Пост
Если небо вращается — вдоль того,
что ты видишь, отправившись столбовой
магистралью — то, значит, тебе пора
наблюдая от вечера до утра,
обустраивать пост, словно строишь дом.
На рассвете наивно судить о том,
даст ли небо убийственно точный знак,
подсылая дожди, холода, собак...
Жизнь смотрителя ветхих миров пуста,
но зато осмысленная простота —
словно сеть, заброшенная глубоко,
словно выстрел в отравленное молоко.
Умерла женщина
Умерла женщина,
в которую я влюбился на третьем курсе.
Она была старше меня на четырнадцать лет,
и секс был для неё продолжением разговоров за жизнь.
Поздняя любовь сделала её красивой, но я помню это,
как помнят метеосводки или политические события.
Я не могу представить её лица, рук и тела,
и, тем более, мне не приходило в голову
хранить её фотографии.
Я не ладил с её дочерью,
не любил её маленький грязный город,
и, конечно, с окончанием каникул вернулся домой.
Она обещала приехать, но не заладилось на работе,
а на следующий год у неё появился любовник,
работающий в областной Думе.
Жизнь разъединяет людей,
и прошлое не вызывает у меня сентиментальности,
но мне страшно думать о том, что чувствует человек,
точно знающий о наступлении смерти,
которая ближе любого любовника.
Тринадцатая реинкарнация
Должно быть, я твой тайный проводник
в невидимые вечные глаза,
к которым ты, конечно, не привык,
которым никогда не рассказать,
о том, что ты совсем не мыслил зла,
а просто жил, согласно всем правам
идти путём обычного козла…
Смотри в глаза, мудак! Твоим словам
не место в храме. Замолчи и стой,
и чувствуй, как тебя бурят насквозь —
что толку, ты по-прежнему пустой,
подохни — жить опять не удалось.
* * *
Засидевшись дома, схожу на Net,
отойдя от Net’а, иду к друзьям,
пусть лежат без дела в вине, говне,
я люблю их — значит, не чаю зла,
я люблю слова — значит, их слова
я лелею так же, на вкус и вид,
просто так устроена голова,
уж такой я редкостный индивид:
принимаю близко восторг и боль,
отметаю лишнее, жгу поля,
потому что, если живёшь, изволь
быть не только «из-за», но также «для» —
для жены, родителей и детей,
для того, что любишь, и до крови
отрывай засовы свои с петель,
чтоб шептать отчаянно: «Благослови!...»,
и неважно — сутры иль «Отче наш»,
важно видеть в Слове добро и зло…
Пусть поэт, как правило, лишь алкаш,
пусть он лжёт и кается: «не свезло»,
пусть предаст он, сволочь, и пусть продаст,
от ночного бдения жив едва —
я читатель. Я чище его в сто раз.
Я вдыхаю душу во все Слова.
Всё-таки 2008-ой
Заболел после Нового года,
и в январскую ночь двинул с женой
в аптеку, обычную аптеку в новостройке.
Люблю гулять с женой, пусть даже ночью,
пусть просто даже в аптеку пройтись,
заболев после Нового года.
Электронное табло на остановке
со временем прибытия автобусов
автоматически приковывает наши взгляды.
«12 ИЮЛЯ 1979 ГОДА» —
вот, что мы прочли в ту ночь.
Не двигайся.
Не переводи взгляд.
Любимая,
а если сейчас
мы оглянемся
и вокруг
будет
опять
1979
год???
Слушай, я не хочу
этих серых бессмысленных проспектов,
я не желаю унылых парадов по телевизору,
я не могу, когда вокруг столько красного,
предупредительного цвета:
не влезай — убьёт,
не загораживай выезд — опасно,
по газонам не ходить — штраф три рубля.
Последний автобус выводит из оцепенения.
Скорее поехали, он так не похож
на старые советские ЛИАЗы.
«Следующая остановка
улица Генерала Кузнецова,
Инвест-сбербанк»
Ну, слава Богу.
Всё-таки
2008-ой.
* * *
На то и месяц всю ночь рогат,
на то и в зеркале ждёт двойник,
что жизнь — молитвенный суррогат,
и только зрение — проводник
к тому, что делалось от основ
чтоб Мирозданию быть целей.
Родился, выжил — ну, будь здоров;
заснул и умер — ещё углей
добавь, светило, чтоб тело сжечь,
пускай войдёт в череду утрат.
На то и месяц всю ночь. И печь —
как вновь отсроченный результат.
Ленинградскому поэту
Алексей Караковский: Тринадцатая реинкарнация.