Белое
вьется сойка под крышей моей, видно хочет построить гнездо
из веревок непрочных дождей, рыжей ткани твоих волос
слишком много ромашек вокруг, слишком платье твое бело
в глубине вкуса вишневых губ есть закрытая дверь в бытие
доставая из пустого кармана скорей эту пригоршню тихих часов
свежим ветром горечь ее запей, мы на вате густой облаков
занимались любовью пока облетал город тополя пухом, твоим звуком шагов
пусть нахлынут виденья и от них захлебнусь – ничего я просить не хочу
Ярмарка
пусть тетрадной бумаги кораблик плывет, обгоняя умело расколотый лед
а бегущий по лужам маленький бог пусть босыми ногами волну создает
и слизнув нектар радости жадно с руки, ввысь летят роем пчел золотые шары
горожане, бросайте занятья свои, и быстрее на площадь – тут чудо-шатры
карамель привезли нам из Сладкой Страны, а факиры как булки глотают ножи
акробаты гуляют по нитям, а я… потерял в мишуре и мерцанье себя
с карусели куда скачет конь голубой, он уносит назад, по тропинке кривой
у обрыва в прошедшем теряется след, я и здесь не найду и на дне меня нет
у прозрачной девчонки в шляпке смешной я улыбок куплю спичечный коробок
попадаю в сову из рогатки и вот, мне лоточник подарок за меткость дает
но волшебные брать не стану очки – мир в них можно увидеть каким хочешь, любым…
Не знаю
пускай влетят ветра в раскрытое окно и сбросят со стола печальную тетрадь
где пять карандашей, сиреневый мелок твой взгляд глубоких глаз хотели рисовать
и полетят в лицо осколки скучных снов, кленовые листы, забытые мечты
и станет вдруг темно, и воздух загудит протяжно, тяжело, как сотня поездов
под толстой коркой дня движение и стон, густая чернота, фантазий чернозем
выдумывая мир, мы прорастаем в нем и тянемся наверх под световым дождем
про эту тайну тайн мне пели голоса… но как прекрасна жизнь, как искренне чиста
прозрачная река, лишь дотянись до дна… но грустно мне опять, не знаю, почему.
Минута весны
дождь течет из под век, посмотри, посмотри, на ладонях твоих распустились цветы
хоть в душе раз в году наступает весна, успевают растаять печали снега
к солнцу ясному тянутся жадно ростки – то, что ты потерял, обронил, позабыл
раз светло, торопись, торопись описать стрекозу из соломы, смятенье куста,
улетевшую ленту, живую тетрадь, акварельное сердце, любимой уста,
что же это, не можешь ни слова сказать? - в горле твердым комком стоит тишина.
– и не страшно исчезнуть, не в первой умирать, только б музыку ту мне услышать опять
если знать невозможно, нельзя угадать, только видеть и слышать, читать и внимать.
вверх по лестнице букв, вдаль по нотной тропе, уведи в мир иной, пронеси в темноте
между смерти клыками, сладким сном бытия, не молчи Эйнерлин, пой, меняя меня.
колыбельная
***
мне ромашка соврала про чувства твои,
может, просто не знала той снежной любви,
той, где двое идут через сон о зиме,
незнакомую руку сжимая в руке
как сокровища спрятались розы в сугроб,
в окна рек мы стучались – закрыт летний дом,
заколочены ставни, на дуплах замки,
я согрею тебя, лишь чуть-чуть потерпи –
скучный яд белых пчел в сердце тает легко,
и горячее льется с небес молоко…
сентябрь
воздушные змеи рвутся из рук и гибнут на ветках,
мучительно долго ладони плывут к щекам твоим бледным,
на тонкие плечи относит их бурным волос водопадом,
и сыплются моросью мелкой из глаз твоих холода ягоды
застыли озера зеркал, расчистилось небо как блюдце,
но я ничего не сказал, и ты в нем стоишь отвернувшись,
качаются солнце, луна – блестящие в ушках сережки,
а ветер уносит тебя и гасит фонарь на дорожке
Феи
Леонид Чистов: не знаю.