Город семи ворот
Пять или шесть утра. Сизый туман. Рассвет.
Город укутан в плащ в пятнах губной помады.
В горло мне вбили кляп горечи сигарет,
Руки стянув кольцом бешеной автострады.
Я уходил сто раз, я возвращался в дождь,
Я продавал себя, чтоб заплатить по счету,
Только растут долги... Знать бы, чего ты ждешь
Флюгером на ветру жизненных поворотов.
Спой им, душа моя. Я не умею петь.
Вечности медяки глухо бренчат в карманах.
Шел я на зиккурат, чтобы увидеть смерть,
А повстречался шут, плачущий – видно, спьяну.
Я бы купил билет в город семи ворот,
Где золотой грифон – времени сторож строгий.
Там до пяти утра флейта твоя поет
И на большом лугу пляшут единороги.
Черное серебро – мелкая пыль дорог,
Где я прошел не раз в поисках нужной цели.
Пять или шесть утра. Город совсем продрог.
Спела, душа моя? Что ж, тогда – полетели?
Этот город
Ты не знаешь, но этот город безумно стар –
Все холмы, на которых стоял он, сошли на нет.
Он успел позабыть свой язык и молчать устал,
Здесь часы отстают на четыреста тысяч лет.
Ты не видишь, но этот город давно ослеп,
Хоть таращит оконные бельма тебе в лицо.
Он на ощупь обрубками улиц найдет твой след,
Загоняя в ловушку отживших свое дворцов.
Ты же чувствуешь – этот город пронзает дрожь,
Он бессмысленно жаден до эха твоих шагов.
Как и я, он боится, что ты навсегда уйдёшь
В пантеон не сходящих на землю чужих богов.
Что останется – строчки стёртых до дыр молитв
И века по маршруту: святилище – дом – кабак?
Этот город, конечно, дождется, он терпелив.
Ты прости меня, liebe, но я не умею – так.
Боже, храни карнавал!
Венеция. Холодно. Боже, храни карнавал!
Февраль зазывалой на ярмарке маски развесил.
Веселье оплачено – смейтесь! Но город мне тесен,
Он ждал не меня – и зимы он, похоже, не ждал.
Я пью его воду – в ней грязная пена толпы,
Объедками брошенных мыслей забиты каналы.
Вдыхаю зависшую в воздухе взвесь карнавала
И роли немого статиста прошу у судьбы.
Глотатели шпаг и факиры сродни голубям,
Им площадь Сан Марко – тарелка для манны небесной,
Пажи у подола своей престарелой невесты
Добавят на щёки румяна и блёстки к теням.
С открытым лицом, неприличен, у всех на виду,
От горя взахлёб хохочу на перилах Риальто,
Хромым акробатом душа крутит фляги и сальто…
Я жду не тебя. А себя и подавно не жду.
Пла де ла Сеу. Вид справа.
Видишь каменные чаши, где вином пьяны фонтаны –
В них купают тротуары запылённые ладони.
В туго стянутом корсете площадь – чопорная дама –
Голубей и рыжих кошек уходящим летом кормит.
Равнодушно глядя в лица оживающих мистерий,
Драпирует солнце складки на готическом соборе.
Подойди – и горстку счастья хриплый колокол отмерит.
Не хватило надышаться? Это осень… слишком скоро.
Гнезда химер
Утренний вальс
Утренний вальс на паркете привычных квартир.
Раз-два-три, раз-два-три, ванная, кофе, помада.
Сны косяком улетают в заоблачный мир,
Нам оставляя угар надоевшего ада.
Утро давно не синоним начала начал –
Спину держи, не сбивайся с привычного ритма.
Тканью обтянем бескрылую плоскость плеча
И – покорять бастионы трамваев набитых.
Утренний город противен, как утренний секс
В суетной спешке, под злые звонки и клаксоны.
Цепью к лодыжке прикован немыслимый вес –
Боги ночные, верните мою невесомость!
Снова и снова, по капле цедя вечера,
Что-то пытаюсь писать на обрывочке куцем.
Я у тебя на груди засыпала вчера…
Может быть, утро сегодня забудет проснуться?
Городской кардиографик
Городом, городом, спазмами, клочьями,
через сплошную – и к чёрту обочины,
воют клаксоны анафему улицам,
боги асфальта насмешливо щурятся,
чёрные, чёрные – стены исчерчены –
линии смерти свиваются смерчами,
пляшут фракталами, кардиографиком,
прямо по горлу верёвочным шарфиком,
холодно, холодно, пальцы неловкие,
мысли – не смыслами, а заголовками,
не успеваю – к тебе или выспаться?
Взгляд твой заряжен единственным выстрелом,
выше прицел – наугад или кнопками?
Наше «сегодня» у жизни за скобками,
время отныне и присно по-местному,
и ненавистное «если бы… если бы…»
Чет и нечет
Брось монетку – чёт и нечет,
Вечер падает на плечи,
Город трубами калечит
Чуть живые феврали.
Несгораемые свечи,
Неразменные рубли.
Было... что с тобою было?
Что – забыто, что – остыло,
Вполнакала диск унылый
Греет неба простыню.
Гастарбайтеры-Ахиллы
Рушат Трою на корню.
Чёт и нечет, чёрт и нечерт,
Алгоритм до боли вечен,
Осциллографом прочерчен
По судьбе сердечный ритм:
Жив – убит, здоров – увечен,
Невменяем – нелюбим.
Ты один – хоть чёт, хоть нечет.
Выбор: чай или покрепче,
А внутри надежда шепчет,
Обещает крылья дать.
Выпей водки – будет легче
Эту стерву убивать.
Чёт и нечет, нож и пуля,
Сорок в марте, снег в июле,
Вероятностная буря,
Прогностическая блажь.
Молча, спину не сутуля,
На шестнадцатый этаж.
Крылья - антураж...
Глядя в никуда
Не летают сегодня мои самолёты,
Потому что затянуто тучами небо.
Я закрою притихшие аэропорты,
Все равно в них ни разу никто ещё не был.
Я так долго бежала по взлётной полоске –
Не хватило под крыльями силы подъёмной.
Этот мир, как экран телевизора, плоский, –
И меня хочет сделать фигуркой картонной.
Я поддамся ему и забуду о звёздах,
Ведь поверхность двумерная их не приемлет.
Буду рано вставать и ложиться непоздно,
И вливаться в толпу, чтоб спускаться под землю.
Время оловом серым застыло в глазницах,
Третью ось геометрии вырвало с корнем...
Мне бы небо моё увидать сквозь ресницы,
Только как это сделать, я больше не помню.
Город мертвых
Этот город не вытравить ветром из жил –
Не помогут ни сера, ни огненный град.
Он вцепился корнями в изнанку души,
Замыкая пентаклем кольцо автострад.
Он уродливо щерится пастью трущоб
И гнилым безразличием дышит в лицо.
Не кривись – неужели не понял ещё? –
Это здесь ты хоронишь своих мертвецов.
Зацветает в каналах забытая боль,
Вечер пачкает памятью строгий мундир…
Ты однажды устанешь сражаться с собой
И подаришь мне ключ от одной из квартир,
Хорошо бы в мансарде. Матрас на полу,
В незакрытые окна – настойчивый дождь.
Как прекрасен твой город в начале разлук!
Ты уходишь? Прощай…
Ну, чего же ты ждёшь?
Лунная трасса
Собирайся, уходим. Как раз подходящий момент
Для того, кто не хочет прощаться и врать, что вернётся –
Там на лунную трассу пролили горчащий абсент
И теперь поджигают лучом отсыревшего солнца.
Допивай свой ликёр из бессонниц, страстей, полумер,
Оставляй за спиной и врагов, и любимых, и судей.
Нас крылатый таможенник выпустит в ночь, за барьер,
Где стирают беспошлинно линии жизней и судеб.
На ладонь положу двадцать семь недоверчивых лун,
Двадцать семь расстояний до неба, до чуда, до смерти,
Постою у дверей, докурю, прислонившись к стеклу –
И курьеру отдам нашу память в измятом конверте.
Это дьявольски больно – свобода от старых имён,
Забытьё иероглифы шрамов рисует на теле.
Мне талоны на счастье сегодня принес почтальон
И бессрочную визу до вечности. Что ж, полетели?
Светлана Ширанкова: Городской кардиографик.