим нестроениям меня угораздило влюбиться. Чувство свалилось на мою голову впервые, новое и пьянящее и мне было стыдно, что я так втюрился в девчонку. В Новый год в школе была елка, первая моя настоящая елка. Я рос домашним, в смысле – уличным мальчиком и на Новогодних праздниках с большим количеством участников мне бывать не приходилось. Лидия Михайловна – наша учительница назначила меня в команду зайцев и мои робкие признания в симпатиях к медведям натолкнулись на ее железные аргументы:
- Нет, вы посмотрите на него – медведь! От горшка два вершка, писклявый, да еще – троечник. У нас Богомазов – Михайло Иваныч, а Соловьева – Настасья Петровна, других нам не надо, не хочешь зайцем, вообще без роли останешься. Без роли, а значит без костюма, я не хотел, самые отсталые наши двоечники обрекались на эту безрадостную участь. Ко всему прочему я понимал, кто Богомазов и, кто я. На голову выше любого первоклашки, восьмилетний Гулливер по иронии судьбы попавший в класс к лилипутам.
Зайцем мне выпало скакать не рядовым, а жанровым. По сюжету зайка жил в своем домике, подметал дорожки метелкой и гостей встречал – небожителей медведей. Мне досталась эта роль исключительно из-за хорошей памяти, текст я запоминал быстро и на сцене ничего не забывал, не заикался, вот только картавил. Для зайца этот «дефект фикции» стерпеть еще было можно, но для медведя… как-то несерьезно.
Дело оставалось за костюмом. Моя мама – швея не то что неплохая, а замечательная, раньше так было принято, девушку без швейной машинки замуж бы никто не взял. Но зайцев ей никогда прежде обшивать не приходилось. Не очень получались уши и хвост, уши никак не хотели торчать, а хвост, набитый ватой наоборот - торчал, как сумасшедший. Управились мы с хулиганским хвостом просто – взяли и отрезали, а на его место мама пришила настоящий.
Наши соседи кроме коров, свиней, овец, кур, гусей и утей…фу утомился, держали кроликов – кролей, как они их величали и, заметьте, вся эта скотинка жила в городе и хорошо себя чувствовала. Но тут случился Новый год. Юг России и Грозный тогда еще были очень патриархальными и чтили старые традиции, поэтому гости, ярмарки,колядки, ряженые,гаданья все закрутилось, как карусель.
Соседский кролик этого не пережил и приказал долго жить, а мне в наследство оставил пушистый белый хвостик. Мама пришила его вместо отрезанного, и я надел костюм зайца. Какая, однако, жалость, как я не крутился, но чудного хвостика увидеть не мог, не мог на него полюбоваться, а хитрого зеркала – трельяжа у нас не было Пришлось поверить маме на слово, что я очень хорошо выгляжу, совсем как настоящий.
За хвостом, как-то забылись уши, но сами они ничего не забыли и торчать дыбом вверх, никак не хотели. Мама сказала, что она их, как следует подкрахмалит и все будет в порядке. Я немного успокоился и лег спать, ведь завтра – Новогодний утренник с ёлкой и подарками. Утром уши вели себя так же независимо, как и накануне.
Успокаивая меня, мама говорила, что уши стоят торчком только у ослов и овчарок, а у зайцев они висят за спиной и торчат только, когда они беспокойно прислушиваются. Скрепя сердце и собрав волю в кулак, я в сопровождении мамы пошел на праздник. Очень красивые, надо сказать, были тогда праздники, народ не был пресыщен, а дети не так избалованы, кулёк с конфетами и печеньем, орехи и экзотические мандарины могли еще доставить неподдельную радость детям
Радость праздника так и искрилась отовсюду, воздушные девочки-снежинки порхали на балу, между снежинками играли в пятнашки волк и лиса, еж и петух и даже солидная чета медведей. У трусоватых зайцев уши, к моему ужасу, стояли по стойке смирно, зато хвосты торчали как-то вызывающе настырно. Я представил себе мой аккуратный пушистый хвостик и успокоился, впервые осознав, что в мире нет совершенства.
Но незрелый мой скептицизм тут же был посрамлен и отступил на попятный перед блеском и сиянием «хозяйки медной горы»- Коваленко Оли. Тогда еще не принято было развращать детей и выбирать мисс королеву бала, но немудреные призы за костюмы, те же кульки со сладостями, вручали. Хозяйке медной горы единогласно был вручен первый приз. В общем, праздник прошел на славу и запомнился на всю жизнь, и все бы ничего, но «любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь»
Я и раньше замечал Олю Коваленко, как ее было не заметить, такую дылду, ростом с Богомазова. Ей исполнилось уже девять лет, папа у нее был военным летчиком, и они недавно приехали из Китая. Может быть этим объяснялась такая разница в возрасте, хотя тогда многие отдавали детей в школу с восьми лет. Что послужило катализатором процесса кристаллизации моего светлого чувства сказать сейчас затруднительно, но не последнюю роль сыграло то, что накануне я прочитал «Уральские сказы» Бажова и,конечно, волшебный костюм.
После каникул я всячески пытался привлечь ее драгоценное внимание к своей персоне, используя приемчики уже знакомого мне сэра Томаса Сойера. Но какая уважающая себя хозяйка медной горы станет портить себе репутацию и якшаться с каким- то зайцем, у которого и уши – то толком не стоят? Быть отвергнутым в столь нежном возрасте - мука, скажу я вам,еще та. Оставалось верить, что волшебник-время залечит шрамы моего маленького влюбчивого сердца. Она и счастливчик – Коля Соловьев сидели, как раз за нами, сзади нашей парты, которую я неохотно делил с моей соседкой Балгалеевой
В тот роковой день исследователи букваря дошли до мягкого знака, на картинке был изображен карась в аквариуме. А по письму, соответственно, проходили этот же мягкий знак на конце слова. Почему все это так врезалось в память? Ну, во-первых, моя фамилия заканчивается на мягкий знак, а во-вторых, помните? День-то был уж очень роковым, такое не забывается.
У меня было несколько книжек, таких альманахов, что ли. Назывались они "Круглый Год"- книга-календарь для детей. Были выпуски за 1957-59 годы, а более ранних не было. Как раз в этот день я принес с собой одну из этих книг и, когда народ корпел над букварем, я читал незабвенные стихи о бедной киске, плачущей в коридоре от обиды на злых людей, не дающих горемыке украсть сосиску.
Оля Коваленко, увидев у меня эту книгу, попросила ее почитать, пообещав взамен принести мне Круглый год за 1956г. Сказать, что я был на седьмом небе от счастья мало, я утратил ощущение реальности и потерял слух, как глухарь на току. Пока я дрожащими руками передавал ей мою книгу, Лидия Михайловна давала письменное задание: написать слова с окончанием на мягкий знак в своих тетрадях.
Заскрипели перья, и прилежные первоклашки старательно стали выводить в своих тетрадях карасей и лосей, медведей и глухарей.Я тоже не мог игнорировать это задание, так как письмо было моей ахиллесовой пятой.Стараясь, как можно аккуратнее обмакивал перышко в чернильницу и размещал весь этот зоопарк на страничке столбиком, как мы в основном и писали. Вдруг сзади послышалось хихиканье, а затем голос моей и медной горы хозяйки.
-Ой, Лидия Михайловна, смотрите, он в столбик написал!
Почтенная старушенция- Лидия Михайловна меня почему-то недолюбливала, возможно, из-за моего отца,и охотно откликнулась на призыв взглянуть, что я там наворотил.
Одним движением своей яростной ручки с красными чернилами она влепила мне в тетради огромную единицу во всю страницу. Я стоял по стойке смирно и не дышал, уши наливались горячей краской, и жизнь была кончена.
-Чем ты слушал, когда я объясняла, что писать надо в строчку?
Разве мог я объяснить этой разъяренной училке, особенности слуховых аберраций токующего петушка? Но какова курочка? Какой удар под самый дых, под песню, какое коварное предательство? На перемене все смеялись надо мной, просили у меня мой кол, зима, мол, на дворе, дрова у всех кончились, топить нечем, а тут такой знатный кол.
Домой я шел тяжело и долго и даже напугал маму, телефонов почти ни у кого не было,и жили просто, ушел-пришел. Облегчить душу рассказав о своем горе маме- это было даже не пол дела, и даже – не четверть и не потому, что мама имела в нашем доме меньше четверти голоса, а потому, что за школу главный переживальщик был папа. Маме было кем заниматься, моей младшей сестре исполнилось только три года.
Папа хотел мной гордиться, а мама смотрела на такие вещи, как слава попроще. Вечером, когда отец вернулся с работы и они сели с Дядей Володей – младшим папиным братом и моим крестным за стол ужинать, я уговаривал маму рассказать все. Но мама возразила и сказала, что это должен сделать я сам. Врать тогда я еще не умел, а событие жгло меня изнутри нестерпимо.
Отец с Дядей Володей за ужином, иногда выпивали сухого вина из нашего виноградника. Я дождался, когда настроение у них приподнялось и обрушил на отца мою новость:
-Меня от твоего кола даже в жар бросило,- сказал отец. Дядя Володя немного погасил накал момента, когда заметил:
-Молодец, что признался, не скрыл, не соврал, для этого тоже надо иметь мужество
Наверное, это был мой первый опыт исповеди, пусть перед отцом, но какое огромное облегчение я испытал, какой катарсис. Ликовала душа, хотелось жить, и я любил всех.
Жаль только, что на высоте этой удержаться мне не удалось, жизнь, как говориться, брала свое, и для начала, года через три я выучился врать.
И хотя ложь моя была, как бы во спасение старшей сестры, когда ее учителя просили меня передать родителям зайти в школу. Но потом я уже спасал и себя самого, катящегося по наклонной плоскости, в общем, все как в жизни. После окончания первого класса я увидел на стене школы вывешенные списки и в них фамилии в двух графах: «переходит» – «остается».
Я очень боялся увидеть свою фамилию в графе «остается» и, когда увидел в ней фамилию Коваленко, то очень удивился.
По наивности своей и по детским страхам я думал, что это списки тех, кто остался на второй год и тех, кто перешел во второй класс. Но это были списки тех, кто оставался учиться в школе №7 дальше и тех, кого переводили в еще недостроенную школу №56, в поселке Калинина.
Шло массовое возвращения из ссылки чеченцев и ингушей, и мест в школах катастрофически не хватало, четырехсменное обучение считалось почти нормой Территориально новая школа была чуть ближе к нашему дому и это решило мою дальнейшую судьбу . Я никогда больше не встречал своих одноклассников из 1а школы №7. Только два исключения. На 46 годовщину революции, на демонстрации я увидел военного летчика, увешанного орденами, а с ним была она, его дочь - Оля Коваленко
Она вымахала еще выше и не выглядела такой уж красавицей, но сердце ёкнуло и вспомнило. Видела ли она меня, узнала ли? Не знаю. Я тоже был с отцом и хотя красивый макинтош и шляпа очень ему шли, но без орденов, весь земной он проигрывал воздушному ассу Коваленко. Во время войны отец добывал нефть на буровых и бронь действительно была крепкой, три его попытки уйти на фронт окончились ничем. Я все понимал, но ордена, блеск воинской славы...,к ней подойти я не смог.
Но вот закончена школа, впереди экзамены в нефтяной институт, жарким летом мы с другом возвращались с купания в карьере. Я щеголял в шортах против всех законов нашей местечковой моды, требовавшей для мужчин нормальной мужской одежды – брюк классической длины. Мы проходили мимо девушки, гостившей по соседству у бабушки. Я не был с ней знаком, но она сделала мне замечание:
-Здороваться надо, юноша.
-Я с незнакомками не здороваюсь,- не нашел ничего лучшего и брякнул я.
-Отчего же так, да мы с вами и знакомы давно.
-Вы, наверное, так шутите?
-Нет, не шучу, мы вместе учились в первом классе в седьмой школе. Вспомнили?
Зрительная память не самый сильный мой ресурс, не вспоминалось.
-А как Вас зовут?
Люда Долгушина, Вспомнили?
-Да ,вспомнил, вот вы назвались, и я сразу вспомнил, конечно, вас не узнать, вы так повзрослели, похорошели,- я торопился оправдаться.
-А вы совсем не изменились, я вас сразу узнала.
-Что, такой же маленький?
-Ну, да, вон в шортиках ходите,- она рассмеялась,- шучу, не обижайтесь.
Я не обижался, мне было даже очень лестно, что меня вот так узнали через десять лет, тем более, что из маленького мальчика я превратился почти в мужчину.
Обещанную книгу – Круглый Год 1956г я так и не получил тогда, но вот она лежит сейчас передо мною, и я могу спокойно открыть ее и, тем самым,закрыть незавершенку.
А тайну стоячих заячьих ушей я узнал в тот же памятный Новый Год. Оказывается в уши была вставлена проволока, правда просто?
Маму я простил за недостаток смекалки, ведь я у нее был первый заяц, а до меня - простая снежинка. Хотя, кто знает..., если бы уши не подвели...
Еще у меня остались фотографии, в том числе одна общая, та самая, новогодняя. С нее смотрят на меня перепуганный заяц с вислыми ушами и прекрасная хозяйка медной горы.
Помню.
Далекий свет рубиновых звезд
ДАЛЕКИЙ СВЕТ РУБИНОВЫХ ЗВЕЗД
К сорок второй годовщине революции первоклашек готовили особо, ведь нас принимали в октябрята. К этому событию основательно готовились: разучивали стихи и пели песни, готовили монтаж – это, когда школьники стоят на сцене и по очереди читают куплеты большого стиха. Шефы – комсомольцы мастерили октябрятские звездочки. Звездочек фабричного изготовления в нашем городе почему-то не хватало, и их даже привозили из соседних Орджоникидзе или Нальчика.
Такие звездочки из алюминия вручались отличникам и хорошистам, а нам - троечникам достались тряпочные с кусочком картона внутри. Звездочку прикололи на грудь булавкой, и радость моя была бы полной, если бы не маленький Володя Ульянов золотом оттиснутый на металле фабричных звездочек.
На наших тряпочках «иконки» вождя не было. И совсем плохо мне стало, когда увидел звездочку, гордо сиявшую на груди первой ученицы, Оли Коваленко. Звездочка была из рубинового стекла с маленьким фотопортретом младенца Ильича внутри. Кусочки алюминия в форме звезд стушевались, они не сияли больше, тусклая позолота погасла. Зато сверкал и затмевал все рубиновый свет излучаемый суперзвездочкой. Когда я после школы зашел на соседний весоремонтный заводик, где работал папа, настроения хвастаться своим новым статусом октябренка не было. Но Андрей Иванович Лобода – папин директор увидев меня, очень обрадовался:
-Ну, боец, показывай орден, давай, не стесняйся, заслужил – носи!
Я неохотно расстегнул пальто и показал красную матерчатую звезду, приколотую к школьной гимнастерке.
- Ну, прямо Орден Красной Звезды! Макарыч, с тебя причитается, положено обмыть награду, а сыну – срочно кулек конфет, приказ капитана Лободы. Эх видели бы они рубиновое чудо- плакали бы мои конфеты. Андрей Иванович был не только директором и другом моего отца, а также военным летчиком. Отлетался он уже давно, но в моих глазах был героем. Я любил расспрашивать его о воздушных боях и сбитых мессершмидтах:
-Андрей Иванович, а сколько вы сбили фашистских самолетов на войне?
Капитан Лобода не очень любил распространяться о своих подвигах на фронте и лаконично отвечал мне.
-Тры.
Всего три? За всю войну?- Удивлялся я
- Тры, тры, тры,- повторял Андрей Иванович,- тры самолета сбил я, вот так!
Чтобы не обидеть неудачника я думал про себя, ведь я был чутким и вежливым: «да если бы мне так повезло в жизни - летчиком воевать на войне, да я бы сбивал фашистов по десять штук в день и даже больше - сто! Вот так и не меньше.
В школу я носил тяжеленный желтый портфель, у которого отвалилась и потерялась планка замка, знаете такая сверху с круглой чашечкой под палец, пальцем эту чашечку сдвинешь вниз, и портфель откроется. С этим портфелем была одна беда, закрыть его дело пустяковое, а вот открыть…, кругленькой чашечки тю-тю, остались только две дырочки.
В одну из дырочек нужно было вставить что-нибудь острое - гвоздик, например, и потянуть вниз, но когда нужно было открыть портфель в школе перед уроком, никакого гвоздика у меня не оказывалось. Отмычки в виде писчих перышек, которые давали мне некоторые сочувствующие соученики и даже знаменитое – «лягушка» ломались, а сейф, прикидывающийся моим портфелем, не сдавался.
Опять?!- грозно спрашивала Лидия Михайловна, испепеляя меня взглядом поверх очков.
Я обреченно вздыхал и, не подозревая о существовании закона об амнистии для повинной головы, все же склонял ее, горемычную по наитию.
-Неси сюда, разгильдяй,- командовала старушка, у которой откуда-то оказывался нужный гвоздик. Почему-то она меня недолюбливала, я это чувствовал. Может, это общее свойство усталых бабушек подозрительно относиться к потенциально более опасным, чем девочки мальчикам? Моя бабушка, например, опасалась непредсказуемого поведения своих внуков, а с внучками вполне даже ладила. А может, всему виной был мой папа, когда сказал, что наша фамилия не склоняется. Лидия Михайловна однозначно велела мне подписывать тетради с фамилией в родительном падеже, а когда я сослался на папу, то неожиданно для себя понял, что мой мудрый папа никаким авторитетом у моей учительницы не пользуется:
- Это твой папа так считает, а я вместе с ученными считаю, что ваша фамилия склоняется, еще хоть раз подпиши, как тебя папа учит. Логика папы была проста и понятна – наша фамилия звучала так же, как известная профессия или ремесло. И если речь идет о профессии, с маленькой буквы, ну и склоняй ее на здоровье. Когда же слово написано с большой буквы, то несклоняемое, оно даже в устной речи показывает, что речь идет о человеке с этой гордой фамилией. Логика папы была мне ближе, но компромиссам мы учимся, чуть ли не с пеленок, пришлось склониться, и даже по сию пору не выпрямился.
Утром мы выходили с отцом из дома вместе и расставались у школы, он доставал из кармана ножичек-туфельку с несколькими лезвиями и шилом открывал упрямый портфель. Но когда отец уезжал в командировку, в школу я топал самостоятельно, путь был не близкий – километра три или даже с гаком. Можно было, конечно, подъехать на трамвае, но и до трамвая идти – километра два. Каждый день мама выдавала мне по одному дореформенному рублю - десять копеек образца 1961 года. Обед в школе стоил восемьдесят копеек, и у меня оставалось, следовательно, двадцать. Это были мои карманные деньги, и тратить их на трамвай было глупо, тем более, что именно эта сумма требовалась в тире на один выстрел из воздушки.
Тир располагался рядом с трамвайным кольцом и завывал индийской музыкой из популярных фильмов. Абараяяяя ааааа,- колдовски звучал голос Раджа Капура, этого бродяги индийских дорог, а там, где музыка и треск, пусть и пневматических выстрелов, всегда людно. Подвыпившие мужички, безногие инвалиды-фронтовики на маленьких приземистых тележках на подшипниках и прочий праздный люд. Я застал еще эти картинки, хотя после войны минуло почти 15 лет, потом эти несчастные куда-то незаметно исчезли, кто знает куда?
Для таких ворошиловских стрелков, как я в тире был предусмотрительно подставлен деревянный ящик из- под пива. С ящика я мог уже вести прицельный огонь по фигуркам бедных животных, по вражеским танкам и самолетам и прочим ветряным мельницам. Боеприпас мой составлял только одну пульку и такой роскоши, как пристрелка позволить не мог. Я терпеливо выжидал, когда отстреляется очередной снайпер и деловито спрашивал:
- Куда бьет?
-Под яблочко целься и не дыши.
Я не дышал и целился до мурашек в глазах, но поразить цель никак не удавалось.
Наблюдая мои каждодневные неудачи и упорство, тирщик проникся ко мне подобием сочувствия. Он пытался ставить мне руку и, иногда, подмигивая, давал мне лишнюю пульку. Я хоть и был маленьким, но очень гордым и косился на дополнительный патрон
-Бери, бери – это призовая, за счет заведения, ты установил новый мировой рекорд по стрельбе мимо, а рекордсменам положен приз. Она твоя, честно заработанная. Я мечтал сбивать самолеты, но для этого надо было свести воедино прорезь в прицеле, мушку и маленький пятачок, зримо связанный с вражеским самолетом атакующим наши позиции в тире. Для меня это было все равно, что белку в глаз. Оставались тяжелые неуклюжие танки, позволявшие расстреливать себя смелому бронебойщику прямо по корпусу.
Призовая пулька оказалась счастливой и поразила фашистский «Тигр» Я прямо видел, как отлетела зеленая башня, и он загорелся, как выскочили обделавшиеся фрицы. Жестяной силуэт танка опрокинулся и повис за барьером. Это был мой первый удачный выстрел в жизни.
-Ну вот, наконец, а то пол года палишь мимо кассы, велосипед, наверное, уже прострелял,
-кончился твой рекорд, теперь призов не положено, теперь только, если другой рекорд поставишь, десять из десяти.
Для десяти мне понадобилось лет десять.
В нашем классе учился один хулиганистый отрок по фамилии Лысенко. Жил он на Сахалине, граничившим с нашей школой. Сахалином назывался не очень благополучный район города, облюбованный для жительства освободившимися из заключения. Название такое он получил, видимо, от знаменитого каторжного острова еще до революции.
Лысенко выглядел очень независимым и чрезвычайно ушлым, таких слов, как блатной приблатненый я еще не знал, не понимал их смысла.
А он смотрелся именно приблатненным семилетним пацаненком. В учебнике Родная речь был рассказ «Рыжуха и волк», к стыду забылось имя автора, кто не помнит – напомню вкратце. Ружухой звали отважную кобылу, которая копытом задней ноги так лягнула волка… ну, в общем, по выражению Лысенко,
всю сопатку ему раскурочила.
Лысенко выражался смачно и образно, а еще лучше он раскрашивал картинки в Родной речи. Учебники печатались тогда какие-то невзрачные по сравнению с нынешними, ни в коем случае это не относиться к содержанию и даже наоборот. Может, краски у полиграфистов не хватало, но только Родная речь запомнилась черно-белыми рисунками. Лысенко решил исправить этот промах печатников с помощью цветных карандашей «Спартак», благо в коробке их помещалось, аж целых шесть штук.
Основным рабочим карандашом служил красный потому, что красные сопли брызнули из волчьей сопатки , неаккуратно подставившейся под кованое копыто Рыжухи. Сначала Лысенко доработал свою книгу, потом соседки по парте и вскоре к художнику -анималисту выстроилась очередь. Оборотистый хлопчик быстро сообразил свою выгоду и работал сначала натурально за пончик, а в дальнейшем за звонкую монету.
У Лысенко и дружки были под стать ему, как-то у нас вышла с ним размолвка, я назвал его лысым, а он этого не любил и только дружки называли его так по свойски. Драка назначилась на после уроков во дворе за мастерскими. По своей наивности я полагал, что бой будет проходить по правилам, которые всем известны: один на один, лежачего не бьют, не говоря уже о таких бабских приемчиках, как кусаться, плеваться, царапаться и хватать за волосы. Я оказался один, а ему помогали человек пять сахалинских, как говорила моя бабушка, уркаганов.
В ход почему-то пошли портфели, и поскольку оружие выбирал и неожиданно менял он, мне приходилось в отсутствии оруженосца только поворачиваться. Его стая оказывала на меня мощное морально-психологическое давление, хотя надо признать закона – один на один они все же нарушать не смели.
-Лысый, бей его по башке, чашечкой, чашечкой бей, там волос потом расти не будет,- направлял руку Лысого ландскнехта его оруженосец. Он советовал использовать в бою секретное оружие, ту самую металлическую чашечку на портфеле, которая на моем желтом снаряде отсутствовала.
Спас меня от преждевременного облысения сын соседей Садыков Сергей. Он учился в шестом классе и у них как раз проводились уроки труда в столярке, за которой петушились я, лысый и уркаганы. Сергей быстро надавал тумаков и пинков всей компании и даже мне чуток перепало в воспитательных и камуфляжных целях. Если бы он отлупил только Лысого и Ко. они бы потом травили меня за нарушение правил честного боя. А так все выглядело- не подкопаешься. Сергей Садыков - мой дважды хранитель, они спасли меня с Сашей Корхом в прошлом году, вытащив из ямы с костром.
У нас порой велись очень опасные игры, в тот раз я не перескочил яму с пылающим хворостом и, ухнув в нее, самостоятельно выбраться уже не мог. Но это другая история.
А с тряпичной звездочкой я проходил почти до Нового Года, когда мне, наконец, достали металлическую.
Моя тайная мечта о рубиновой суперзвездочке так и не осуществилась, зато через три года я сменил октябрятский значок на красный галстук, согласитесь, партийную карьеру я делал стремительно, да и в тире дела налаживались - призовую из десяти я еще не выбивал, зато слез с ящика.
Химия и жизнь
ХИМИЯ И ЖИЗНЬ
Долгожданный автобус выезжал из-за поворота с сильным креном. В дверях висели пассажиры, не вместившиеся в салон. Шансы ждунов на остановке, успеть на работу вовремя, рушились под скрип усталых рессор. Вместо того, чтобы замедлиться у остановки ЛАЗ взревел задней частью, тряхнул выхлопной трубой, и последние надежды терпельцев растаяли вместе с сизым облачком сгоревшего бензина.
-Я же тебе говорила, надо было идти пешком, целых сорок минут потеряли. -Моя старшая сестра предпочитала в школу ходить пешком, а я любил автобус.
Чтобы наверняка забронировать себе место в салоне некоторые хитрованы младшего школьного возраста садились в обратную сторону, доезжали до кольца и после получасового ожидания ехали в сторону центра. Такой маневр, однако, требовал оплаты по двойному тарифу, а у нас и по одинарному не принято было платить. Риск подвергнуться изгнанию из автобуса сердитой кондукторшой присутствовал постоянно.
-Давай сядем в обратный,- использовал я последний ресурс, чтобы не тащиться пешком.
-Нет уж, если ты такой богатенький, тогда плати десять копеек и жди целый час, а я лучше пойду пешком,- Сестра резко развернулась и зашагала вдоль дороги по направлению к центру. Делать было нечего, и я уныло потащил за ней свой тяжелый портфель.
После уроков такого ажиотажа при посадке в транспорт не было, до начала рабочей перевозки оставалось еще часа три. Но, завидев нашу ватагу, водитель обычно проезжал остановку метров на сто или наоборот высаживал пассажиров за те же сто метров. Стометровку все бегали по-разному, но некоторым удавалось проскочить в закрывающиеся двери. Конечно, сесть в автобус, это было еще пол дела потому, что ехать с билетом, как все у нас было не принято. Купить билет и мирно плюхать пассажиром по нашим понятиям считалось верхом идиотизма. Такие действовали правила. Кто их придумал, мы не знали, но нарушить их никто бы не осмелился.
Кондукторша без церемоний выдворяла зайцев по убеждениям на следующей же остановке, но настырные безбилетники врывались в другую дверь, и все начиналось сначала. До школы пешком было километра три, поэтому так важно было проехать хоть одну остановку, такая удача вселяла чувство полноты жизни, и день не казался прожитым зря. Ходить в школу и обратно пешком - дело тоже полезное, каких только картин не увидишь по дороге. Структура расселения в полиэтническом городе пестрела наподобие лоскутного одеяла, приходилось пересекать незримые границы как бы мини государств.
Обширная территория бывших садов и виноградников сменялась милитари ландшафтом военного городка. Частная застройка переходила в пятиэтажки, а встречные галифе и гражданские шортики вскидывали руку, приветствуя друг друга. Солдаты приветствовали сержантов и офицеров. и даже сопливые мальчишки лихо драли руку к воображаемому козырьку. Исключение составляли яркие платья, они ни кому не козыряли , легкомысленно полоскались на ветру, и впечатление начала общей мобилизации исчезало. Летом, мальчики из военного городка ходили обутыми в сандалии, в шортиках и рубашечках. Мы, дети поселка, отличались от них босыми ногами и презрением к шортикам, модной летней одеждой признавались только сатиновые трусы.
После военного городка мир опять менялся, дорога шла в горку с частными домами, с садами и палисадниками. Начиналась Бароновка, а из-за заборов доносилась армянская речь. Дорога выходила к правому берегу Сунжи и шла навстречу течению мимо моста и Литейно-Механического завода за ним. Здесь раньше работали папа с мамой. У заводского забора - горы чугунных чушек, их плавили в доменных печах и делали из чугуна различные отливки. Чугунные чушки – мечта охотников за металлоломом, то бишь, школьников. Как-то мы «насобирали» тонны три таких чушек и заняли первое место по школе, правда, потом были вынуждены все вернуть, и первого места нас лишили.
Дальше, берег реки выходил на Орловскую улицу, а там и до школы- рукой подать. У моста цвела зеленью старинная лужа, лишь летом она немного усыхала и съеживалась. Однажды мы с сестрой по дороге в школу обнаружили в этой жиже существо, похожее на потрепанную русалку. Рыбий хвост у нее отсутствовал, вместо него торчали две палочки, напоминавшие ноги, впрочем, она ими почти не пользовалась, просто сидела в воде и курила. Отсутствие хвоста и дымящая папироса окончательно выдавали обыкновенную женщину. Сама по себе тетенька, сидящая в луже, картина из ряда вон, но если добавить, что мы никогда до сих пор не видели курящей женщины в живую, а только в кино- станет понятным состояние столбняка, нашедшее на нас
-Ну, чего уставились, помогите лучше подняться,- процедила странная купальщица, не вынимая папиросы изо рта.
Она сидела по середке лужи и, чтобы ей помочь надо было самим залезать в воду.
-Мы не можем, мы без сапог - сами все вымокнем…, и мы в школу опаздываем.
-В школу они опаздывают, пионэры хреновы, тимуровцы, а как больному человеку помочь…учитесь, деточки, учитесь, все равно дураками помрете.
Вот это да, такого точно никто в жизни не видел, по крайней мере, в наших краях. Взрослая женщина сидит в луже, курит папиросу, вся пьяная, да еще, как мужчина ругается матом. Фантастика.
Идти в школу, когда тут такое творится… Решение мы приняли, не сговариваясь и, повернув с пол дороги, бегом помчались домой.
-Мама, там тетка пьяная!- С порога выпалил я.
-Какая тетка, вы, почему не в школе?
-Мама, тетка пьяная сидит в луже и курит папиросы,- уточненная рекогносцировка сестры разом сняла школьный вопрос.
-В какой луже, лужи все пересохли, вы, что выдумываете?
-Ничего мы не выдумываем, в луже, у вашего бывшего завода.
-Да, как же это она... курит?
-Папиросы, и матом ругается.
-О, Господи, да, что же это творится? Вы точно это не придумали?
-Мама, да ты, что, как мы такое могли придумать?
О школе мама больше нас не спрашивала, неординарность события вытеснила на обочину такую рутину, а мы получили законный выходной.
Случились и другие очевидцы, и посолиднее нас, этой взбудоражившей наше захолустье акварели, так что круги от женщины, публично принимавшей ванны в луже, еще долго расходились по поверхности непуганого населения. Лечебными грязями эта местность не славилась и поэтому вопрос, что она там делала, так и остался открытым. Не то, что бы мы были уж такой деревенщиной, и у нас всякое случалось, и люди не только сидели, но случалось, даже лежали. Если кто-то обнаруживал такового, то первым делом думал, что человека убили – пьяные здесь встречались, куда реже.
Каждый год, проведенный в школе, отмечен у меня наподобие зарубок или узелков на память. Благо, события случались разные, и скучным однообразием наша школьная жизнь не отличалась.
В первый класс я пошел в седьмую школу, что на улице Первомайской, и проучился в ней только один год.
Второй - мы начали в гостях в школе –интернате№2, а заканчивали уже во вновь построенной школе№56.
Третий - запомнился тем, что математическая логика, необходимая для решения задачек, с которой я до сих пор не дружил, вдруг осияла меня своей строгой красотой и стройной гармонией.
В пятый - я пошел в новое трехэтажное здание, подаренное нам строителями к первому сентября.
Шестой - впервые закончил с похвальной грамотой.
Конец седьмого - провел в Гайдаровской библиотеки среди могикан и семинолов, в ущерб алгебре и геометрии. Когда папа узнал о моих несанкционированных отлучках с уроков, то дружбы с индейцами, мягко выражаясь, жестко не одобрил.
В восьмом - были первые экзамены и первый костюм.
В девятом - впервые пришел серьезный интерес к учебе.
Ну, а десятый - сами понимаете, этот класс обычно помнят все, ну хотя бы по фотографиям в альбоме и выпускному вечеру. У меня, кстати сказать, нет альбома, и на вечере я отсутствовал, на мой взгляд, по причине уважительной, но это только на мой взгляд.
Что же касается - четвертого, поминаемого здесь, то мы учились, как бы это сказать, на выезде что ли. Школьники в нашем многонациональном городе плодились тогда так стремительно, что школы строить едва успевали. Я помню, одну четверть у нас была даже пятая смена. Чтобы избежать такой сосредоточенной нагрузки на межэтажные перекрытия и туалеты, до ввода в строй новой школы, целые классы рассредоточивались в жидко населенные соседние школы.
Несколько классов из перегруженной - пятьдесят шестой, в том числе и 4А, с первого сентября откомандировали в приютившую нас - четвертую, на Орловской улице.
Это была старая, еще дореволюционная постройка, одноэтажное здание реального училища в советские годы стало восьмилетней школой.
Гости освоились довольно быстро и уже порядком поднадоели хозяевам - педколлективу и местным школярам. Учебное заведение славилось традициями, в него ходили дети и внуки бывших учеников, а наша разноплеменная банда с городской окраины никакими добрыми традициями обзавестись не успела, но драчунов забияк и дальтоников в ней было через одного. Если с драчунами и забияками все ясно, то с дальтониками нужно объясниться.
Новенький, Муса Жанхоев, едва говоривший по- русски, попросил у меня на уроке рисования синюю краску, во всяком случае, я так расслышал слово «сийна» Когда я протянул синюю, он отрицательно покачал головой и указал на зеленую. Его сестра тоже называла зеленый синим, и в этом они были не одиноки. Потом я узнал, что на свете существуют дальтоники, но это был не тот случай, а вот словечки типа «сийна», оказывается, называются «ложный друг переводчика». В путанице с «дальтониками» я разобрался позже, когда ошибка с красками окостенела, и менять что-то в этой палитре уже не имело смысла.
-Кто знает из чего состоят облака?- Нина Александровна Сердюк заметила вечно торчащую Валеркину руку,- правильно, Петросян, из воды, но точнее сказать из водяного пара.
Валера Петросян - самый эрудированный ученик в классе, благодаря емкой памяти, он держал в голове массу нужных и ненужных вещей. И, конечно же, он знал, что облака это гигантские скопления пара в атмосфере. Но дело в том, что мы, с Валерой, доучившись до четвертого класса, не научились выговаривать букву «р». Причем, я свой дефект дикции не слышал, а он признавался мне, что слышит, но вот с языком сладить никак не может.
Будучи глухим к своей картавости, я на нее не обращал внимания, а Валера очень стеснялся этого недостатка. Его изворотливый ум и прекрасная память подсовывали в нужный момент какой-нибудь синоним вместо слова с рычащей буквой.
Например, он никогда не употреблял слова мороженица, вместо него он говорил, эскимошница, вот такой хитрец.
Как-то мы записались с ним в кружок при кукольном театре. Кукол мы водить кое-как научились, но марионетки на то и марионетки, чтобы моментально усваивать дурные привычки своих поводырей, типа косноязычия. А вот почтенной публике, по мнению руководителя кружка, картавые буратины с чиполинами могли не понравиться. Пороть отсебятину вместо канонического текста Валере не позволили и из кружка нас обоих вежливо поперли.
Но школа, это вам не кукольный театр, и урок природоведения допускал вольности перевода. Верный своему правилу, Валера, в случае с облаками, заменил водяной пар просто на воду.
Нина Александровна рассказывала о круговороте воды в природе. Она старалась донести до 4А удивительные свойства обыкновенной воды. Из ее слов выходило, что вода не такая уж обыкновенная, а напротив, натуральное чудо. Только вода может обернуться тремя не похожими друг на друга веществами.
Вот, небо заволокло тучами, это пар собрался в воздухе. Из туч на землю пролилась вода в виде дождя, или пошел снег, или даже - ледяной град. За короткое время можно увидеть три лица воды. Мало того, что вода обладает столь удивительными свойствами, без нее невозможна жизнь на земле. Но и это, еще не все, люди научились использовать воду для работы различных машин и механизмов. Падающая с высоких плотин вода, вращает турбины гидроэлектростанций и превращается в электрический ток, который освещает наши дома и нашу школу. Водяной пар поднимает гигантский кузнечный молот и движет паровоз с тяжеленным прицепом вагонов. Такая сила заключена в обыкновенной воде.
-Можно много говорить о чуде воды, но чтобы самим в этом убедиться проведем небольшой опыт, - учительница взяла со стола штатив. В руке у меня пробирка, я наливаю в нее немного воды и плотно закрываю отверстие пробкой. Теперь будем нагревать пробирку с водой в пламени спиртовки.
Если теоретическую часть урока о свойствах воды ученики 4А слушали в пол уха, то к опытам они относились примерно так же, как к фокусам в цирке. Ну, сами посудите, наливают какую – нибудь прозрачную жидкость в стакан, потом добавляют бесцветную, и вдруг все это моментально окрашивается в серо-буро-малиновый цвет, разве не чудо?
- Вода в пробирке начинает закипать, пузырьки пара образуются в воде, а затем вырываются, и пар скапливается в воздухе под пробкой,- Нина Александровна осторожно водила донышком пробирки над синим пламенем.
Раздался громкий хлопок, пробка, выскочив из пробирки, пролетела около метра и упала на пол.
-Видите, под действием силы пара выскочила пробка, туго заткнутая в пробирку.
Мальчишки, сидевшие ближе к последним партам, после выстрела водяной пушки оживились и стали восхищенно перешептываться. Урок подходил к концу, а Нина Александровна, зачехлив калибр, записывала на доске домашнее задание.
-Это из пробирки так бахнуло, а если в здоровую банку воды налить, вот шандарахнет,- округлил глаза Жорик Ляпидевский, по- школьному - просто Ляпи, так он сам подписывал свои тетради перед сдачей учительнице в виду хронического дефицита времени.
-В банку не получится, она лопнет на огне,- возразил его сосед по парте и по месту жительства, Коля Рыбальченко, для своих - просто Рыба.
-Ни фига она не лопнет, пробирка тоже стеклянная и тоненькая, и не лопается, а у банки стенки еще толще.
- Я не знаю, просто, когда мама огурцы горячей водой заливает, у нее банки иногда лопаются.
-Она слишком много огурцов запихивает, надо чтобы место для рассола оставалось. У моей мамы не лопаются,- я сидел в том же углу класса с болтливой девочкой по фамилии Стеганцева. Она еще экономнее Ляпи тратила чернила и время, когда подписывала свои тетради двумя первыми буквами фамилии «Ст». Мода на всяческие сокращения, если верить фильму «Республика Шкид», завелась еще в те времена и докатилась до нас.
Мою соседку по парте родители звали Наташей, а мы, с ее же подачи, кратко – Сэтэ. Она умела втянуть, кого угодно в пустопорожние разговоры на уроке, и постоянно нарывалась на замечания. Как раз сейчас она молчала, но сила инерции вредной привычки, как и реакция на нее учительницы, столь же велика, сколь и земное притяжение
-Стеганцева, ну, сколько можно чесать языком?
-Это не я, Нина Александровна, я не разговаривала.
-Что там за болтовня, Ляпидевский и компания, вы задание на дом записали с доски или опять с потолка? Доску я сейчас вытру, а на потолке всегда записано позавчерашнее задание, сколько можно это повторять? Моя любимая учительница, Нина Александровна на уроках вела себя крайне авторитарно. У нее и я, и все остальные лишены были даже тоненького совещательного голосочка. Наверное, она бедная ничего не слыхивала ни о демократии ни о плюрализме, «отсталая», надо заметить, была у нас училка, хотя круговорот воды в природе и многие другие вещи излагала очень даже толково, чему-то их в пединституте в застойные годы все же учили.
На переменке обсуждение замечательного опыта с паровой пушкой обрело второе дыхание – подключились заинтересованные лица.
-Пробирка из специального стекла сделана, а банки делают из обыкновенного, банка не подойдет, это точно,- к дискуссии по материаловеденью и некоторым вопросам баллистики подключился умненький Валера Петросян и братья Туровские, в просторечье – Турки. О них можно только заметить, что ни один, ни другой, ни даже два сапога парни пороха бы не выдумали. Пока старший – Шурка, по кличке Красно - рябый, сидел в каждом классе по два года, младший- Вовка, успел догнать брата в четвертом классе, не смотря на разницу в три года.
-У нас мать лаборанткой работала, у них начальник кастрюлю отобрал, а они в колбе суп варили и хоть бы хны.
-Кому хны?
-Ну, колбе этой, он плитку у них тоже отнял, а они - на газовой горелке.
Че ты врешь-то, в колбе горлышко узкое, ты еще скажи, в бутылке картошку жарили,- Ляпи не любил вранья, а особенно, когда завирал Вовка.
-Че не веришь, да? Шурка, скажи.
-Точняк,- авторитетно подтвердил старшой,-они бульон в колбе подогревали, мать из дома - в банку нальет, а на работе нагреют, вот тебе и супчик...
-А пробирки большие у них есть, ну, вообще, они бывают большие?- Перебил Шурку Ляпи
-Не знаю, еще мензурки, вроде есть, они побольше, но не очень большие.
-Пацаны, надо в химкабинете разведать, я один раз туда заглянул, там столько всяких стеклянных штуковин,- Рыба попытался руками изобразить все стеклянное многообразие кабинета химии.
В химкабинете занятий не проводилось, толи из-за его тесноты, толи он не был для этого приспособлен. Маленький тесный чуланчик, заставленный шкафами с причудливыми стеклянными приборами и простыми склянками.
О том, что красть не хорошо, мы знали, как раз очень хорошо, но знание наше было скорее теоретического свойства. Какой-то серьезной собственностью, в силу нашего юного возраста, мы не обладали, поэтому имущественных или финансовых утрат еще понести не успели. В моей жизни, еще не было отнятого велосипеда, украденного подарка отца –ниппельного «олимпийского» футбольного мяча и похищенного у меня щенка немецкой овчарки. Мне был почти не знаком горький привкус разочарования от утраты движимого и недвижимого. Собрать свое сокровище на земле и понять, что воры подкапывают, а ржа точит, я еще не успел, все это ждало меня впереди.
Наверное, поэтому и к вопросу о чужой собственности я относился легкомысленно. Ляпи первым предложил проникнуть в химкабинет за деталями для паровой пушки большого калибра. Рыба обыкновенно с энтузиазмом поддерживал закадычного дружка. Открыть химкабинет и передать через окно напарнику школьное имущество это был хотя и криминальный, но все же, поступок, а у меня кишка была для этого тонка. А вот постоять на атасе я согласился вместе с Валерой Петросяном и Турками, чтобы не выглядеть уж совсем законченным трусом.
Во время урока физкультуры Ляпи и Рыба все проделали, как говориться, без шума и пыли. Мы, бдящие, исхитрились и сказали, что форму забыли дома , получили свои двойки, но зато слиняли с физры и обеспечили прикрытие операции. Похищенное имущество Ляпи спрятал в кустах за забором, а после уроков утащил к себе домой.
Заложил нас Красно-рябый, он почему-то решил пойти с повинной. Украденной посуды не хватились бы лет несколько, а скорее всего - никогда потому, что она пылилась там, похоже, с дореволюционных времен.
Щурку не только простили, но он выступил главным свидетелем обвинения. Ляпи с Рыбой, узнав о провале, залегли на дно, заболели и в школу не ходили. Естественно, что своего брата и, по какому-то капризу, Петросяна Шурка не выдал.
Весь справедливый гнев педагогического коллектива и пионерской общественности обрушился на мою голову.
-Зачем вам понадобилась эта посуда, что вы с ней собирались делать?- спрашивала меня на педсовете пожилая директриса.
Я молчал, понурив голову.
-Ну, и долго ты собираешься отмалчиваться? Вы, что в утиль – сырье продать ее хотели?
Я представил себе грека – старьевщика, по кличке Хоттабыч, скупавшего у населения старые вещи. Детвора, услышав с улицы его призывные завывания и скрип телеги, тащила ему всякие тряпки. Они с радостью обменивали ненужный хлам на настоящие сокровища: свистки, шарики и резину для рогатки. Случалось, что в азартном угаре вместе с рваньем уплывали и мамина новая кофта, и папино кожаное пальто или габардиновый макинтош, надеваемые исключительно на первомайскую или ноябрьскую демонстрации.
Только едва ли Хоттабыч взял бы такие хрупкие вещи, как химическая посуда в свою телегу, заваленную всякими железками.
-Нет,- прошептал я, слишком уж робко и лаконично, не соглашаясь с версией об утиль-сырье.
-Что нет, ты громче говорить можешь?
-Мы не хотели продавать.
-Ну, а зачем тогда взяли?
-Пушку хотели сделать.
-Ничего не понимаю, какую пушку?
-Водяную, которая паром стреляет.
-Вот оно что, значит вы, юные артиллеристы, задумали пострелять из пушки, я правильно поняла?
-Да,-промямлил я еще тише.
-И, где вы такую пушку видели?
-В природоведение.
-Где, где?
-Наталья Альбертовна, мы опыт на уроке природоведения ставили...,-Нина Александровна не успела договорить.
-Значит, вот откуда они опыт перенимают, похвально нечего сказать, первый случай за всю историю нашей школы, а я в ней - со дня основания.
Наши учителя тоже были лишь гостями в приютившей нас школе, то - есть, чужими, и с ними особо не церемонились
-Наталья Альбертовна, зачем же так говорить, я ведь об уроке говорю, о физическом опыте...,я сама не понимаю, как такое могло произойти, они ведь и ребята неплохие, и учатся хорошо…
-Конечно, им сейчас только вашей защиты и не хватает.
-Я не оправдываю их, Вы меня неправильно поняли, я хочу сказать, что это глупость какая-то, легкомыслие, дурость, у нас тоже никогда ничего подобного не было.
-И это происходит в тот момент, когда партия и правительство, сам Никита Сергеевич Хрущев взяли курс на химизацию страны! В это же самое время они разоряют школьную химическую лабораторию! Нет, это не просто кража, это саботаж, это вредительство!
Если раньше пахло жареным, то теперь и вовсе – паленым. Дело принимало неожиданный оборот и из чисто уголовного превращалось в политическое. В нашем возрасте мы уже прекрасно понимали разницу.
-Надо чтобы оценку этому отвратительному поступку дала пионерская организация, пусть его совет дружины заслушает, а с теми еще разберемся.
На совете дружины меня судили судом пионерской чести. Когда тебя прессуют взрослые дяди и тети, это конечно тяжело и неприятно, но когда тебя судят такие же пионеры, как и ты сам и могут запросто снять с твоей шеи галстук... Я сгорал от стыда и мучительно молчал.
В голову лезли душещипательные кадры из фильма «Друг мой Колька». Но там, в фильме, Колька страдал и мучился за правое дело, он был настоящий герой, и справедливость восторжествовала в конце концов.
Я же страдал исключительно по собственной дурости и легкомыслию, как справедливо заметила на педсовете Нина Александровна.
-Как называются люди, которые берут чужое?- Вопрос был задан с расчетом, они, конечно, знали, как называют таких людей. Но здесь нужно чтобы слово сказал я сам, сам заклеймил себя позорным - «вор»
Вопрос задала председатель совета дружины, Анжела Сумилиди. Ее пытливые черные глаза пытались встретиться с моими ускользающими зелеными. Не знаю, что хотела прочесть в них бойкая активистка и умела ли она читать, только написано там было:
«Отпустите меня, ребята, не мучьте, я же хороший и больше так никогда не буду»
Но вслух я не мог произнести ни слова.
-Ну, каким можно назвать такой поступок?- Задала наводящий вопрос старшая пионер-вожатая.
-Воровским,- выдавил я из себя. Где-то внутри я понимал, что нарицательным существительным я осужу сам себя и позволю моим судьям сделать то же самое, а глаголом, прилагательным, причастием или другой частью речи, характеризующей поступок, я вынесу порицание поступку. Согласитесь, разница серьезная, в одном случае законченная характеристика, клеймо, а в другом – оступился человек, с кем не бывает.
-Ну вот, наконец-то, признаешь свою вину? –развивала успех вожатая.
-Признаю.
-Тогда ты должен помочь, вернуть украденное, ты готов?
-Да, готов,- у меня чуть не сорвалось «всегда готов», с пионерским салютом, даже рука дернулась, вот был бы шок.
-Дело в том, что твои друзья в школу не ходят, может, они вообще не собираются появляться... Мы ваш район не знаем, у вас и телефонов ни у кого нет, и дома все частные, собаки, небось, за заборами...,так что придется тебе самому...
-Хорошо, я схожу.
-А, если он не отдаст тебе? Тогда что будешь делать?
Я не понимал, куда она клонит, но хотел реабилитироваться любой ценой и как можно скорее.
-Тогда я сам возьму потихоньку
-Как это потихоньку, украдешь что ли?
Она смеялась надо мной, они все смеялись. Я был похож на маленького глупого мальчика Ваню из рассказа Толстого, того Ваню, который не признался, что съел сливу без спросу. Напуганный папиной шуткой об опасности проглоченных косточек Ваня наивно сказал, что выбросил ее за окошко.
Смех разрядил суровость повестки дня, и галстук с меня не сняли. Я обещал встретиться со своими подельниками, разъяснить Ляпи и Рыбе всю неблаговидность нашего поступка и убедить их придти с повинной и вещичками.
Я постарался сделать все, чтобы линия партии на химизацию страны в зоне ответственности пионерии не свернула со столбовой дороги. Ляпи и Рыба вернули склянки в школу, а к директрисе на беседу вызвали наших родителей. Мне повезло – отец уехал в командировку так, что справляться с открывшимися обстоятельствами по делу сына маме пришлось в одиночку.
Все-таки директриса не пошла на обострение и сора из избы не вынесла, себе обошлось бы дороже. ЧП районного масштаба не случилось, радикальных оргвыводов не последовало, а мы отделались легким испугом. Сразу по горячим следам метелить Красно-рябого переростка было нельзя, да и выше нас на целую голову. Расценивать каприз его проснувшейся совести иначе, как предательство мы не могли и мстительно вернулись к этому вопросу на летних каникулах.
Может, он и вправду понимал больше нас, десятилетних шкетов, ведь Шурке было уже тринадцать, в наших краях некоторые в этом возрасте уже знакомятся с бритвой. К счастью, никто из нас впоследствии не пошел по скользкой дорожке. Я, Ляпи и Рыба закончили школу и институты в разных городах, а вот Шурке не удалось закончить даже школу. Что с ним стало дальше, я не знаю, судьба разбросала нас по всему свету. Валера и его брат Виталий Петросяны погибли при штурме Грозного под бомбежкой. Иногда я думаю, может быть, такие случаи становятся для нас своего рода прививками, превентивными прививками от социальных болезней.
Один мой товарищ детских игр, по- видимому, такой прививки не получил. Он много шкодил, но все как-то сходило ему с рук. Даже, когда он угнал первый велосипед, никто не спросил его, откуда дровишки, парень. Потом пришла очередь мотоциклов, личные автомобили еще были роскошью и угоняли их уж совсем отпетые уголовники. Жизнь закономерно дала трещину и дело закончилось тюрьмой. Для него тюрьма тоже стала своеобразной прививкой. Я встречал его уже после отсидки, он работал шофером, имел жену и детей, но прививку получил уже по- взрослому, весьма чувствительную и болезненную.
Некоторым людям бывает достаточно одной прививки для выработки стойкого иммунитета, другие нуждаются в повторных. Конечно, хорошо бы обойтись совсем без этого, особенно без массовых вакцинаций. У меня на руке остались оспинки, от этой болезни раньше прививали в младенческом возрасте. У моих детей таких меток уже нет. Оспа была побеждена по всему миру около тридцати лет назад и вакцинация стала не нужной. Может, когда-нибудь настанут на земле времена, когда будут побеждены социальные болезни? Оптимисты верят в это, я же отношусь к пессимистам.
Хватило ли мне той прививки на всю жизнь, являюсь ли я обладателем стойкого иммунитета? Если я скажу, хватило, многие мне не поверят. Если скажу, не хватило, значит, в конце этой истории мне нужно поставить многоточие. По большому счету, пока мы живы и пишутся буквы дней и страницы лет в книге наших жизней, честнее всего поставить многоточие. Но и читатель волен сделать свой собственный выбор пунктуации, любой, кроме точки, ведь именно в ней мы, простые смертные, никогда не вольны...
Дети в подвале играли в...
ДЕТИ В ПОДВАЛЕ ИГРАЛИ В...
Построить собственный дом, насадить вокруг плодовый сад и огородить свою крепость и свой земной раек крепким забором, это даже не пол дела. Я не имею в виду вариант некогда популярной философской сентенции, рекомендующей посадить дерево - у нас и так целый сад. Там дальше говорится о сыне, ну что же допустим, что и сына Бог дал, чем не счастье отцу и мужу при хорошей и заботливой жене. Однако, живем не на Луне, а в обществе, а значит необходимо чтобы и общество гармонировало с тем благом, которое у тебя уже есть.
Вот и соседушки добрые оттягали справа от тебя кусок землицы и построили свой парадиз. На первый взгляд неказистая саманная времяночка с земляными полами, но, что могла построить женщина с двумя детьми и мужем - в тюрьме, даже работая поваром? Ну, умудрится она после работы утащить кастрюльку сэкономленного первого и миску второго, но все же полегче - сама при харчах и дети накормлены. А с мизерной зарплаты, подобно куму Тыкве из Чиполино, покупавшему один кирпич в год, глядишь и уцелеет копейка на доску или на лист шифера.
У соседки тети Ани дочь-школьница была на год старше моей сестры, а сын-дошкольник - моим одногодком. Витька родился в конце сентября, и до семи ему чуток не хватало, но в школу его поначалу приняли. Потом произошла странная история, и ему дали отставку с предложением пойти в школу год спустя. Рассказывали, якобы Витька пукал на уроках, а противогазы в младших классах не были предусмотрены. Сильная загазованность мешала учебному процессу, и учительница попросили его придти на следующий год в надежде, что тогда он будет пукать уже не в ее классе.
Сам Витька и тетя Аня эту версию отрицали и объясняли дело так, что пукал не он, а совсем другой мальчик. Витька же просто просмеялся над этим мальчиком до конца уроков, смехом заражая других, чем и был в действительности сорван учебный процесс. И никакие противогазы тут не причем, загазованное помещение можно было просто проветрить. Эта версия выглядела бы предпочтительнее, если бы не знать Витьку, он запросто мог испортить воздух, приходя в гости на телевизор.
Я родился тремя месяцами раньше Витьки, но так получилось, что из-за этой истории он отставал от меня по школе на один год. Эта разница давала тете Ане моральное право при разборе наших с Витькой полетов с залетами, говорить мне:
-Ты же старше, ты же умнее, почему ты не сказал - нет, он бы послушал тебя, а теперь видишь, что вы натворили.
Мне льстило, что меня назначают за старшего, пусть даже пост фактум, хотя Витька был гораздо крупнее меня и выглядел переростком–второгодником по сравнению со мной. Но еще больше я тщеславился из-за того, что меня признавали за умного. Не знаю, был ли я действительно умнее или это нужно было для вынесения приговора, только Витька при этих разборках умел уходить в несознанку, прикидывался шлангом, помалкивал и трогательно моргал глазами и хлопал ушами.
Ох, и выдумщик он был на всякую пакость, мне, честно говоря, иногда даже завидно было, что не я это придумал. Правда, некоторые его спонтанные выходки никакой зависти во мне не вызывали, а только пугали своей шальной непредсказуемостью.
Однажды летним вечером мы шли с ним вдоль длинного коттеджа с палисадником, где проживали работники «Треста очистки». Уличные фонари регулярно контролировались нами из рогатки, и ни один не отваживался своим светом бросить вызов нам и бриллиантовой россыпи Млечного пути, сиявшего над нами. Низкая изгородь, увитая пахучими цветами, и деревья за ней звенели медью цикад. Светились открытые окна, а в них млели от духоты и лениво переговаривались едва одетые люди.
Момент, когда Витька высмотрел закрытое окно и метнул в него оказавшуюся под ногами половинку кирпича, я прозевал, считая звезды. Удар пришелся в оконный переплет и высадил все стекла разом. Вслед за звоном стекла - секунда тишины и чудовищный вопль разъяренного хозяина. Рассекая неподвижный воздух, наши босые ноги бесшумно несли нас к спасению. Если бы они подвели или кто-то споткнулся, жить нам оставалось секунд 10. Здоровый амбал выскочил в окно и отставал от нас метров на шестьдесят. Перемахнув несколько заборов, мы запутали след и ушли от погони. Тяжело переводя дух под нашим дровяным навесом, я только и мог спросить у Витьки.
-Жира, ты че дурак? Жира в прямой речи или жирный, когда речь о нем заходила с третьими лицами, употреблялось обычно вместо имени собственного.
Он ничего не сказал, только глуповато хмыкнул.
Такие штучки он отмачивал время от времени, но предугадать, когда пришло время Х было невозможно, вероятно, это случалось экспромтом даже для него самого.
Похожий случай произошел, когда он неожиданно ударил по голове куском засохшей глины древнюю старушенцию. Она была, как две капли воды похожа на бабу-ягу, в исполнении Миляра, по- русски не говорила, зато частенько висела на дереве, ухватившись руками за сучок акации. На наш взгляд, поведение более чем странное, если учесть, что мы верили во всякую чушь, которой пугали друг друга на ночь: ведьмы, колдуньи, оборотни и т.д.
Старушка мирно дремала на корточках у своей калитки, когда Жире пришло в голову, что она что-то там против нас колдует. Выбор оружия в борьбе со всякой нечистью у нас был небогат, ни про какие серебряные пули и осиновые колы с чесноком мы слыхом не слыхивали. А вот о том, что булыжник – орудие пролетариата, к которому мы себя с гордостью причисляли, знали не понаслышке. Хорошо еще, что под Витькину руку подвернулся комок ссохшийся глины и он рассыпался от удара. Вечером родственники «ведьмоватой» старушки пришли потолковать с нашим родителям. Оказалось, что бабушка страдает тяжелой формой болезни костной системы, и чтобы ее совсем не скрючило приходится висеть на сучке, растягивая позвоночник.
Витька в эту сказочку так и не поверил, хотя ему настойчиво и профилактически внушал ее отец с помощью ремня. Меня не пороли, считалось, что я разумный и все понимаю на словах.
Витькин отец к этому времени уже несколько лет, как освободился из тюрьмы. Туда он попал из-за своей уникальной везучести и находчивости.
Ему в жизни все время везло на находки. Однажды он нашел прямо на дороге у трамвайного кольца какой-то ящик, вывалившийся на ходу из кузова полуторки. В ящике оказались солнцезащитные очки, товар в середине пятидесятых годов, прямо скажем, остро дефицитный и редкий. Выпивали тогда нечасто и только с получки заглядывали в винный подвальчик к Мухтару. Везучий Витькин папа стал навещать Мухтара каждый день, да не один, а с кумом Елизаровым. Понятное дело, кто-то позавидовал чужому счастью и настучал, куда следует. Не повезло. И не везло еще года четыре.
За ящик дурацких очков, которые и носили только стиляги можно было схлопотать срок, который сейчас дают в ранге министра, укравшего у государства миллионов пятьдесят американских денег. Такие строгости объяснялись недавней войной и считались по сравнению со сталинскими временами оттепельной безнаказанностью.
Кстати, этот виноторговец Мухтар тоже был большим везунчиком. Меня всегда интересовало везение, как явление, стоило бы исследовать его попристальней, откуда и к кому приходит, куда и с кем исчезает? Простому колхознику Мухтару, не путать с одноименной служебной овчаркой, руководство доверило ответственное дело торговать излишками колхозного вина, остающимися после сдачи государству.
Мухтар всегда жил в городе и, где находится его родной колхоз, знал только понаслышке. Бочки с вином ему привозил каждую осень станичный грузовик. Мусульманин и горожанин Мухтар записался в станичный колхоз-миллионер к обоюдной выгоде своей и казачков-виноделов. У колхоза были излишки вина и право на его реализацию в городе. У Мухтара был дом с погребами, расположенный в очень удачном месте. Так колхоз нашел место и пристроил свое вино, а Мухтар влился в полноправные члены колхоза-миллионера и принялся лично и успешно догонять колхоз в смысле зажиточности.
Но пришла беда, откуда не ждали, правоверный Мухтар стал крепко выпивать и терять контроль над хозяйством. Родственники зажиточного колхозника, обеспокоились таким положением вещей и вероятным исключением Мухтара из коллективного хозяйства. Закрытие чудного подвальчика нависло вполне реальной угрозой над семейным благополучием. На совете родственники заставили Мухтара поклясться на Коране, что он не будет больше пить спиртного.
Мухтар сильно изменился после этого, из полнокровного весельчака он стал угрюмым занудой. Тогда его друзья нашли выход для поклявшегося не пить Мухтара. Они налили вина в миску, накрошили туда хлеба, дали ложку Мухтару и со смехом предложили ему
-Мухтар, ты поклялся, что не будешь пить вина и держишь свое слово с достоинством настоящего мужчины, но ты ведь не клялся, что не будешь есть, отведай, дорогой, это всего лишь тюря.
Мухтар снова приобрел здоровый цвет лица типа кровь с коньяком и обычную веселость нрава. На требования родственников поклясться не есть этой тюри, уже опытный Мухтар отвечал.
-Один раз вы заставили меня против моей воли, и я слово держу. Теперь вы опять за свое. Коран вам не игрушки, и я вам не мальчик, клясться полагается один раз в жизни и не -докучать Аллаху несерьезными пустяками.
Ученных богословов тогда найти было трудно, некому было возразить Мухтару на его, казалось бы, резонный ответ. Он оказался человеком крепким, и еще долго радовал друзей своим гостеприимством. Родственники тоже в накладе не остались, дело после выхода Мухтара на заслуженный отдых перешло к записавшемуся в колхоз племяннику.
Многочисленные и обширные сады, насаженные еще до войны постепенно старели и из закрытых и охраняемых территорий становились местом массового посещения влюбленными парочками. Кирпичные заборы еще выполняли свою функцию, но сторожей уже не было. Пацаны без страха получить заряд соли в задницу преспокойно лакомились черешней и абрикосами, сбивали зеленые орехи, а между сбором и поеданием фруктов выслеживали эти самые влюбленные парочки. Нравы царили строгие, больших вольностей молодежь в основном себе не позволяла, целовались, обнимались, пытаясь скрыться от хохота и свиста вездесущих пацанов, но всякое случалось.
О том, что намерения у этой не очень юной пары самые серьезные мы с Витькой догадались каким-то шестым чувством. Сначала мы ползком подобрались метров на тридцать и залегли в кустах. Обнаружила чуждое присутствие женщина и показала на нас мужчине.
-Вы чо здесь третесь, пацаны? Гуляйте дальше,- мужик смотрел на нас строго.
-А чо, нельзя? Где хотим там и гуляем,- Витьку на понт взять было не так просто.
-Щас шею намылю, тогда поговоришь у меня, сопляк.- мужик начал заводится.
-Чо это вы обзываетесь, где вы сопли увидели, приснилось вам?
-Слушай, пацаны, по-хорошему пока прошу...
-А чо хорошего? Обзывается еще..., по-хорошему называется...
-Ладно, пацаны, вот пятьдесят копеек, хотите на мороженное?- мужчина дал слабину и шел на мировую
-Мы за двадцать восемь копеек любим, у вас не хватает на двоих,-Витька слабину взял и потянул на себя одеяло
-Хорошо, вот еще десять копеек.
-А мы по два хотим, мы по одному не чикаемся,-одного одеяла Витьке было мало.
-Вот рубль, больше нет, держи, и чтоб я вас здесь больше не видел.
-Хитренький, поймать хочешь? Ты на пенек рубль положи, а сам отойди подальше.
-Ладно, хрен с вами, нужны вы мне были,- мужик положил деньги на пенек, а сам отошел метров на двадцать.
-Ей тоже скажи, пусть отойдет.
-Слышь, отойди, иди сюда.
-Женщина нехотя встала и отошла.
Когда Витька уже готов был взять деньги, мужик рванулся к нему.
-Атас!- заорали мы оба и бросились в разные стороны.
Мужчина пытался поймать Витьку, но он ловко уворачивался. Мужик, промахнувшись в очередной раз, выбился из сил и тяжело дышал.
-Смотри, вот железный рубль..., кидаю далеко..., вон туда - на дорогу, а сам ухожу в другую сторону.
-Теперь так уже не получится, ты нам за обман три рубля должен,- Ставка выросла пропорционально росту Витькиной наглости - ровно в три раза.
-Ах ты, сученок, ничего не получишь. Пошли,- последнее было обращено к женщине, и они стали удаляться в сторону.
-Айда за ними, щас они только местечко найдут, и мы тута.
-Жира, кончай, отваливаем отсюда, мужик серьезный - поймает, голову открутит.
-Пусть поймает сначала.
-Не духарись, он тебя уже чуть за трусы не сцапал.
-Чуть- чуть не считается, про чуть- чуть по радио не сообщают и в газетах не пишут.
-Напишут, когда во саду ли в огороде найдут труп без головы...
-Ты чо забздел? Так и скажи..., я с него три рубчика все равно слуплю, у него точно есть, просто жмотится.
-Когда женщина снова засекла нас на новом месте, мы особо и не прятались.
-Дай им три рубля, пусть подавятся, сволочи.
-Еще чего, да я лучше им бошки поотрываю…, все, поймаю - хана.
-Мальчики, возьмите три рубля и уходите, как вам не стыдно людей преследовать, я сама учительница, вас в школе этому учат?- женщина расстегнула сумочку и достала деньги
-Ну дает, учительница. А вы, чему детей учите, вам не стыдно, вы че сюда пришли, задачки решать?
-Какой наглец, я таких еще не видела, даже интересно, что из такого вырастет?
-Вырастет не волнуйтесь, только вы уже старая будете, я помоложе себе жену найду.
Мужик заржал, женщина сначала рассердилась, но потом стала хохотать вместе со своим партнером. Она оставила три рубля, покачала головой, и они удалились в другой конец сада.
Сказать, что мы постоянно что-то отмачивали по испорченности натуры, конечно же нельзя, мы много чего делали и полезного, например, мастерили машины и броневики на пацанячей тяге или с педалями. Для наших поделок необходимы были инструменты: доски гвозди и прочие комплектующие. За пользование отцовским инструментом Витьку регулярно пороли. Если рубанок вдруг отказывался строгать, а у стамески оказывался слегка размозженный торец ручки, это свидетельствовало против Витьки.
Суровый отец просил принести ему «комсоставский». Что означает слово «комсоставский» Витька не знал, для него это был просто ремень. Подначивал Витькиного отца на экзекуцию навещавший их кум Елизаров. Он был вообще сторонник профилактических порок, но ремень называл иначе, «тра ля ля». Витька глубоко не вникал в смысл этих синонимов, хрен редьки не слаще.
Лишь в последствии мы узнали, что «комсоставский» ремень означает ремень командного состава. С ним прошел фронт Витькин отец-кавалерист. Когда он вернулся из заключения и увидел, что сын вполне созрел для воспитательной работы, то повесил ремень на видное место на гвоздь. А гадкий Елизаров, опрокинув стопарь в гостях у кума, ехидно интересовался у маленького Витьки, давно ли тот пел тра ля ля и, почему так важно регулярно репетировать именно эту песню.
Гвозди приходилось добывать, выдергивая их гвоздодером и клещами из мест, где, как нам казалось, их набито уж совсем чересчур. Мы руководствовались той же логикой, что и Чеховский «злоумышленник», отвинчивавший гайки с железной дороги с пониманием и тонким расчетом. Но Витькин отец, как и дознаватель у Чехова этой логики не понимал и педагогическими фантазиями не опохмелялся, он тупо и рутинно доверял воспитание сына фронтовому товарищу комсоставскому.
Витькиного отца вообще-то звали Борис, но моя младшая сестренка, не выговаривая сложное имя, называла его дядя Боба, а Витькину маму, тетю Аню сокращала в китайское Тюань. Так они и остались в памяти - дядя Боба и Тюань.
Досками мы запасались в налетах на соседнюю тарную базу. Высоченные штабеля из ящиков намного превышали высоту забора. Иногда самый верхний - сваливался на нашу сторону самостоятельно, а иногда мы сами помогали ему упасть. Ящики разбирались на доски, а гвозди тщательно выпрямлялись на наковальне, и все шло в дело.
Мастерили также самокаты на подшипниках, они грохотали чуть тише трактора или танка. Учитывая их количество у пацанов и даже то, что ближайший завод находился километрах в пяти шум стоял вокруг вполне индустриальный,. Еще, конечно, оружие, без него никак. Рогатки, луки, взрывпакеты и поджигушки.
Если первую рогатку и лук мне помог сделать отец, то за поджиги мне была обещана самая суровая экзекуция, наподобие Витькиных. Самодельное огнестрельное оружие часто наносило увечья и калечило изготовителей и стрелков. Не смотря на отцовское предупреждение, поджиг у меня имелся, и хранил я его в укрытии под черепицей крыши нашего дома.
Расправа учинилась после сильнейшего града, разбившего несколько черепиц. Я по детской беспечности не проанализировал ситуацию, не догадался, что, когда отец станет перебирать черепицу на крыше, может открыться мой тайник. Так все и вышло, информацию о провале закладки принесла мне старшая сестра, она же и подготовила меня, провожая домой с футбольного поля.
-Ну все, теперь тебе попадет, папа ремень уже вытащил из брюк, ждет тебя миленького не дождется.
Сестра не злорадствовала, просто она хотела справедливости. Ей доставалось гораздо больше, чем мне, она была старшая, и в отсутствие родителей на ней, можно сказать, был весь дом.
Я же делить ответственность и подчиняться ей не желал, от чего у нас возникали разногласия и баталии с рукоприкладством.
Силы были примерно равны, но у меня оставалась возможность для маневра. Я рос вольной птицей и мог убежать из дома на целый день, а сестре приходилось держать отчет перед мамой за порядок в доме и хозяйство.
За поджиг меня выпороли, как и было обещано. Отец, правда, поинтересовался, зачем в мирное время оружие такого мощного калибра? Слоны и носороги в нашей местности вроде, не водятся, если только использовать, как противотанковое ружье, но за это и полагается, как в военное время.
Поджига было жаль. Чтобы добыть для его ствола подходящую трубку, мы с Витькой три дня ошивались возле завода «ГАРО», составляя план его ограбления на предмет этих самых трубок. Вычислили охрану в лице пьяненького сторожа и прикормили собачку. Трубок взяли метровых штук семь, а донесли до дома всего две, на границе каждого района приходилось делиться с местными пацанами за право прохода по их территории.
Одно из излюбленных наших развлечений - походы в воинскую часть, стоявшую от нас через обширное поле, где когда-то располагался виноградник.
Иногда нас там ловили и сажали чистить картошку в солдатской столовой, но чаще всего никто не обращал внимания на пацанов, прыгавщих через коня на спортплощадке или преодолевавших полосу препятствий.
Когда началось строительство пятиэтажек для офицерского городка, естественно, что мы облазали всю стройку и знали там все ходы и выходы. Работы велись не шатко не валко, впрочем, обычно принятым порядком. Часто они и вовсе замирали на несколько месяцев, тогда вся стройка попадала в зону военных действий. Воевали мы с пацанами из офицерского городка самым серьезным образом с применением камней и рогаток. Для того, чтобы получить тактическое преимущество важно было занять поле боя первыми.
Как-то с самого утра мы решили организовать засаду в одном из строящихся домов. Пробираясь на верхний этаж, почувствовали, что опоздали - в доме уже кто-то был. Из другого конца здания доносились какие-то звуки. Опередили. Кто же это такой шустрый? Пролезли через проемы к другой лестнице и, осторожно выглянув сверху вниз, увидели... Тарзана.
Голая задница здоровенного мужика и вся его могучая и волосатая конструкция прикрывали то, что лежало и кричало под ним на куче теплоизоляции, торчали только женские ноги. Вот такие экстремальные страсти, прямо с утра, когда все порядочные люди устремились к станкам и своим рабочим местам.
Наверное, Витька, как и я подумывал о том же самом, глядя на это скотство и непотребство, а может даже насилие. Но в отличие от созерцательного меня он был человек действия. Зарядив рогатку картечью, он аккуратно прицелился и растянул тугую красную резину от авиационной камеры.
«Придурок, что щас будет»?! - успел подумать я перед тем, как вместе с Витькой принять неминучую смерть от руки звероватого тарзана. Я сделал Витьке страшные глаза и даже повращал ими, но заряд уже летел к цели. На лохматой ягодице сладострастника расцвел красный цветок, а из глотки вырвался утробный рык. О чем подумала его партнерша или жертва..., впрочем, размышлять не приходилось, а рассмотреть ее получше, из-за сильного цейтнота не получилось.
Он несся за нами, как реактивный бульдозер, сметая строительные, инженерные и вспомогательные конструкции. Когда его рука уже готова была ухватить меня за шиворот, я выпрыгнул с балконной плиты на огромную кучу песка внизу. Если бы я не откатился после приземления, он бы раздавил меня, как лягушонка.
Спастись можно было, только в воинской части. Я уже завершал перелаз забора, когда он зацепил клешней мою ступню. Привычка шнуровать кеды небрежно и рваными шнурками сослужила добрую службу. Обувь осталась у него, а я перевалил забор и побежал наполовину разутым. Странную картину увидел дежурный по части, мирно шествующий в штаб. За юрким пацаном метрах в двадцати несся здоровенный детина, похожий на Тарзана в синих сатиновых трусах.
На окрик офицера тарзан не среагировал, тогда тот отдал команду взводу солдат, топавших на работы, задержать нарушителя. Мужика сбили с ног и пытались заломать, но он раскидал всех и вырвался. Досматривать, чем кончится, я не стал и юркнул за угол столовой. За мусорными баками окопался Витька, и я протиснулся к нему. Мы несколько раз меняли диспозицию, но узнать наверняка поймали мужика или он ждет нас за забором не удалось.
Мы протряслись целый день и вечер, но к ночи поняли – нужно было уходить раньше по- светлому, ночью он нас точно прибьет. Если просочиться в парк с техникой то можно вылезти совсем с неожиданной стороны, задняя стена парка выходила на глухой берег Сунжи, там он нас точно не ждет. Переплыть на другой берег и вернуться домой через консервный завод - такой план показался нам наиболее безопасным. То, что в парке находится вооруженный часовой мы в расчет не взяли, разьяренный тарзан казался самым большим ужасом в нашей жизни.
-Стой, кто идет!- Окрик часового уронил нас на землю. Самой большой глупостью было таиться и молчать, что мы и делали.
Стой, стрелять буду,- точно по уставу действовал часовой.
«И ведь точно будет стрелять, сейчас нас убьют», - понял я.
-Дяденька! Солдат! Не стреляйте, мы свои, мы не шпионы!- Голос дрожал и плакал.
-Вы че здесь, придурки, делаете, а ну ка брысь отсюда, пристрелю к чертовой матери.
-Дяденька солдат, мы заблудились, нам вон туда надо, не стреляйте, мы быстро, только не стреляйте.
-Давай, пошли отсюда, вот идиоты - на мою голову.
Мы проскочили на другую сторону и, погрузившись в черную воду, переплыли на другой берег. Домой проскользнули, как мыши. Я не ужиная, моментально лег спать.
На другой день появились первые слухи, что силами доблестных военных удалось поймать насильника-маньяка, от которого пострадала молодая женщина.
Мы с Витькой понимали, что лучше держать язык за зубами помалкивать и не высовываться. Преодолеть искушение прославиться нам помогла история Тома Сойера. Вдруг этот тарзан сбежит, как индеец Джо и что тогда, трястись от страха как Том и Гек? Чем все это закончилось мы так никогда и не узнали, газеты радио и молодое телевиденье в те времена были крайне сдержаны и не пугали обывателя, не то, что нынче.
Мы взрослели и дороги наши закономерно расходились все дальше. Я заканчивал школу, а Витька мечтал работать шофером, но пошел в училище на каменщика.
Шел чемпионат Европы по футболу. Любители спорта с нашей округи, собравшись на улице спорили о бесспорном - наши лучше всех, и доказывали недоказуемое -наших опять засудили.
Из темноты вишневой аллеи показалась плотная фигура, и послышалось «…Вез я девушку трактом почтовым…» Пьяный в драбадан на свет фонаря шел, покачиваясь, Витька.
Вот это номер. Выпивать до окончания школы, у нас было не принято. Никто из наших ровесников еще не пробовал спиртного, нам было по шестнадцать. Глядя на раздавшегося в плечах рослого пьяного парня я вдруг понял –мы выросли, мы стали взрослыми.
В жизни все, как в жизни, пути человеческие сходятся и расходятся. С бесшабашным, сейчас бы сказали безбашенным, дружком моего детства, Витькой я виделся последний раз в середине восьмидесятых годов прошлого века. Я приезжал в родной город навестить мать. Оба женаты, дети, работа. Он осуществил свою мечту и ездил на белой «волге», правда, машина была казенная, он возил на ней большого начальника или скорее его жену. Мы зашли с ним в подвальчик Мухтара, как бывало, заходили туда наши отцы. Посидели, выпили и поговорили, ведь не виделись лет пятнадцать. Когда основные жизненные коллизии были уже обговорены, он вдруг, как в детстве хмыкнул и сказал:
- Два дня назад, в субботу взял жену, и поехали к ее родителям в Петропавловку. Едем мимо Тыртовой рощи - я ей говорю: -давай сядем, перекусим на травке.
Только расположились, достали еду, вдруг из оврага вылезают пацаны. Сели недалеко и смотрят.Я -им:
-Пацаны, чо надо? Они:
-Ничо. А чо, нельзя посидеть да?
-Ну, я же опытный - говорю:
-Пацаны, сколько хотите? Они:
-Гони пятерочку, дядя.
-Я им дал пять рублей, а жена ничего не понимает:
-Ты, что испугался этой мелюзги, зачем ты им деньги дал?
-Она думала, что я из страха от хулиганов откупаюсь.
-Тебе, что дома места мало или на романтику потянуло?- спросил я с усмешкой.
-Да нет, ничего такого у меня даже и в мыслях поначалу не было, это, когда эти нарисовались, вдруг вспомнил нас и все былое...
-Ну да, в душе твоей отозвалось... Ну, и что жена?
-Она этой романтики не понимает:
-Дураки,- говорит,- вы здоровые, а ума нет.
-Витька, а ведь она права, ума у нас точно было не густо.
-А сейчас, думаешь, что-то изменилось? Если честно, я себя тем же пацаном чувствую, только то, что учительнице той, помнишь, пообещал, выросло, а так...
Мы обнялись на прощанье, обещали не забывать, но человек предполагает, а кто-то за него располагает. И не всегда это Господь Бог, не творящий зла, но попускающий ему случаться. Если долго везет, значит в скором времени все может перемениться. Это не значит, что верно и обратное, для этого слишком мало стабильности, все как-то зыбко, слишком много перемен...А подвальчик Мухтара приказал долго жить, да и как иначе - на войне, как на войне.
Сезон безраздельной страсти.
СЕЗОН БЕЗРАЗДЕЛЬНОЙ СТРАСТИ
Просто пинать мяч и играть в футбол с большими мальчишками это совсем не одно и тоже. Прыгучий резиновый мяч мечется между моими воротами и Витькиными в поисках малейшей бреши в обороне. Когда он ее находит, один из нас кричит «Гоол !» и бурно радуется, а другой жаждет реванша. Ворота, обозначенные булыжниками, отстоят друг от друга метров на десять. Мы пинаем и ловим этот резиновый снаряд, больно отбивая себе ладони.
В игру с настоящим кожаным мячом на футбольном поле нас не принимают. На поле кипят не детские страсти, и несется такой мат, что с деревьев осыпаются недозрелые абрикосы. Главным матерщинником и авторитетом считается Толик Перс. Перс -одновременно и кличка, и национальная самоиндификация. Самый взрослый из наших пацанов, возможно, лет четырнадцати или пятнадцати, он уже бреется и хриплым басом выкрикивает ругательства, если кто-то медлит отдать ему пас. Он приходит на поле со своим мячом и организует игру.
Кто с кем играет, определяет жребий, у нас это называется конаться. Я до сих пор не знаю, как правильно пишется это слово и есть ли для него правило в русском языке. Толик Перс набирает к себе в команду игроков получше и требует, чтобы все играли исключительно на него, центрального нападающего.
Он же не только совершает стремительные проходы по краю со смещением в центр, но и громко комментирует их:
- Слава Метревели проходит по краю, обводит одного, второго, третьего, четвертого…поубиваю…,сколько вас гадов на Славу Метревели? Опа, получи!
Получивший удар по ногам или пинок под зад, падает на траву, а Толик Перс, он же Слава Метревели закладывает слалом с элементами рукопашного боя и продирается корявым дриблингом к чужим воротам, сметая все на своем пути.
-Удар – гооол! Слава Метревели забивает десятый гол в ворота противника.
Иногда он бывает Михаилом Месхи или Гаринчей, Понедельником или Пеле, все зависит от слабого эха, доносящего до нас имена прославленных футболистов.
В городе недавно началось телевизионное вещание, но работает только одна местная программа. Привычки слушать радио и читать газеты пацаны в себе выработать не смогли и вЕсти о футбольных битвах до нас доносит в основном устное народное творчество. Надо признать, что оно по яркости и информативности на голову превосходит СМИ.
Мы например, знаем, что в воротах сборной Бразилии раньше стояла обезьяна и наши никак не могли забить ей гол. Но Виктор Понедельник, которому разрешалось наносить удары только с левой ноги, правая - у него была смертельная, на бедре даже красовалась специальная повязка, разозлился и так засадил с правой, что убил несчастную мартышку.
Мы искренне верим в такие истории, и вера наша подпитывается все новыми и новыми футбольными небылицами.
Так совпало, что латаный перелатаный мяч Толика Перса с клееной переклеенной камерой, наконец, сдался и развалился окончательно, а мне отец купил давно обещанную мечту в три полоски стоимостью четыре рубля сорок копеек. Большие деньги по тем временам, когда зарплата в шестьдесят рублей считалась приличной. Мы накачали его велосипедным насосом и зашнуровали сыромятным ремешком прорезь для камеры. Я взял его в руки и понес на поле, где за неимением мяча гоняли какую-то рвань.
Понятно, что владельца такого сокровища нельзя игнорировать и дискриминировать по возрасту или по любым другим параметрам.
- Будешь играть? Иди в мою команду, ты играешь за нас,- Толик Перс сделал мне предложение.
Повторять приглашение не нужно, конечно, меня взяли исключительно из-за мяча, и Перс сразу же определил мое место.
- Вставай в защиту, вперед в нападение не ходи, стой сзади, никого не пропускай.
Это моя первая игра, похоже, я справляюсь, но все портит старшая сестра, она пришла загонять меня домой. Сгустились сумерки, пора ужинать, да и мяча почти не видно, но счет равный, а Толик Перс настроен на победу:
-Ладно, играем до гола,- командует он.
Вова Андроникян по кличке Джилтуз бегает быстрее меня, а в темноте он проносится вихрем и забивает гол в наши ворота.
Все осложняется, потому что Перс имел в виду до гола не в те ворота и, похоже, игра затягивается.
Сестра занудничает, стоя в ауте, войти в поле и взять меня за шиворот она не решается.
-Пошли домой, папа уже приехал. Мы садимся ужинать, если не придешь, тебе попадет,- она пугает, но мне не очень страшно.
-Скажи,- что ты меня не нашла,- канючу я, понимая, что уйти, забрав мяч, никак нельзя, но оставить его прохиндею Персу тоже невозможно.
Меня спасает то, что соперники не хотят продолжать игру в полной темноте, да и всем пора расходиться по домам.
-Ну что, забздели? Кто убежал, тот проиграл, вам засчитывается поражение, за трусость и за то, что драпаете.
-Ты же говорил, что играем до гола.
-Правильно. А отыграться? По правилам положено отыграться, святое дело…Слышь, шкет, мячь оставь мне, я его заберу.
-Нет, я не могу, что я отцу скажу?
-Ты в футбол хочешь играть с нами или с папой…, ты в первую смену учишься?
-Я не хожу еще в школу.
-Ну, в детский сад.
- Я и в детский сад не хожу.
Тогда сходи куда-нибудь и там пописай, а мы все во вторую смену учимся, завтра до школы еще успеем мяч погонять.
Толик Перс школу бросил и болтается без дела. Об этом все знают, но спорить с ним тяжело. Деваться некуда, мяч приходится оставить сиплому вымогателю.
Сестра полагает, что папа избаловал меня подарками, поэтому за ужином закладывает меня в педагогических целях.
-Папа, он мяч отдал этому хриплому Персу, ты ему покупаешь, а он все раздает, ничего не бережет
-Зачем ты отдал мяч, не свое никто беречь не станет?
-Они меня тогда не примут.
-Кто они, этот сиплый?
-Да
-С ним не то, что играть, разговаривать, рядом стоять нельзя.
-А с кем мне тогда в футбол играть, без него никто не играет?
-Хорошо, только насовсем не отдавай, а то уважать не будут, и вообще, чей мяч забудут.
Футбол в нашем городе переживал пору расцвета. Грозненский «Терек» вышел в класс «А», обыграв в стыковочном матче Ереванский «Арарат» со счетом 5:2. Этот счет вошел в историю под названием Армянский или Араратский. Если случалось ему повториться в наших уличных матчах, то выигравшие упивались славой, а проигравших покрывал позор.
Можно было проигрывать с любым счетом, но только не с этим. Аналог из современной истории это песня «Какая боль, какая боль, Аргентина – Ямайка, пять:ноль.
Имена игроков «Терека» знали абсолютно все горожане от мала до велика. Я и сейчас помню давно забытые имена наших кумиров: Жердев, Шкодня, ХристофорДанилов, Бордовских, Жеребицкий, Дудаев…, последнего называли король воздуха. На стадион ходила масса народу, все в городе жили футболом.
Летом под эгидой пионерии и комсомола разыгрывались финальные игры среди детских дворовых и уличных команд на кубок «Кожаный мяч».
У нас тоже своя уличная команда и мы мечтаем поехать в Москву на финальные игры. Но для этого нужно победить в территориальной зоне в своей возрастной группе. Тренера или другой авторитетной личности у нас нет, и в команде царит полная демократия с элементами анархии. Авторитетный человек Толик Перс лет пять, как трудится на лесопилке, и к футболу охладел после одного случая.
Известно, что авторитет в незрелых общностях часто держится на страхе и задача по его поддержанию требует периодически этот страх нагонять на борзеющий контингент.
Бен Косой записался в секцию бокса и резко возмужал, испытывая гормональный шторм пубертатного периода. Толик Перс недооценил его взрывную агрессию, когда по привычке дал ему пинка под зад на футбольном поле. И тут произошло доселе немыслимое, Бен закатил Персу такую оплеуху, от которой тот едва устоял на ногах.
Затем бойцы, стоя друг против друга, тяжело сопели и матерились, пытаясь уничтожить противника морально. Бену такая боксерская стойка была более привычна, и он инстинктивно сделал движение левой.
Внезапно Толик Перс, видимо, приняв это движение за начало атаки молодого мятежника, бросился бежать. Бегал он лучше увальня Бена, к тому же фора, которую дал ему тот, потрясенный неожиданным позорным бегством нашего детского ужаса, была велика. Перс спрятался дома, а на переговоры с обидчиками выскочила его престарелая бабушка Фатьма, изрядная матерщинница и изощренная скандалистка. Такого позора еще не знали джунгли, ладно бы убежал семнадцатилетний парень от четырнадцатилетнего, так он бабушку позвал на помощь.
Этот случай вошел в анналы, как крушение Толика Перса. Триумфатор Бен, свергнув диктатра, к своей чести превращаться в нового дракона не пожелал. Гражданские свободы, в одночасье сменяющие авторитарные диктатуры, не способствуют укреплению командной дисциплины. Наступила череда умеренной анархии.
Команда у нас очень даже неплохая, мы выигрываем почти все игры даже у команд с явными подставниками-переростками. Иногда все же проигрываем из-за неявки ключевых игроков, и из-за нелояльного судейства.
И все же, наши победы яркие и красивые. На футбольном поле 48 школы в хулиганском районе «Сахалин», нас пытаются запугать расправой, если мы попытаемся выиграть у местной команды. Вспомнив фильм о матче смерти Киевского «Динамо» с фашистами, решаемся биться до конца. Победный гол забивает Вова Андроникян, он же Джилтуз, ему же и достается больше всех в послематчевой разборке. Мы малочисленны и не в силах защитить своего героя, впрочем, досталось каждому.
Наше футбольное поле постоянно подвергается атакам и притязаниям людей чуждых игре. Солдаты из соседней части терзают его своими большими и малыми саперными лопатами, постигая науку зарываться в окопы полного профиля. Какой-то чумной трактор перепахивает его чернозем на наше горе и на радость черным грачам, клюющим упитанных червяков у нас на глазах. Приходится собирать с миру по нитке, нанимать грейдер, запахивать и разравнивать землю и утаптывать ее ногами.
Газон мы не сеем, трава и так растет у нас в изобилие. Штанги ворот и перекладины рачительные виноградари из близлежащих домов периодически воруют, они распиливают и пускают их на шпалеры. Правда, таких мародеров немного. Дети этих вандалов в футбол не играют и к нашему братству не принадлежат. Не имея возможности отомстить по взрослому, мы отыгрываемся на чуждых нашей страсти сверстниках.
Летом в городе, окруженном горами, воздух становится раскаленным и неподвижным , но это не останавливает футбольной баталии. Лица покрываются налетом белой соли, с потом испаряются последние капли воды с нашей обожженной кожи. Чуть-чуть и наступит обезвоживание. Кто-то не выдерживает и первым бросается к водоразборной колонке на углу улиц Жуковского и Циолковского, за ним вдогонку несется разгоряченная футбольная рать.
Отпихивая друг друга, лишь на мгновение удается припасть открытым ртом к тугой прохладной струе. Но высшее наслаждение - в ожидании и предвкушении, надо только перетерпеть и переждать Наконец, отваливается последний торопыга- водохлеб, и ты подходишь к воде с отрадным чувством полного права, с пониманием, что радости утоления жажды никто не станет отнимать от тебя, никто не пнет тебя под зад коленом и ты не ударишься пребольно зубами о стальной сосок колонки.
Теперь можно пойти купнуться на Сунжу, правда, никому это родители делать не позволяют, уж слишком радужный слой мазута с НПЗ покрывает поверхность воды. Нашим матерям не отстирать простыни и наволочки от нефтепродуктов, приносимых в дом на наших спинах, животах и головах. Мы камуфлируем наши походы на Сунжу, намыливая голову и смывая пену под струей ближайшей колонки, но коктейль, составленный из сбросов НПЗ, мясо комбината и консервного завода, имеет особо стойкий запах, и куcок хозяйственного мыла не в силах его истребить.
Напились, купнулись, помылись, сорвали с веток недозрелых слив или абрикос или яблок, подкрепились и на футбольное поле. Солнце клонится к закату и не палит так нестерпимо, хотя жара и духота по-прежнему висят в воздухе. Появляются первые звезды и выплывает Лунный лик. Ура, полнолуние, света достаточно Игра продолжается каждый раз до гола, только при уговоре, каждый считает, что этот гол будет в чужие ворота.
За мной опять приходит сестра, каждый раз одно и то же, когда ей это надоест?
-Папа приехал, мы садимся ужинать, бегом домой!
-Подожди, мы играем до одного гола.
-Я это уже слышала, каждый раз одно и тоже, надоело.
Наконец, игра заканчивается, и мы идем домой.
-Папа сказал, что ты во сне ругался матом, теперь тебе попадет.
Я испуган, матом у нас никому ругаться не позволяется, даже папе.
-Ты врешь, я не ругался.
-Я тут причем, папа сказал, он сам слышал вчера ночью, ты кричал и ругался.
- Во сне не считается. Я во сне даже убить кого-нибудь могу, ну, не по правде, а это сон и что, меня за это в тюрьму надо сажать?
Ты зачем мне это все рассказываешь, зачем оправдываешься? Ты папе это все расскажешь. Я сама слышала, как ты на поле ругался, а не во сне.
-Ты что, папе рассказала?
-Пока нет, но если ты будешь надо мной издеваться, обязательно расскажу.
-Ты сама издеваешься.
-Ну вот, видишь, как с тобой разговаривать?
Ну, хорошо, я не буду издеваться.
-И слушаться меня будешь?
-Буду.
-Ладно, поверю последний раз.
Видимо, папа тоже считает, что во сне не считается, во всяком случае, про мат за ужином и после, и до самого сна - ни слова.
Я ложусь и моментально засыпаю. Во сне я играю в футбол.
Мы выходим в городской финал розыгрыша кубка «Кожаный мяч» Все решится завтра. Очень плохо, что это суббота, значит мы можем не досчитаться кого-то из наших ключевых игроков.
Гирихан Дудургов или просто Гришка или еще проще – Пипетка боится и уважает своего малорослого, но очень властного отца, а тот считает игру в футбол выдумкой шайтана.
В ответственный момент он заставляет Гирихана пасти коров или находит ему другую работу по дому. Оно и понятно, когда многодетная семья сводит концы с концами, такой блажью, как футбол не грех и пожертвовать.
Другая многодетная семья Андроникянов, откуда рекрутированы в команду Вова и Гена, чтобы выжить занимается ранними овощами. Инвалид-фронтовик отец и мать надрываются на огороде, и помощь детей-подростков существенно облегчает им жизнь.
Мы готовы придти на выручку, ведь мы одна команда, мы тоже можем пасти коров и спасать огурцы от кошмарной засухи. Но дело не в разовой авральной помощи, мы не понимаем родительской педагогики и вмешиваемся в воспитательный процесс, уходящий корнями в иную традицию.
Они переходят на родной язык, из которого мы понимаем немного.
-Гирихан, вале чу,- командует Гришкин отец, и тот, понурившись, идет домой.
-Ара, якстэ,- это Вазген Андроникян подзывает к себе заупрямившегося сына.
Финальную игру мы проигрываем в дополнительное время, нам так не хватает нашего бомбардира Вовы Джилтуза. Нас, правда, награждают грамотой, но, что она нам? Нас поздравляют со вторым местом, а у нас на глазах слезы. Мы амбициозны и бескомпромиссны, для нас существует только первое место. Мы плачем и нам не стыдно, ведь в Москву поедет только одна команда, и это не мы. Мы - аутсайдеры.
Виталий Бондарь: Берег зазеркалья.