Сестренке Д.
…А когда он закончится – явью отмеренный четвертак,
И штифты твоих начинаний срастутся навек с пазами
Неудач и дурацких промахов, кто-то рядом тИхонько скажет: «Так…
Молодой человек, вы, похоже, чего-то недосказали.
Зря молчите. Ведь мы ж, бля, архив подняли, пашем с позавчера.
В протоколе допроса свидетелей значится: бросил… вмазал…
Перевелся… уехал… стер из трубки «лишние» номера…»
Из коробки вытряхнут и соберут как паззл,
Нанесут на линолеум кухонный мандалой – в два кружка,
Словно рук твоих, строк твоих - не было и в помине…
Вот тогда ты узнаешь, как волей попутного мил-дружка
Некто Б. проебался на разбодяженном кокаине.
Вот тогда-то почуешь, глупый, как жмет не своя беда,
- кирзачом осевшим, оливковой тьмой шинели…
Как со свистом, впритирку к перронам проносятся поезда,
Выдыхаемые черными ртами живых туннелей.
Ты не можешь молчать, сестренка, но чуя стальную резь,
Где-то там – в подреберной кипени лиловых литер,
Как никто - ты умеешь быть просто сейчас и здесь, -
Карфагенской железкой, застрявшей в замешкавшемся велите,
Неусыпной мигренью, - слепой и мохнатой, что дедка-вий,
Шебуршаньем мышьим за плинтусом – там, в столовой,
Суетою эритроцитов в моей крови.
Наклонившись к тебе на полградуса, на полслова,
Разреши прошептать очевидное, словно фюсис,
Не длиннее любого баяна Камакуры или Басё,
По слогам, с неверной просодикой, тихое ай-лав-Ю-, -сис-…
Вот и всё.
Открытки с Востока
когда бы не знать, чем кончаются сны и глаголы
(спряженье на «зайн», безусловно прошедшее время),
мы б выбились в гунны, а чуть погодя – и в монголы:
персидские седла, бейджинский халат, генуэзское стремя,
наборная бронь с бирюзой самаркандской шлифовки,
мадьярка ль, армянка – визжащим кулем через луку…
как грозно гляделись бы, наглы, отважны и ловки,
средь прочих племен в заграничных отчетах Рубрука…
не зная иной, кроме конной и сабельной, школы,
науки, помимо победной, постичь не желая,
мы ржали б стозевно над странным желанием Поло
пройти ойкумену без крови – от края до края.
чужие просторы лакая цинготными ртами,
измерив гостей и соседей чекою тележной,
мы с русской тоскою, глядишь, разошлись бы бортами,
вконец потопив её в жёлтых степях «незалэжной».
ах, как без Вергилия стало б вольготно нам сразу,
без мечт о грядущем, без нужд в табаке и ланцете.
под рокот дарбук, под гуденье бухарского саза
мы б дружно плевали на Генделя и Доницетти.
прострочены ветром полынным, закатаны в смолы
внутри и снаружи – войну завещали бы внукам,
когда б не узнали внезапно, что сны и глаголы
по правилам запада – все! обрываются звуком
тягучим и звонким… несхожим со звонами сабель,
тугим колокольнейшим «э-н-н-н» европейской закалки.
так сны обрываются временем «эн», где мы сами
спрягаем, как можем, глаголы, которых не жалко…
водянкою водь просочилась в незрелые души,
и чудь заразила синдромом внезапного чуда…
какая Европа звучит в нашей речи, ты только послушай!
откуда такие Роланды, Флоберы откуда?..
взрастив Авиньоны и Кёльны в степях полуголых,
до времени «эн» доспрягав, все, что поняли сами,
мы сетуем денно и нощно на сны и глаголы
и пялимся в буквы раскосыми злыми глазами.
Открытки с Севера
Здесь печали нельзя уделить ни секунды, -
Солнце рыжей волчицей сужает круги.
Глупо ждать откровений от моря и тундры,
Глупо клянчить тепла у стамух и шуги.
МинусА за окном (чай, не май уже месяц)...
Это просто июнь. Льды не тронутся с мест,
Если сонм кучевых в восемь крыл не размесит
Плотоядный Норд-Ост или певчий Зюйд-Вест.
Умотал, - не стони. Нынче праздные маски
Посрывало тоской по морям и горам...
Дышит лайдой и дюнами берег Тиманский
И на пляже грустит красный катамаран.
На московскую бредь до весны пробатрачив,
Став от слов и бессоницы резче и злей,
Нынче волен глядеть, как от суетных крачек
Удирает к Камбальнице глупый халей.
Ни с багром, ни с пешней в ваши души не лезу, -
Из своей бы столичный повыдавить гной:
Топи тундры сочатся оксидом железа,
Однозначным свидетельством сути стальной.
Если здешние будни вольются в беседу,
Мол-де, как оно там, от Содома вдали?..
"Нех*ево" - скажу, - "приезжайте в Тобседу,
На промерзший окраек бескрайней Земли.
Все не вечно снегам в ней проращивать корни,
Ветры хлещут теплом по песчаным бокам.
Над Поморским проливом мяучит поморник
И тюлени на льдинах плывут к облакам.
Открытки с Запада
Простирни, отожми и вывесь на просушку слова и сны-
Неизменны: озерный лимес, безутешность небес лесных,
Полнокровье брусничных жменей, солнца тяжкое колесо-
У житухи, как у «Тайменя», полетел к ебеням кильсон.
На обносе ли, на бурунке, - знать не знаю, - таскал да греб-
Мшаник был смоляным и хрупким, не был жутким порога рев.
И табанилось и греблось мне. Елось - в жилу, спалось v за взвод.
Память, сука, - твоим ли козням ужасаться?.. В бега зовет
Август- Зек в одиночном боксе, верно, волею бредит мень-
ше- По серо-стальной Вуоксе темно-синий скользит «Таймень».
Так и было. Молитв смиренней - матюги на большой воде, -
Вечно спящей седой морене безразличны дела людей, -
Не отступит, маршрут не спросит, до балды ей твои бега-
Нанизались на кромки весел скорбной Ингрии жемчуга.
Верю, рекам бывает больно, знаю, с болью гранит знаком...
Вот она: из озер Кексгольма говорит со мной языком
Серой квакши, болотной выпи, окушка на цветной блесне,
Как ни пыжься, чего ни выпей, - не посмеешь расстаться с ней.
Глянь на карту v вверху и слева ловит дождь в невода с утра
Землю, где на стихах Калевалы замешаны все ветра.
Кирилл Романовский: Postkarte (leer).