вера трофимова: Новеллы о вещах.
«На небесах кипела работа. Одни ангелы скрипели перьями по бумаге, другие летали взад и вперед, прижимая к груди толстые папки с надписью «Дело»… А третьи, отлетев в сторонку, подальше от глаз начальства, хихикали над анекдотами, которые нашептывали им присланные за грешниками бесенята». И всё-таки это о делах земных: то ли рассказы, то ли сказки, то ли жанр, изобретенный когда-то «Литературной газетой» - «ироническая проза».
Я почему-то слишком долго подступался к этому сборнику (за что прошу прощения у автора): пугал объём текста. Жизнь какая-то суматошная (думал я), когда там вчитываться? Надеюсь, читателя не испугают 50 страниц занимательной прозы, написанной в лёгком прозрачном стиле. Вера Трофимова – хорошая рассказчица, и читатель быстро увлечется и будет то и дело задавать себе вопрос «А что же дальше? Как герой выпутается из этого положения?»
«Но не для снисходительных и благоразумных эта наша история, о нет! Она для женщин. И для тех немногих отважных мужчин, которые не побоятся взглянуть на мир женскими глазами», - предупредила В. Трофимова. Хотя нередко написано с учетом именно мужской психологии: «Он вспомнил, как хохотала владелица чулка, когда он стягивал его с толстой белой ноги… В то время как другая нога этой самой владелицы… Й-эх-х, черт меня р-раздери!», «Муж вернулся через неделю, грязный, небритый, скандально пахнущий женским потом и дешевыми, резкими духами» и пр. Я это к тому, что никому скучать во время чтения не придется. Все жанры хороши, кроме скучного, а потому запомним это имя: Вера Трофимова.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Алексей Петров
|
Новеллы о вещах
2010Цепочка из меди |Камея канцлера |Пуговица |Зеркало (послесловие к "Пуговице")
Цепочка из меди
Ах, я вижу, вижу вашу снисходительную усмешку, читатель! Слышу слова, сказанные солидным, взрослым человеком:
- Ну-у-у… Мило. Но ведь так не быва…
Ни слова больше! Я знаю, я все знаю сама. Но не для снисходительных и благоразумных эта наша история, о нет! Она для женщин. И для тех немногих отважных мужчин, которые не побоятся взглянуть на мир женскими глазами. Так будьте же одним из них, дорогой читатель!
Утро
- 1 -
Имение барона Кудрэ-Ламона, виконта Боннивэ, старшего сына в роду, почтенного семьянина.
Лето.
Четыре часа утра.
- О гос-с-споди, опять…
Молоденькая служанка со стоном натянула одеяло на голову. Конюх Пьер, едва уместившийся на ее девичьей кровати, с хрустом зевнул и пробормотал сквозь сон:
- Черти бы их обоих задрали… Поспать не дают…
- Бу! Бу-бу-бу… Бу! (Голос барона.)
- Та! Та-та-та, тра-та-та-та! (Голос баронессы.)
- Бу! Бу-бу!
- Тра-та-та! Да, да! И не смейте приставать ко мне после ваших… тра-па-па-па! Ступайте к своим тра-та-та!
- Бу-бу-бу! Открой сейчас же, Беатрис, слышишь?!
- И не подумаю! Ступайте, откуда пришли, и не пытайтесь заразить меня неаполитанской болезнью, милостивый государь!
- Слышь? – Пьер толкнул в бок свою любезную. - Вот комедь, ей-богу, комедь!
Служанка прыснула в подушку. Оба с удовольствием прислушались к тому, как барон Кудрэ-Ламон, виконт Боннивэ, старший сын в роду, пытается взломать дверь в спальню баронессы.
Спать уже расхотелось, и служаночка, чувствуя презрительную жалость к хозяйке, поцеловала своего Пьера. И правда, чего уж хуже: быть покинутой женой!
- Смотри, не загуляй на стороне, - нежно промурлыкала она в ухо своему дружку. - Узнаю, глаза выцарапаю.
- Ах ты моя кошечка…
Оба были закаленной прислугой и привыкли к бурям в этом доме. Не обращая больше внимания на хозяйскую перебранку, они занялись делом, важнейшим на этой грешной земле.
- 2 -
Хозяйка дома, Беатрис Кудрэ-Ламон, законная половина барона де Кудрэ-Ламон, виконта Боннивэ, в то утро так и не допустила супруга в их общую спальню. По ту сторону двери было возмущение и был натиск, но… «Вотще!», как писали в старину поэты. Мстительно улыбаясь сквозь злые слезы, она слушала, как бушует за дверью муж.
В конце концов утомленный барон заявил:
- Сударыня! Отказываясь выполнять свои супружеские обязанности, вы наносите мне тягчайшее оскорбление.
«Эк я завернул!» – подумал он не без удовольствия.
И правда: не всякий может связать такую длинную фразу в пятом часу утра, да еще после… гм… н-да!
Что это у меня в кармане?
Тут барон извлек из кармана красный дамский чулок с дыркой на большом пальце. Он вспомнил, как хохотала владелица чулка, когда он стягивал его с толстой белой ноги… В то время как другая нога этой самой владелицы… Й-эх-х, черт меня р-раздери! И вообще, девки мамаши Изабо куда сговорчивей, чем эта курица, его законная жена. Он уже больше года с ней не спал, а тут вдруг что-то нашло. Радовалась бы, что муж о ней вспомнил! Так нет же! Он с размаху злобно пнул массивную дверь носком сапога.
Ай-яй-я-я-ай!!! Это оказалось очень больно.
Барон зашипел, точно масло на сковородке, и запрыгал на одной ноге, проклиная дверь, жену и узы брака в целом. И в таких выражениях, что даже конюх Пьер смущенно хмыкнул, не прерывая, впрочем, своего приятного занятия.
Закончил же барон знаменательными словами:
- Ну и черт с тобой! Не очень-то и хотелось! Да кто на тебя польстится, ханжа, ведьма, лошадь старая! Я с тобой вообще скоро разведусь!
И уже спускаясь по лестнице, он с горечью подумал о том, что его последняя угроза невыполнима. Беатрис, конечно, лошадь, но эта лошадь тащила на себе все хозяйство, весь его дом… Да и сына она ему родила, как полагается… Эх, тяжка доля семейного человека! Так жалел себя отвергнутый муж, грохоча сапогами вниз по дубовым ступенькам.
- 3 -
Впрочем, он быстро отвлекся от своих невеселых дум, ибо в ворота усадьбы ударило сразу несколько крепких кулаков. Стук сопровождался руганью и обещаниями повесить соню привратника.
Когда заспанный привратник поднял засов, перед бароном нежданно предстал его ближайший сосед и преданный собутыльник, рыцарь N. Он был в ярости. Не тратя времени на приветствия, N сообщил, что гонится за негодяем, который посмел нынче ночью посягнуть на его жену. Заметим в скобках, что сам рыцарь провел эту ночь в том же почтенном заведении, что и наш барон. Оба они были частыми гостями мамаши Изабо. А между тем жена рыцаря слыла аппетитной булочкой, и многие, многие были бы не прочь… Хе-хе… М-м-да!
Откровенно говоря, барон никогда не мог понять своего соседа. Ну ладно, у него самого эта лошадь Беатрис, от такой сбежишь куда угодно! Но ведь жена рыцаря была просто лапочка! Конфетка, пончик! И бегать от нее к девкам! Втайне наш барон даже как-то нехорошо обрадовался беде приятеля. Поделом ему! Дождался, потаскун несчастный!
Да и вообще приятно, когда кому-то повезло еще меньше, чем тебе. Это вам любой скажет.
Тем временем оскорбленный N, чувствуя, как ветвятся рога на его челе, бушевал. Нет, он не знает, кто этот негодяй. Он даже не успел его толком разглядеть. Ясно, что это залетная птица. Одному из слуг, кажется, удалось подстрелить его из мушкета, так что далеко он не мог уйти… А жена? Ну, что жена… С ней еще успеется. Пока что он запер ее, подлую распутницу, посулив по возвращении жестокую расправу. Тут N шумно всхлипнул. Как, как она могла?! И с кем?!! Злые слезы застревали в его неопрятной рыжей бороде.
Наш барон ходил вслед за приятелем взад и вперед по двору и возмущенно поддакивал.
Уже вовсю кудахтали куры, весело чирикали воробьи… Начинался чудесный летний день, но до него ли было уязвленному рыцарю! Багровея на глазах, N перешел на угрозы. О, только бы поймать эту сволочь! Он оторвет ему все, что только возможно оторвать. А потом прикажет распять мерзавца на воротах своего дома, да, самолично его приколотит! И, подумав, N добавил, что использует для этого ржавые гвозди.
Наш барон пришел в восторг. «Ржавые гвозди» показались ему верхом остроумия. Конечно же, он поможет в поисках. Крепись, друг! Мы перероем всю округу, но найдем его! Седлать коней! Эй, где вы там (далее непечатно)!.. Стефан, Пьер, Бриан, сукины дети! Мы едем на охоту! Пошевеливайтесь, вы!.. (Далее снова непечатно.) И уже в седле наш барон подумал: «Ну уж мне-то рогатым не бывать, слава тебе господи».
Оба мужа, один отвергнутый, другой опозоренный, в сопровождении слуг шумно уехали на охоту за человеком. Вот как случилось, что усадьба в то утро осталась почти пустой.
День
- 1 -
Теперь давайте взглянем поближе на баронессу Кудрэ-Ламон. Что же вы усмехаетесь, испорченный человек? Только взглянем, говорю я!
Итак, она была… Нет, не то. В ней было… Нет, не так! Скажем проще: ей было 35. Тридцать пять лет! Время полного отупения, если женщина раздавлена бытом, и, напротив, время полного расцвета желаний… Если только у бедняжки есть время подумать о своих желаниях.
У Беатрис этого времени не было. Несмотря на титул баронессы, она погрязла в хозяйстве, увязла в нем по самую макушку. Конюшня, коровники, маслобойня, пасека, сыроварня… Свиньи, куры, утки… Споры с управляющим, проверка хозяйственных книг, разнос ленивых мужиков, хлопоты по избавлению их от рекрутского набора… Уф-ф-ф!
Вставала она с рассветом, умывалась, заплетала волосы в две толстые тугие косы, прятала их под чепец… И шла, как сама выражалась, «на каторгу». Каторга продолжалась до позднего вечера, с перерывом на обед. Голос ее огрубел, движения стали резкими, своими манерами она уже мало чем отличалась от конюхов и коровниц. И где-то страшно далеко остался тот день (будь он проклят!), когда юная глупышка, обомлев от страха, стояла с женихом у алтаря. Пел орган, сияли свечи… Гипсовые позолоченные ангелы улыбались, обещая невесте неземное блаженство…
Увы! Ангелы солгали. Она поняла это спустя всего лишь один день после свадьбы. Ибо молодой муж исчез. Беатрис не знала, куда деваться от тревоги, а прислуга понимающе ухмылялась и хихикала по углам.
Муж вернулся через неделю, грязный, небритый, скандально пахнущий женским потом и дешевыми, резкими духами. Вернулся не один, а с компанией развеселых друзей. Друзья не страдали избытком хороших манер: они перебили в доме всю посуду и вообще ужасно насвинячили.
Юная баронесса Кудрэ-Ламон была подавлена всем этим до чрезвычайности. Окончательно доконало ее то, что барон даже не подумал извиниться за недельное отсутствие. Обдав несчастную винным перегаром, он весьма основательно исполнил свои супружеские обязанности, и отвернувшись к стене, захрапел. Наутро он пояснил молодой жене, что таким образом прощался с холостой жизнью.
Вероятно, холостая жизнь обладала для барона большой прелестью, ибо он с завидным постоянством прощался с нею в течение последующих девятнадцати лет.
- 2 -
Сначала Беатрис, впавшая в отчаяние, хотела утопиться. Потом стала думать о разводе. Но куда ей было идти? В родном доме ее не ждали. Родители были рады сбыть с рук одну из шести дочерей и вряд ли обрадовались бы ее возвращению. Да и вообще… Тяжба… Скандал… Сплетни… Ох!
Все эти метания занимали ее пару месяцев после свадьбы, а потом… Потом она почувствовала, что беременна и успокоилась. Оглядевшись в имении, Беатрис поняла, что работы – непочатый край. Хозяйство было запущено, доходов поступало мало. И она с каким-то исступлением впряглась в этот воз, махнув на себя рукой, да и на мужа заодно.
Поразительно, но мысль об измене ее не посещала. Честное слово! Да и когда ей было заниматься такими глупостями? А главное – с кем?
В положенный срок Беатрис родила сына, толстого крикуна. Барон был очень горд и отпраздновал рождение наследника столь бурно, что округу после этого еще долго трясло.
Вскоре как-то так получилось, что Беатрис забрала в свои руки все хозяйство. Муж не возражал. Да и с чего бы? Ведь ему не приходилось ни о чем заботиться. Добавим, что он стал относиться к жене с почтением и даже с опаской, старался ее не задевать. Никто не режет курицу, несущую золотые яйца! Главное, что у него самого была масса свободного времени и денежки звенели в кармане. Хватало и на девок, и на азартные игры. Н-ну… говоря по чести, на игры не очень-то. Тут Беатрис была неумолима. Она установила строжайший лимит на мужнины расходы, и за любую монетку сверх этого лимита готова была драться, как волчица. Сын, сын! Она никому не позволит разорять его.
А меж тем имение начало процветать, и наследник уже подрастал… Супруги жили параллельной жизнью. Очень редко эти линии пересекались, и каждый раз после этих пересечений Беатрис долго мылась в деревянной кадке.
Когда сыну исполнилось тринадцать лет, его отправили к герцогскому двору, на службу. Хотя Беатрис сама настаивала на этом, она отчаянно тосковала без мальчика.
А мальчик писал редко, а приезжал еще реже. Ну да, конечно, обязанности пажа, а потом и оруженосца… Блеск двора… Приятели, барышни, турниры, пирушки… Мать все понимала, не сетовала… и аккуратно посылала деньги в столицу.
- 3 -
Так почему же после девятнадцати лет беспорочного замужества Беатрис впервые не допустила супруга в спальню?
Да потому, боже мой, что накануне было воскресенье! «Ну и что?» - спросите вы. А то, что Беатрис, как полагается доброй христианке, по воскресеньям ездила в ближайшую церковь. «Ну так что же?» – воскликнете вы. Ах, да имейте терпение!
Дело в том, что лошадь, запряженная в повозку, захромала, и когда Беатрис наконец подъехала к церкви, воскресная служба уже началась.
Проклиная мысленно разгильдяя кузнеца, Беатрис как можно тише села на свое место… И тут она услышала разговор вполголоса, который нельзя было назвать благочестивым. Кто шептался? Не кто иной как сидевшая впереди нее жена рыцаря N со своей подругой. Уверенные, что место Беатрис позади них пустует, они безжалостно прохаживались на ее счет. Не будем пересказывать здесь все эти сплетни (много чести!). Ничего нового баронесса о себе не услышала. Да, гуляка муж, да, карты, девки, попойки… И она, дурочка Беатрис, которая все это покорно терпит и вкалывает, как крепостная («Ужас, милочка, представляете, от нее несет навозом!»). Сидя позади сплетниц, она чувствовала, как звенят все ее косточки… Но дело было в церкви, и приходилось сдерживаться.
Досадуя на слишком громкое пение на хорах, Беатрис жадно вслушивалась… И услышала главное. Подруги зашептались о некоем скандальном недуге, которым награждали своих клиентов неутомимые девицы мамаши Изабо (и откуда такая осведомленность у бездельниц?). Неведомая болезнь называлась «неаполитанской» и доставляла немало неприятностей доверчивым клиентам и, что важнее всего, их женам! В груди Беатрис кипела раскаленная лава. Так вот чем собирается наградить ее за все труды любезный муженек! Какой позор! Грязь какая! Нет, никогда больше, клянусь святым Франциском! Пусть только попробует сунуться к ней. Видит Бог, она все терпела, но это… О унижение! О злоба! О мщение!
Когда Беатрис, пылая, уже садилась в повозку, две сплетницы как раз вышли из церкви. Беатрис подождала, когда они подойдут к большой луже и стремительно проехала мимо, обдав их фонтаном грязных брызг. Она не отказала себе в удовольствии оглянуться, и увиденное чрезвычайно ее утешило.
Но стойте, стойте! Ведь наш рассказ вовсе не о сплетнях или грязной луже, а о том знаменательном дне, когда барону было отказано, и он, бедняжка, уехал прочь со двора.
Нет, нет, не бойтесь. Мы вовсе не намерены описывать здесь будничные хозяйственные муки баронессы. Что о них говорить! Самые обыкновенные муки, дьявол их задери… Ох, извините. Скажем только, что в этот день Беатрис была особенно деятельна и придирчива. Всех она распекала и всем от нее крепко влетело. И по заслугам, уж поверьте!
Вечер
- 1 -
- Мартина! Грей воду, и побольше! Надо же смыть с себя всю эту грязь. О черт, спину-то как ломит…
Так начался вечер, а летние вечера наступают поздно, ох как поздно.
Мартина, та самая молоденькая служанка, с которой читатель уже знаком, таскала воду из колодца и обрушивала ее в блестящий медный котел над очагом. Горячую воду лили в широкую деревянную кадку, вместе с ромашкой и мятой, ароматный пар поднимался к потолку…
Беатрис стянула с себя влажную от пота рубашку, тряхнула усталой головой, распуская волосы и… А-а-ах! Вот оно, блаженство!
- Потри спину… Пониже… Сильнее! Что пыхтишь? Три, три, лентяйка.
Мартина терла мочалкой спину баронессы, намыливала ей волосы, лила воду на голову и проклинала всех господ на свете. Чтоб ему пусто было, нашему барону! Утащил за собой моего бедняжку Пьера бог знает куда, какого-то бродягу ловить… Уж и солнце садится, а их все нету… Сердцем чую, загулял он вместе со знатными господами, ох, загулял!
- Подбавь-ка горячей воды. Что носом хлюпаешь?
- И вовсе я не хлюпаю…
- Как же, не хлюпаешь… За милю слышно. Да вернется твой Пьер, не убивайся.
- И вовсе я не убиваюсь, госпожа, с чего вы взяли…
- Дура ты. Нашла о ком горевать. Полотенце давай.
- 2 -
Было лето, но Беатрис приказала растопить камин в спальне, чтобы как следует высушить волосы. В одной рубашке она сидела перед узорной решеткой, за которой весело трещали поленья, и лениво теребила тяжелые влажные пряди. Полудрема… Ноющее тело… Вя-а-алые мысли… А-а-а-а… Мр-р-р… ням-ням… Прости, Господи…
Она не видела себя в эту минуту, она вообще редко смотрелась в зеркало. А жаль! Сейчас в золоченой раме отразилась бы женщина с волосами цвета темного пива, щедрым румянцем на щеках, цветущая несмотря ни на что и… да-да, едва одетая.
Но где же, черт возьми, матушка Иветта с ужином? Уже поздно! Беатрис хотелось спокойно поужинать у себя наверху и не спускаться больше ни в кухню, ни куда бы то ни было еще. У любой, самой рьяной хозяйки бывают минуты отвращения к дому и хозяйству. Всем женщинам знакомо это отвращение. Только у одних подобные минуты быстро проходят, а вот у других… Гм!
Раздался торопливый стук в дверь. Кухарка стояла на пороге и тяжело дышала, схватившись рукой за необъятную грудь.
- Ну? И что ты стоишь столбом? Где ужин? По дороге умяла?
- Госпожа, - сдавленным торопливым шепотом проговорила наконец матушка Иветта, - На кухне кто-то есть.
- Опять крысы? Надо завести еще одного кота. – Беатрис зевнула.
- Какие там крысы! Там чужой кто-то. Воры! – Кухаркины глаза округлились.
- С ума ты сошла? Какие еще воры?
- Ей-богу!
- Да что ты выдумала, дуреха? Налакалась наливки, вот тебе и мерещится.
- В рот еще не брала, чем угодно побожусь! Чужой там, госпожа! А может и двое! - Было странно и смешно видеть такую мощную бабищу испуганной.
- Святой Франциск, и ведь в доме никогошеньки из мужчин! – причитала кухарка шепотом.
- Гос-споди, все приходится делать самой, - проворчала с досадой Беатрис. – Вкалываешь целый день, как ломовая лошадь, и вечером нет покоя… Пошли, посмотрим, какие там у тебя воры.
- Нет! Вы так не ходите, госпожа! Пистолет возьмите. Вон, на ковре висит.
- Да ведь он незаряженный! Какой от него прок?
- А вы зарядите.
Что-то в кухаркином голосе заставило Беатрис встревожится. Мало ли что, в самом деле… Почему бы кому-нибудь и не залезть в дом? Она знала, что муж и минуты не мог прожить без оружия, и держал порох и пули даже в спальне, несмотря на ее протесты. «Слава Богу, что я их не выбросила», - подумала Беатрис, насыпая порох в ствол пистолета и неумело запихивая пулю.
- Может, наоборот надо? Ты не знаешь, матушка Иветта? – неуверенно спросила она кухарку.
Та замахала руками.
- Что вы, госпожа! Век бы эту страсть не видать!
- Ну… Ладно, что ж делать. Пойдем. Свечу захвати, – отважно сказала баронесса и вышла из спальни с пистолетом в руке. Кухарка шла за ней с подсвечником, непрерывно крестясь и молясь Богу…
А что же Бог? Он мудро молчал и чуть-чуть усмехался в седую бороду. Впрочем, что это я завираюсь! Конечно, у Него есть дела поважнее, чем страхи какой-то кухарки.
На пороге кухни матушка Иветта прислонилась к стене.
- Не ходите вы туда, госпожа, - зашептала она в ухо Беатрис. - Черт с ними, пускай берут, что хотят и проваливают. Время-то неспокойное. У них, небось, тоже есть, чем пальнуть, а вы и стрелять-то не умеете… А из мужчин в доме – только старик Тибо у ворот, да Робер, мальчонка сопливый, и тот дрыхнет без задних ног…
- Замолчи, трусиха! – зашипела Беатрис обернувшись к ней. – Как это – пусть берут что хотят? Они от меня ни единой сковородки не получат. Давай сюда свечу. Как услышишь пальбу – ори во всю глотку.
- Она выхватила подсвечник из кухаркиных рук и решительно вошла в кухню. Одна только мысль о том, что ее, Беатрис, кастрюли и сковородки могут попасть в чужие руки, придала ей отвагу раненой львицы.
Пропела невидимая труба…
Кухарка заткнула уши.
Баронесса Кудрэ-Ламон переступила через порог.
- 3 -
Кухня поздним вечером – это совсем не та кухня, которую привыкла видеть Беатрис. Уже уплыли в трубу все дневные суматошные звуки и запахи, все эти стуки, звяканье, бульканье, кудахтанье обреченных кур, смех и перебранка, сытный и пряный дух подливок… Очаг остывал от натуги жаркого дня, и угольки таинственно тлели в темноте под большим медным котлом. Все на сумеречной кухне вдруг вытянулось, выросло и наполнилось неверными тенями.
Тени шарахнулись от свечного огонька, но быстро догадались, что свеча одна, а их много, и снова заклубились по углам.
- Кто здесь? – негромко спросила Беатрис.
Кухня безмолвствовала.
- Если тут есть кто-нибудь, лучше выходите по-хорошему, - предупредила баронесса, чувствуя, однако, что тон ее не слишком убедителен.
Послышался шорох. Беатрис вздрогнула и направила дуло пистолета в густую темноту, из которой раздался звук.
- У меня пистолет! Клянусь богом, я выстрелю!
- Ну, зачем же так сразу…
- Выходи. И без глупостей, иначе я подниму на ноги весь дом.
- Я выхожу… Выхожу.
Свечной фитилек давал слишком мало света. Она была испугана гораздо больше этого неизвестного, судя по его спокойному голосу, но тут услыхала полузадушенный стон и тихое проклятие. Тот, в кого она целила из пистолета, был ранен. «Это хорошо», - подумала она с облегчением. Голос ее стал тверже.
- Выходи, ну же! Ну! Ближе к свету. Еще. Стой!
- Стою.
- Ни шагу вперед или я стреляю.
- Напрасно вы так боитесь.
Беатрис коротко засмеялась. Она боится! Это он пускай боится, грязный воришка! Правда, смешок прозвучал довольно нервно. В этот миг вор поднял голову, свет упал на его лицо. И все умерло в ней, кроме зрения.
- 4 -
«Нежное». Вот все, что приходило на ум. Ах, до чего нежное, дерзкое лицо! Боже, как потрудился Твой резец над этим губами… Такое невероятное существо стояло перед ней, расхристанное и чарующее, что конец добродетели был неизбежен. И девятнадцать лет замужества, и заряженный пистолет – зачем, для чего они? Беатрис еще только смотрела, (всего лишь смотрела!) а добродетель ее уже выкинула белый флаг. И в памяти, неизвестно откуда, всплыло имя – Ан… Да, Антиной. Кто это?
Правой рукой он зажимал левую повыше локтя, и пальцы его были в крови. Темно-русые пряди спускались на лоб, и глаза (глаза!) блестели из-под этой завесы так, как могут блестеть только серебряные звезды в душистой рождественской хвое. И детское ожидание чуда и счастья… и полузабытый рассказ бродячего книготорговца о каком-то императоре и красавце рабе… Рим?.. Антиной…
- Я знаю, кто ты, – голос ее прозвучал резко.
- Опустите пистолет, пожалуйста.
- Это из-за тебя подняли на ноги всю округу?
- Я ничего не украл. – Он помолчал и добавил, дерзко глядя на нее: - Но вас бы я украл, госпожа. В этом доме вы – единственный клад.
- И вор улыбнулся, обнажив белые крепкие зубы. Под его взглядом Беатрис почувствовала себя раздетой и машинально запахнула платок на груди.
- Надо промыть рану. Ты голоден? – услышала она свой голос и почему-то не удивилась своим словам.
Время, полное этими событиями и волнениями, летело быстро. Летний вечер (ах, хитрец!) как-то очень незаметно удалился… И на смену ему пришла ночь.
Ночь
Никогда – ни до, ни после, у нее не было подобной ночи. Сверчок, сидя в неизведанных глубинах большого дома, безумствовал. И безумие это передалось соловью в шуршащей бездне темного дуба… А от него – другим маленьким безумцам там, в роще, на ветвях каштанов и кленов… Ах! Разве не мучение – такие минуты? И кто из нас не испытал хоть раз этой муки, когда ты один, один в такую-то сумасшедшую летнюю ночь?!
Но сегодня Беатрис была не одна. Напротив нее сидел посланник Судьбы, явившийся ниоткуда. Чистая повязка на его предплечье белела в сумерках, пряди спускались на лоб, и глаза… О боже, как он смотрел на нее! И что говорил! Да, слова были придуманы, чтобы губить женщин, но многие ли владеют этим губительным искусством? О бедные Евы, обделенные словами! Евы с достатком, и Евы, терпящие нужду! Жены клерков и жены сенаторов! Замученные бабы из ремесленных кварталов и деревенские девчонки! Лавочницы! Министерши! Проститутки! Кто из вас тайно, неосознанно, тихонько не ждет такого вот Антиноя, с терпким медом на языке и огнем на устах? Хотя бы раз, Господи!
Неожиданно для самой себя она спросила:
- Ты хоть знаешь, сколько мне лет?
- Лучше тебя, госпожа.
- Ну-у? И сколько же?
- Девятнадцать и ни часом больше.
Эта ложь была так прелестна, что она рассмеялась. «Боже мой, как умеют лгать мужчины!»
Дом спал или притворялся, что спит.
Она не узнавала себя. Неужели я умею так смеяться? Откуда этот грудной тихий смех? И это полночное бдение за кружкой вина - и с кем?! Она не помнила себя такой ни в шестнадцать, ни в тридцать.
«Это хмель… Завтра все пройдет. Завтра он должен уйти. Это хмель…и… ямочка на его подбородке».
- Ну, и какова же она, жена нашего рыцаря? – вдруг спросила Беатрис.
Гость хмыкнул и немедленно стал похож на шкодливого херувима.
- О чем ты, госпожа? Тебе ли не знать своих соседей?
- Да нет же, какова она… ну…
- В постели?
- Да.
- Ах, если бы я знал, госпожа моя! – тяжело вздохнул Антиной. В глазах его плясали бесенята. - Я как раз собирался это выяснить, но тут некстати ворвался муж, и нам стало не до любви.
Беатрис тихонько прыснула от смеха, зажав рот ладонями.
- Увы! Вместо сладкого плода я получил пулю… И теперь не жалею об этом.
«Какое счастье! – подумала она с облегчением и запоздало одернула себя: - Какой разврат! И я так легко об этом с ним говорю!»
Он тихо взял ее за руку. И осторожно, а потом жарко поцеловал в самую середину ладони, в то заветное местечко, о котором женщина не подозревает, пока ее не выведут из спячки.
Тепло… Ожог! А потом… Потом… О Боже… О, Иисусе сладчайший! О, Матерь Божья! И двенадцать апостолов! И сорок мучеников! И… нет, нет, так не бывает…
О мой дорогой!
О!!!
Ах, верьте мне, добродетельные жены! Нет ничего слаще измены неблагодарному супругу.
Она вполне вкусила эту сладость… и уснула только с первым криком петуха.
Снова утро
Изменница нырнула глубоко в море, но вовсе не испугалась. Потому что ноги ее обратились в серебристый рыбий хвост с радужным плавником. И, став русалкой, она резвилась среди жемчужных гор, и зеленые воды нежно ласкали кожу…
«Что это щекочет мне губы?» – с досадой подумала Беатрис.
- Открой глаза, госпожа моя. Уже светает.
О счастье – проснуться и увидеть над собой склоненное лицо Антиноя!
- Разве я не говорил вчера, что тебе девятнадцать?
- Мне тридцать пять. (Только спросонья женщина может сделать такое признание!)
- Лгунья.
И он потерся носом о ее шею. За окном занималось утро… Боже мой, подумала Беатрис, что я стану делать, когда он уйдет? А ведь он уйдет, и очень скоро!
- Как твоя рука? – она дотронулась до повязки на его предплечье.
- Гораздо лучше. Ты прекрасный врач. – Глаза его понимающе смеялись.
«Сейчас я попрошу его остаться, а он откажется». И все-таки попросила, очень робко:
- Останься, пока она не заживет.
- Нельзя. Ты сама знаешь. Вернется муж, я могу подвести тебя под беду.
«Муж? Какой муж?..» – растерянно подумала Беатрис. И тут же ощутила что-то увесистое и зыбкое в своей ладони.
- Что это?
- Это все, что я могу оставить тебе на память. Пока все.
Беатрис разжала пальцы и взглянула на подарок. Простая медная цепочка. Очень простая. Очень про…
- Я вернусь к тебе другим, - шептал он, - На арабском коне и с мечом у пояса. Я зачерпну из седельной сумки розовый жемчуг и осыплю тебя всю, всю… И ты будешь смеяться и ходить по жемчугу… А я подхвачу тебя на руки и увезу отсюда… От всего этого… К морю, к теплому морю… в Италию… в Грецию…
«Скольким женщинам он говорил это? И скольким еще скажет? Что я вообще знаю о нем?»
- Ты никогда не вернешься, - вдруг сказала она, глядя не на него, а на цепочку. В этих словах не было ни вопроса, ни мольбы. Лишь спокойное утверждение. Спокойное, как смерть.
Но он засмеялся и покачал головой.
- К таким женщинам, как ты, всегда возвращаются. Только подожди меня немножко. Ты ведь подождешь? Не отворачивайся, посмотри мне в глаза. Ты подождешь меня?
- Подожду, - прошептала она. И спросила: - Что ты будешь на завтрак?
Он поцеловал ее мокрые глаза и шепнул: - Все. Что ни дашь, все съем. Хоть жареные гвозди.
И Беатрис спустилась на кухню.
- Матушка Иветта…
- Да, госпожа?
- Ты… Ступай, я сама приготовлю себе завтрак.
- Слушаюсь, госпожа.
«Как она странно улыбается. Прямо-таки сияет. Наверное, донесет мужу. А, плевать!»
Матушка Иветта, выходя из кухни, действительно, сияла, как начищенный котел. На ее широком, красном лице явно читалось удовлетворение. Почему? Бог ее знает. Мысли кухарок темны. Да и до того ли было нашей грешнице! Ведь ее счастье было голодно и ожидало наверху.
О, как он ел! Неизъяснимое наслаждение испытывает женщина, когда сидит напротив своего милого и смотрит, как он уплетает ее стряпню. Потом она переменила ему повязку и пошла рядом с ним по двору – пускай глазеют все, кому не лень!
И глазели, уж не сомневайтесь. Мартина, молоденькая служанка, которую черт поднял ни свет ни заря, прилипла к кухонному окошку. Она была, конечно, закаленной прислугой… Но увидеть такое!.. Остолбенев, она не отрывала глаз от этой возмутительной пары. Да нет, ей-то, собственно, наплевать… Ей не на что жаловаться, ее Пьер парень хоть куда… Но нежданное открытие! Но утерянное чувство превосходства! Но зависть! Что может быть сильнее женской зависти? Спросите любую из дочерей Евы, и каждая ответит вам – ничто. Вообще, зависть очень почтенное чувство, свойственное каждому. Может быть, она-то и движет миром? Вам не кажется?
Ну, как бы то ни было, вернемся к Мартине. В возбуждении она толкнула локтем подошедшую кухарку:
- Нет вы гляньте… Гляньте только, матушка Иветта… Праведница-то наша… А? Какого жеребчика–то себе отхватила! Матерь Божья, ну и красавчик! И когда только успела? И ведь я ни сном, ни духом… А? Вот оно как, значит! Муж со двора, а милок в постель! Ну, то-то наш барон обрадуется, когда узнает! Все расскажу, будьте покойны!
Ах, как она была возбуждена, эта злая девчонка, как тараторила шепотом, как пылали ее щеки…
А дальше случилось вот что. Не успела Мартина опомниться, как одна тяжелая кухаркина лапа сграбастала ее в охапку, а другая сжала ей лицо в гармошку. Служанка слабо пискнула. И тут в ухо несчастной упали тихие, тяжелые кухаркины слова:
- Коли скажешь ему… Хотя бы заикнешься об этом, я тебя кипятком ошпарю. Не пожалею, всю твою смазливую мордашку обварю, не сойти мне с этого места. Поняла?
- По… поняла, - заикаясь пробормотала полузадушенная Мартина.
- Ступай, делом займись. А слова мои запомни хорошенько. Раз сказала – значит сделаю.
Кухарка подтолкнула девчонку в спину. Та поспешно ушла в дом, с ужасом оглядываясь на грузную бабищу, которая вдруг стала такой… такой страшной.
А между тем изменница уже отворила калитку в воротах и вышла вместе с Антиноем на дорогу. Тут он положил ладони ей на плечи и повернул ее к себе. Видно было, что ему трудно говорить, и он дважды сглотнул, прежде чем начать:
- Бесценная госпожа моя… Я большой враль и грешник. Не жди меня обратно.
- Это уж мое дело – ждать или не ждать, - ответила Беатрис почти враждебно.
«Невероятные глаза - думала она, - таких глаз просто не бывает». И спросила:
- Как тебя зовут?
- Андре.
Она подала ему увесистый дорожный мешок.
- Там каравай и окорок. И мазь в коробочке. И чистый бинт. И рубашка. Не забудь вечером переменить повязку.
- Госпожа моя…
- Ступай!
Когда он пошел прочь по дороге, Беатрис отвернулась и прижалась щекой к калитке.
«Я не буду смотреть ему вслед.
Не буду,
не буду,
НЕ БУДУ».
Давши себе этот зарок, она испугалась, что он уже исчез за холмом и, охнув, стремительно оглянулась на дорогу. Он еще был виден. Силуэт его четко чернел на рассветном небе и… не уменьшался. Он стоял там, далеко, и ждал.
Счастье сделало ее ноги легкими как у десятилетней девочки. О, как она бежала к нему! Как целовала! И как долго смотрела ему вслед, сжимая в кулаке медную цепочку!
* * *
Что удивительно – в доме после ухода Антиноя ничего не пропало. Вот ведь, бывает же такое.
* * *
А что же наш барон Кудрэ-Ламон, виконт Боннивэ, старший сын в роду? О, за него не волнуйтесь!
Его экспедиция не достигла своей основной цели, но зато ураганом прошлась по ближайшим питейным заведениям. Бедняжка рыцарь N до того наугощался, что забыл не только о мести, но даже о том, что он вообще женат. Орава охотников под предводительством барона возвратилась только поздно вечером следующего дня. Все (в том числе и конюх Пьер, предмет тревоги служанки Мартины) были пьяны, грязны и благодушны. Они не нашли того, за кем охотились, но чувствовали, что поход удался.
Эпилог
Вы не поверите, но через месяц Беатрис неожиданно и счастливо овдовела, самым странным образом! Ее неуемный супруг был найден в сточной канаве, в скандальной близости от заведения мамаши Изабо.
Еще через семь месяцев неутешная вдова разрешилась от бремени девочкой, которую назвала Андреа, в честь… В честь м-нэ-э-э… не помню уж какой святой. Во всяком случае, ни одна женщина или девица из рода Кудрэ-Ламон не носила такого имени.
Беатрис не ждет обратно ночного гостя. По крайней мере, убедила себя, что не ждет. Но если однажды беспутный Антиной вздумает постучаться в ее дверь, знаете, что сделает с ним баронесса Кудрэ-Ламон, виконтесса Боннивэ? С этим бродягой, у которого, само собой, не будет и намека на обещанный жемчуг и арабского скакуна? Знаете, что сделает она с этим треплом, подлецом, распутником?!
Она его примет.
Ибо таковы женщины.
Но ш-ш-ш! Слышите топот копыт на дороге? Слышите нежное конское ржание?
Кажется, постучали в дверь…
P.S.
Стихотворение неизвестной, датируемое приблизительно 1527-м годом и опубликованное впервые в 1884 г. (см. поэтический сборник «Песни Авьенны», издательство ”Linguam”, раздел «Женская поэзия», стр. 173)
На моей постели измятой
Он оставил цепочку из меди.
Виновато шепнул: «Чем богаты,
Больно с золотом туго, леди.
Но когда-нибудь я приеду
И осыплю Вас жемчугами!»
И ушел, сразу после обеда,
И, возможно, к соседской даме.
Что ж, мне Бога гневить не годится:
Крепко выстроен замок баронский.
Чаша полная, как говорится,
Вдоволь пива, и хлеба, и воска.
Сын подрос, у герцога служит -
Мальчик сделает там карьеру.
Ну, а муж… Да на кой он нужен,
Раз гуляет сверх всякой меры!
А моей любимице дочке
Вот уж годик с того свиданья.
Подарила я ей цепочку,
И в подушке душу рыданья.
Если беден ты, как и прежде,
И нигде не добыл жемчужин –
Возвращайся, хоть в драной одежде,
Мне твой жемчуг совсем не нужен! Камея канцлера
Глава 1
ДЕЛА ПЛОХИ
Да что уж там, начнем без лишних предисловий!
Жила-была страна. Самая обыкновенная, каких пруд пруди. И жили в этой стране люди. Не скажу, чтобы все добрые и порядочные… Но попадались и такие. И жил-управлял этой страной молодой и веселый король, по имени Рене. Честно говоря, не особенно-то он и управлял, ибо почитал политику, а уж тем более экономику, занятием глупым и прескучным. (Те из вас, милые мои, кто захочет изучить эту премудрость, конечно, ему посочувствуют.)
Чем же занимался день-деньской король Рене? Да всем, что нравится молодым, жизнерадостным бездельникам! Охота, попойки, по ночам тайные «хождения в народ», что нередко кончалось дракой в каком-нибудь портовом кабаке…
Ну, и, разумеется, женщины. О да, женщины всех сословий, ибо король был неприхотлив. Судомоек он даже больше жаловал, чем герцогинь, - хлопот меньше. А так как Рене отличался великолепным здоровьем, то его хватало и на тех, и на других. И всё шутя, упаси боже от серьезных связей!
«Надо учиться исчезать до первых женских слез», – говаривал он молодым придворным, и они хохотали в знак одобрения.
Все шло превосходно. Государственный Совет управлял, Парламент сочинял законы, старый седой Канцлер приносил королю бумаги на подпись… Что же оставалось делать Рене? Подмахнуть их, только и всего!
Итак, повторяю, все шло на удивление гладко… До тех пор, пока из-за границы не стали поступать тревожные слухи.
Прочитав донесения послов, седой Канцлер охнул и схватился за сердце. В этот момент он парил ноги в тазике с водой и так разволновался, что расплескал всю воду на ковер.
- Вы с ума сошли! - вскричала канцлерша, – Это же персидский ковер, подарок самого Гасан-паши!
- К черту… Всё к черту, - невнятно пробормотал Канцлер. Он нервно теребил кисточку на своем ночном колпаке. Затем решительно встал.
- Собирайте чемоданы, дорогая. Немедленно. Упакуйте фамильное серебро, мои античные камеи и пару наших детей.
- Что-о-о? – оторопела канцлерша. – Куда? В чем дело? У меня сегодня благотворительный вечер в дамском клубе…
- Не рассуждать! – вскричал Канцлер, да так, что вздрогнули слуги и хрустальные подвески на люстре.
- Шелковые чулки и туфли! Мою карету! Моментально! Я еду во дворец! И чтобы к моему возвращению вы были готовы!
Карета Канцлера помчалась во весь дух… Но во дворце, как ни странно, уже всё знали. Что-что, а дурные новости летят быстро.
Седой Канцлер проворно шел по анфиладе залов, и отовсюду: из-за каждой двери, с каждой лестницы до него доносился нехороший гул. Такой гул он уже слышал не раз и хорошо знал, что это – первый признак надвигающейся опасности.
«Да, такое уже было при государственном перевороте двадцать лет назад, - тихо бормотал Канцлер. – Но чем, чем это лучше переворота?! Пожалуй, даже хуже. Ах! Только бы жена не забыла упаковать моего любимого «Спящего гермафродита»!»
- Доложите его величеству о моем приходе. Это срочно, - отрывисто бросил он разодетому и растерянному лакею. Лакей побежал докладывать… Но Канцлер, не дожидаясь приглашения, уже вошел вслед за ним в личные покои короля.
Король был один. Он сидел, откинувшись на диванные подушки, и беспечно попивал свой любимый мускат.
- Ах, это вы, дорогой Канцлер? Я вас, кажется, не вызывал сегодня, - улыбнулся Рене.
- Ваше Величество… Государь, - начал Канцлер… И запнулся.
- Ну, ну, старина, в чем дело? Да вы присаживайтесь, без церемоний! – Рене гостеприимно подвинулся.
- Благодарю, - пробормотал Канцлер и сел на краешек дивана.
- Так что же? Я что-нибудь пропустил? Какие новости?
Рене похлопал ладонью по ноге, и нежная длинномордая борзая положила голову ему на колено, в непосредственной близости от Канцлера.
- Ваше Величество… Гм-гм! - Канцлер откашлялся. Он не любил собак. – Мужайтесь, государь. У меня чрезвычайно плохое известие.
- О! Войны в этом году не будет?
- Хуже. В соседних с нами странах началась эпидемия.
- Что-что началось?
- Мор, Ваше Величество. Повальная, смертельная болезнь, от которой нет спасения. Эта зараза скоро доберется и до нас.
- А что говорят медики?
- Медики не могут понять, каким путем она передается. Мне доносят, что у наших соседей царит паника. Города и деревни превращаются в погосты. Люди мрут, как мухи, государь.
- Ну, я не знаю… Я не врач. Давайте закроем границы, объявим этот… Ну, как его…
- Ваше Величество имеет в виду карантин?
- Да, верно!
- Увы, государь, - Канцлер печально опустил голову. - Думаю, зараза уже перекинулась на нашу территорию. Вы, конечно, не знаете… Но когда я был мальчиком, у нас случилось то же самое. Эта проклятая болезнь выкосила тогда половину ваших подданных. От нее умерли мои родители… и… клянусь, я никому не пожелаю подобной участи.
- Но что же делать? – вскочил Рене. – Ведь надо же что-то делать?!
- Бежать, государь. Умоляю вас, немедленно уезжайте.
- Мне бежать из собственной столицы? Мне, королю, отступать перед какой-то дурацкой хворью? – Рене гордо вскинул голову.
- Болезнь не разбирает, где король. Надо ехать. Ведь если с вами случится несчастье, корона останется без наследника! Подумайте о будущем!
- А что будет с моими подданными? - тихо спросил Рене.
- Все в божьей воле, государь. Если выживет хотя бы половина, будет хорошо.
- Половина… Но ведь это сотни тысяч людей! О господи…
Рене зашагал по кабинету.
Канцлер тяжело вздохнул:
- Человек тут бессилен… Что мы можем? Только молиться. Сир, нам надо спешить в порт. Королевский флот ждет только вас, чтобы выйти в море.
Повисло тяжелое молчание. Молодой король сидел, сжав ладонями виски, и о чем-то думал. Канцлер изредка деликатно покашливал и с тревогой поглядывал на большие стенные часы. «Все ли упаковано? – тоскливо размышлял он, - и как упаковано? Если, упаси бог, небрежно, то моей коллекции конец. О чем думает этот мальчишка?!»
Наконец, Рене поднял голову. Канцлер удивился тому, насколько изменилось его лицо.
- Поезжайте, старина, – твердо сказал молодой король. – Поезжайте. Позаботьтесь, чтобы вывезли всех профессоров, музыкантов, ученых, инженеров… Всех, кто потом будет полезен для страны. Кабинет министров тоже заберите…. Ну, и парочку знающих финансистов. Банкиры и чиновники спасутся, о них не заботьтесь. Да, еще балетную труппу королевского театра, пожалуйста, – он улыбнулся, - ради меня.
- О чем вы говорите?! – старый Канцлер так растерялся, что забыл про этикет. – Балерины, профессора… А вы? Вы, государь?!
- Я не в счет. Во всей стране не найдется более бесполезного человека. Ах да…
- Рене подошел к столу, и что-то быстро написал на листе гербовой бумаги. – Вот. В случае моей смерти вся власть будет передана Парламенту.
И король поставил рядом с подписью оттиск со своего перстня.
- Возьмите, Канцлер. Объявляю вас своим душеприказчиком, - сказал он весело и протянул свернутый документ ошеломленному Канцлеру.
- Вы с ума сошли, - пролепетал вельможа.– Я без вас никуда не поеду. Мой первейший долг…
- Ваш первейший долг – исполнять мои приказания! – отрезал Рене, и в глазах его блеснул истинно королевский гнев. – Ступайте немедленно и займитесь эвакуацией!
Потрясенный Канцлер склонил голову: - Слушаюсь, Ваше Величество… Прощайте, Ваше Величество, - закончил он дрогнувшим голосом.
- Что за ерунда! Мы еще увидимся, старина, я вам это обещаю.
И с этими словами Рене поцеловал старика в макушку.
Канцлер вышел, кланяясь и прижимая к груди поразительный документ.
- Боже мой, боже мой! – бормотал он, спускаясь по мраморной лестнице, - Кто бы мог подумать! Какое великое сердце! Какое безумие!.. И что я буду делать при республике? Пожалуй, выйду на пенсию… А теперь – в королевский театр!
И Канцлер помчался спасать балерин, которых так любил его безумный государь.
А в это время молодой король поспешно одевался. Он привык одеваться и раздеваться сам, не тревожа слуг, за что они его слегка презирали.
Рене спешил. Он отпер шкатулку и туго набил кошелек золотом. Немного подумав, засунул за пояс пару пистолетов.
- Ну, - сказал король, обводя взглядом свой уютный кабинет, - кажется, я ничего не забыл.
Он подошел к картине «Мадонна с длинной шеей», повернул завитушку на золоченой раме… И стена вместе с картиной отъехала в сторону, открывая тайный ход. Рене проскользнул в него… И стена за ним закрылась.
Глава 2
ДОГОВОР
Конечно, молодой король не поехал в порт.
- Представляю, что там сейчас творится, – бормотал он, прокладывая себе дорогу в толпе.
Улицы были запружены народом. Столица уже знала об эпидемии, и люди в панике, похватав самое ценное, бежали и ехали в порт, в деревню, к черту на кулички – только бы вон из города!
В толпе ловко орудовали воры. Один из них чуть было не срезал с пояса Рене кошелек, но тот вовремя схватил наглеца за руку, да так сильно, что вор заверещал от боли. Несколько лошадей, запряженных в экипажи, испугались и понесли. Началась давка. Но Рене ловко нырнул в подворотню и пошел по пустынной, узкой и темной улочке.
А теперь вот о чем. В те времена в каждом нормальном государстве была своя собственная колдунья. Конечно, была такая колдунья и в королевстве Рене. И он об этом прекрасно знал, хотя никогда к ней не обращался. Зачем молодому и счастливому королю прибегать к помощи злых или добрых чар? Да и время было уже не то. Прогресс, милостивые государи, расцвет научной мысли… Что же вы хотите!
Но сейчас, когда никто уже не верил в науку, и не очень-то надеялся на милость Божью, оставалось одно. Рене шел к колдунье.
Он позвонил в колокольчик у дверей. Ему открыл унылый прыщавый юноша. Это был ученик колдуньи и по совместительству ее племянник.
- Дома? – отрывисто спросил Рене.
- Дома… - слегка растерялся прыщавый ученик.
- Принимает?
- Н-не знаю…
- Ну, так я пройду.
И король властным жестом отодвинул в сторону прыщавого малого и вошел в дом.
Дом был уютный и отнюдь не бедный. Он ничего общего не имел с традиционными мрачными жилищами ведьм и колдунов. Да и сама колдунья оказалась совсем не старой, очень элегантной дамой в шуршащем шелковом платье и папироской в зубах.
- Чем могу? – спросила она не слишком любезно.
- Э-э… Добрый день, мадам.
- Добрый? Ну-ну. - Колдунья холодно улыбнулась.
- Вы знаете, кто я? – продолжал король.
- Догадываюсь.
- Тогда я сразу к делу.
- Минутку. – Колдунья подняла руку. – Жак! Проследи, чтобы нам не мешали. Кофе, чай? Ах да, вы предпочитаете мускат… Жак, бутылку муската и бокалы!
Жак поплелся исполнять приказание.
- Вы очень любезны, мадам. Вообще, у вас тут мило. – Рене оглядел гостиную.
- Что ж, прошу садиться, - оттаяв, сказала колдунья.
Жак внес на подносе бутылку, бокалы и притворил за собой дверь.
- За наше здоровье! – улыбнулась колдунья и чокнулась с королем. Бокалы зазвенели.
- Кстати, о здоровье, - начал Рене. - Вы слышали об эпидемии, мадам?
- Еще бы.
- Ну, так я к вам за советом.
- Ко мне? – изумилась хозяйка. – Помилуйте, сир! Чем может вам помочь жалкая, невежественная знахарка? А где же министерство здравоохранения? Где светила науки? Неужто безмолвствуют?
- Вы отлично знаете, что да. – Рене развел руками. – Говоря откровенно, вы – моя последняя надежда.
- Не понимаю. Вам-то какое дело до эпидемии? Ну, вымрут несколько крестьян… Каких-нибудь жалких двести-триста тысяч… Ну и что? Эти, как их… Бабы… Да, деревенские бабы нарожают еще! Так о чем волноваться?
- Я никогда себе этого не прощу, - твердо сказал король. И, поглядев ему в глаза, колдунья поняла, что он говорит правду.
Она встала и прошлась по гостиной, шурша шелковым платьем. Рене с тревогой следил за ней.
- Ну-с, молодой человек, - протянула наконец колдунья, - если вы действительно хотите…
- Да! Ради бога, говорите, что нужно сделать, я на все пойду!
Раздался хруст разбитого стекла. Это Рене в волнении так сильно сжал свой бокал, что тот сломался у него в руке и поранил ладонь.
- Ах, черт! Богемское стекло! – с досадой воскликнула колдунья. Она перебинтовала руку смущенному гостю. Потом закурила новую папироску и заговорила решительно.
- Средство есть. Во времена правления вашего деда случилось то же самое. Та же болезнь надвигалась на королевство и косила людей, как траву. И вот ваш дедушка, чтоб ему пусто было, послал за мной и этак, знаете, в приказном порядке велел спасти государство! Пустячок, да?
Я сказала ему, что только он сам может это сделать. Он спросил, как. Я объяснила. Тогда ваш дед разозлился до такой степени, что чуть было не приказал меня казнить. А потом собрал чемоданы и со всем двором срочно отбыл в дальнее путешествие. Что ж, и я на время уехала из страны… Лет этак на пятнадцать. А когда вернулась, здесь была пустыня. Дед ваш от огорчения умер на чужбине, а отец еще долго штопал прорехи и расхлебывал кашу. Кстати, не без моей помощи.
И вот теперь вы, внук своего деда, приходите ко мне с тем же вопросом! И я повторю вам то, что сказала ему: только вы сами можете спасти свое королевство. Но (тут колдунья подняла вверх палец) подумайте хорошенько. Если это был просто мальчишеский порыв, то вам лучше плюнуть на все и уехать.
- Можно мне папироску? – попросил Рене.
- Конечно.
Хозяйка угостила короля папироской и поднесла ему зажигалку. Молодой король глубоко затянулся, выпустил дым в потолок и проговорил:
- Понимаете, мадам… Жизнь проходит зря. Надо успеть сделать хоть что-нибудь стоящее. Понимаете?
- Еще бы.
- Говорите, что за средство. Я готов, - решительно закончил Рене.
Колдунья помолчала, а затем произнесла:
- Собственно говоря, все очень просто. Вы должны заболеть сами.
- То есть как?
- Король, желающий спасти свою страну от этой заразы, должен добровольно заболеть.
- И… тогда все жители моей страны останутся здоровы?
- Да.
- Но ведь это же потрясающе! – вскричал Рене. – Я согласен! Поболею немножко, а там, глядишь, меня вылечат. Одного-то лечить гораздо проще, чем всех, верно?
Колдунья с усмешкой покачала головой и спросила:
- Вы болели когда-нибудь?
- Да нет, на здоровье не жалуюсь… Помню, как-то схватил насморк… Вот вроде и все.
- Оно и видно. Вы рассуждаете, как человек, не имеющий понятия о том, что такое серьезный недуг. Но даже не это главное.
- А что же? – нахмурился король.
- Если вы дадите согласие, мы заключим договор. И уж тогда на пощаду не рассчитывайте.
- На какую пощаду?
- На выздоровление, голубчик. Вы никогда не поправитесь. Вы умрете.
Король побледнел.
- Мало этого. У вас не будет права даже попытаться вылечиться.
- Это что… обязательно?
- Эта эпидемия стара, как мир. Ее называют по-разному: «Бич Божий», «Черная лихорадка», «Проклятье Морганы»… Только два короля за всю историю решились на такую жертву, но напрасно. Они не выдержали и нарушили условия договора. И кто мог бы их осудить? По-человечески – никто.
- Да, но с кем король должен заключить договор? С вами?
- Что вы! – махнула рукой колдунья.
- С кем же тогда?
- Ну, если хотите, со злым духом этой болезни. Я лишь посредник и наблюдатель. Не нами заведено - не нам и отменять.
- А другого пути нет?
Колдунья пожала плечами, давая понять, что вопрос не имеет смысла.
- Н-ну, хорошо, - сказал король и потер лоб ладонью. - Предположим, я соглашусь… Можно мне хотя бы покончить с собой, если… Ну, если мои дела будут совсем плохи?
- Нет! – отрезала колдунья. – Об этом и думать забудьте. Вы должны умереть именно от болезни.
- Так… Лечиться нельзя, покончить с собой нельзя…
Рене вскочил и зашагал по гостиной. Потом резко остановился: - Но люди-то хоть будут мне благодарны?
- Ха! Не рассчитывайте, мой милый. Напротив, все будут гнать вас от своих дверей. И когда вы сдохнете, как паршивый пес, вас даже не похоронят прилично.
Повисла тяжелая пауза.
- Так что, сир, - закончила колдунья, - укладывайтесь и уезжайте поскорей. Если повезет, лет через пять вернетесь, и, может быть, вас еще кто-нибудь встретит на родной земле. Жак!
В дверях показалась прыщавая физиономия.
- Жак, голубчик, наш гость уже уходит. Проводи его.
- Нет! Он еще не уходит! – король решительно захлопнул дверь перед носом прыщавого племянника и повернулся к колдунье:
- Вы не смеете вот так выставить меня, точно мальчишку. Я должен подумать.
Колдунья передернула плечиком:
- Думайте, сир.
И с нарочито равнодушным видом стала поливать левкои.
После некоторого молчания король спросил:
- А сами вы, мадам, разве не боитесь эпидемии?
- Ну, что вы, голубчик… Я все-таки не человек. И потом, ничто не мешает нам с племянником исчезнуть в любой момент.
Еще помолчали. Тикали часы… Издалека доносился гул обезумевшей от страха столицы… И тут Рене тихо-тихо сказал:
- Я согласен.
- Что-что? – колдунья притворилась глуховатой.
- Я согласен, - повторил король уже громче. – В конце концов, это лучше, чем погибнуть на поле боя. Воюешь, бывало, ради какого-то куска земли или за союзников… Или вообще неизвестно ради чего. А тут, по крайней мере, все ясно. Давайте ваш договор.
Колдунья удивленно вскинула брови.
- Вы, кажется, не поняли. Вам нельзя будет лечиться.
- Да.
- Вам нельзя будет покончить с собой.
- Да.
- Вам нельзя будет никому, ни одной живой душе рассказать о нашем договоре. Если вы проговоритесь, чары разрушатся, и люди начнут болеть и умирать.
- Да.
- Если и найдется добрая душа, которая захочет вам помочь, вы не должны принимать никакой помощи.
- Да.
И Рене подписал договор, разумеется, кровью. И выложил на стол свои пистолеты, «подальше от греха», по словам колдуньи.
- А теперь выпейте вот это.
Перед глазами короля блеснул сосуд темного стекла.
- Этому зелью двести лет, не меньше. Но не волнуйтесь, у таких продуктов срок гарантии – вечность.
Рене задержал дыхание… и выпил содержимое сосуда одним махом. После чего робко взглянул на колдунью:
- Скажите, мадам… Могу я хотя бы ругаться вслух?
- О да. Ругаться можете, сколько угодно.
И колдунья впервые нежно, по-матерински улыбнулась королю. Рене хотел было этому удивиться… Но тут в глазах у него потемнело, и он замертво упал на ковер.
Глава 3
БОЛЕЗНЬ
Как можно описать ад?
Великий итальянский поэт по имени Данте попытался это сделать. Но его понятия, надо признать, несколько устарели.
Вообще, у каждого свой ад. Для одних это нищета, для других – несчастная любовь, для третьих – тюрьма, долги, сварливые жёны...
Для Рене ад начался, как только сознание вернулось к нему. Он очнулся не в доме колдуньи, а у обочины большой дороги. Двое незнакомцев склонились над ним и шарили по карманам его брюк.
- Давай, давай, ну чего ты копаешься? – бормотал один из мародеров. – Терпеть не могу покойников!
- Тоже мне, нежности, - огрызнулся второй.
- А вдруг он заразный? А? Говорят, многие мрут сейчас от черной лихорадки… - боязливо говорил первый.
- Чепуха! Покойник что надо, свежий, как огурчик! – отвечал второй. – Погоди-ка, стащим с него сапоги и куртку. У парня, видать, водились денежки.
- Ух, и напьемся мы нынче! Ты как насчет телячьих отбивных?
- Сам ты отбивная… Тяни!
И вот, когда мародеры ухватились за его сапоги, Рене открыл глаза.
- Отбой, ребята. Сапоги мне самому нужны, - произнес он и приподнялся на локте.
- А-а-а! Покойник ожил! – заорал в страхе первый мародер. Но второй оказался посмелей.
- Это мы сейчас исправим, - прошипел он и выхватил из-за пояса охотничий нож. Лезвие просвистело у самого горла Рене. Но он успел перехватить бандиту руку, и стал ее выкручивать, пока тот не взвыл от боли. Нож отлетел в сторону.
- Бежим! – заорал первый и бросился наутек.
Второй, охая, приподнялся с земли, но Рене придавил его коленом:
- Э нет, братец! Сперва верни деньги. Ведь мама говорила тебе, что воровать нехорошо?
- Го… говори-ила, - прохныкал второй мародер. Он вытащил из-за пазухи кошелек Рене и бросил его на землю.
- Умничка, - усмехнулся король. - А теперь пошел вон!
Второй мародер кое-как встал и поплелся вслед за первым.
Довольный король сунул кошелек себе в карман и подобрал нож.
«Ну-с, вот так, - подумал он, оглядываясь по сторонам. – Но что произошло? Где это я? И почему я ничего не чувствую? Уж не посмеялась ли надо мной чертова колдунья?»
И тут он ПОЧУВСТВОВАЛ. Да так, что солнце почернело у него перед глазами.
«Что это? – пронеслась мысль в королевской голове, - О господи... Я, кажется, умираю».
Но это была не смерть. Это болезнь проснулась в нем, чтобы уже никогда не засыпать. Жестокая боль пронзила тело, с головы до пят его стала бить мелкая дрожь, холодный пот побежал по вискам… Ноги Рене подкосились, он рухнул в дорожную пыль и забился в судорогах.
Мародеры еще не успели отойти далеко.
- Ты видишь? Ты видишь? – в ужасе закричал первый. – Я же говорил, он заразный! Это она, черная лихорадка!
- Не болтай ерунды, – неуверенно сказал второй. Ему тоже стало страшно.
- Да вон же, у него и пена на губах! Бросай все, что мы у него взяли! И куртку бросай! И кольцо! И часы! О господи, господи, неужели я умру?! – причитал первый, выворачивая карманы. – Черт меня дернул с тобой связаться!
- Заткнись, дурак. Пошли скорей, разведем костер и сожжем нашу одежду. Авось, пронесет.
И они пустились бежать, прочь от этого страшного места.
А король остался лежать на дороге. Приступ прошел, и теперь он тяжело дышал и стирал пот со лба трясущейся рукой.
«Так вот что со мной будет, - думал он, - вот каким я стану теперь… И уже навсегда. До самой смерти. Господи, во что я вляпался, идиот?! Утешает одно, – что это ненадолго».
Но Рене ошибся. Его молодое, крепкое тело не желало сдаваться. Дни шли за днями, а он все не умирал. Болезнь грызла его, как бешеный пес, мяла и терзала своими железными пальцами, - но он не умирал.
Он ушел с большой дороги в лес. Там никто не мог его увидеть, а, значит, и помочь. Во время приступов он катался по земле, стонал и плакал от боли, и стоны разносило эхо. Но даже дикие звери обходили его стороной. Лихорадка изнуряла его, бросала то в жар, то в холод… Но он не умирал.
Есть не хотелось совершенно. Это и удивляло и радовало короля. «Тем лучше», - думалось ему.
Но он все не умирал.
Сколько раз его соблазняла мысль разбить себе голову о камень или броситься в пропасть! Но в самый последний миг слово «Договор!» начинало гудеть колоколом у него в голове… И Рене отползал от края и отталкивал от себя камень.
Но зато уж он и ругался! Лексикон, по счастью, был богатый, и Рене никого не щадил. Он проклинал последними словами колдунью за ее жестокость, себя – за свою глупость, Бога – за его равнодушие, и людей, которых он спас, - за то, что они были здоровы.
Наконец, болезнь так измучила Рене, что он едва мог передвигаться. Кто бы узнал в этом изможденном человеке прежнего веселого, молодого короля!
И тут он подумал: «Я схожу с ума. Не могу, не могу так больше. Нельзя любить всех людей. У меня ничего к ним нет, кроме ненависти и злобы. Надо любить кого-то одного. И так, чтобы не жалко было ради него и помучиться. Иначе все зря. Я не выдержу».
Он собрал остаток сил, выбрался из леса на дорогу и поплелся по ней в неизвестность.
Глава 4
НА ДОРОГЕ
И он увидел жизнь! Жизнь текла широкой рекой, она была прекрасна.
И он увидел людей в деревнях возле большой дороги. Они не болели, но думали, что несчастны, и сетовали на плохой урожай, на погоду, родственников и соседей. У здоровых всегда много забот.
По пути королю попадались такие же оборванцы, как и он сам. Они пытались завязать разговор, но, заглянув ему в лицо, отходили подальше. Страшное это было лицо.
Мимо изможденного, тощего бродяги шли и ехали сотни путешественников. Иногда Рене кидали монетку, но на что ему были деньги? Деньги нужны живым.
Однажды его чуть не сшиб конный отряд жандармов. Они неслись, придерживая руками синие треуголки, и исчезли в клубах пыли.
«Интересно, - вяло подумал король, - какая у нас теперь власть?»
Хотя ему было все равно. Просто надо же о чем-то думать.
Болезнь, казалось, немного разжала свои железные пальцы. Он шел второй день, но приступов не было. Была только сильная слабость и жажда. Ему все время хотелось пить.
Впереди показался небольшой городок…
«ЗДЕСЬ, - почему-то подумал Рене, и тут же сам себя спросил: - Здесь? Что «здесь»? Хотя, в конце концов, наплевать. Ведь все равно, куда идти».
И он свернул с большой дороги и поплелся по направлению к городку. Внезапно начался дождь, и Рене жадно ловил ртом крупные капли.
- Хорошая погодка нынче! Вот, возьмите, сын мой, - услышал он бодрый голос. Рене нехотя оглянулся и увидел румяного священника в круглой шляпе, под зонтиком. Он протягивал королю флягу с водой.
Рене помедлил… Но жажда победила. Он жадно выхватил у священника флягу и уже хотел залпом осушить ее до дна… И тут слово «Договор!» загудело колоколом в его голове. «Помощь, - в ужасе подумал Рене, - нельзя ни от кого принимать помощи!» Пальцы его разжались, фляга упала на землю.
- Ай-яй-яй… Вижу, вы нездоровы, сын мой? Ничего, сейчас поднимем, - добродушно сказал священник и нагнулся за флягой.
- Нет! Не трогай! – закричал Рене и отшвырнул флягу ногой, насколько хватило сил.
- Да он, никак, сумасшедший, - пробормотал оторопевший священник.
- Я болен. Ясно тебе? Черная лихорадка. Слыхал?
- Господи помилуй! А я думал, зараза нас миновала, - священник перекрестился.
- Миновала, да не всех. Ступай прочь, поп! Ты ведь хочешь жить, верно? – И бродяга засмеялся сухим, лающим смехом.
Священник с жалостью и ужасом смотрел на него.
- Я помолюсь за тебя, сын мой.
- Не стоит, отче. Иди и радуйся, что ты здоров.
Пелена дождя скрыла священника…
А Рене сделал еще сотню шагов… Лег на мокрую землю… И закрыл глаза. «Если Бог есть, - подумал он, - я умру немедленно».
Глава 5
БОГ ЕСТЬ
Рене очнулся от холода.
- Нет Бога, - сказал он вслух и почему-то повеселел. Потом оперся на локоть и увидел, что лежит на краю городского кладбища.
«Поздравляю, сир. Конечная остановка», - мрачно пошутил он про себя.
И тут же заметил печальную процессию. Хоронили человека не маленького, потому что народу было хоть отбавляй.
«Приятное зрелище, - подумал Рене, отползая за большой камень и стуча зубами, – согревает душу».
Он разглядывал мужчин в черных сюртуках, чопорных дам под зонтиками, священника… («Да это тот самый, что предлагал мне флягу!») Венки… замечательный лаковый гроб… вдову…
И тут все в нем перевернулось.
- Одри? – прошептал он.
Да, это была она, рыжая Одри с зелеными глазами, молоденькая горничная, которую веселый король когда-то слегка полюбил. В то время он все делал слегка. Потом, когда горничная ему наскучила, мудрый Канцлер позаботился, чтобы ее прилично выдали замуж. Она исчезла из жизни короля, как многие другие.
И вот рыжая Одри в черном платье стояла над гробом мужа… И не плакала. Рене это отлично видел.
Наконец, все ушли. Кладбище опустело.
«Одри, - думал он, - Одри… Я хочу увидеть ее. Хочу! Имею я, черт возьми, право хоть что-нибудь захотеть! Ведь увидеть – это ерунда… Это можно. В договоре ничего не сказано о том, что мне нельзя ее увидеть».
Он обрадовался этой мысли, словно кого-то перехитрил.
И тут болезнь напомнила о себе. Да так, что бродяга провалялся на кладбище до вечера. Он подавлял стоны, чтобы никто его не услышал и не обнаружил здесь. Теперь он боялся этого больше всего на свете.
Солнце уже давно погасло, когда Рене, шатаясь, вошел в городок. Он брел, хватаясь за стены домов, и радовался, что улицы пусты. Вот городская площадь… Фонтан… Из каменной львиной пасти в круглую чашу бежала струйка воды. Он упал на колени и пил, пил, пил…
Потом огляделся. Дома тесно окружали площадь. Окна были освещены. Там жили люди, десятки, сотни людей…
«О господи, - с тоской подумал Рене, - мне ее ни за что не найти в этом чертовом городишке!»
И тут дверь одного из домов открылась. На мостовую лег прямоугольник света. В дверях показались пожилая дама и священник.
- Может быть, я побуду с вами до утра, дорогая? – неприятным голосом сказала дама.
- Действительно, дочь моя, – поддержал даму священник. - Вам сейчас необходима поддержка родных…
- Нет, благодарю вас, тетушка. И вас, святой отец. – Рене вздрогнул, так знаком ему был этот голос. – Простите, но я бы хотела немного побыть одна.
- Понимаю, душенька. Крепитесь, моя милая, - отвечала пожилая дама и вдвоем со священником они, не спеша, пошли по площади.
Слуга нес перед ними фонарь. Когда они проходили мимо Рене, он спрятался за каменной чашей фонтана.
- Несчастный мой племянник, - бормотала дама, удаляясь. - Она бы хоть ради приличия поплакала, бесстыдница!
- Вы слишком суровы, мадам. Бедняжка так рано овдовела, что…
Голоса затихли.
«Все-таки Бог есть», - подумал Рене. Он с трудом встал и подошел к дому Одри.
Площадь была пуста. Где-то лаяли собаки…
«Какое право я имею звонить в эту дверь? Нет, не позвоню, боже упаси!.. Но тогда придется ждать до утра. А я не могу ждать. Я околею здесь до утра и так ее и не увижу».
Рука потянулась к дверному звонку и застыла в воздухе.
«Нет-нет, нельзя! Убирайся, забудь сюда дорогу!» Рене мысленно сказал себе это… и позвонил.
- Кто там? Святой отец? Тетушка, вы вернулись? – спросили по ту сторону двери. Он судорожно глотнул, но в горле было сухо, как в пустыне.
- О… Одри…
- Что? Кто это?
Дверь отворилась, и желание Рене было исполнено. Он увидел ее, так близко, что прошептал: «Ну и довольно». И, совершенно успокоенный, стал съезжать по дверному косяку, все ниже… ниже… ниже…
- О господи! – услышал он далеко-далеко испуганный голос, - Жаннета! Жаннета! Помоги мне!
«Как хорошо, - подумал Рене. – Темно и тихо».
Глава 6
СМЕРТЬ
- Доброе утро, Ваше величество.
И действительно, было утро.
Рыжая Одри сидела возле постели и тревожно смотрела на короля.
- Как вы себя чувствуете?
Это был нелепый вопрос. Рене никак себя не чувствовал. До того никак, что не мог пошевелить пальцем. И только смотрел на рыжие кудряшки, выбившиеся из-под белого чепца.
- А я вас узнала. Хотя вы ужасно изменились.
«Я плачу, - подумал он, - вот дурак».
- А в газетах пишут, что король бесследно исчез. Болтают о похищении, самоубийстве… Все с ног сбились, ищут вас… А вы у меня. Да еще в таком состоянии… Ах, да скажите хоть слово! Что с вами произошло?
- Нет, - сказал Рене одними губами, - вы… о себе.
- Да что о себе, - она отвела глаза. – Вышла замуж… Переехала в этот городишко. Мне поначалу все тут было смешно, после столицы. Для местных я так и осталась чужой. Муж мой дослужился до окружного судьи… Дом купили… Все бы ничего, да только умер он.
- Отчего?
- От страха. – Она слегка усмехнулась. - До того испугался заграничной заразы, что сердце не выдержало. Вот я и овдовела.
Помолчав, Одри добавила тихо: - Попрекал он меня вами… Чуть ли не каждый день.
Повисла пауза. И в голове у Рене ни с того, ни с сего возникли слова: «Казни египетские».
Египетские?.. Почему египетские? Потому что самые страшные? О, если бы он мог встать! Он упал бы к ее ногам… И она… Может быть, она смогла бы…
- Я пошлю за доктором, - прервала молчание Одри.
- Нет.
- Глупости! Вы же совсем больны.
Одри встала, но Рене с неожиданной силой схватил ее за руку.
- Никакого доктора. Это бесполезно. У меня та самая болезнь, которой так боялся ваш покойный муж.
За дверью кто-то громко охнул. Послышались дробные шаги, будто сбегали с лестницы.
Одри распахнула дверь.
- Жаннета! Ты подслушивала? Вернись сейчас же! – крикнула она, но ей никто не ответил. Внизу хлопнула дверь.
- Ну вот, теперь эта дура раззвонит по всему городу…
- Я не должен был приходить сюда, - пробормотал Рене. - Помогите мне встать.
- Лежите! Никуда я вас не отпущу, - властно сказала Одри.
- Вы не понимаете…
- Все я понимаю. Если вам вздумалось умереть в моем доме, на то королевская воля. Дом ваш… Как и я ваша, - закончила она торопливо и вышла из комнаты.
«Господи, вот оно, счастье, - подумал король, - дом… постель… и главное - ничего не болит».
Он не знал, сколько прошло времени, но тут внизу послышались голоса. Рене затаил дыхание.
- Дочь моя, - говорил священник, - ходят слухи, что вы приютили у себя опасно больного человека. Подозреваю, что мы с ним уже встречались вчера… Ваша служанка не лжет?
- Нет, отец мой, – отвечала Одри.
- Вам нельзя оставлять его в доме. Это черная лихорадка, ужасная болезнь. Вы подвергаете себя смертельной опасности…
- О себе я не думаю.
- Но тогда подумайте о других! Город взбудоражен. Люди озлоблены, напуганы… Они грозятся поджечь ваш дом вместе с вами, и я буду бессилен…
- Этот человек останется здесь. А вашим прихожанам передайте: пусть попробуют. Первого, кто приблизится к моему дому, я застрелю, как бешеного пса. Так им и передайте!
- Одумайтесь, дитя мое!
- Уходите. По мне лучше сгореть, чем жить в вашем городе.
Священник ушел. Загремел засов. В доме наступила тишина.
Рене слушал все это, закрыв глаза, и расслабленно думал: «А хоть бы и сгореть… Все равно, лишь бы скорее. Не могу больше. Не мо-гу».
И тут перед ним возникла из воздуха колдунья. Лицо ее было ужасно, глаза сверкали.
- Договор! – закричала она беззвучно, - ты нарушаешь договор, негодяй! Пункт четвертый: «Ни от кого не принимать помощи»! Если ты не уйдешь из этого дома, я объявлю наше соглашение недействительным.
- Плевать…
- Тебе наплевать на жизни тысяч людей?
- Абсолютно.
- А она? Ты, мелкий эгоист, хочешь, чтобы она из-за тебя погибла?
- Нет!
- Тогда вставай и уходи.
- Я не могу…
- Вставай, мерзавец, или она заболеет первой!
- Жаль, что мой дед не казнил тебя, чертова ведьма.
После этих милостивых слов Рене зажмурился… Приподнялся на локте… Сел в постели… Комната кружилась перед ним.
«Сейчас, сейчас… Если я должен встать, я встану». И он последним усилием воли заставил себя подняться. Сделал шаг к двери… Другой…
И тут перед ним предстала Смерть, добрая и милосердная. У нее было милое лицо Одри, рыжие волосы вились, блестели зеленые глаза… Смерть, улыбаясь, протянула к нему руки. Рене засмеялся от счастья… и упал в ее объятия.
Глава 7
ЖИЗНЬ
На небесах кипела работа. Одни ангелы скрипели перьями по бумаге, другие летали взад и вперед, прижимая к груди толстые папки с надписью «Дело»… А третьи, отлетев в сторонку, подальше от глаз начальства, хихикали над анекдотами, которые нашептывали им присланные за грешниками бесенята. Жизнь, одним словом, била ключом.
Однако в кабинете высшего начальства было тихо и благостно.
- Вседержитель, прошу всемилостивейше простить меня, но прибыла новая душа, - музыкальным голосом доложил архангел.
- Ну, так распорядитесь по делам ее. Почему сразу ко мне? – недовольно спросил Бог.
- Осмелюсь заметить, случай необычайный. При жизни он был королем…
- В ад! – отрезал Бог.
- …Но принял немалые страдания за своих ближних.
- Гм! – Господь с сомнением пошевелил бровями (ну, знаете, как это обычно делают большие начальники). - Верится с трудом. Подайте дело.
Архангел почтительно подал.
- А, так это шалопай Рене? Уже умер?
- Так точно, Вседержитель. Полминуты назад.
- Действительно, бедняга намучился… гм-гм. Но (и тут Господь строго взглянул на архангела) он не святой.
- Увы! – вздохнул архангел, - но, может быть, его все же как-то можно… э-э-э… допустить? Святых нам сейчас так не хватает…
- Он блудодей и богохульник.
- Но разве он не искупил эти прегрешения?
- Не совсем. Главнейшее искупление у него еще впереди.
- Какое же, о Вседержитель?
- Женитьба! – громыхнул Господь. – И вообще, король Рене отнюдь не умер. Временная остановка сердца, только и всего.
- Но по договору с нечистой силой он обязан был умереть…
- Что-о-о? Да вы хоть понимаете, любезный, КОМУ это говорите?!
Хрустальные стены кабинета содрогнулись.
Архангел в ужасе спрятал голову под крыло. Господь выдержал начальственную паузу и произнес, уже несколько смягчившись:
- Дело перешло в высшую инстанцию. Так им там и передайте. Дело – на полку, душу – на землю. И дайте мне, наконец, поспать, черт бы вас побрал!
- Слушаюсь-с…
Архангел удалился на цыпочках…
* * *
И тут король Рене открыл глаза. Он лежал на своей родной королевской постели, в своей родной королевской спальне и думал: «Надо же… Как на том свете все похоже на этот». И сейчас же почувствовал запах горелого.
- Ну-с, голубчик, вот мы и в расчете.
Голос был знакомый. Рене с трудом повернул голову и увидел… Ну да, конечно же, колдунью! Она сидела за столиком и жгла над пепельницей какой-то документ.
- Это наш с вами договор, голубчик. Не правда ли, как славно горит?
Колдунья прикурила от веселого пламени папироску. И тут Рене все вспомнил, и ярость захлестнула его.
- Ах ты, старая…
- О, вы гневаетесь, значит – живы. Что ж, радуйтесь: эпидемия нам больше не угрожает. А у вас нынче второе рождение, Ваше величество. Поздравляю. От престола отрекаться не надумали? Нет? Ну и правильно. Нашим простакам еще расти и расти до демократии.
У Рене не было сил, чтобы ругаться. Поэтому он спросил:
- Где Одри?
- Ваша бывшая служанка? – колдунья хитро прищурилась.
- Попрошу говорить о королеве почтительно. – В голосе короля послышались металлические нотки.
- Ах, так… - Колдунья почему-то вздохнула. - Да здесь она, здесь. Я вас обоих переправила во дворец. Вырвала, можно сказать, из лап обезумевшей черни… И что-то не слышу слов благодарности.
- Чем могу? – сухо спросил Рене.
- О, для вас это пустяк. Я бы хотела кафедру в столичном университете. Увы, годы, годы… Пора передавать свой опыт молодым.
В голосе колдуньи была печаль и усталость. И сама она уже не казалась ни грозной, ни жестокой. Милая, немолодая дама с пучком седеющих волос.
- Хорошо, сударыня, - промолвил король. – Через неделю я лично поздравлю вас и вручу профессорскую мантию. Вы довольны?
- О, вполне, благодарю вас, сир! – сказала колдунья и растаяла в воздухе.
Рене устало откинулся на подушку… И тут двери в опочивальню распахнулись, и вошла его радость с зелеными глазами, его рыжая находка, его единственная любовь на всю жизнь.
И что бы вы думали? Невероятный случай! Рене женился на Одри. Этот скандальный брак долго служил поводом для споров и сплетен при иностранных дворах. Соседи короли объявили своего собрата сумасшедшим. Но молодоженам, говоря откровенно, было на это наплевать.
И они жили счастливо. Но умерли не в один день. Одри надолго пережила своего второго и единственно любимого мужа. Увы! Договоры с колдуньями не проходят даром для здоровья…
Но, впрочем, это все ерунда!
Самое большое несчастье постигло старика Канцлера. Камея «Спящий гермафродит», гордость его коллекции, была безжалостно раздавлена во время эвакуации каблуком его супруги! А? Ну что тут скажешь?! Нет, не могу… Слов нет. Слезы душат… Канцлер так и не утешился до конца своих дней. Пуговица
Зеркало (послесловие к "Пуговице")
Вот говорят – жизнь коротка. Ничего подобного! Ее, жизни, вполне достаточно, чтобы утишить боль от удара, смириться и даже забыть. Особенно если это молодая жизнь. Дни наплывают один на другой, все забывается…
И знаете, кто особенно склонен так думать? Тот, кто нанес вам этот самый удар.
Безутешная сестра геройски погибшего капитана кавалерии, дочь славного, но, увы, дряхлеющего маршала, девица Генриетта Фрор готовилась к венцу. Наряд ее был скромен (не те времена, чтобы роскошествовать, знаете ли), но все-таки, все-таки… Белый шелк, брабантское кружево, жемчуг на шее и в волосах… Мамин жемчуг. Глаза сухи, губы сомкнуты. Зубы стиснуты. Потому что если их разжать, они опять начнут мелко стучать, не дай бог, кто-нибудь услышит. Впрочем, даже если и услышат, не беда. Она невеста, ей полагается быть в расстроенных чувствах. Нервы… Девичьи страхи… Ожидание неведомого… Ха!
Все уже было ей ведомо, этой белой, бледной невесте, отраженной в узком и высоком богемском стекле. Сумерки в зеркале, тьма в душе.
Почему-то ей вспомнилась церемония открытия памятника брату. Она не хотела присутствовать, но отец возмутился и заставил ее поехать.
«Благодарная Отчизна своему благородному сыну» – золотом на гранитном постаменте, а там, выше – Гильом в полный рост. Поза какая-то ненатуральная. Да и непохож вовсе. Кругом постные, приличнейшие лица. Военная музыка, венки, речи… (О мука, о стыд! Как же отец не понимает?!) А там, в отдалении – он, Пятый герцог Эглионский. Стоит спокойный и смотрит прямо перед собой этими своими новыми бесцветными глазами. И ни разу – ни разу! – не взглянул в ее сторону.
Что произошло между ними там, в далекой тюрьме? О чем они говорили? О ней, о ней, без сомнения. Прежде всего о ней, а уж потом о долге и обо всем прочем. Да и вообще, ей ли не знать своего брата! Он никогда не любил красивой болтовни.
Только раз Генриетта услышала из его уст ругательство. Площадное ругательство, такое ужасное, что любой портовый грузчик крякнул бы от удовольствия. И это случилось в то утро, когда Гильом увидел ее, плачущую, растерзанную, и вытряс из нее имя того, кто это с нею сделал.
Лицо брата стало белым как бумага. О, он ничего не сказал отцу. Он ничего не сказал и обидчику, его светлости наследнику. Нет, ни слова не сказал. Просто молча вошел в его личные покои и наотмашь ударил по лицу рукой в железной перчатке.
Генриетты, конечно, не было при этом, но свидетель, испуганный дежурный лакей, жарким шепотом рассказал обо всем пажу, тот – фрейлине, та – главному повару…
- Так отчего же, сударыня? Что всему причиной?
- Ах, если бы знать!
- Все это неспроста, господа. Тут какая-то грязная история, помяните мое слово.
- Ах, да расскажите подробнее, как все произошло!
- Вообразите только! Капитан вломился в бильярдную, и, не говоря ни слова, ка-ак ударит…
- Ах, неужели прямо в лицо его светлости наследнику?
- Непосредственно. Его светлость наследник бух на пол! Кровь на губах, вы подумайте!
- Ну-ну! И что же его светлость наследник?
- Ни-че-го! Вообразите! Молча встал, отер кровь платком.
- Ну, а капитан-то что?
- Бросил свою перчатку под ноги его светлости и ушел.
- И все? И так-таки ни единого словечка?
- Оба ни гу-гу!
- Боже мой! Что если герцог, наш государь, узнает!
- Тише! Об этом лучше помалкивать, душенька.
Да-с, весть о скандальном происшествии облетела дворец. Но тут старый герцог скончался, затем последовала коронация наследника… А вслед затем – война, мобилизация, сражение, разгром, пленение молодого государя, вторжение неприятеля вглубь страны… Небо послало так много бедствий, что история с железной перчаткой скоро обветшала и всеми забылась.
* * *
Она была больна ненавистью к этому человеку. Он погубил Гильома. Он втянул всех в эту несчастную войну, и (мало этого!) потерпел позорное поражение. Пять месяцев назад он взял ее, чистую Генриетту, как берут только служанок, грубо, на каком-то сундуке... и теперь благороднейшим образом выдавал замуж. И за кого?!
Ей был сделан намек. О, в самой деликатной форме… Не стоит волноваться, жених осведомлен о том, что она не девственна, и не имеет к ней претензий. Генриетта расхохоталась. Ах, даже так? У него нет претензий? Никаких? Ну, еще бы! Вероятно, он получит солидную компенсацию за такое снисхождение! И почем же нынче девственность?
Пожилая дама была обескуражена таким цинизмом, и неохотно промямлила, что да, будущий супруг Генриетты уже получил от герцога почетный и ответственный пост коменданта Патоны, города-порта на юге страны.
Невеста подняла над головой руки, затянутые в тонкие перчатки, и взялась за край фаты. Глянула прямо на своего двойника в золоченой раме… Коротко и резко засмеялась себе в лицо.
- Я-то не отравлюсь. И не надейтесь, ваша светлость!
Фата опустилась и скрыла под собой зло смеющийся рот.
Невеста вышла из комнаты.
Колокола… Лепестки роз… Понимающие глаза придворных…
Герцог сдержал слово: наутро после первой брачной ночи молодой супруг не имел к новобрачной никаких претензий.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
вера трофимова: Новеллы о вещах. Сборник рассказов.
Занимательные и динамичные рассказы (?), сказки (?)… Герцоги, короли, бароны, ведьмы, колдуньи… Мистика, героизм. И эти три таких важных для человека понятия — любовь, любовь, любовь.
23.01.10 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php(200): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|