Без подтекста
Ты знаешь, а у нас сегодня дождь.
Обычный дождь – без смысла, без подтекста,
И вечер с неожиданным кокетством
Себе на плащ прикалывает брошь –
Давным-давно полученный в наследство
Латунный диск обломанной луны.
Мои слова, увы, обречены
Впадать в маразм, в патетику и в детство,
И, стало быть, нам не нужны слова –
Сухой гербарий слез и междометий.
А ты опять ложишься на рассвете,
Когда будильник мне кричит: «Вставай!»
И, причащаясь первой сигарете,
Я буду думать… нет, не о тебе –
О смысле жизни, о хромой судьбе –
И чувствовать: ты за меня в ответе.
Хлебнуть чернил и плакать от тоски
Хлебнуть чернил – и плакать от тоски,
И угольком водить по горизонту,
Дразнить гусей, не брать с собою зонтик,
И жить не здесь, не так, не по-людски.
Чесать за ушком серого кота –
Пускай он вымурлыкивает блюзы;
Гонять чаи с крупинками иллюзий
И верить в то, что смерть не навсегда.
У зеркала, под веки спрятав страх,
Тренировать чеширскую улыбку,
Купить на рынке золотую рыбку –
И с ней поговорить о пустяках.
Да просто – быть! На плоскости одной,
На том конце замедленного жеста,
Но знать – всегда – что есть на свете место,
Где дышишь ты в созвучии со мной.
Элоиза - Абеляру
Не понимаю, Господи, как же так?
На полпути к бумаге горят слова
Писем и песен. Сердце со мной не в такт,
Губы спеклись в желании целовать
Пальцы, запястья, пламя твоей свечи,
Воздух холодной кельи (зима, Бретань).
Не отвечаешь, милый? Ну что ж, молчи,
Глупо тревожить призраки старых ран.
Стены темницы круто уходят ввысь,
Крылья надежно втоптаны в грязный лед.
Нет, про любовь ни слова, mon cher, не злись,
Ты за двоих на смерть осудил ее.
Мутный осадок счастья на дне души
Тысячу раз процежен, да все не впрок.
Я разучилась плакать, дышать и жить…
Слышишь? Молюсь во Имя твое, мой Бог.
Абонент временно не...
А за окном сегодня понедельник, тринадцатое, осень, год все тот же, и хлеба нет, и кот наплакал - денег, и голубь на балконе корчит рожи с апломбом утонченного гурмана над крошками позавчерашней булки. Нам к завтраку под соусом тумана предложены дворы и переулки, желток вкрутую сваренного солнца, холодный кофе в чашечке фонтанной. Моя тоска заливисто смеется мобильником из впадины кармана: да что случилось? Ничего, ей-богу, сезонное, должно быть. Не волнуйся. Мне надоело скользкую тревогу, как бусину, гонять по нитке пульса, в такт паузам выстукивать морзянку, глотая слов отвергнутых обрезки – подпорченную временем приманку на незаметной, но привычной леске… Забудь. Со мной всегда и все в порядке. Слепая рыба в озере пещерном, я не гожусь в лососи и стерлядки – служить столу парадным украшеньем, а что крючок в губе и кровоточит – от этого, поверь, не умирают. Послушай, я замерзла, между прочим, забыла шарф – наверное, в трамвае, и хочется глинтвейна под гитару, и поцелуя – с привкусом надежды… Не сможешь? Что ж, арриведерчи, caro. Нет, не сержусь. Звони. Мой номер прежний.
Хор одиночеств
…А по стыкам минут все гремят и гремят поезда
От бессонниц, разлук и фантомного запаха моря,
Рассекая июль сумасшествием: «Liebe, когда?»,
Как попало сшивая обратно: «Не знаю. Не скоро».
А по венам – ментоловый яд забродивших ночей,
Про тебя, для тебя, о тебе ненаписанных строчек.
Принимаю парад неизменных моих палачей:
Расстояний и порванных фото, заклеенных скотчем.
Это нежность и боль перелиты в высокий стакан,
Это взгляд вполкасанья – безжалостный скальпель под кожу,
Это ангел-хранитель привычным неверием пьян,
Это хор одиночеств уже без меня невозможен.
Я на палец – витками – дороги железную нить
Намотаю бездумно до буквы твоей наудачу.
Мне уже предлагали – ты знаешь? – тебя не любить.
Это было, ей-богу, смешно. Почему же я плачу?
Неотправленное
Облетаю дурной сиренью, обнажая свое нутро.
Зарифмованной стихо-хренью заполняется монитор,
А июль разрывает строчки, превращая слова в труху,
И глумливо, подлец, хохочет, намекая мне, кто здесь ху.
Сигаретные трупы в блюдце. Пять утра. Ни в одном глазу.
Вот бы рядом с тобой проснуться – и с разбегу нырнуть в лазурь
Через форточку, прямо в счастье, до сырых атмосферных плит …
Рассыпается жизнь на части, ну-ка, где тут у нас «Delete»?
Outlook проскрипит: «Отправить?» Я отвечу ему: «Не смей!»
Кофеин, говорят, отрава – с молоком-то оно вкусней,
С молоком-то оно приятней – и сытней, и не так горчит.
Скатерть неба в белесых пятнах (надо с Ванишем замочить),
А по краю такая просинь, как со старых китайских ваз.
Это август посадку просит вот уж в двадцать-который раз,
Это душный вишневый запах прижимает меня к земле,
Чтобы город на мягких лапах не сумел проворонить след
Хаотичных моих метаний, бестолковой моей тоски.
Роза черная в белой ванне растрепалась на лепестки,
В подреберье упрямый дятел отбивает корявый ритм.
Пять утра. На сегодня хватит. Может, завтра поговорим?
Бумажный самолетик
Слышишь, черт побери? Я хочу тебе сниться,
Прикасаться сухими губами к запястью,
Пить с ладони туман с ароматом корицы,
От дрожания век рассыпаться на части.
Извини за письмо, это я ненарочно.
Перепутали пальцы и время, и место,
Собирая бессонницы в смутный подстрочник
К неизвестно зачем зарифмованным текстам.
Те, кто лечит мне душу, по-своему правы,
Но - причем здесь любовь? И звучит-то нелепо.
Это просто... не знаю - как выпить отравы,
Проводив брудершафтом сгоревшее лето.
Ночь - подкрашенный шарик пустого плацебо,
И коньяк не спасает от странной болезни.
Самолетик бумажный в эмалевом небе
Прочь уносит мои нерожденные песни
О тебе.
Весенний призыв
Поезда, поезда – от весны, через март напрямик,
От мимозных прыщей и убитых тюльпаньих бутонов.
Мне прислали повестку, что нынче и я призывник
В бесконечных рядах безответно и глупо влюбленных.
Я давлюсь забродившим коктейлем из прелых ветров.
Наркотический бред, аневризма любовной аорты
Выгоняет на крышу меня и бродячих котов –
Закипевшую лунную смесь разливать по ретортам.
На любовь – не сезон, на любовь – пара строчек и март
В ноздреватых перинах вчерашнего рыхлого снега.
Ты так искренне веришь, что каждый весною крылат,
И взлетаешь с асфальта легко и почти без разбега.
Ну а мне, как всегда – тротуар в перекошенный рот,
Отражение в треснувшей луже смеется беспечно.
Я письмо напишу, но оно до тебя не дойдет –
Адресат переехал. Должно быть, в ближайший скворечник.
Без причин
Мне грустно, бес. Мне грустно без причин. И тает мир мороженым на блюдце, как сумма очень малых величин… а мне зачем-то хочется вернуться. Вернуться в ночь, вернуться во вчера, в слепое неоправданное лето, и греть глинтвейном наши вечера, и путаться в ладонях и монетах, которые ты вытряхнул, смеясь, из всех своих бесчисленных карманов, а мы на них рассматривали вязь и разбирали реверсы по странам.
Мне грустно, бес. Посмейся надо мной за глупую беспочвенную веру в отсутствие кинжала за спиной и в то, что мир теперь не черно-белый, и будет чайник фыркать по утрам, и кофе в банке на двоих не хватит, а, значит, чашку пьем напополам, и ты такой смешной в моем халате, напяленном спросонья впопыхах. Кусочек масла плавится на тосте, как солнца луч на брошенных стихах, и до щеки дотронуться так просто...
Мне грустно, бес. Тебе пора идти. Не прячь лицо, не прячь – ведь ты не плачешь? Я знаю, нам с тобой не по пути, и рухнет мир, случись оно иначе – расписаны для нас календари чужими равнодушными руками... Глаза в глаза... не надо, не смотри, когда шепнешь: лети, мой ангел. Amen.
Светлана Ширанкова: Эпистолы.