Юрий Трущелев: Где ты, Вика?.
Сборник рассказов Юрия Трущелева свидетельствует, что и мужчины тянутся писать мелодрамы, а равно и умеют их писать, соблюдая все каноны жанра с чисто женской (пардон!) дотошностью. Наиболее сильный, на мой взгляд, в сборнике - "Рассказ о рассказе", здесь фантазия автора в полную силу развернулась, потянув за собой сюжетные ходы; наиболее слабый - "Тот далекий дождливый день", ибо очень тривиален. Я хотела вообще выбросить этот рассказ из сборника, но данный глюк - невозможность убить одно произведение в сборнике - на "ТЗ" никак не исправят. Поэтому придется увлекшимся читателям претерпеть небольшое разочарование в конце складных душещипательных историй Юрия Трущелева...
Тем не менее, сборник маленьких новелл о любви удался, на три сильных рассказа один не очень сильный - достойная пропорция!
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Елена Сафронова
|
Где ты, Вика?
2011Где ты, Вика? |Странная птичка удод |Рассказ о рассказе |Тот далёкий дождливый день
Где ты, Вика?
– С наступающим, – сказал Роман и протянул водителю маршрутки деньги.
Несмотря на снегопад, на улице было много прохожих. До полуночи оставалось чуть меньше четырех часов. Впрочем, Роману спешить было некуда. Его семья – жена и сын, сейчас находилась далеко – в этом дурацком «фатерлянде». Еще пару месяцев назад подобная ситуация показалась бы ему сущим бредом. Ну, были разговоры на тему, хорошо бы съездить к родственникам в Германию…
«Съездили, блин!» – Роман, в который раз мысленно прокручивал сцену прощания в аэропорту.
– Если любишь, поедешь с нами, – отрезала Ирина. Он промолчал, хотя хотелось крикнуть:
– А ты! Ты, почему бросаешь меня, друзей, Родину, черт побери! Все! Бросаешь – бросай! Но за что отнимаешь сына, наши годы, прожитые вместе, мечты, надежды?…
Подошел Артем, долговязый, угловатый.
– Па, – у него чуть не сорвалось привычное «пока». – Па, ну, ты че? Мы ж без тебя никак. Заканчивай в своей фирме и приезжай. За нас не беспокойся – бабулька на первых порах поможет… – и ткнулся в плечо отца, а потом пошел за матерью.
«Нет. Хватит. Надо отвлечься». Роман подставил лицо под крупные, декоративно красивые снежинки. По дороге домой он заглянул в круглосуточный павильон «Березка».
– С наступающим, Рома, – заулыбалась продавщица, соседка по подъезду, и тут же погрустнела.
– Проводил? – но, не дожидаясь ответа, спросила: – Что-нибудь возьмешь?
– Конечно, праздник же. Значит, так: «шампуньчик», ликер для дам, конфеты, фрукты… В общем, я тебе доверяю. Смелее, я при деньгах. Э-э! Нет, водку «Довгань» не надо, лучше чего-нибудь позабористей.
Роман прикинул вес пакета с бутылками – выдержит ли? Не считая, сгреб сдачу. В тесном тамбуре он столкнулся с молодой женщиной в длинном бежевом пальто, извинился и вышел на улицу. Потом вдруг резко обернулся:
– Вика?
Но дверь уже захлопнулась. С чего это ему Вика примерещилась?! Ведь лет пятнадцать не виделись. Впереди блеснул полоска накатанного детворой льда. Роман разогнался и заскользил. Вдруг ноги подвернулись, и он со всего маху упал навзничь.
* * *
– Во, блин, – мужчина осторожно поднялся, потрогал шишку на затылке и проверил содержимое пакетов. Вроде бы ничего не разбил. Но произошло что-то непонятное. Все та же снежная кутерьма…
Та, да не та! Ни одного огонька вокруг, и тишина какая-то тревожная. Порывами ветра доносило собачий лай.
Роман вдруг начал ковырять сапогом снег под ногами. Всюду из наста торчали сухие стебли. Вокруг не было никакого асфальта! Земля. Поросшая бурьяном, припорошенная снегом земля. И никаких признаков тротуара – снежная целина. Причем единственные следы вокруг были его. Но они начинались прямо тут и ниоткуда не шли…
– Бред какой-то! – Дрожащей рукой Роман нащупал в пакете бутылку водки, свинтил пробку и сделал несколько глотков прямо из горлышка. Успокоительное тепло разлилось по всему телу.
«Надо куда-нибудь идти, но куда?». Мысли его путались. Послышался какой-то звук сзади. В снежной пелене замелькали фары, вскоре метрах в пятидесяти в стороне от него промчалась машина, и опять все стихло. Подняв воротник меховой куртки, Роман пошел вдоль дороги в ту же сторону, куда проехал автомобиль.
«Площадь, на которой я вышел из маршрутного такси, – рассуждал он, – там, если она только вообще существует…»
Роман ужаснулся своей мысли и пошел быстрее, стараясь не потерять направление. Снег забивал ему глаза. То ли показалось, то ли действительно впереди мелькнул огонек. Чуть в стороне – другой. Вскоре он различил силуэты домов, деревья.
Ни людей, ни машин нигде не было, но во многих домах светились окна.
«Зайти на огонек? Спросить, а что спросить? Люди, я заблудился… Не смешно!»
Роман шел вдоль заборов. Гремели цепями собаки, иногда хлопали двери и доносились голоса.
«Шагов через двести должна быть девятиэтажка». Он посмотрел на часы: 20.45. – Господи, каких-то сорок минут назад я вышел из такси.
Девятиэтажки не было. Забор кончился, и Роман свернул в узкую улочку. Он не знал, почему. Просто свернул и снова пошел вдоль заборов.
Внезапно теплая волна всколыхнулась в груди. Роман стоял перед своим домом – низеньким шалеванным флигельком. В окнах горел свет, но Роман отвернулся, словно опасаясь увидеть… свой собственный силуэт.
– Бред какой-то, – в который раз за вечер пробормотал мужчина. – Так. Спокойнее. Думай. Дом снесли десять лет назад… Уже весело. Зайти, что ли?! – Но Роман знал, что не зайдет. О том, почему нельзя этого делать, он даже не задумывался.
«А может, я и, правда, «того», ну, «крыша поехала» от удара темечком».
От удара в темечко,
Сдвинулося времечко…
– Ого! Частушки-нескладушки. Че делать-то? Не замерзать же под забором несуществующего уже десяток лет родного дома?!
Роман еще раз взглянул в родные окна и медленно пошел дальше. Забор кончился. Перекресток. Он машинально повернул направо. Теперь дома были только с одной стороны, на другую выходили огороды.
«Где-то здесь живет Славка. Раньше жил, то есть, тогда живет… Тьфу, совсем запутался!»
Роман энергично зашагал вдоль квартала и вскоре уже стоял перед знакомой калиткой. Во дворе кто-то чиркнул спичкой.
– Хозяева, огоньку не дадите? – крикнул Роман и решительно отворил калитку. – Слава дома?
– Сейчас придет, – ответил парень в военной форме, – у соседей он, в гости сестер приглашает.
Вновь чиркнула спичка, и Роман, прикуривая, успел разглядеть лычки на курсантских погонах.
«Архипенко. А вот как зовут, забыл. Ну, да ладно. Меня тоже не должны Романом звать. А как?!
– Бороду не припалил? – ехидно поинтересовался Архипенко.
– Да, борода богатая, шкиперская, – подал голос второй курсант.
А третий приятель Славки, одетый «по-гражданке», сказав, - Пойду их потороплю, – через боковую калитку прошел к соседям.
«Димка», – узнал Роман, – «ну, а я буду для них моим двоюродным братцем-мариманом Генкой. Его никто из компании толком не знает. Зато много слышали о нем. От меня же».
– Геннадий, – представился Роман и пожал руки курсантам, – только что из аэропорта. Зашел к Ромке, но у брата никого. Видать, всей семьей в гости подались. Хочу у Славки спросить, может, знает чего?
– Вряд ли, – ответил Архипенко, – мы месяц в увольнении не были. Тоже только приехали, компанию сбиваем на ходу. Да и с Ромкой они, по-моему, до сих пор в ссоре из-за какой-то юбки… А вот и Слава.
– Геннадий, брат Ромы, – поспешил представиться Роман, – не знаешь, где мои родичи?
– Рад познакомиться, наслышан, – пробасил Славка. – А это наши дамы: Людмила, Виктория.
Девушки дурашливо сделали книксен и, пробормотав: «очень приятно», проскочили в дом. За ними – курсанты и Димка, женатый Славкин сосед, который даже не взглянул в сторону Романа-Геннадия. Хозяин радушно подтолкнул гостя к крыльцу.
– Да я только узнать, – слабо возразил Роман. – Поеду в Ростов, к тетке…
– Ну, тетка подождет.
В прихожей, которая была одновременно и кухней, у раскаленной плиты суетилась Полина, Димкина жена. Наташа, ее незамужняя сестра, в огромной чашке на круглом застеленном пёстрой клеёнкой столе смешивала винегрет. Ей пытался помогать пятилетний Андрюшка, Полины с Димкой первенец.
«Как кстати»,– подумал Роман и начал выкладывать на стол содержимое пакетов.
– А это тебе, – вручил он изумленному пацану ананас. Впрочем, и все остальные смотрели на продукты, как на чудо. Початую бутылку водки «Батька Махно» Роман загодя переложил в куртку. Все остальное было или импортное, или без ярлыков: шампанское «Мона Лиза», ликер «Амаретто», мраморно розовела ветчина в упаковке, золотились апельсины, бананы, грейпфруты…
– Откуда все это? – еле выговорила Полина. Начались ахи-охи. Даже мужики не могли сдержать эмоций.
– В «Березке» купил, – ответил Роман. Он не подумал, какой эффект все это может произвести в провинциальном советском городке. И добавил: – За чеки купил. Их нам в загранплаванье выдают.
– Живут же люди, – вздохнула Вика и повернулась к Роману. – А что же вы не раздеваетесь? Снимайте куртку. Вот сюда. Ой, какая красивая! Тоже в «Березке» покупали? Можно, я примерю?
Романа закружила, засыпала вопросами девушка-подросток. Сколько же ей? Он никак не мог сообразить.
Андрюшку отправили к бабушке. Стол накрыли в зале, а в прихожей освободили место для танцев. Вика порхала по комнатам, мурлыча что-то знакомое, но забытое. На ходу девчонка то и дело напоминала Роману:
– Геннадий, не поддавайтесь на провокации. Сегодня вы только мой кавалер! Мой, понимаете?
Роман обалдел от невероятных событий этого дня. Если еще недавно его с семьей разделяли только тысячи километров, то теперь…
Но как же из этого выбраться? А стоит ли выбираться? Нет. Почему-то Роман твердо знал, что здесь он только гость и остаться ему нельзя…
Приготовления закончились, и наступило томительное безвременье. Мужчины попытались, было затеять «проводы Старого года», но Полина непререкаемо заявила: – Рано. Включили телевизор – там бровастый генсек. Решили это дело перекурить во дворе. Кто-то рассказал анекдот про «четырежды героя», почему ему звание генералиссимуса не присвоили. Потом – про то, как он на льдине читал по бумажке «По-мо-ги-те!»
Роман, отсмеявшись, вдруг ляпнул:
– Покойник хоть по бумажке читал, а нынешнему – достаточно руки связать, и он ни слова произнести не сможет. Даже рот скотчем не надо заклеивать…. – Роман осекся, увидев всеобщее недоумение. Чтобы как-то загладить промах, он хлопнул себя по лбу и воскликнул:
– Ой, у меня же в крутке початая бутылка водки – и побежал в дом.
В дверях он столкнулся с Викой. У Романа на долю секунды что-то мелькнуло в сознании и исчезло.
– Я сейчас, – крикнул он то ли парням, то ли Вике.
Хорошо, что Роман вовремя вспомнил об этикетке.
«Будущие политработники офанареют от «Батьки Махно», надо содрать»
За этим занятием его и застала в ванной Вика.
– Зачем это Вы?
– Так надо, – и, заговорщицки подмигнув, Роман сказал девушке:
– Захвати-ка ты лучше стакан и что-нибудь закусить. Только чтобы Полина не видела.
Вика принесла стопки и тарелку квашеной капусты. Роман наливал, а парни, пробормотав: «Будем!», опрокидывали жидкость и тянулись к закуске. Архипенко не было, а он любитель выпить. Странно. Ребята молча закурили. Вика, накинув Романову куртку, ушла в свой двор, Славка пошел в дом, хотя погода стояла чудесная. Крупные снежинки медленно кружились в световых столбах. С улицы раздался свист, и Архипенко окликнул Сашку, второго курсанта:
– Лихолетов, подь сюда.
Они о чем-то негромко спорили за калиткой, но слов Роман разобрать не мог. Потом Архипенко крикнул.
– Гена! Скажи Славке, мы тут к знакомой зайдем, туда и обратно…
– Лады, – Роман уже ступил было на крыльцо, но его остановил громкий шепот:
– Ро-ма!
Он ошарашено обернулся и увидел Вику. Девчонка дурашливо улыбалась.
– Вот ты и попался! Я с самого начала тебя узнала, – но улыбка быстро сошла с ее лица. Говорила она тихо, стоя вплотную к Роману, во взгляде – растерянность.
– Ромочка, что же будет? – Голос ее задрожал, сорвался, Вика как-то вся сникла.
– Рома, Ромка… – шептала девушка, притиснувшись к нему. По щекам катились слезинки. Вдруг она сжала его руки.
– Слышишь? Машина остановилась! Рома, беги через огороды! Беги скорей! Это Архип милицию вызвал. Я слышала, как он Сашке Лихолетову доказывал, что ты шпион. Представляешь? Ты, мол, чужой, завербованный. Сдать такого – долг советского гражданина, тем более, курсанта. Саша ему – надо разобраться. А он – хватит, я уже разобрался и в милицию позвонил. Идем, встретим…
Девочка снова заглянула Роману в лицо.
– Что же будет, Роман?
– Вика, понимаешь, – как можно спокойнее сказал Роман. Он понимал, что врать ей не сможет. – Дело в том, – продолжил мужчина, но замолчал. Ну, что он мог ей сказать?! – Я сам ничего не понимаю…
– Молчи, – Вика закрыла ему рот ладошкой. – Они возвращаются. Иди в наш двор, а я их задержу. Скажу, что ты в доме у Славки, а сама вернусь.
Едва Роман скрылся в соседнем дворе, как послышался голос Архипенко.
– Что мерзнешь, красотка? – он недолюбливал сестру своей невесты Люси.
Впрочем, неприязнь была взаимной. Но в этот раз Вика не отбрила будущего родственника, а спокойно ответила:
– Не мерзну, куртка у гостя теплая.
– А сам он где?
– В доме, – Вика сошла с крыльца, пропуская курсантов.
– А ты куда?– не унимался Архип.
– Тебе обо всем надо докладывать? – Вика, фыркнув, пошла в свой двор по направлению к уборной. Курсанты засмеялись и скрылись в доме.
– Быстрей, – девушка сняла куртку.
В это время перед двором остановилась машина, из нее вышел милиционер и окликнул девушку.
– Это седьмой дом?
– Нет, пятый «А», седьмой рядом, – еле пролепетала Вика, совершенно не понимая, куда исчез Роман.
– Да ты не бойся, невеста, – успокоил милиционер, – курсанты там гуляют? Не знаешь?
– Там.
– Ага. Ну, спасибо. С наступающим…
Роман появился так же внезапно, как и исчез.
– Иди, оденься быстрее…
Вика пулей метнулась в дом и через несколько мгновений вернулась, на ходу попадая в рукава пальто.
Романа во дворе не было. Вика растерянно осмотрелась, заглянула к соседям, потом вышла на улицу. Шофер «воронка» пошутил, приоткрыв дверцу.
– Садись, покатаемся.
Вика, как сомнамбула, отрешенно пошла вдоль улицы. Милиционер пожал плечами и захлопнул дверцу. Вика сразу же прибавила шагу. Свернула за угол и вышла на зады дворов. Она увидела Романа, только когда он шагнул ей навстречу из-за корявого ствола акации. Роман молча прижал девушку к себе.
«Как же так получилось? – думал Роман. – Почему я тогда не замечал ее? Ах, да. Она ведь моложе меня на пять лет. Вечно в тени своей красавицы-сестры, по которой все парни сохли».
Правда, Роман о Люсе даже думать не смел. Она предпочитала будущих офицеров. Так и вышла за Архипенко. А что же было потом с Викой? Со времени свадьбы, когда Вика отмочила ту хохму, заявив при всем честном народе: «Ирка! Оставь мне Рому, ты ведь его не любишь!», а потом – вся в слезах, убежала, они больше не встречались. Родители отправили Вику к бабушке в Прибалтику. Там она вроде бы вышла за какого-то местного…
«Вика, где ты сейчас?» – чуть было не брякнул Роман, но вместо этого спросил:
– Сколько тебе лет?
Вика отстранилась и дико посмотрела.
– Ты будто не знаешь? Конечно, ты же в упор меня не видишь, как и все! Для вас – я не существую. Только и слышно: «Люся, Люся…»
Потом вдруг спросила, успокаиваясь.
– Ты и вправду не знаешь?
Чувствовалось, что она еле сдерживается, чтобы не засыпать Романа вопросами.
– Не знаю, Вика, совсем запутался…
– В августе – пятнадцать было.
«Господи, – подумал Роман, – я старше ее на двадцать лет!» Но тут же поправил себя: «На пять, всего на пять, но только если она жива. Где же ты сейчас, Вика?!»
Девушка, словно услышав его мысленный зов, теснее прижалась, уткнувшись Роману в плечо. Мужчина пристально всматривался в заснеженное пространство, вслушивался в каждый звук. Он понимал, что им надо как можно скорее расстаться, но не мог приказать. Ни ей, ни даже себе.
– А он умрет?
Роман аж вздрогнул.
– Кто?
– Ну, он, Брежнев…
– Все умирают…
– А когда? Скоро?
– Какая разница… Ничего от этого не меняется, понимаешь?
– Значит, у вас коммунизма нет?
– С чего ты это спрашиваешь?
– Я видела ваши деньги. На них нет Ленина.
– А у вас разве он был?
– Кто? Ленин?
– Нет, коммунизм…
Она спрашивала у Романа, как ребенок у взрослого. Но его ответы все же не были для Вики самым важным. Она задавала вопрос, а сама думала лишь о том, что самое страшное – вот он сейчас уйдет, а она останется. И впереди целая жизнь. И ни у кого не спросишь: «Куда он ушел?».
Даже у него – у того Ромки, который живет в соседнем переулке. У которого нет еще бороды, и который ее, Вику, в упор не видит.
«Господи! А когда я сейчас обнимаю его – этого – тот, из флигеля, тоже есть?..»
Но вслух спросила о другом.
– А война будет?
– Будет, – эхом отозвался Роман, – не такая, о которой сейчас все говорят, а, ну, как Афганистан. Далекая. Для тех, конечно, кто не там находится. Для тех, у кого там никого нет… Гробы привозят, а в остальном – будто и нет ничего. Страшно…
– А где?
– Она не одна… Кавказ, Молдавия. Средняя Азия… Вика, не надо об этом, прошу тебя.
Он замолчал. Ему было страшно, но не оттого, что где-то и сейчас шла война. В мире всегда идут войны (какое дикое сочетание слов!). С этим он ничего не мог поделать и поэтому гнал от себя такие мысли. Для Романа самым страшным было то, что он потерял Вику из виду. Он не знал, что произошло с ней за эти разделяющие их годы… «Вика, где ты?!» – стучало у него в висках.
– Слышишь?
Да, он слышал, как хлопнули дверцы машины. Роман порывисто поцеловал Вику и пошел вдоль забора. Пошел знакомыми-незнакомыми переулками, настороженно вслушиваясь в каждый звук.
Фары мелькнули из-за поворота, когда он уже свернул на родную улицу. Роман прижался к дереву, а милицейский «бобик» проскочил мимо, не сворачивая.
Роман побежал. Он вспомнил, что так ничего и не сказал Вике на прощанье. Ничего! Даже не оглянулся…
А что он мог ей сказать? Ведь эти годы, разделяющие их, ею тоже прожиты. Без него. Если она жива…
Роман бежал, повторяя в обратном порядке пройденный совсем недавно маршрут. Кололо в боку, сбивалось дыхание. Он бежал, не разбирая дороги. Что-то неведомое вело его, как автопилот.
Он уже был в степи, когда на шоссе показалась милицейская машина. Роман выбился из сил, проваливаясь в глубокий снег. В ушах свистел ветер, а в голове была мешанина из обрывков фраз, мыслей, сквозь которые навязчиво прорывался вопрос: «Вика, где ты?»
Фары осветили Романа внезапно. Он вроде бы успел упасть прежде, чем прозвучал выстрел, но все равно тупая боль обожгла затылок…
* * *
– Что с вами? Вы можете встать? – голос пробился сквозь оглушившую его сознание пустоту. Роман открыл глаза. Снежинки медленно падали в розоватом свете уличного фонаря. Роману никак не удавалось рассмотреть лицо склонившейся над ним женщины.
– Вика, где ты… – беззвучно прошептал Роман, но женщина поняла его по движению губ.
– Рома?! – от неожиданности она убрала руки, и растянувшийся на детском катке бородач снова ударился затылком о лед.
Этот повторный, но более слабый, удар по каким-то неведомым причинам оказал на мужчину благотворное влияние. Роман поднялся, правда, не без помощи своей нечаянной спасительницы, и вдруг сказал совершенно обычным голосом:
– Вика! Боже мой, ведь это с тобой я столкнулся в дверях «Березки»?!
Он хотел добавить: «Несколько минут назад», но только молча прижал ее заплаканное лицо к себе… Странная птичка удод
Корреспондента горноозерской независимой газеты “Перекресток” выловили возле скалы под названием Белый камень. Обстоятельства его гибели были странными. Рядом со скалой, на лесной поляне, стояла его вишнёвая «девятка». Место там глухое. Когда рыбаки, которые ловили форель в речке Узе, впадающей в Белое озеро, обнаружили “Жигули”, там все было нетронуто. Хотя дверца машины была приоткрыта.
Артём и Игорь, парни послеармейского возраста, сначала не обратили внимания: ну, стоит машина, мало ли... Только прорыбачив в этом месте часа четыре, они заподозрили неладное: дверца приоткрыта, а к машине так никто и не подошел.
Ребята осмотрели машину, а потом местность вокруг. Утопленника прибило к берегу прямо под скалой. Это был мужчина среднего роста, одет в джинсы и тёмный свитер, на ногах кроссовки. Судя по экипировке, купаться он явно не собирался. Позвонили по мобильнику в горноозерский райотдел и сообщили об этой жуткой находке. Примерно через полчаса старший следователь прокуратуры Архипов с экспертами-криминалистами и оперативниками были на месте происшествия.
Опознание не составило большого труда. Как только тело вытащили на берег, один из оперов – Жора Осадчий – воскликнул:
– Мужики! Да это же Сашка Кузнецов из “Перекрестка”! Два дня назад он заходил в отдел за информацией.
– Чего его сюда занесло? – удивился следователь. – Был бы хоть с удочками...
После тщательного осмотра машины и содержимого карманов, следователь понял, что причину гибели журналиста определить будет трудно.
Напрашивались несколько предположений. Первая версия: смерть связана со служебной деятельностью. Кузнецов писал довольно острые статьи и совсем недавно прошелся по поводу финансовой деятельности фирмы “Динамика” и коммерческого банка “Возрождение”. Это могло кому-нибудь очень не понравиться.
Но вокруг не было следов присутствия другого автомобиля или даже людей. По песчаному берегу незамеченным не пройдешь. Оставалась лодка – но подход к Белому камню с воды преграждали острые, как зубы дракона, обломки скалы. За века борьбы воды и камня этот “барьерный риф” ушел в озеро Белое на двести метров.
Версия ограбления отпадала вообще: на руке у журналиста были дорогие швейцарские часы – подарок коллег к 35-летию, а в кармане – довольно приличная сумма денег. Да и машину никто не тронул...
Наконец, это мог быть несчастный случай. Или же самоубийство. Только вот вопрос: зачем преуспевающему журналисту кончать жизнь самоубийством? И зачем ему было лезть на скалу? Но ведь затащить туда здорового крепкого мужика насильно, тоже исключено. Разве что, спустить с вертолёта…
Все это следователь Максим Васильевич Архипов прокручивал в голове по возвращении в Горноозерск.
В редакцию Архипов отправил Жору Осадчего. А сам решил осмотреть квартиру погибшего. Жил он один. Осмотр квартиры практически ничего не прояснил. В письменном столе было десятка полтора рабочих блокнотов журналиста. Но разобраться с ними с наскока не представлялось возможным. И Архипов решил отложить это занятие на завтра. Причём, привлечь себе в помощь хотя бы того же Осадчего.
С бывшей женой Кузнецова, Раисой, Максим Васильевич тоже встречаться не спешил. Развод состоялся уже пять лет назад. Отношения бывшие супруги, по словам сослуживцев Александра, практически не поддерживали.
Судебно-медицинская экспертиза установила время смерти: между двумя и тремя часами ночи. Но это вносило еще большую неясность. Чего, спрашивается, делать в таком месте глухой ночью? Там и днем, кроме редких рыбаков, никого не бывает.
Две зацепки к концу дня Архипов все же получил. Первая – в организме погибшего был обнаружен алкоголь. Правда, доза не столь велика, чтобы наделать больших глупостей. А Кузнецов, видимо, всё-таки сам их натворил. Следователь всё больше склонялся к такой версии.
Вторая находка - очень непонятная записка. Листок довольно истрепанной серой бумаги, исписанный с обеих сторон округлым почерком, скорее всего, женским.
Когда удалось восстановить текст, Архипов прочитал:
“Здравствуй, Сашико-сан!
Что за странная птичка удод – заставила меня писать письмо...”
Дальше следовали помеченные разными датами и написанные разными чернилами короткие сообщения за период примерно в полтора месяца. Среди них были и жалобы:
“Я так хотела, чтобы ты пришел сегодня...Что же произошло? Неужели все кончено? Наверное, ты уже устал от меня...”
В другом послании неизвестная делилась радостью:
“Я целый день вчера, будто на крыльях летала, когда увидела, что ты идешь нам навстречу. Правда, на какое-то мгновение я испугалась: вдруг ты отколешь какой-нибудь номер? Но потом, когда ты прошел мимо нас, у меня поднялось настроение. А вот у мужа – наоборот. Неужели он почувствовал что-то...”
В конце череды этих посланий была приписка: “Саша, я выполняю свое обещание – ты получил “письмо”. Хотя и считаю, что не надо бы тебе его читать. С ним тебе будет труднее отвыкать от меня. И еще у меня вот какая просьба: Саша, умоляю тебя, не икать встречи со мной. Ты ведь понимаешь, что у наших отношений нет будущего, что нам нужно расстаться. Прошу тебя, послушайся меня. Лучше нам расстаться по-доброму.
Твоя Русалочка”.
Последняя запись, по определению экспертов, была сделана значительно позже, когда бумага уже довольно сильно потерлась от длительного ношения, предположительно, в косметичке. Видимо, Кузнецов получил это послание перед своей гибелью, и оно как-то повлияло на обстоятельства его смерти. Только вот кто она, эта Русалочка? Архипов понял, что, прежде всего ему надо найти эту женщину.
Может, она и не причастна к обстоятельствам смерти Кузнецова, но она тот человек, который, по-видимому, знает о нем больше остальных.
Но где ее искать, вот вопрос.
Кузнецов погиб в среду. На следующий день Архипов и Осадчий взялись за изучение блокнотов журналиста. Их работа осложнялась тем, что у покойного была своя система сокращений. Не стенография, а своя произвольная скоропись. Только через пару часов кропотливой работы сыщики начали понимать эту “каблограмоту”. Дальше работа пошла быстрее и стала продуктивнее. И все-таки, несмотря на усидчивость и упорство, к концу дня осталось еще четыре блокнота. Архипов решил взять их домой, а Жоре на завтра поручил еще раз переговорить с сотрудниками “Перекрестка”.
Нельзя было всецело полагаться на оставшиеся блокноты. Они тоже могли оказаться “пустышками”. Жоре предстояло поискать в редакции ниточку, которая привела бы к таинственной Русалочке. Не может быть, чтобы никто из окружения Александра ничего не слышал о ней.
Дома Архипов съел ужин, приготовленный дочерью, так как жена уехала в командировку, расположился в своём любимом кресле и углубился в содержимое блокнотов. Он уже, как говорят, врубился в кузнецовский стиль скорописи и читал довольно бегло. Впрочем, до сих пор все записи были служебного характера, ничего личного.
Вымотавшийся за день Архипов решил пойти другим путем. Он взялся просто пролистывать блокнот, не вчитываясь, а лишь охватывая страницы зрительно. На что надеялся, Максим Васильевич и сам не знал, но интуиция ему подсказывала, что так он быстрее на что-нибудь наткнется. Вот тогда можно будет вчитаться, поразмыслить...
Повезло ему на предпоследнем блокноте. Архипову показался знакомым почерк в короткой записи на полях страницы, сделанной явно не рукой Кузнецова. Записан был телефонный номер и инициалы “Р. Б. А.”.
Следователь достал из папки “послание”. Да. Очень похожи “двойка” и “пятерка” в номере телефона и в цифрах проставленных дат. Буквы “Р” в имени и в блокноте тоже были со сходными завитками...
Архипов, не веря в такую удачу, все-таки схватил телефонную трубку, но тут же положил ее на рычаг. Было уже около полуночи, и сообщать на ночь, глядя женщине о гибели человека, которого она любила – верх жестокости. Может, эта «водяная обольстительница» уже всё знает, но всё равно, лучше оставить разговор с ней до завтра. К тому же у Архипова уже не было сил, и глаза слипались.
На следующее утро следователь зашел на прием к начальнику райотдела полковнику Казарову. Архипов уже знал, кто такая Русалочка. Выяснил по телефонному номеру и удивился, что это жена известного не только в городе, но и в стране человека. Александр Агапов – боксер-тяжеловес – был чемпионом России, призером чемпионатов Европы и мира. Сейчас он готовился в составе сборной страны к Олимпийским играм.
Ситуация складывалась щекотливая, Архипову не хотелось брать всю ответственность на себя, а прокурор, как назло, уехал в Москву. Оставалось обратиться к своему тезке наоборот – Василию Максимовичу. Благо, они неплохо ладили. Дочери Архипова и Казарова учились сначала в одном классе, а сейчас на одном факультете экономического университета.
Полковник выслушал старшего следователя и долго молчал. Потом покачал головой.
– Не пойму я, Максим, этих баб. Что им надо? А может, они и сами этого не знают... В общем-то, Кузнецов – мужик ничего. Но он же старше Русланы на десять лет, да и не сравнить его с Агаповым. Мировая знаменитость! Вон, какой коттедж ему спонсоры отгрохали. А этот что? Ну, журналист, ну язык подвешен... Агапов его щелчком зашибет! Впрочем, уже нет.
Архипов пожал плечами.
– М-да, ситуация. Я думаю, Максимыч, может, все дело в том, что один по белому свету разъезжает, а другой – под боком. Да. Жалко мужика – журналист он был толковый.
– Жалко-то жалко, – согласился полковник, – да ведь не вернешь. А Агапова не жалко? Такого тоже никому не пожелаешь, – Казаров опять задумался.
– Ты, Максим, правильно сделал, что зашел. Кроме тебя, о Руслане кто-нибудь знает?
– Нет. Со мной Осадчий работал, но телефон я нашел уже без него.
– Ну, вот и хорошо! Незачем это дело раздувать. Кузнецова уже не вернуть, а людям жизнь исковеркаем. И надо ведь не забывать, что Агапову предстоит на Олимпиаде честь страны защищать. Тут уже вообще государственные интересы... Ну, Максим, не думаешь же, ты всерьез, что эта учительница музыки корреспондента со скалы столкнула! Так что покопай еще пару-тройку дней и закрывай дело за отсутствием состава преступления.
– Несчастный случай? А кой черт его на скалу понес?! Туда без специального снаряжения только альпинист заберется...
– Любовь зла, Максим. Она людей и не на такие глупости толкает. Да-а…Я вот где-то читал, - полковник умолк, сосредотачиваясь, - вот, слушай, афоризм такой есть: «Любовь – это всё. И это всё, что мы о ней знаем». Каково?! Наша ситуация, а, Максим?
- Слава Богу, - не вдохновился следователь, - я уже вышел из этого возраста. Пожалуй, пойду.
Кузнецова хоронили в субботу. На кладбище было довольно много народу: сотрудники из “Перекрестка”, соседи, знакомые, приехали какие-то родственники. Пришла даже бывшая жена. Архипов все высматривал Русалочку. Почему-то ему казалось, что она придет. Когда провожающие стали расходиться, Максим Васильевич немного задержался, но отошёл в сторону от свежей могилы. Вроде как прогуливаясь. Минут через десять Архипов вернулся. Возле глиняного холмика стояла молодая женщина. Вся в черном, с букетом белых хризантем в руках. Женщина положила цветы и пошла в сторону черной иномарки с затененными стеклами...
Архипов посмотрел ей вслед: нового «Сашико-сана» нашла… А, может, родственник? Что я о ней знаю, чтобы судить? Все-таки приехала...
В понедельник Архипов уже готовил бумаги к закрытию дела, а дотошный Осадчий припер найденный в тайнике стола Кузнецова дневник. Обычную тетрадь в черном переплете. Записи в ней были за тот же период, что и в письме Русалочки, только продолжались до времени гибели.
Архипов полистал бегло тетрадь. Натолкнулся на слово “удод” и не смог удержаться. Так хотелось узнать: а причем все-таки удод.
“...гуляли с Р. в парке, не помню, с чего заспорили. Она говорит – удодот, а я – удод. Р. – великая спорщица. Говорит: “Давай зайдем в библиотеку и проверим. Если выиграю я, ты подойдешь вон к тому бомжу, снимешь с него фуражку, погладишь по голове и споешь: “Милая моя, солнышко лесное”, а я ей сказал: “Ты напишешь мне письмо, если проспоришь...”
Архипов не стал читать дальше. Перед днем гибели в записях не было ничего существенного: сходить в химчистку, забрать костюм и тому подобное. Но это несущественное основательно отвергало версию самоубийства. Архипов снова открыл страницу с “удодом”...
Господи, детский сад какой-то. Ну, получил, ты, мужик, письмо. Считай, на том свете.
Следователь повертел в руках тетрадь и набрал номер.
- Алло, это Руслана Борисовна? Следователь Архипов. Вы не могли бы уделить мне немного времени? Нет, я к Вам сам подъеду.
Агаповы жили в двухэтажном особняке недалеко от озера. В огромном доме никого, кроме Русланы, не было...
– Чай, кофе? – спросила хозяйка у следователя. А потом добавила, глядя ему прямо в глаза. – А может быть, Сашу помянем?
– Извините, я на службе. И, пожалуйста, не беспокойтесь, я на минутку. Только передам Вам это. Архипов протянул женщине тетрадь с вложенным в нее письмом. Она опять пристально посмотрела на него.
– Благодарю Вас.
– Да, – подумал Архипов по дороге в город, – в ней действительно что-то есть, что может свести с ума...
...Руслана села в кресло возле камина и принялась читать тетрадь, вырывая и бросая в огонь прочитанное. В последней записи среди намечаемых и выполненных мероприятий Саши Руслана наткнулась на фразу, на которую не обратил внимания следователь: “Теперь можно и попробовать – запреты сняты”. Но и до нее значение слов дошло не сразу. Женщина швырнула в огонь остатки дневника, следом полетело “послание”.
Руслана смотрела, как корчится и исчезает в огне злосчастная бумага, и вдруг ей стал ясен смысл того вечернего звонка Саши.
...Она потеряла бдительность и подняла трубку, не взглянув на определитель номера. Когда поняла, кто звонит – растерялась. Только и смогла выговорить:
– Саша, но я же тебя просила...
– У меня только один вопрос и больше никогда не буду звонить. Можно?
Руслана молчала, но не отключила связь.
– Скажи мне, Русалочка, мы теперь свободны от всех обещаний друг другу?
– Н-не знаю... Видимо, да.
– Ну, все. Пока, целую...
Кузнецов так легко попрощался, такими привычными словами, словно они расставались только до завтрашнего утра...
...Руслане вспомнился восход у Белого камня. Они любовались розовой вершиной скалы, и Саша рассказал, как они мальчишками наблюдали подъем на скалу без страховки и снаряжения отчаянного одиночки. Еще тогда он решил, что когда-нибудь и сам попробует так же.
– Поклянись, что никогда этого не сделаешь, – потребовала Руслана. Саша долго спорил, что это не так уж и опасно, но, в конце концов, дал слово...
– Дурак! Ну, какой же ты дурак! Ну что же ты наделал...
И впервые после гибели Кузнецова по лицу женщины потекли слезы. Но они не принесли облегчения. Это были горькие немые слезы. Она пошла на кухню, закрыла вытяжку и двери и открыла газ...
К счастью, домработница пришла раньше. Руслану успели откачать вызванные девушкой медики.
Да, действительно, странная птичка удод... Рассказ о рассказе
– Нет, эти столичные умники доведут газету до банкротства, – подытожил свои невеселые размышления Дмитрий Ильич Багров, сорокапятилетний грузноватый мужчина с обильной сединой в коротко стриженых волосах.
Он возвращался домой после крупного разговора с представителем издательского дома “Страна”, нагрянувшим в провинцию с заданием растормошить здешнее “сонное царство” и научить местных “Обломовых от пера” работать, исходя из современных требований.
Багров был директором агентства “PR” газеты “Южное время”, в которой работал уже третий год. Фактически, с момента выхода первого номера газеты. Газеты, по местным меркам, твердо стоящей на ногах. Собственно, так оно и было: каждое полугодие подписка и розница стабильно давали совокупный тираж в пределах ста тысяч экземпляров. Выше тиража по области ни у кого из печатных изданий не было. Спасибо, конечно, москвичам за предоставленные неограниченные возможности в период раскрутки, за то, что использовали все свои рычаги, чтобы устранить малейшие препятствия со стороны местных властей, за твердые и отнюдь не стыдные оклады во время становления, с которыми можно было не беспокоиться за “тылы”, а целиком отдаваться делу...
– Все это было, – зло подумал Багров, – а теперь настало время “прогибаться”...
Первую плюху от хозяев “южане” получили, когда столичные адвокаты сдали их на процессе против местного представительства монополии ТЭК. Защита прав потребителей обошлась “Южному времени” крупным штрафом в пользу энергетиков “за клевету”, но, главное, резким падением тиража.
Нет, конечно, при 107 тысячах двадцать тысяч возращенной розницы газету не свалили, но сигнал прозвучал.
– Добавьте “желтизны”, – скомандовали из Златоглавой.
Добавили. Отрубленные головы и “сексодромы” притормозили падение. Более того, тираж медленно, но пополз к заветным высотам. И, как ни странно, преодолел их. Правда, не намного, но все же. И это при том стыдном факте, что теперь газета порой боялась даже за ветерана какого вступиться в кабинетах районных администраций, не то, что выше замахнуться. Да, собственно, и замахиваться-то стало некому. Журналисты позубастее ушли или переквалифицировались в “хроникеров”. Одним из ведущих “корров” стал Интернет со сплетнями о дивах и клубничкой…
Багров ушел в “PR”. Писать дифирамбы на заказ, все же, как считал он, ближе к журналистике, чем “моргинальный” (от слова морг) жанр. Хвалить-то можно все-таки по своему усмотрению, взяв за принцип: ни за какие деньги не воспевать заведомую туфту. Как ни странно, это ему удавалось. И даже семейный бюджет не пострадал, хотя хозяева оклады урезали и поставили в прямую зависимость от строки.
Так нет же! И тут достали: взвинтили цену газетной площади в два раза...
Багров кипел так, что и не помнил, как добрался до своей четырехкомнатной квартиры со стальной дверью и недавним евроремонтом, кошмар, которого он благополучно преодолел, работая в садовом домике и, большей частью, в своем служебном кабинете.
Ремонт-то пережил, да вот платежи по кредиту еще остались. Правда, уже не столь значительные. Багров даже рискнул вернуться к оставленному до хороших времен проекту – своей книге.
Он обговорил это с женой. Оксана отнеслась ко всему спокойно. Только спросила: “А – потянешь? На зарплате не скажется?”
Она вообще в последнее время относилась ко всему спокойно, несмотря даже на то, что их турфирму в полном составе отпустили в трехмесячный отпуск без содержания. Багрова это спокойствие вполне устраивало: он “тянул”, а ему не мешали урывать по нескольку часов от сна “для души”.
Ни Оксана, ни двенадцатилетний Никита – вундеркинд по части языков и фортепианной музыки, в чем Багров, начавший свое образование в сельской школе, – был откровенно дубоват. Что же, это только увеличивало его восхищенное обожание единственного чада и кареглазой блондинки Ксаны, которая в данный момент, смешивая в миксере “зеленый коктейль”, строго бросала сыну:
– Фортиссимо, Ник, а теперь престо...
Только вот весь последний месяц Багрову было не до восхищения. Погруженный днем в проблему добывания денег, а вечерами и далеко за полночь, высекания искры из отсыревших за день мозгов, он попросту не замечал ничего вокруг. Как, например, сейчас он пытался отомкнуть ключом незапертую дверь, при этом бормоча:
– Достал он меня, достал...
– Кто достал? – насмешливо вскинула брови жена и, не дожидаясь ответа, крикнула в глубину коридора сыну:
– Ник, мы для того на стальную дверь тратились, чтобы ты оставлял ее открытой?
Оксана привычно чмокнула мужа в щеку.
– Кто там тебя достал, забудь. Сейчас обед разогрею. Ты сегодня раньше... – и, не меняя тона, продолжала в трубку мобильника, – это я со своими мужичками... Свет, так ты говоришь...
Миниатюрная женщина с натуральными льняными волосами до плеч, одетая в сиреневый адидасовский костюмчик для фитнесса, подчеркивающий ее идеальную фигурку, прошла походкой молодой лани в направлении кухни.
Багров на несколько мгновений забыл о том, что его “достали” и вообще обо всем на свете, кроме этого видения, мелькнувшего на фоне пылающего за окном закатного неба, но... быстро “скатился” на грешную землю.
– Не надо ужин, Ксан. Я устал, лучше прилягу у себя в кабинете.
В кабинете, оборудованном в самой маленькой в квартире комнате, едва умещались компьютерный стол с полками над ним, пара стульев, книжный шкаф и кожаный диван с высокой спинкой. Багров уселся, было по привычке на свое любимое место, потрогал клавиатуру... Но день был отравлен.
До сих пор ему удавалось, несмотря ни на что, выдерживать жесткий график, предложенный издателем. “Повестушка”, как окрестила книгу Ксана, двигалась. И все больше нравилась Багрову. Да что там – нравилась – стала, как свое дитя, не менее дорогое (хотя вслух не скажешь: неправильно поймут), чем Ник или Ксана...
А для Багрова Ксана тоже была родное дитя: и разницей в возрасте на двенадцать лет и своей миниатюрностью перед его мужиковатой неуклюжестью, и обстоятельствами знакомства. Тем фактом, что он, по сути – вырвал её из хищных лап, из той мерзости, о которой и думать-то теперь не хотелось.
Да и не было ничего «того». Все “то” смыло соленой волной, накрывшей их катер на рейде Трабзона и чуть было, не размозжившей их отчаянные головы о борт российского сухогруза “Верхнеправдинск”, досмотренного, но задержавшегося с отплытием из-за штормового предупреждения.
И все это – Кяфар-оглу, мусульманский “крестный” Ника... Да и самой Ксаны. А что? Не встреть тогда Багров своего однокашника с журфака МГУ, с которым, к тому же, вместе стажировались в калужской районке, не поведи турок друга в кварталы, куда туристам ходить не рекомендуется…
Если бы, если... Сколько этих “если” открылись на чудесное мгновение, как запоры заколдованного лабиринта при звуке волшебной флейты, для того чтобы к ним в кабинет привели дрожащую “Наташку” (для турок, все славянские девушки – Наташки).
Это был ее первый выход к клиентам. И последний. Услышав русскую речь, девушка разрыдалась. Багров и Кяфар-оглу долго ничего не могли от нее добиться. Потом услышали историю трагическую и банальную. На закате “перестройки”, когда уже все было можно, и никто ни за что не отвечал, а до развала Великой державы оставалось совсем немного, у Оксаны заболел отец. Его могли спасти только деньги. Большие деньги, необходимые для операции.
Таких денег ее семья, несмотря на довольно солидный по прежним временам статус в родном городе: отец преподавал в институте, а мать вообще директор (хотя и музыкальной школы), найти не могла. Даже продав все движимое и недвижимое. Оксана, студентка третьего курса иняза, никому ничего не сказав, по рекомендации подруг подписала контракт с фирмой, комплектующей труппу шоу-балета для трехмесячных гастролей
Всего-то три месяца – и заветная сумма в “зеленых” ее. Даже с небольшим превышением.
О-о! Отборочный тур Оксана, естественно, прошла. При таких-то внешних данных! Да и занятия в маминой музыкалке, чуть ли не на всех отделениях сразу, не оказались лишними. Оксане прочили “эксклюзивный” контракт.
Она его получила...
Тогда, когда они остались вдвоем в кабинете, а Кяфар-оглу пошел “выяснять диспозицию”, Багров подумал, что волосы у девушки крашеные. Уж очень они контрастировали с карими, почти черными глазами, и смуглым телом, прикрытым зелёными прозрачными шальварами с золотистым, увенчанным бахромой, пояском и таким же лифом.
Кяфар-оглу вернулся быстро; сообщил, что дела их плохи, но не безнадежны. Выкупить Оксану не получится, придется украсть. Это значит, что до утра все трое должны оказаться за пределами Трабзона. Ему тоже не поздоровится, если раскроется обман: Кяфар-оглу “снял” “Наташку” за хорошую сумму на всю ночь, и им разрешили увести ее в соседнюю гостиницу.
Мадам, приглядывающая за девушками, была заботлива и принесла плащ и обувь, чтобы столь удачливая дебютантка смогла, не застудившись в разыгравшуюся бурю, пересечь площадь...
Пересекли – Черное море от Трабзона до Новороссийска на сухогрузе “Верхнеправдинск”, капитан которого, поартачившись и получив “грины” от Кяфар-оглу, принял на борт троицу, как и остальную контрабанду, доставленную на катере друзьями предприимчивого турка. Но сам он от родных берегов далеко отрываться не стал. Как только немного стихла буря, турка высадили на спасательном плоту.
Был Кяфар-оглу два раза после этого в России. Правда, уже давно: на свадьбе Багровых и на крестинах Ника. Отца жены похоронили, когда внук уже в первый класс пошел. Врачи не только в плохую сторону ошибаются...
Багров так и не понял: то ли он дремал, то ли просто отключился в оцепенении... Посмотрел на часы – уже прошло больше часа. Он встал и опять сел к компьютеру, придвинул пепельницу и начал искать сигареты. В кармане пустая пачка, на полке – тоже.
Ксана возилась на кухне. Трубку прижала плечом к уху.
– Угу, угу, угу... А уксуса две ложки, говоришь? О-о! Ты куда? (Это я мужу, Свет)...
– Сигареты кончились, – сказал Багров, открывая запоры.
Ксана продолжила разговор, одновременно грюкая кастрюлями.
Багров постоял у открытой двери. Мелькнула мысль: “А ведь давно собирался бросить курить. Подходящий случай. Назло московскому щеглу и всем невзгодам. Надо воспитывать характер”.
Когда возвращался в кабинет, Ксаны в кухне не было, ее голос доносился из ванной. Багров опять сел за “повестушку”, открыл файл и перечитал сделанное вчера. Поправил одну фразу, но дальше дело не пошло.
“Да, “повестушка” – третье мое дитя. В ней переплелись все мои жизненные тропы, все печали и радости... и Ник, и Ксана, и я сам...”
Нет, повесть Багрова не была автобиографичной. Более того, действие разворачивалось два века назад и за тысячу верст от здешних мест. Но все равно, в ней как говорят, были “все наши”... Особенно Ксана. Багров видел ее в красках заката над заснеженным лесом, слышал Ксанин голос в шуме ночного прибоя на пустынном северном берегу...
Тогда, в Новороссийске, несмотря на неразбериху и пофигизм властей (а может, наоборот, именно по этой причине), их продержали почти месяц практически под арестом. Только не в КПЗ, а в стоящем на отшибе домике “гэбэшного” пансионата. Там было все необходимое: столовая, ванна, санузел и даже телевизор. Но, когда в первую же ночь Багров, убедившись, что Ксана уснула, вышел подышать свежим воздухом, к нему подошел молодой мужчина в спортивном костюме и вежливо попросил не покидать пределы территории, освещенной фонарем у входа в домик.
Багров вернулся в комнату и еще долго сидел, глядя на спящую женщину и благодаря Бога, или еще кого там, за то, что надоумил их при задержании, не сговариваясь (их допрашивали отдельно), назваться мужем и женой.
Взяли их пограничники в прибрежных водах. Капитан сухогруза им, так же, как Кяфар-оглу у турецких берегов, пожертвовал еще один спасательный плот, хотя у них уже не было долларов. У кэпа сработал инстинкт самосохранения. Часа через три их обнаружил сторожевик.
С тех трех часов впоследствии и вели они отсчет своей семейной жизни. Был полнейший штиль и еще не очень пекло солнце, но они ведь не знали, как скоро их “найдут”. Хотя у них был небольшой запас воды и кое-какая пища, но Ксана сказала, что не хочет рисковать: а вдруг их разлучат, как только найдут, и они больше никогда не увидятся...
Багрову же тогда подумалось, что в таком случае тем более ни к чему спешить.
Если больше никогда не увидятся, то, стоит ли душу травить... Ведь спас-то он ее не как возлюбленную или невесту, а просто как попавшую в беду русскую девушку. На ее месте могла быть любая другая.
Да нет, видимо, не могла. Потому что другой такой нет во всем белом свете. Это Багров понял еще до прихода пограничного катера. А потом, в пансионате, это понятие в нем окрепло настолько, что, когда им выдали новые документы (свои Багров утопил по совету все того же предусмотрительного капитана), убедившись, что они не диверсанты, не “казачки засланные”, а наоборот, потерпевшие, – только вот от шока, или перегрева на солнце, совершенно не помнят, на каком судне плыли, – сделал Ксане предложение.
Самое интересное, что спасательный плот с “Верхнеправдинска” оказался абсолютно “стерильным”, то есть без единой надписи, не было даже маркировки изготовителя. Видать, дока в таких делах был их знакомый капитан...
Ксану, конечно, ее мадам из стрип-клуба подготовила некоторым образом “к общению с мужчиной”. Но это вроде как каратэ без кодекса или, точнее, – дыхательная гимнастика без объяснения цели. А вот “дышать” – вольно, в полную силу, получая от этого ни с чем не сравнимое наслаждение жизнью, – научил Ксану Багров....
С той поры образ Ксаны и все, что связано с морем, слились для Багрова воедино.
Он опять “вернулся на землю”, машинально обшаривая все в который раз в поисках сигарет. Хотел, было встать и, бросив упрямство, – ну, не тот сегодня день, – сходить, купить пачку, но из-за полуприкрытой двери снова донесся голос жены:
– ...Багров ушел за сигаретами и куда-то провалился. Никита в музыкалке, пора бы уже прийти. Я одна, вот и расхрабрилась...
Багрова всегда раздражала привычка двоюродной сестры Юли, называть мужа по фамилии: «Нилов, как всегда, опаздывает...», «А-а! Этот Нилов вечно все перепутает...».
Ему даже как-то подумалось: “Если Ксана скажет так отстраненно обо мне, это будет означать, что все кончено”.
– Господи, какая чушь лезет в голову, – подумал Багров. – Ну, мало ли... С кем это она разговаривает? Светка. Опять по телефону. Какой дурак придумал мобильники?
Багров представил жену, сидящую у большого зеркала. Это в метре от его двери. Светку он всегда недолюбливал. Разведенка. В студенческие годы пробыла три месяца замужем за однокурсником и вот уже 20 лет – “разведенка”... Ему вспомнились слова старшего брата Вадима:
– Митя, если твоя жена начинает окружать себя одинокими подругами – это тревожный факт. Почему-то, в принципе, по одиночке вполне нормальные бабы, сбиваясь в однополые стаи, становятся невообразимыми стервами. Причем, все на одну колодку. А образец для подражания – по принципу подростковой банды – да, да, не смейся – самая шлюшистая...
Багров скривился, но невольно прислушался.
– Ну, ты, подруга, хитра! Уступить тебе Артура, а мне, значит, этот зануда Макс?! Так чем же мой Багров хуже? Ах, для разнообразия... А потом поменяемся?.. Нет, на это ты меня не раскрутишь. Есть же все-таки какие-то пределы... Нет? Интересно. Но не для меня... Ну, говорила, что никогда не пойду. Говорила... Да, пошла. Тут ты права... Нет, пожалуй, не жалею. Багров вообще какой-то стал. Я даже за его психику боюсь. Недавно за завтраком Ник спросил: “Пап, кого ты там увидел?” А с нашего 14-го, сама знаешь, кроме облаков, не выходя на балкон, ничего не увидишь. Так вот, Багров встал и сказал: «Кого». Не спросил, понимаешь, а ответил. И, как зомби, ушел в кабинет, к своей писанине. Точно, свихнулся...
Багров опять начал искать сигареты. Да, он с этой книгой действительно свихнется. Зря, конечно, не сказал Ксане, что контракт с издательством уже подписан, что первая часть уже в наборе; на днях получит аванс, погасит долги за кредит и может послать, куда подальше издательский дом с родной редакцией заодно.
«Увезу тебя на море, Ксана. А там все наладится... Увезу...»
– Говоришь, на какой день с ними договариваться? Нет, только не на завтра. Мы с Багровым, идем навещать его родичей. Зато послезавтра – Ник просится к бабушке, у Багрова московская комиссия отбывает – это банкет заполночь... Ничего я не ханжа. Говорю тебе: я вся в предвкушении...
Багров вдруг вскочил, сел за компьютер, открыл новый файл, озаглавил его “Рассказ”, на мгновенье задумался, потом, тряхнув головой, начал набирать отрывки этого одностороннего “диалога”...
Уже пришел Никита, Оксана увела сына кормить на кухню, а Багров все набирал текст. Перечитывал, потом, зацепившись за какую-то фразу, набирал эпизоды из их совместного прошлого. Трогательные, порой смешные... Давно ею забытые. Да и в его памяти они внезапно всплывали только сейчас.
– Нет, это какая-то “мыльная опера”, – злился Багров, перечитав текст. – Нужно все стереть...
Но вместе этого он по какому-то наитию начал делать разбивку “картинок прошлого”, перемежая их “восстановленным” телефонным диалогом. Слова подруги легко было угадать по репликам и ответам жены.
Получился какой-то невообразимый коктейль: практически несъедобный, даже ядовитый, но болезненно притягательный своим цинизмом... Этой смесью трогательной наивности мечтаний ушедших лет и... разбитого корыта дней сегодняшних...
Багров опять зашарил в поисках сигарет. Под столом его рука наткнулась на бутылку. Какое-то знаменитое фирменное пойло. Багрову его презентовала делегация из Шотландского города-партнера, и Ксана, прочитав все надписи на многочисленных этикетках, сказала: “О-о, это мы откроем на нашу годовщину. Пусть постоит здесь”.
Сегодня – не годовщина. Да и черт с ней, с годовщиной! Багров свинтил пробку и стал пить коричневатую жидкость прямо из горлышка.
Отдышавшись, произнес вслух:
– Жидкость для разжигания примусов, сказал бы об этом пойле дед Илья и был бы недалек от истины.
Багров лег на диван, положив под голову вышитую Ксаной подушку. В кабинете окончательно стемнело.
– ...Ты дома?! – удивилась Оксана, включив верхний свет. Багров заслонил глаза рукой. Кажется, он опять на какое-то время забылся и теперь с недоумением смотрел на жену. – Еще и пьешь! – Оксана двумя пальцами брезгливо приподняла бутылку за горлышко и опять поставила на пол. – Похвально, нечего сказать... Что-то случилось?
Оксана шагнула, было к мужу, но отступила назад и уселась за компьютер.
– Почему ты молчишь? О-о! Да ты вроде бы пытался работать. Что же ты накрапал в таком состоянии? Можно полюбопытствовать?
– Полюбопытствуй, – Багров, не вставая, дотянулся до бутылки и так же, не отрывая головы от подушки, умудрился влить в себя еще грамм сто жгучей жидкости.
– Боже! Митя! Что ты делаешь! – Оксана вскочила со стула, но Багров, чуть не поперхнувшись, выдавил жестко и хрипло:
– Я не Митя. Я – Багров. А ты... Ты... полюбопытствуй!
– Это что, приказ? – Оксана окинула лежащего мужа холодным взглядом.
– Полюбопытствуй, – бесцветно повторил он, и Оксана подчинилась.
Удобно уселась перед дисплеем, легко и привычно тронула клавиатуру. Минуты тишины показались бесконечными...
– Господи! Багров! Ты садист! Холодный, безжалостный садист! Бесчувственный робот! Почему ты молчишь?! – Женщина отшвырнула стул и метнулась к двери. Потом повернула к мужу свое искаженное гневом и болью лицо. – Наверное, если бы я умерла, ты бы и об этом первым делом написал рассказ. Будь ты проклят! Фанатик бесчувственный. Ненавижу...
Последнее слово она прошептала, опустившись на колени возле дивана, на котором неподвижно, все в той же позе, лежал муж.
– Ненавижу, – всхлипнула Оксана и несколько раз ударила своими побелевшими в костяшках пальцев кулачками в кожаную обивку.
Слова прозвучали глухо, так как она уткнулась лицом в колени мужа. Дмитрий протянул к ней руку, но на полпути отдернул. И все же через несколько мгновений мягко и привычно принялся перебирать ее льняные волосы.
Женщина замерла.
– Нет! – Оксана отшвырнула его руку. – Гад! Лучше бы ты ударил, гад! Лучше бы избил... Какой же ты... – она так и не выговорила слово, захлебнувшись в рыданиях. Тот далёкий дождливый день
Олег Иванович редко пользовался общественным транспортом, должность не позволяла: старший офицер силового ведомства в столице. Ему бы и здесь, в родном городке, выслали служебную машину, чтобы доехать от аэропорта, встретили бы, как полагается, но о своем приезде он никому не сообщил.
В полупустом в этот утренний час автобусе он уселся возле окна и задумался. Мысли перебрасывались от одного вопроса к другому. В первый день отпуска он все еще был полон служебных забот. Олег Иванович не часто ездил на родину. Жена, Алевтина Викторовна, доцент института, предпочитала море, причем Прибалтику или Болгарию. А в этот раз она задержится на неделю, так что Олег может провести это время дома со стариками.
– Оплачивать проезд будете? – вывел его из оцепенения женский голос. Рядом остановилась кондукторша лет сорока, довольно приятной наружности, но с каким-то выражением безысходной усталости на лице.
Олег молча протянул деньги, получив билет, опять было отвернулся к окну, но вдруг его словно кольнуло что-то внутри.
– Ленка! – чуть было не вскрикнул он. Потом засомневался, оглянулся. Женщина сидела на своем месте и пересчитывала деньги.
– Она! Но почему не узнала? Сколько же лет прошло? Семнадцать? Нет, уже восемнадцать. О Боже... Неужели я так изменился, чтобы не узнать.
– А может, она меня попросту забыла? – ему почему-то стало обидно. Он снова уставился в окно. - Кто я вообще для нее?
Он вспомнил тот день в колхозе и их цеховую бригаду на уборке свеклы. Он только что вернулся после демобилизации, устроился токарем в цех и в первый же рабочий день попал "на свеклу", еще толком никого не зная. Мужчины дергали корнеплоды и сносили в кучи, а женщины обрезали ботву. Олег с интересом поглядывал в их сторону, но большинство уже были в возрасте, да и не очень привлекательны. Как он мог не замечать Лену почти до самого обеда, Олег и сейчас не мог понять. Но зато, когда заметил, его, словно током ударило. Так и замер в растерянности.
– Гляньте, бабы, и этот, новенький, на Ленку клюнул, – засмеялась разбитная кладовщица Юлия. Олег уже знал ее - получал спецовку.
Все засмеялись, а лицо парня залила краска. Краснеть он и в армии не разучился. Впрочем, с женским вопросом в маленьком закавказском городке, где Олег служил во взводе разведки, было туго. После девяти вообще женщин в городке не увидишь. Да и днем даже парочку, идущую "под ручку" не встретишь. Строгие обычаи не позволяли местным женщинам разговаривать с посторонним мужчиной, а тем более с солдатом. Попадавшие иногда в гарнизон залетные проститутки его не интересовали. Брезговал. Да и влюблен был Олег в свою одноклассницу Таню. Безумно и безнадежно, так как она еще перед его уходом в армию вышла замуж.
Влюблен Олег был постоянно, наверно, еще с детского сада. И всегда безответно. Поэтому его опыт "по женской части" ограничивался обжиманиями и поцелуями с некрасивой пэтэушницей Лилькой, которая подвернулась под руку после чьего-то дня рождения. Ocмeлeл он от вина, впрочем, и девица была в подпитии. Была в eго биографии еще Валюха, старше Олега на два года. Девушка уже работала на стройке штукатуром. Она обращалась с шестнадцатилетним Олегом, как с ребенком. Валюха была красавица: чудесные русые волосы, голубоглазая, с ямочками на щеках. К ней липли взрослые парни на посиделках, когда все собирались по вечерам послушать гитару на лавочке, возле дома бабы Муры, у которой квартировали девчата, или на пустыре перед кладбищем, где за полночь жгли костры. Олег так и не понял, зачем он нужен был Валюхе? Она и к себе никого не подпускала из парней, а если кто из девчат начинал заигрывать с Олегом, грубо их отшивала. С ней не связывались. Она называла Олега "мой зайчик". Он злился, а она, смеясь, усаживала его к себе на колени и целовала. Но от костра вдвоем в летнюю тьму они с Валей никогда не уходили. Хотя другие пары это проделывали частенько. Потом у Вали заболела мать, и она уехала в свою станицу. Прощались – плакала, но даже открытки не прислала. Наверное, Олег ей нравился, но ее тяготила разница в два года и предстоящая ему служба в армии. Да и выглядел парень еще моложе своих лет.
В армии, конечно, возмужал, окреп, прокалился на солнце, просолился от пота на взрывных работах. Взрывное дело Олег любил, как и все ребята из их взвода, но вот шурфы отбойным молотком, а то и просто ломом, в базальте долбить – извините! Во взвод к ним попадали только ребята, отобранные из других подразделений и прослужившие полгода. Взвод подчинялся непосредственно начальнику штаба Артуру Миллеру, немцу из Казахстана. Он был всеобщим кумиром. Требовательный, но справедливый, Артур тоже гордился своими. И было за что. Взвод все проверки сдавал на «отлично». Причем, частенько, не только за себя.
Олег, свой в доску среди ребят, одновременно был и любимцем Миллера. Природная любознательность, начитанность делали парня интересным собеседником. Начштаба прикалывал замполитов рот, чтобы они хотя бы разок прослушали лекцию о "текущем моменте" у Олега. Все хотел куда-нибудь определить парня, сначала в университет Дружбы народов (была разнарядка на их часть), потом в военное училище. Олег упирался, чем очень огорчал своего командира. Знал бы он тогда, что от судьбы не уйдешь. Но очень уж хотелось домой. Увидеть «свою» Таню. Чужую жену.
Увидел. Она была с маленькой дочуркой. И Олег понял, все безнадежно. И вот, в миг, когда встретил Елену, забыл и Таню, и все на свете. Прямо - наваждение. Ну, что в ней было? Зеленые русалочьи глаза и какая-то безграничная женственность... Хотя работала Лена за станком токарем.
Обедать сели всей бригадой на ящиках. Из тормозков достали, кроме различной снеди, припасенные к этому случаю бутылки. Выпили. К Лене все время приставал языкастый лекальщик Валентин. Предлагал выпить на брудершафт. Она его послала куда подальше и сказала:
– Я с новеньким хочу выпить, ты мне и так уже надоел.
Подошла к Олегу, они выпили и поцеловались. Кто зааплодировал, кто засвистел, а одна пожилая бригадница сказала: - Ох, девка, узнает твой Федор, головы поотвинчивает и тебе, и парню.
- А! – махнула рукой захмелевшая Лена. – Че тут такого? Он мне одного мальчика напоминает из нашего двора. – И предложила новый тост, обращаясь к Олегу: – Давай выпьем за тебя, за то, чтобы тебе встретилась красавица-жена и у вас родилась дочка с такими же большими глазами.
– С зелеными, – съехидничал Валентин.
А Лена выпила и опять поцеловала Олега, и тут же предложила:
– Пойдем на соседнее поле. Мне капусты домой надо набрать.
- Смотрите, не найдите чего-нибудь в капусте. Зеленоглазое, – не унимался остряк-лекальщик.
Олег шел рядом с Леной и молчал. У него было предчувствие, что что-то сегодня должно случиться. Начал моросить дождь.
– Знаешь, он у меня правда ревнивый, – неожиданно ска¬зала Лена, – недавно даже поколотил. Хоть бы за дело, не обидно б...
Олег посмотрел на нее с недоумением. "Как можно на такое - руку поднять?!" – подумал парень, но промолчал.
– Правда, я с ним сквиталась, – засмеялась Лена.
– Как?
– В погребе закрыла, когда он за вином полез. А он, зараза, там наклюкался и уснул. – Она уже больше не смеялась.
Капусту набрали быстро. Возвращались молча. Олег нес мешок. Дождь усилился.
– Остановись, – попросила Лена, – поставь мешок. Наверное, думаешь, нашла себе носильщика. Я сильная, я сама могу донести, – и погладила парня по щеке, потом крепко-крепко прижалась к нему, спрятав лицо на груди. На мгновенье Олегу показалось, что она плачет. Лена подняла голову. Лицо было мокрое, но глаза смеялись.
– Ох, и накуролесила я сегодня. И что на меня нашло? Ну, пойдем, а то автобус без нас уедет, – и, поцеловав на этот раз в щеку, добавила: – Прости.
В автобусе было тесно от мокрых мешков. Почти все затарились. В суматохе Олег не успел занять место рядом с Леной. Его обидело, что она, как ни в чем не бывало, болтает и перешучивается с мужиками, не обращая на него внимания. Олега позвали парни из бригады на заднее сиденье. Капусты у них не было. Они успели смотаться в лавку. Олегу налили водки, приговаривая, мол, пока пей наше, но с первой получки с тебя причитается.
Олег захмелел и все больше распалял в себе обиду на Лену. За что – ему было все равно. Просто было обидно, и поэтому, когда приехали и стали выгружаться, а Лена, обернувшись, поискала его глазами, он встал и, молча, прошел мимо. Масла в огонь подлил все тот же Валентин.
– Ты куда? Выгружай, отрабатывай.
Олег, отшвырнув его руку, выбрался из автобуса. Уже у выхода он услышал звук звонкой оплеухи и зло брошенное Леной: "Козел!".
Олег шел под дождем, не разбирая дороги, по лужам. Редкие прохожие шарахались от него. Вместе с дождевыми каплями по лицу катились слезы, в которых, наверно, больше был виноват не выветрившийся хмель. Его терзала обида: "Почему так? Почему и она замужем?" Как ни удивительно, но Федьке, ее мужу, видимо, никто ничего не сказал. По крайней мере, он спокойно здоровался с Олегом и играл в обеденный перерыв в домино. А Лену, будто кто подменил. Она ходила все время хмурая, едва кивала Олегу, но он, когда внезапно оборачивался, стоя за станком, всегда наталкивался на ее отрешенный взгляд. Она стояла за своим станком и смотрела, словно сквозь Олега, не обращая внимания на вращающийся вхолостую шпиндель. Олегу больно было видеть ее такой. Он уже знал, что у неё двухлетняя дочурка, правда, не с зелеными глазами, а похожая на цыгановатого Федора.
Через два месяца Олег не выдержал и пошел в военкомат. Потом ему прислали вызов в московское училище. Перед отъездом он зашел проститься в цех. Лена сама подошла к нему и, не обращая ни на кого внимания, прижалась на мгновение, потом крепко поцеловала и убежала в кладовку к Юльке. После Олег узнал, что Лена вскоре уехала на мужеву родину, на Украину. Оттуда она вернулась без него через год с двумя детьми.
Об этом рассказала Олегу Ивановичу мать, когда он спросил ее о Лене после встречи в автобусе.
– Жалко мне ее, – говорила Марья Сергеевна, – так замуж больше и не вышла. По-первости все о тебе спрашивала, а потом перестала.
Зазвонил телефон. Москва. Жена спрашивала, как добрался. Говорила, называя Марью Сергеевну по имени-отчеству.
«Так и не привыкла называть "мамой", – злился на жену Олег Иванович, – внуков мать не дождалась. Сначала Алевтина не хотела детей, а теперь выяснилось, что их не будет», – с горечью подумал он. Ему расхотелось подходить к телефону. Вышел на крыльцо, закурил. Глотая горький дым, вдруг остро почувствовал, что, несмотря на все успехи в карьере и видимое благополучие, жизнь у него не сложилась. Мимо чего-то главного, стержневого пролетел его поезд без остановки…
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Юрий Трущелев: Где ты, Вика?. Сборник рассказов.
И мужчины умеют писать душещипательные мелодрамы!..
04.03.11 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php(200): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|