фома
когда амур навел на меня свой лук,
и летела стрела, опереньем тугим звеня,
нет, закричал фома, и как лучший друг,
встал и закрыл меня.
и нас с фомою пронзило одною стрелой,
одною стрелой, предназначенной мне одной.
ты будешь любить и не верить чужим делам,
поступкам, словам, а верить своей любви,
но когда я умру, то наша с тобой стрела,
сможет тебя убить.
так говорил фома, который верил в меня,
не пил вина, еще не стриг бороды.
солнце роняло тени, блестел медяк,
и не было в мире беды.
а потом он умер на моих бессильных руках,
и я видела, как он шел, не глядя назад.
девочка, хватит плакать, зудел лука,
и тетива дрожала в его глазах.
хватишься сердца - а его уже год, как нет,
и в груди стрела, и профиль фомы в окне.
книго-ноша. часть вторая
как ни брехал сивый мерин: god отмерян,
время разбилось, песок растёкся.
тело мое переломанное поднимает каренин.
что же ты сделала, ёксель-моксель.
и слёзы его летят на мое лицо,
и стучат, как далёкие лошади, цок да цок.
машинист разминает картуз: барин, она того-с,
плачет каренин, ревьмя ревёт паровоз.
слышу спросонья первый его вопрос:
ты соскучилась?
"холодок" во рту истекает, втекает в грудь,
потому что кончается год, истончается календарь.
я целую тебя наотмашь, принимаю в игру,
за тебя на излете отбив тепловой удар.
ты отводишь ракетку, и волосы лезут в глаза,
ты такой беззащитный, я на фоне твоем гюрза.
разбиваю часы: я для них отмерила год,
почему ничего не видно и поезд ревет?
и зачем надо мною рыдает смешной господин?
господи, дай мне сил. и уйди, уйди.
ко времени
время шагало от М.вокзала до Л.вокзала,
и где-то у бологого его не стало,
видимо, шло без карты и сбилось с пути,
мне его не найти.
а раньше брало меня на руки и начинало баюкать,
я твоя ночь бессонная, я бессмертная юкка,
утром забудешься мороком, встанешь стальной.
и накрывало меня тыльной своей стороной.
время текло сквозь пальцы и было под боком,
я обращалась ко времени чаще, чем к богу,
время снимало трубку, шептало: жалей меня,
я заболело болезнью такой: безвременье
время шагало от Л.вокзала до М.вокзала,
времени времени не хватало: оно болело.
сильно болело, но не ходило к врачу,
говорило: убей меня лучше, я не хочу
время во мне сохранилось большим и чутким,
все его гайки, песчинки, лучи, минутки.
где-то под бологим задержали поезд,
можно ложиться спать, не беспокоясь.
карандаши
ты же у нас художник, вот и пиши, как замерзал я на трассе, спеша в твой мир.
в сумке лежали волшебные карандаши, грифель которых вымарывали в крови.
мокрые камни на пляже под утришом: ни одного живого, я сам искал.
запечатлей все это карандашом прежде, чем за тобой поспешит тоска,
сердце сожмет и выжмет сухой песок, пару ракушек и письма мои про нас,
в каждом из них я был с тобой невесом, ибо любовь - это инертный газ.
глядя на шарик пронзительно-голубой, я не заметил, что руки твои черны:
ты рисовала небо над головой карандашами, твердыми, как гранит.
я ни за что не виню, ни о чем не прошу, млеет за пазухой эгоистичный билет.
пальцы дрожат и тянутся к карандашу,
я оставляю карандаши тебе.
войнушка
снег после войны
lyalyabye (исковерк.англ. "колыбельная")
деду морозу
угольный набросок
трудотерапия
я клею обои, чтоб думать о том, как идут
процессы вживления клея в бетонные плиты.
и мне хорошо, потому что физический труд
дает мне возможность забыть, что ничто не забыто.
я слишком проста, чтобы вслух говорить о тебе,
мне горек любой шоколад, попадающий в глотку.
сидели как гайки на плотнопритертой резьбе,
но вот оказалось, не плотно.
я клею обои, вся в горьком, как слезы, клею,
и голые стены стоят, как побитые дети.
так странно: я больше ни капли тебя не люблю,
а ты не заметил.
память
Любовь Лебедева: цикл "Les memoires".