Две главы
Молитва
Видно, птичке пропасть… Я с Тобой говорю так редко,
Ты прости свою дочь – слишком я непутёва, что ли…
Ни к чему райский сад, ни к чему золотая клетка,
Дай любую другую – не вместе, а вместо воли –
И перо выцветает, и голос идёт в полёте
Не на спад, а на срыв… (Нежь себя скороспелой славой,
Безымянная птичка, пой жалобно при народе,
На других не надейся – окажешься самой слабой
Среди слабых… Но ты приучаешь себя молиться,
Приучая себя не молиться на почерк крупный –
Изменяешь себя, - сколько это ещё продлится?.. –
И отводишь глаза, и не следуешь. Неотступно).
Ты е г о береги. В первый раз я прошу об этом –
От ошибок, пологих ступеней и преступлений:
Нет судьбы тяжелее, чем быть на Земле поэтом,
И поэтому – где преклонятся е г о колени,
Будь с н и м рядом… Не мне сеять радость и строить гнёзда
Из берёзовых веток – уже коготком увязла…
Я Тебя попрошу… я ведь знаю, ещё не поздно:
Ничего не хочу… я хочу, чтобы о н был счастлив.
***
Память – пусть коротка: её можно тянуть, как ноту,
Сколько хватит дыхания; дальше – memento mo…
Память – повод для жизни, и только свою работу
Исполняет, но – жаль – не выводится, как клеймо.
Первый дождь оставляет свои – водяные – знаки
(Раз слова не на ветер – то не доверяй ветрам:
Тогда капли воды на стихами больной бумаге
Вместе с ветром и солью скорее проявят шрам).
Так и будет: на нет – слышишь? – сходит любое слово,
Сладким запахом ладана дышит твоя латынь…
Так – со смертью души: усыпит (умертвит) любого,
И ты с ней, как с любимым, спешишь перейти на «ты».
Зимняя постановка
Снег... И жизнь – как театр; Он – уставший от сцен драматург:
«Что ж, за мной, мой читатель – тебе покажу Петербург…
Что с того, что о н а, неизменно склоняясь над н и м,
Не просила пощады?.. А знаешь, мы дышим одним
Душным воздухом с н и м и…». Они не о том говорят:
Поцелуй на губах, как всегда, превращается в яд –
Уже сколько столетий… Смертельно от смерти устав,
Вновь срывает спектакль молчаньем актёрский состав.
«Вы подводите труппу. Вы текст подучите сперва…» -
И – срываются в холод заученной роли слова:
«Я должна быть счастливой – меня согревает мечта…
(Сердце глухо стучит… потому что в нём нет ни черта)
У судьбы не прошу…». Не проси. Всё забудется (сном).
В этой вечной метели всё тише живой метроном.
Хоть все прошлые роли, конечно же, впору пришлись,
Всё же, как ни играй, тяготит театральная жизнь –
Чёрным камнем – на дно… В этом городе стылых фигур
Ничего больше нет – только небо. Вода. Петербург.
Повод для казни
Не поэт и не смертник – какая-то странная помесь…
Если список стихов, недопонятых там-то и там-то,
Переходит отметку «один» - тогда мрачная совесть,
Закатав рукава, призывает убить арестанта.
Нет, зачем палачей?.. Есть бессонница – лучшее средство,
И такая, что лечится только словами молитвы –
На пути к эшафоту, который – любовь. Но соседство
С ней страшней обладания – и оказаться убитым
Ты рискуешь, скорей, от отсутствия оной…
На башне
Непреклонно – часы… неисправности в их механизме
Нет, а значит – пора.
Присмотрись: приговор – лист бумажный,
Где могли быть стихи – возвещает о проводах жизни.
***
Чужую бессонницу, чтоб оглянулась, как хочешь зови. Связист
Приставлен ко мне в лихорадке полночной крутить телефонный диск.
Казалось бы, что ему в этих звонках безответных – вдруг я не туда звоню?..
Но он – полушёпотом: «Это – цветочки, и лучше бы их на корню».
Откликнется дверь, если полуоткрыта (Связист подмечает: хрип).
А по потолку мерно плавают тени бумажных на нитках рыб.
В гудке телефонном легко уместилась несдержанность двух секунд.
На улице – дождь, и прохожие – реже – но всё же почти бегут.
Связист усмехается, глядя на небо: «Считай, ни одной звезды»,
А я не считая ни звёзд, ни попыток, иду подрезать цветы.
Он только смеётся со сдавленным кашлем, и трубку кладёт на рычаг.
Уже никогда. И он всё понимает. А я не пойму. Никак.
Душно
Бережливый опустит монету в прорезь,
Расточительный бросит на дно колодца…
Я – отдам бедняку и запомню, то есть
Малодушно надеюсь, что мне зачтётся.
Мне с собой тяжело. Без креста на нитке,
Вдоль проспекта – и дую себе на пальцы.
Нет, мне вовсе не больно: я в мнимой пытке
Продолжаю упрямо играть страдальца.
Но – ни слова. Лишь взгляды-полувопросы.
А в груди – как всегда, пустота и душно.
«Сохрани меня, Ангел светловолосый, -
Мне так хочется быть хоть кому-то нужной».
Ирина Луцюк: Хоть кому-то нужной.