***
***
исповедуешь тропы мои
а следов моих не примеришь
берег
однообразно высок
равномерно обрывист
разрыв моей жизни
заполнен всклянь
не те ноты
ты вставишь в рукопись
не те нити
вплетёшь в прореху
меня
изменённую до неузнаваемости
относит течением
к берегу-близнецу
***
голгофа точно пасха
навозная не творожная
точно кулич
покрытый глазурью
фольги оружейной
точно крашеная скорлупка
внутри тухнут
желток с белком
что-то вылупится?
уксусная губка солнца
выжата дотла
в солончаки губ
солдат
жестом фокусника
бьёт копьём под ребро
вылетает рой мух
первым делом
засиживает табличку
потом описывает
эпилептические эллипсы
вкруг чела нимбом
и наконец
хватает хомутом
оглобли балок
хватит поехали
но!
экзамен
По смоляному аспиду волос
мелочком боль задумчиво ведёт,
как школьник, подготовивший вопрос
нетвёрдо, – а спросить должны вот-вот.
Постукивает, пачкая пиджак,
подыскивает нужные слова,
подбором пробует, на память – всё никак.
Мел вышел, и пустая голова
белым-бела...
княжна тараканова
княжна Тараканова
прижата к стенке
кожа княжны
кишит кругляшкáми капель
пакля-рогожа –
клопами:
и те, и другие шевелятся
ножка княжны
скользит по соломе
ночная посудина –
красноречивым буйком
княжна предпочла бы скорее
замызгать мозгом
полы бальной залы, чем брызгами
подол и брыжи
но у княжны Таракановой
нет револьвера
у княжны Таракановой
не осталось веры
Нева на аркане
тащит её на волю
треплет причёску
плюёт за корсаж
княжна Тараканова
припёрта к стенке
княжна Тараканова
снимает пенки
пробует сливки
Невы да славы
считает крыс
чтоб уснуть скорее
чтоб увидеть во сне
корабль без течи
у княжны, кажется,
начались месячные:
её смерть не бескровна,
по крайней мере.
княжну мучат
жестокий кашель
жуткая мигрень:
хоть прыгай в омут
над которым её уже дважды
мутило,
где растворено
уже всё её тело –
а княжна только
жмёт к вискам
двух придушенных крыс
как надушенные компрессы
почти нежно
roadkill
я оседаю каплями дождя
на лобовом стекле автомобиля
где за рулём подвыпивший господь
меня сметает но я снова появляюсь
в салоне аромат бензина с миром
глядят угодники да дёргается крестик
рок-оперой ревёт магнитофон
я белкой возникаю на дороге
стремительный пробег стремясь прервать
я торможу своею жалкой кровью
я голосую переломанною лапкой
я разбиваюсь бабочкой о фару
я разлетаюсь о стекло летучей мышью
я распыляюсь оскорбительным плевком
а иногда когда совсем не станет сил уж
так просто горсткой птичьего помёта
слепляю дворники в попытке ослепить
пресечь или пустить на дно обрыва
раз правда неисправны тормоза
галдят зеваки и мотор гудит визгливо
глядят угодники да дёргается крестик
утро
светает
сметает
вавилонские башни ночи
лишает меня языка
перекрывает воду
в семирамидиных садах
вынуждает шехерезаду
сказать последнее слово
***
пластины черепа смещаются гондваной
расходятся на света шесть сторон
а по зазорам разливанным океаном
бушует неба залихвацкий перезвон
червь позвоночный свился мёбиуса лентой
все рёбра врастопырку веерком
по нёбу смёрзшемуся вместо реагента
бог дворником рассыпан – языком
***
столько скользкой золы
каждый день
пролезает сквозь лёгкие
столько чистого зла
ежечасно
прокачано сердцем
что поистине велика
моя сила
воистину велика
ко мне милость
чего хочешь исполним всё
что ни трону – беспримесным золотом
потому-то меня и держат
в зоологическом саду
изоляции
ну а как выйду на волю
сломлю золотые прутья
так весь мир обоймý
озолочу все притоны
позолочу все ладони
позлащу подслащу все пилюли
солнц и планет
золотую обóйму
всажу
в трёхликого оборотня –
и расколдую
станет собою
через меня
молитва
обо мне доложено
снял галоши
миную прихожую
захожу в приёмную
сразу к делу
господин говорю хороший
профессор прошу преображенский
рождественский воскресенский богоявленский
как тебя там ещё величать прикажешь
я знаю как меня вылечить
я осилил горы справочников
теперь кое-что смыслю
так что долго не задержу ты только
выпиши мне антибиотики
(и побольше побольше –
и немножко противорвотного чтоб не вышло)
мне без рецепта
не отпускают
***
мир очень хрупок
очень крепок
мухой по окнам ползаю
пуленепробиваемое стекло
нащупывая точку
где довольно нажима лапки
***
***
я, бесспорно, кто-то другой
кто-то бывший, уже проживший
распущенный свитер
смотан в клубок
вместо узоров –
тугая боль
котя котенька коток
кот железный коготок
цепкая хватка меткая лапка
размотай меня
распусти
***
едва признаю я
родную дочь
с трудом разбираю
родную речь
конструктор стар да
внове конструкции
в диковину комбинации
будто я не поэт а писарь
при некоем поэте-иностранце
которому взбрело писать по-русски не вполне
владея языком
***
По снегу загогулины,
узоры стопетельные:
то ночь была разгульная,
раздольная, расстрельная.
Искусничек безбашенный,
разбойничек развязанный!
На стенке свежекрашенной
своей кровавой мазанки,
забравшись на завалинку,
ты по похмельной памяти
сложи мой лик мозаикой,
пока не ссохлась смальта-то.
***
По верхам,
да не ввысь:
по ветвям –
речь, как мысь,
растеклась,
распалясь,
размелась,
разошлась,
расхватала вершки,
шишек выбила дробь...
А ты ей подсуропь,
затвердевши-горьки,
корешки – запищит,
не дождёшься лузги!
...Векша – шишки лущит,
точит мышь – колоски.
В огороде-саду –
лишь трава на виду,
а крадут – так цветы
да плоды. Есть кроты:
те – червей дождевых,
но и клубень неплох
для их пастей слепых,
а где червь, там... Ни ног
я почти под собой
уж не чую, ни ран:
только рост под землёй.
Из каких из семян
ввысь – слова
с грядок строк?..
Боль – ботва,
бульба – Бог.
Нина Ставрогина: стена.