вчера было мы
здравствуй
вчера мы жгли на костре веру
надя стояла в очереди красила глаза
люба поправляла ей стрелки
перед смертью главною – быть неотразимой
чтобы потом
не отражаться в зеркалах
это –
такой стресс для перепуганных –
увидеть её обугленной
в чёрном саване из собственной кожи
вчера ты сказал что уезжаешь
я ответила: надо же
вчера
мы таскали каштаны из костра
не надевая перчаток
было холодно
они обжигали рот как поцелуи
пломбы скатывались в прелые листья
пахло больницей
завтра
я начну закладывать каналы
белой взрывчаткой неотличимой от
эмалированного прошлого
ты – не станешь
мужчины боятся дантистов
для них это – как признать своё поражение
милый
ты выиграл –
место в первом ряду
там костёр особенно ощутим
там пахнет жареным
стрелы любви разлетаются как птицы от пепелища
главное
чтобы ни одна из них не клюнула в глазное яблоко
иначе…
милый
позавчера был ливень
мы мыли лук
лучшая профилактика всех болезней
жаль не распространяется на казни
впрочем
кто говорит о казни?
просто тени танцевали под софитами фонарей
очередной сценарий…
посвяти его мне ладно?
вчера ты ещё не знал
ты предчувствовал
кусал губы
почему-то свои
гладил волосы
от утюгов ладоней шёл пар
наверное я виновата –
гасила костёр слезами
слёзы кончились когда вера стала короче на треть –
как раз до линии бёдер
это ничего
это спасло любу
сухой огонь быстрее она
даже не почувствовала
софиты гасли
осенью рано темнеет
осенью всё рано
осень живёт лелея рану в предплечье
лечится лень да и денег –
только на билеты в одну сторону
и все с пометкой «м»
милый
твоя софи умна
завешивает зеркала перед тем как прижаться к тебе
холодным треугольником
я знаю она завешивает
я вижу её
стоя между простынёй и прозрачностью
а на плечах у меня – три девочки
нам здесь очень тесно милый
приходится уходить
не успев даже произнести «здравствуй
вчера мы уме..
нет
просто вчера было мы»
журавлики
…а ещё вчера бы – слушать судьбу-цыганку,
золотить ей ручку, кукожиться на циновке…
журавли летели в пять-семь на воздушных танках,
журавли харкали слезами в твою перловку
а ещё вчера бы – забрасывать в небо удки –
лучше в лето, конечно, но в лете уда утонет…
представлять знакомую спину, вися в маршрутке,
и искать инициалы в своей ладони
понапрасну в глаза бессильно вливать визин, и
понапрасну лечить микстурой слезливый насморк
журавля звать на бестолковые строк крестины,
да попа звать, когда синица убьётся насмерть
поминая незлым и громким, навзрыд невзрачным,
откреститься, вложить кукушку в грудную клетку –
травить птичку зернистой басней позавчерашней,
открыв дверцу, просить в лету метнуть монетку
а сегодня – стрелять птиц, завести собаку,
журавлей чтоб травила жёстче, поагрессивней
и стремиться в завтра бодрым спортивным раком
и по ночам – воспитывать амнезию
остриженная
килограммы – всё ещё хлеба
всё зерно ещё стоит в колосьях
женщина пока длинноволоса
убирает локоны со лба
пятится на цыпочках в нужн... -ик
пяточка под селезёнкой бьётся
плодовиты боженьки колодцы
значит половодье у княжны
сказочное бремя будто рак
женщины носили племенами
и рожали философский камень
исполняя дьявольский гопак
спляшет или может быть солжёт?
вырвется – медведицей в берлоге
будет проклинать себя и бога
медленно теряющего счёт
змеевому племени ев-пуз
временно беременных мужчиной?
женщина рыдает без причины
и теряет запах свой и вкус
женщине мерещится одно
молится ли лечится запоем
женщина беременна тобою
от запястья до твоих длиннот
завтра будет завтра
между меж
вашего наполнившего бреши
женщина и локоны обрежет
и забьёт внематочную брешь
хлебом или хлоркой – один хер
время – равнодушный парикмахер
женщина сидит в твоей рубахе
и буравит память будто дрель
поправляя стрижку полувзмахом
простые рифмы
полночные бдения
рвётся рубашки
смирительный пояс телесная скрепка
любви упражнения-шахматы-шашки
твои поцелуи рифмуются с небом
решения встарь предугаданы в метрах
мы в горьких иллюзиях но нараспашку
простейшие рифмы пропитаны ветром
все наши страдания выльются бражкой
такие диффузии бесперспективны
развяжется узел и гордий не нужен
ты не удивляйся рифмуется с мифом
невзрачное «мы» в замерзающих лужах
рифмуй неизысканно
спи инстинктивно
сжимая подушку в пространстве обужен
полночные окна с оскалом ехидны
струна нашей связи натянется туже
простые решения
позавчерашний
наш трюк неокончен но сводник наш выбыл
я-ты не рифмуется – камень и башня
я всё бы вернула
а ты бы?
но ты бы…
волчком раскрутились бедняги-дворняжки
холодные шпалы
гудки будто выпи
по-спринтерски резво ползут черепашки
блестят черепки ведь напиток наш выпит
полночная правда нага как младенец
лети на свой север лети мой соколик
простейшие рифмы – рассыпанный перец
твои поцелуи рифмуются с болью
концовки бессмысленны
вытерты ветром
мои засыпания сладкая дрёма
лишь стихотворенья лишаются метров
которыми пишешь
а ждёшь на котором?
какой же сквозняк между делом и слогом
итоги диффузий – миллениум-мифы
влекомы бессонницей в логове логов
рифмуемся прошлым
целуемся рифмой
проза
Милый мой, над экватором пахнет снегом,
южный полюс целует взасос неземные оси...
Космос сошёл с ума - под его опекой
вряд ли мы сможем уже перейти на прозу.
Вряд ли мы сможем уже перейти на дружбу.
Кружит над нами солнце, захлопнув зонтик -
спицы-лучи мягким светом щекочут уши,
слово одно повторяя разочков сотню.
Милый мой, если боги с ума не сходят,
может, сойдём с ума, чтобы сбить их с толку?
Мы же бродили по параллельным хордам -
хорды столкнулись - хотелось бы, чтоб надолго,
чтобы дуэт - мини-хор, чтоб судьба - не мини,
чтоб миновали истины геометрий,
чёрные дыры чтоб не дышали в спину,
магма глубинная чтоб не лизала гетры,
чтоб над экватором пахло огнём декабрьским -
может быть, с серой - но только не было серо,
чтоб чёрный космос узнал, что такое - краски,
чтобы от зависти сдохла венера-стерва...
Милый мой, может, плюнуть? Ведь мы же - асы,
проза - и чёрт с ней! - и в прозе бывают ритмы...
Что нам экватор заснеженный? Просто трасса -
мы её вскроем любовью, как будто бритвой,
вскроем снега, расстояния, полюсовку,
мёртвые родинки на надоевшем прошлом...
Просто, как в прозе, накинь на меня ветровку -
заколосится небо звенящей рожью...
вариации на тему нежности
нежности бы – росписью лазеров
тучи меж нами в усмерть заласканы
в звёзды гляделись как в зеркало – сглазили
звёздную пенку в шипящем шампанского
голосом кубке небесном
облизаны
небом подсвеченным - вот бы нам близости…
мечет нам космос кометы - и визами
этими чёрные дыры бы высосать
выслать emailы в серебряных панцирях
эта обшивка от нежности плавится…
рвутся к центаврам земные любви ветра
сходят планеты с орбиты от зависти
пусть проворонили час – проворонили
вечности ради – мерцать меж воронками…
пляшет разлука в ночи светлячками-нейронами
гаснут пути утомлённые нашими гонками
сбитые с толку…
висим над туманностью
может земля под ногами прорежется
может погибнет земля
ничего не останется
кроме твоей прожигающей вечность нежности
Отражения Китежа
Нет, это уже не город – балконы-крыши,
да, это – ещё не город, - пески да зыби.
Тут, видишь, щекочут ивы водичку вишней,
тут, знаешь, осетр Харона везёт транзитом.
Тут солнце посахарило крышонки клюквой,
и голуби-леденцы на пожарной ржавой
младенчески поразинули губки-клювы –
романсятся заунывно и чуть шершаво…
Закат маргарином мажется в закамышье,
на камушках - солнца кашица цвета бронзы.
Мы ивовой гибкой вилкой по водам пишем,
мы с судьбами занимаемся мягким боксом.
Из ковшика звёзды падают – и дробятся,
из Млечного кисель-кровь не к добру сочится –
знамения на песко-полосе препятствий
- нам спрыгнуть бы, икарушкам, с колесницы…
…давай мы построим дом и вживим нам жабры,
Давай, зашифруем речь – перейдём на идиш
по Китежу под водою – мы натянем бархат
невидимый над волной, - только ты да… видишь, -
и выберем простоту, и наш хрупкий выбор
из будущих всех времён так чрезмерно будущ,
что быть нам – слегка песком, и журчать верлибром,
которого, как назло, ты совсем не любишь.
Под крышами, где крюшон-голубки романсят,
под бархатом водяным, под ковшом земного
семь вечностей танцевать отраженье вальса
под дудочку призрака-крысолова.
Ноябрит
Алый ноябрь от ожогов солнца вскрикивает дитём.
Воздух не колется, током бьётся лиственный многохром.
Безманикюрная нежность веток неба ласкает плоть.
Мы заблудились в кайме беседок. Солнца учёный кот
бродит по крышам смущённых зданий, ластится к всплеску губ.
Кажется, миг – и уже растаем, и забурлим, как суп –
с лёгким румянцем свеклы и листьев, и с ноябрикой рук,
с перцем касаний лучисто-чистых (пёрышком – по бедру),
с «маслом» чужой можжевельной влаги, что облегчает вес…
Мы в ноябре. Он закрыт, как лагерь, проволокой небес.
В нём сторожат нас, как Парки, парки – ниточками оград,
в нём по инерции слишком жарко. Вечером декабрят
светлая синька в земельном лоне, стынь в человечий рост.
Нас защищают от всех шаблонов куртка и ласок трость.
Мы отмахнёмся от переходов, рынков и «кирпичей»,
наши маршруты сбивают с толку рельсовых рогачей…
Город вздыхает, даёт отмашку, прячет глаза под ткань.
Я укрываюсь твоей рубашкой…
Осень, тьмутаракань
этой столицы на рану нами выжженных площадей,
на воздух ночи, не к месту пряный, жажду снегов-дождей
неутолённую – нас приложит, свитых в единый бинт.
Кошка-луна гладит нас «ладошкой».
Городом ноябрит.
Медленные дни
Этих медленных дней, на которых кислит кислород,
под которыми воздух на время разметил границы,
серый свиток разгладить, как кошку бесшерстных пород,
подложить эту пустошь подушкой себе под ключицу
и уснуть. Мне приснится канат, на котором обнять
попытаются лёгкой обшивкой друг друга ракеты
наших писем в двоичной системе, и дрогнет канат,
и вселенная сложится в домик, для лишних запретный.
Мне приснится кефирный туман и бутылочный звон
у двери, за которой мы будем едины, как атом.
И какой-то архангел, одевшийся, как почтальон,
застеклит нам окно белым солнцем, по-детски щербатым.
И мы будем, как сахар, колоть его в дымчатый чай,
и вычерчивать формулы суммы, на мир неделимой,
наблюдать за седьмым поколеньем грачиных внучат,
по дороге на юг заглянувших в наш тёплый малинник…
Только утром кислит кислород, ненавистен озон,
и малиновый чай не справляется с тем, что покрепче,
разбавлявшим медлительность ночи стоящих часов,
без лекарства тебя в бесполезной домашней аптечке.
Это медленный вирус, худеющий на миллиграмм
за неделю, в которой улягутся три кайнозоя…
Зачехлённое солнце дрожит в окружении рам,
и ноябрь, содрогаясь, готовится к зимнему зною.
виват карманникам
наблюдая за карманниками
поневоле становишься соучастником
сидишь на лавочке
кормишь голубей
и вдруг
в толпе
ловишь их отточенные движения
сегодня ты изумляешься невыносимой ловкости рук
завтра изменишь цирку и утренним новостям
через неделю будешь знать каждого в лицо
и только дурацкий инстинкт самосохранения
удержит от приветственного кивка
или рукопожатия
ты можешь проситься им в ученики
снимать скрытой камерой секретные движения
мысленно сравнивать их доходы со своими
но никогда не решишься крикнуть
«держи вора!»
или
«виват король!»
выбирая для своих прогулок
приостановочные лавочки и сверхоживлённые проспекты
наблюдая карманников как завидующий врач или лечащий своё дилетантство кустарь
ты всё больше становишься соучастником
больше соучастником чем сочувствующим
больше палачом чем жертвой –
разве что из тяги к экспериментам…
сидя на лавочке
кормя голубей
наблюдая за карманниками
ты каждый раз невольно становишься свидетелем краж душ тел сертификатов верности страховых полисов бесстрашия
или просто прав на половину жилплощади
сочащиеся мёдом губы
скальпели рук снимающие одежду как будто скальп
с всё той же невыносимой ловкостью
для того чтобы стать наблюдателем на этой ярмарке жадности
необязательно ходить по людным местам
или подавать милостыню птицам
попивая пивко на остановке
но только здесь
ты можешь воспользоваться тем как работают карманники
чтобы потом приглашать девушек на просмотр секретных фото
и ощущать себя безукоризненно чистым
выходя из душа в одном полотенце
Маргарита Ротко: Виват карманникам.