Елена Мокрушина: Вёсны.
С удовольствием представляю вам несколько миниатюр-зарисовок о природе. В этом мире тихо, светло и спокойно. Язык Елены Мокрушиной чист и точен, а наблюдательность, желание видеть мельчайшие изменениям в природе просто удивительны. «Внезапно ветер прекратился. Прекратился совершенно. И в неподвижном воздухе от подмоченных дождями снегов потянулся вверх невиданный весенний туман – снега поднимались к небу, росла и росла толщина облачного одеяла над миром». Не могу себе представить, чтобы это можно было описать по памяти. Но вряд ли Е. Мокрушина записывала свои наблюдения на ходу, прямо под открытым небом, на ветру, во влажную от тумана тетрадку.
Я никогда не любил март – по-моему, гнусный ревматоидно-артритный месяц, располагающий к депрессии, - но когда прочитал миниатюру «Март», захотелось, чтобы поскорее пришла весна. «А какие дни бывают в марте! Морозные по-зимнему и по-весеннему нежные. Холодная сдержанная свежесть и неуловимый, кружащий голову аромат пробуждающейся жизни. Каждый вдох расходится по телу восторгом». А миниатюру «Апрель» (впрочем, не только её одну) я бы назвал поэзией в прозе: «А наутро наступил апрель – мягкий солнечный свет сквозь дымку, просыхающие дороги и полная, совершенная неподвижность воздуха. Ни снега, ни травы; утренняя нега, полусон, последний миг уходящей ночи, когда тело ещё хочет любви».
Но Елена Мокрушина видит мир не только в мелочах. Иногда её проза поднимает нас над землёй, и мы почти из космоса можем видеть прекрасную картину торжества жизни: «Мало кому из земных существ сразу после тесной колыбели суждено увидеть мир на сотни километров вокруг – тёмные ельники, светлые луга, синеватую хвою сосен, жёлтые пятна полей, прихотливые извивы родной речки, прямую короткую Нарву, крутую дугу Луги, уходящий на север Волхов и далёкие, огромные и очень старые гнёзда людей: на западе, за широким мелким озером – Таллинн, на юге, у слияния двух рек – Псков, на востоке – древний Новгород, а на северо-востоке, у горизонта, самое новое и самое большое из гнёзд - Санкт-Петербург». Простите за длинную цитату – трудно удержаться…
Такую прозу не напишешь, если гуляешь только по Невскому, Тверской, Крещатику или Арбату. Для этого надо взять себя за шиворот и вытащить вон из мегаполиса – туда, где кожей или каким тридцать шестым чувством ощущаешь живительную силу тишины, неотвратимость перемен в атмосфере, надменное равнодушие природы к суетливым попыткам человека казаться самому себе значительным.
А теперь читайте, читайте, вдохните чистого воздуха.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Алексей Петров
|
Вёсны
2008Вёсны |Жабья любовь |Коршуны |Октябрьский дождь |Под фонарём
Вёсны
Жабья любовь
Первые дни мая. Тёплое, мягкое солнце, река, чуть шевельнувшиеся листочки на концах почек. Прошлогодняя трава в пойме – длинная и спутанная, смятая паводком. Уже совсем сухо, река в берегах, только вода в ручьях и канавах стоит гораздо выше, чем летом. И круглые сутки – что в полдень, что глубоким вечером – вдоль всей кромки речной воды, где берег полог и не обрывист, где есть влажный песочек – от всех прудиков, лужиц и просто сырых мест – слышно резкое, отрывистое, похожее на икание кваканье.
Это – жабы.
Любовь лягушек уже кончилась, облачка лягушачьей икры плавают во всех прогреваемых солнцем канавах.
Теперь время жаб. Страшно идти к реке – жабы сидят на каждом метре влажной тропинки. Тяжёлые бурые самки скачут, шлёпая животами; самцы, ставшие на краткий миг своего праздника лазорево-зелеными, так возбуждены, что раздуваются и прыгают на вытянутых лапах, стараясь испугать носок сапога или кончик палки. Эти существа, считающиеся нечистыми, безобразными, совершенно незаметные летом (сидят весь день, зарывшись в мягкую землю где-нибудь под кустом земляники – даже испугаешься, когда бурый бесформенный ком вдруг резко подскочит), - раз в год эти существа по всей земле вылезают из своих укрытий, чтобы проплыть, проскакать, проквакать: мы здесь! Нас много! Мы есть и всегда будем! Скрытно живущие – любят они открыто, не таясь, словно сам Бог разрешил им это.
Крошечный, в метр шириной, речной затончик, влажный песок. Жабы плавают под водой, кувыркаются, сталкиваются, обнимают друг друга короткими лапками, сплетаются по двое, по трое; одни вдруг уходят в тёмную глубину реки, другие возникают оттуда; их движения плавны и красивы, как в танце, бородавчатая кожа мягко мерцает. Могучая радость жизни струится в их холодных телах.
У самой воды, на песке, сидит огромная самка. Более мелкий самец лежит на ней, свесив лапки и закрыв глаза. Морда его выражает блаженство. Проходит полчаса – они неподвижны; наконец самка делает три мощных прыжка – самец, кажется, даже глаз не открыл – и вот они уже сидят в воде, выставив наружу только головы.
Слава Тебе, о Жизнь… Коршуны
Тонкий крик раздался с неба – там плавно, как два асинхронных маятника, сходилась и расходилась пара чуть изогнутых чёрточек. Крик зазвучал снова, потом ещё – чуть глуше: коршуны улетели за реку.
Когда этот высокий, длиной с телеграфное тире, почти птенцовый писк опять донёсся до земли – чёрточки стали меньше, и было их уже трое. Коршуны качались на волнах восходящего воздуха, как на гигантских качелях: вправо-влево, вправо-влево, каждый в своём ритме, поднимаясь всё выше, так что чёрточки почти стали точками.
Через полчаса тот же крик долетел с немыслимой высоты – качающиеся точки чуть виднелись, и было их – уже четыре! Коршуны шли вверх, всё больше напрягая следящие за ними глаза – и вот уже все четверо сорвались со взгляда, слились с небом…
Всё лето пара коршунов кружила над широкой речной поймой, изредка посылая друг другу тонкие телеграфные крики – и снизу были ясно видны их короткие клиновидные хвосты и длинные изогнутые крылья.
Должно быть, где-то неподалёку, на берегу одной из бесчисленных речных стариц, растёт дуб с широкой кроной, а на нём – большое, из прутьев сложенное гнездо. С самой весны, в четыре глаза высматривая добычу, кормили старые коршуны двух жадных крючконосых птенцов, и наконец в солнечный полдень, когда от земли, прямо вверх, идёт ровный тёплый ветер – выманили их, уже оперившихся, из гнезда, поставили на крыло – и молодые коршуны, ошалевшие от радостной огромности мира, поднялись туда, где только мог ещё держать их разредившийся воздух, а родители поднимались следом, боясь выпустить детей из виду – а может, и заразившись их радостью.
Мало кому из земных существ сразу после тесной колыбели суждено увидеть мир на сотни километров вокруг – тёмные ельники, светлые луга, синеватую хвою сосен, жёлтые пятна полей, прихотливые извивы родной речки, прямую короткую Нарву, крутую дугу Луги, уходящий на север Волхов и далёкие, огромные и очень старые гнёзда людей: на западе, за широким мелким озером – Таллинн, на юге, у слияния двух рек – Псков, на востоке – древний Новгород, а на северо-востоке, у горизонта, самое новое и самое большое из гнёзд - Санкт-Петербург.
И совсем не важно, что коршуны никогда этих имён не узнают… Октябрьский дождь
Вторую неделю погода не менялась – и днём и ночью плюс десять, слабенький дождик сменяется остывающим октябрьским солнцем.
Дождь начался в полдень незаметно, с мелких и редких капелек, но с каждым часом тихо, равномерно усиливался, а к ночи стал мощным ливнем; уже не капли, а струи воды отвесно били в землю при полном безветрии.
За ночь облачная вода пролилась вся, без остатка, небо очистилось, земля остыла. Рассвет был ясным и хрустящим. А после – точно печь затопили в пустом соседнем доме: небесная вода, ночью схваченная морозом и освобождённая теперь солнцем, радостно рванулась вверх с восточного ската крыши. И вот уже словно тлеющий огонь охватил крыши, заборы, стволы деревьев – это вчерашние тучи, погостив чуть-чуть на земле, торопятся обратно в небо.
А потом раздался тихий шорох. Дождевые капли, висящие на деревьях, на каждой из бесчисленных сосновых иголок, ночью застыли. Прозрачные, они не брали тепло у лучей и, не успев растаять, отрывались от чёрных нагревающихся веточек. В неподвижном воздухе с деревьев летели крошечные сверкающие градинки, подпрыгивали на жёстких опавших листьях, и звук их падения совсем не походил на привычное шлёпанье капель. Под фонарём
Какая тёплая осень! Начало ноября, а почки сирени и смородины подросли, напряглись в своей вечной надежде – вдруг на этот раз зимы не будет?
Но небо уже стихло – гуси пролетели.
Почти месяц, как пошли первые стаи – сперва небольшие, по две-три в день, и всегда на закате – отдохнуть на вечернем озере. А две недели назад приглушённые высотой, переливающиеся гусиные крики катились волнами, возникая на северо-востоке, за рекой, и стихая на юго-западе. На гребнях этих волн стаи высоко пролетали в зените – большие, в сотни птиц, неправильные клинья, неровные вереницы, иногда, кучкой - отбившиеся, уставшие группы. Пару раз мелькнули небольшие, низко летящие стаи лебедей – огромные белоснежные птицы светились под низким солнцем.
Гусиный прибой перекликался весь день, не стихая и звёздной ночью – невидимый в темноте, обозначенный лишь голосами. Древний воздушный коридор – цепь озёр аж до Ледовитого Океана…. Когда-то предки этих птиц каждую весну улетали всё дальше на север, вслед за отступающим ледником. И теперь им надо успеть, пока вода не застыла.
Обычно гуси точно знают время – за последними стаями идёт холод. Но самые запоздалые странники уже давно достигли и покинули озеро - а неподвижный воздух даже ясной ночью прогрет до десяти градусов. Гусей уже не слышно, только синички, попискивая, крутятся на соснах, да две белочки – одна светлая, другая тёмная - ещё с летними, рыжими хвостами, не обращая внимания на людей, быстрыми ручейками перетекают по крышам и облетающим яблоням.
Вечер тёмен, как ночь. Луны ещё нет, светят лишь звёзды – и фонари вдоль единственной улицы нашего маленького садоводства. Фонари экономно тусклы, так что звёзды кажутся ярче. Дома темны – люди почти все уже в городе.
Улица изгибается, плавно спускаясь. За оградой – край речной поймы, где лес переходит в заболоченные кусты. Единственная сухая тропинка ведёт к пляжу. Но что там сейчас делать? Да и не пройдёшь без фонарика, который тёмной стеной отделит тебя от звёзд и леса.
Хорошо хоть комаров нет. В этом году вопреки всем законам эти твари тучами летали весь октябрь – мелкие до неощутимости на коже и полной беззвучности, ибо человеческое ухо не слышит их запредельно высокого писка. Но кусались не хуже крупных.
Насекомые – они тоже верят, что зимы не будет. Гусеницы продолжают грызть остатки капусты. Мелкие мушки сидят на листьях, греются под остывшим солнцем. И даже бабочки иногда летают. Вот и сейчас – громадный мотылёк порхает, кружится под единственным ярким фонарём у средних ворот.
Его сероватые крылья по-стрекозиному прозрачны. Он не тычется глупо в стекло фонаря, а качается где-то на половине его высоты, описывая длинные, вытянутые восьмёрки – точно до краёв освещённого круга. Просвеченный фонарем, снизу он бел и весь странно-прозрачен - кажется, что насквозь просвечивает даже крохотное мохнатое тельце. Спереди видны два округлых вытянутых выроста – ещё более прозрачных, чем крылья…
Стоп, стоп! Мотылёк?! Размах крыльев – сантиметров тридцать. Такие бабочки могут летать над Амазонкой, а не у нас и тем более не в ноябре…. Да это…
Серые тени, в белую ночь мелькающие над лугом и лесными полянами. Крошечные тела, висящие на песчаных стенках Саблинских пещер – трогать их нельзя: погибнут, если проснутся до весны. И это неземное существо. Сколько обличий у тебя, летучая мышка?
Тебе не нужен свет – ты живёшь в мире звуков. Ты прячешься от него в пещерах, в дуплах, в ночной темноте. Но сюда, под фонарь, слетелась вся твоя добыча – последние осенние насекомые. И здесь, под ярким светом, ты стала летучим кусочком сгущённого воздуха. Королём эльфов, что взял замуж Дюймовочку. Душой, вылетевшей – на часок, размять крылышки – пока хозяин летает во сне….
Глаз не оторвать от твоего полёта. В нём нет ни неровного бабочкиного порхания, ни угловатой стрекозиной быстроты, ни трепыхания мелких птичек. Нет и мощной стремительности стрижей и ласточек. Воздух сам несёт тебя, как волны, и ты летишь качающимся осенним листом – только быстрее, шире и не вниз…. А как велики твои крылья по сравнению с телом! Когда ты, засыпая, сложишь их, подогнёшь к груди свою треугольную зубастую мордочку и свернёшь уши, ты станешь едва ли не меньше обычной мышки…. Дай тебе Бог пережить зиму!
Я приходила под фонарь ещё два вечера. Но мышка больше не прилетела.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Елена Мокрушина: Вёсны. Прозаические миниатюры.
Такую прозу не напишешь, если гуляешь только по Невскому, Крещатику или Арбату. Для этого надо взять себя за шиворот и вытащить вон из мегаполиса...
25.12.08 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php(200): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|