***
Он оглядывался назад и видел ступени, и они двигались, и он не мог вспомнить. Он смотрел вперед и видел ступени, и они двигались, и он не мог понять. Он смотрел под ноги, и видел, что стоит на ступени, и она движется, и он думал - эскалатор...
"Жизнь!" - откликнулся эскалатор. "Банально..." - ответил он. "Не спорю" - сказали ему. Он устало облокотился на поручень. Долго еще? Не знаю. Он помотал головой. Ему на секунду показалось, что он с кем-то говорил. Он огляделся. Где это он? Он посмотрел назад и увидел ступени, и они двигались, и он не смог вспомнить. Он посмотрел вперед и увидел ступени, и они двигались, и он не смог понять. Он посмотрел под ноги, и увидел, что стоит на ступени, и она движется, и он подумал - эскалатор. Он замер и прислушался. У него было ощущение, что сейчас что-то произойдет. Тишина.
Он прислонился к поручню. Он устал. Очень устал. Странное чувство изматывало его. Надо было что-то вспомнить. Что-то важное. Срочно вспомнить. Это была почти паника. Дежавю. Сон, который снился много раз. Нескончаемый кошмар, когда надо что-то делать, что-то срочное, важное, и он не знал что. Кошмар все время повторялся. Кто-то хотел, требовал, просил, умолял, скулил у его ног, угрожал. Это был он сам. Это изматывало. Он все время пытался вспомнить, любой ценой вспомнить... Что? Он не знал, что ему нужно вспомнить... Он почти плакал от бессильной злобы, напряжения и беспомощности. Сейчас он вспомнит. Он уже почти вспомнил. Нет. Как забытое единственно верное слово в строке. Не отпускает. Не вспоминается. Это сводило его с ума.
Он погладил поручень. Ему была знакома каждая царапина, каждый его изгиб. Он где-то все это уже видел... Где? Где он это видел?! Где?! Истерика.
Через несколько минут он пришел в себя. Потрогал мокрое от слез лицо. Он огляделся. Где это он? Он посмотрел назад и увидел ступени...
***
Он знал, что в молодости его как-то звали. Теперь это не имело значения. Он ходил по пустой комнате, делая круг за кругом, поднимая, переставляя и рассматривая давно знакомые вещи, как будто видит их первый раз в своей жизни. Он был одет, словно собирался выйти на улицу - плащ, брюки, теплый свитер, шляпа. На ногах были домашние тапочки. На правой ноге - левая, на левой ноге - левая, от другой пары. Перчатки свисали из кармана плаща. Он часто смотрел на часы, но не видел стрелок. И если бы у него спросили, сколько сейчас времени, он удивленно посмотрел бы сквозь спросившего, потом еще раз посмотрел на часы и ничего не ответил бы. Но в комнате никого не было, кроме него самого.
За окном была ночь. В окно стучал дождь. Порывы ветра с силой разбивали капли о стекло. Ему все равно. Он ждал чего-то важного. Он находился в той крайней степени волнения, когда человек может совершать поступки, не думая об их последствиях. Он не знал, чего ждет. Он чувствовал, что это очень важно, что это может изменить всю его жизнь.
Ждал он очень давно, но не чувствовал, что время идет мимо него, заполняя комнату, не давая дышать, затрудняя движения. Пыль, покрывавшая все в этой комнате, поднялась в воздух, потому что не осталось ни одного предмета, до которого он бы не дотронулся, не погладил, не повертел бы в руках. Он очень устал и хотел отдохнуть, но знал, что если он уснет, то может пропустить то, чего ждет. Он все чаще смотрел на часы, но если бы у него спросили, зачем он это делает, он не смог бы ответить. Ведь он не знал, когда произойдет то, чего он так ждет. Так же, как он не замечал, что его часы стоят. Он просто забыл завести их. Он хотел спать все сильнее. Ему было жарко, но он не мог раздеться - вдруг ему придется срочно выйти на улицу? Он стал все чаще останавливаться, потом присаживаться на краешек стула. Потом он стал ненадолго засыпать, но каждый раз нервно просыпался, оглядывался - не упустил ли он свой момент? И продолжал кружить по комнате. Он ждал. Теперь ему не оставалось делать ничего другого, как ждать. Вот он и ждал, кружа по комнате, присаживаясь ненадолго, засыпая, снова просыпаясь и нервно поглядывая на часы. Он не знал, что упустил свое время еще до того, как начал ждать. Он ждал то, что уже давно случилось...
***
Он встал очень рано, когда на улице еще горели фонари, и ночной дождь стучал в окно. Он бодро умылся, растерся холодной водой и сделал зарядку. Он старался вести правильный образ жизни. Позавтракав, он оделся и вышел на улицу. Было пусто и спокойно. На улице царил дождь. Он отправился пешком на работу. Он всегда шел на работу пешком, потому что считал, что это полезно для здоровья. Он любил свою работу. Он заботился о своем здоровье. Он был молод, и все было у него впереди. Он работал с утра до вечера шесть дней в неделю. И он любил свою работу. Недостатка в деньгах не было. Не было друзей. Не было жены. Но он ведь еще молод - у него все впереди. Он приходил с работы, ужинал, читал книги и ложился спать. Каждый день.
В воскресенье он чувствовал себя неуютно. Приходилось выходить из дома и идти гулять. На улицах было много народу. Он всегда шел в музей. Без разницы какой. Любой музей. А когда уставал, возвращался домой, читал книги, ужинал и ложился спать. Каждое воскресенье.
И так было каждую осень. Каждый год. Отпуск он проводил всегда на одной турбазе. Весь отпуск он ловил рыбу. Это было единственное, чем он позволял себе увлекаться.
Он любил свою работу, свою жизнь и себя самого. Он знал, что он еще молод - у него все еще впереди.
Но ничего не менялось. Года ложились на него самого, и на его квартиру, и на его жизнь. Он их не чувствовал. Не было воспоминаний. Он даже не помнил книги, которые читал. Не было мыслей. Это не могло продолжаться бесконечно.
Когда у него появилось ощущение странной неудовлетворенности, бессмысленности и ненужности своей жизни, осознание упущенных громаднейших возможностей, перерастающее в кататоническое отчаяние, он уже не был молод. Не было друзей. Не было жены. Он не любил свою работу, свою жизнь и себя самого. По вечерам он странно, с надрывом, плакал. По воскресеньям сидел дома и надеялся изменить свою жизнь. И так было каждый день. Каждую осень. Каждый год. Было уже поздно. Он слишком привык вставать рано. Он старался вести правильный образ жизни...
***
Он не хотел спать. Он лежал ничком на диване, закрыв глаза. Видения одно за другим всплывали в его воображении. Он дремал. Он видел сны. Он не спал. Он был на грани сна и реальности, когда человек еще контролирует и осознает свое состояние и поступки, но уже не властен над своим подсознанием и воображением. Он не хотел спать. У него было много дел. Было много срочной работы. Где-то далеко, на улице, шел дождь. Надо было вставать. Но время текло мимо него, то ускоряясь, то замедляясь в зависимости от яркости и насыщенности видений. Он мечтал. Еще немного, и он встанет, начнет работать. Но в таком состоянии немного - это вечность. Он не сопротивлялся сну.
Его сознание плыло в волнах вселенной, растекаясь и вновь собираясь в пустоте, темноте, полной ярких миров шальных мыслей. Он проваливался сквозь диван, сквозь пол, сквозь этажи дома, сквозь дождь, сквозь Землю - в бесконечность. Он проваливался в сон. Но он не хотел спать.
Прошла вечность. А может это было мгновение. Он вспомнил о своих срочных делах. Он захотел очнуться. И не смог. Одна его часть пыталась открыть глаза, другая - умоляла подождать еще секунду. Он ждал. Все повторялось. Он не мог побороть себя. Сила воли протекла между пальцами и растворилась в вечности. Сознание боролось с подсознанием. Встать и работать. Лежать и отдыхать. Напряжение воли, мысли и чувств. Паника на грани безумия. Осознание обреченности. Страх перед бесконечностью. Работать. Отдыхать. Лень и трудолюбие. Два противоположных характера, живущих в каждом человеке. Замкнутый круг и, как всегда, обреченность. И животные инстинкты.
Подсознание побеждало. Все было напрасно. Он понял это и смирился, и просто ждал, когда кто-нибудь придет и разбудит его. Он знал, что когда-нибудь это произойдет. Он не знал, что до этого в его голове успеет пройти вечность. Он не знал, что успеет сойти с ума...
***
***
Проигрывать не хотелось. Он только начинал входить во вкус игры.
Он проигрывал. Но он еще мог отыграться. Денег еще было много. Колесо медленно крутилось. Он следил взглядом за сектором, на который ставил. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Он проигрывал. Деньги кончались, но он всегда мог взять в долг. У него был хороший кредит. Колесо крутилось. Замкнутый круг. Ты ставишь - и ты проигрываешь. Колесо удачи. Колесо жизни. Банально, но правда. Оно делало круг за кругом, постепенно замедляясь, пока не останавливалось, и он не проигрывал. Тогда он ставил снова, и колесо продолжало крутиться. Его деньги давно кончились. Он брал в долг. Он все надеялся выиграть. Выигрыш покроет все расходы. Он не мог остановиться. Отступаться уже поздно. Он никогда не сможет вернуть свой долг. Оставалось только играть дальше. Выигрыш покроет все расходы. Но его долг только рос. Замкнутый круг. И он не мог вырваться. Скоро его остановят - игра должна когда-нибудь закончиться - и ему придется отдавать долг. Но он не сможет его отдать, и гордость заставит его умереть. А если он сам не сделает это, ему помогут его кредиторы. Он знал, что уже пропал. Но он не терял надежды. Может быть, в этот раз повезет? Может быть этот круг последний? Может быть, время еще есть? Было только здесь и сейчас. Не было прошлого. Не было будущего. Только колесо. Бесконечное и все же кончающееся. И был он. И он уже пропал. И он не терял надежду.
Так он будет играть, опускаясь в бездну безнадежности, обреченно следя за колесом рулетки, нервно вздрагивая от каждого нового проигрыша и каждую секунду ожидая ладонь на своем плече и слова: "Извините, мы закрываемся".
***
Он закрыл дверь на второй замок и опустил потайной засов. Потом он проверил сигнализацию и пошел домой. На сердце у него было тревожно. Что-то должно было произойти. Что-то должно было произойти с его маленьким книжным магазинчиком. Это была мечта всей его жизни. Он собирал старые книги для своего магазина десятки лет. Торговля шла вяло, но он получал удовольствие от каждой проданной и купленной книги. И сейчас он чувствовал, что с магазином должно что-то случиться. Это чувство не оставляло его. Оно становилось все сильнее, капая расплавленным оловом с отяжелевших ветвей деревьев, выглядывая тупым упрямством из темных переулков. Прежде чем он дошел до дома, он понял, что это не просто предчувствие, вызванное плохим настроением или погодой, а уверенность. Он развернулся и побежал к своему магазинчику, оскальзываясь на льду, глубоко спрятанным под мягким и таким нежным на вид снегом поздней осени. Он успел вбежать в магазин как раз во время, чтобы потушить загоревшуюся от короткого замыкания проводку. Неприятное чувство прошло. Но он решил еще раз осмотреть помещение. Он не хотел, чтобы с его книгами хоть что-то произошло. Поэтому когда потерявший управление бензовоз, одиноко скользивший по ночному городу, пробил витрину магазина и, залив весь квартал топливом, загорелся, он все еще был внутри.
Ему не удалось выбраться. Но когда он видел, как умирают в бесноватом огне огромные миры его книг, он чувствовал легкость и сильное, как никогда, желание жить. Он чувствовал себя свободным.
***
Не имело значения, что он делал. Он делал это в последний раз. Иначе он мог ошибиться, и тогда неизвестно, к чему бы это могло привести. А так он был твердо уверен, что сделал все правильно. А если что-то и ускользнуло от его внимания, то все равно никто не возьмется переделывать это, чтобы указать на его ошибку и, тем самым, сделать его посмешищем в глазах знакомых ему людей. Все это могло раздражать людей, стоящих выше его, но не в их власти было менять установившийся и испытанный временем порядок. Если он сделал что-то плохо, то исключалось то, что в следующий раз он сделает это хорошо - ведь в следующий раз он не будет этого делать - и таким образом никто не узнает, что он сделал это плохо. Если же, наоборот, он сделал что-то хорошо, то в следующий раз он не разочарует людей неудачей. Такая тактика позволяла ему любой свой поступок выдавать за хороший. И это могло продолжаться сколь угодно долго, так как, по его замыслу, люди, стоящие в своем развитии ступенькой выше него, понимали обман, но ничего не могли изменить, а низшие - могли изменить все, но не видели его обмана и были всем довольны в его повседневном поведении. Это играло ему на руку, и для него не существовало бы никаких проблем, если бы не было подобных ему. Они публично заявляли о том, что его действия - самые худшие из всех возможных в данной ситуации. Свои слова они подкрепляли теоретическими доказательствами, так как практически они не могли с большой достоверностью повторить то, что делал он. Даже если бы они смогли воспроизвести идентичную ситуацию, то всегда могло оказаться, что в данной ситуации его действия были единственно правильными. В этом случае критики потеряли бы доверие людей к своим словам. Но как таковая, критика его поступков не была их самоцелью. Они стремились уменьшить зависть не понимающих обмана рядовых людей, мучающихся от осознания его превосходства - не ясного им - над ними.
Полемика, взаимные обвинения и уличения во лжи отнимали у него много времени, но он был спокоен, так как его противники не могли поколебать мнение тех, кто верил в него. Установившийся порядок не нарушался, и это удовлетворяло. Со временем, конечно, могли произойти любые перемены, но он надеялся, что к этому времени сможет извлечь все возможные выгоды из своего образа действий.
Но нельзя говорить о том, что единственной его целью было удовлетворение собственных потребностей. Он считал себя весьма полезным для общества, был уверен в том, что является первопроходцем в некоторых ситуациях, жертвуя собой ради блага других. Но он был не просто первопроходцем. Он был единопроходцем - кроме него по этому пути никто больше не ходил. Таким образом, можно утверждать, что его польза была призрачной. Об этом говорили его противники, но на это у него находились вполне адекватные ответы - он предлагал им проделать все то, что проделал он, пользуясь его опытом, и утверждал, что это пройдет гораздо быстрее. Это была простая отговорка, так как стороны еще не были готовы для более активного столкновения.
Таких как он было достаточно, но не все были так удачливы - многие допускали ошибки и теряли уважение других к себе. Они никак не могли привыкнуть к тому, что все надо делать в последний раз. Дело в том, что они пришли к такой модели поведения после длительных раздумий. Они в корне меняли свою жизнь, и поэтому выглядели фальшиво. А у него это было в крови с самого рождения. Он не учился специально. Он понимал это интуитивно и никогда специально не задумывался над смыслом своих действий. Он был естественным. Это было хорошо для него. Это было плохо для окружающих. Но плохо не потому, что он извлекал выгоду из своего обмана - он даже не считал это обманом - а потому что они были обмануты и не подозревали об этом.
Естественность делала его сильным. Пока он будет естественным, он не ошибется. Но когда-нибудь он вырастет духовно и поймет свою ошибку - тогда он будет считать это ошибкой - и захочет делать все не по одному разу. И он сразу упадет в глазах окружающих, потому что перестанет быть непогрешимым. И как он отнесется к этому, что будет делать, пожалеет о своем прозрении, или будет со стыдом вспоминать свою жизнь до него; вырастет ли он еще больше и будет смотреть свысока на своих бывших критиков, захлебывающихся от радости, от того, что он так больно упал, или уйдет в себя, затаив глупую обиду на людей; станет ли он безучастным наблюдателем, или воспользуется полученной свободой - он не знает...
Павел Юнин: В Лицо Осени.