***
Как в точке ясности, где не гнетет
Существованье. Где оно не в счет.
Где все несказанное въявь сквозит
И бессловесным разумом ведет
В другую жизнь и прежнюю язвит,
Как будто в прежней был один разброд, -
Там кажется, что жизнь разрешена
От всяких форм. Как будто не нужна,
Но все же есть, и потому на ощупь
Прекрасна и в касаниях нежна.
Сложней себя и прочих много проще,
Как песенка, собой заражена.
Но, впрочем, есть ли это, или, так,
Ошибка слуха, мысленный сквозняк, -
Кому поведать в тишине ночной,
Когда и жизнь мерзит, и всё не так,
И сам себе ненужный и чужой
Глотаешь дым, и созерцаешь мрак,
И сердце отправляешь на покой?
И сам себе: "Послушай, я не тот,
Кому не в тягость блажь твоих щедрот.
Я не хочу быть тем, кто бродит тут,
Оправлен формой, взятый в оборот
Сознания. Дурные мысли жмут.
Я так хочу лишь несколько минут,
Чтобы в усмешке не кривился рот,
Чтобы прозренья кропотливый труд,
Чтоб милосердье как предмет забот,
Чтоб ясность, где слова еще не врут".
Под снегом
Броженье смыслов. С ними и живи,
Не понимая. Значит, не вступила
В права беспрекословные свои
Приятия и пониманья сила.
Там, в погребе сознания они
Старательно настаивают опыт,
Настанет время - неуместный шепот
Окрепшей речью растолкует дни.
Я в снегопаде, как в стеклянном шаре,
В макете площади, где снег -
Чуть потрясешь - как сумасшедший шарит,
Где исчезает человек.
И мысли о вине всего ясней.
Добродит остальное, чтобы ясность
Росла, перерастая безучастность
Лукавых смыслов, непонятных дней.
***
Как будто смертный разговор
Весенним ливнем разразился,
Текли слова, и голос лился
Взахлёб, наперебой, в упор.
И жизнь меняла очертанья,
Росла и зрела оттого,
Что человек – он обещанье
И плод сиротства своего.
***
Пойдём, весенний роняя шаг,
в Замоскворечье орехи грызть!
тоскливо в теле, и всё не так,
напасть какая-то, так, пустяк.
у грусти, известно, своя корысть.
ты вся - как женщина. Ей была
и ей останешься. Как призванье -
Спасать бессмысленные тела,
что носят череп, а в нём зола
высоких мыслей, хула, хвала...
спасать всё это от прозябанья.
и всё тебе, и не всё. Вот так.
Пойдём, пока стынет Москва, как блюдце, -
навестим воробьев, навестим собак.
Какая разница - творог, мрак
в голове проветренной приживутся?
тут важно влюбиться, соприкоснуться.
А мысль прозрачная человечья
пусть, как подушка, в углу лежит;
пойдём старинному Замоскворечью,
сплетению жизней, двуручью, Двуречью,
нанесём почтительнейший визит.
Г. Тракль* на похоронах сестры
Над гробом сестры он затеял игру с собой:
"Если смотреть на неё не моргая, она очнётся,
И в глазах распахнутых зал качнётся,
И застынут лица в радости восковой.
Если стоять, не двигаясь, и по швам
Руки пустить, то, как в детстве позднем,
Она повернется на бок и сон стрекозий
Перемешает с движением пополам;
И умрет за окном в отдаленье собачий лай,
Вместе с лаем и мысли о нем; поминай, что были.
Вылетит шмель из цветов и кружить давай,
Избывая жужжаньем то, чего не избыли.
Как перезрела сирень! Если долго ждать,
Естество разрешится бременем, чудом - зренье.
И жизнь, оправлена формой, - зверек, человек, растенье,
Если долго ждать, - в распад перейдет опять".
Два стихотворения о детях
***
Пока над декабрьской Волхонкой
Плывут облака Дебюсси,
И дамы уходят с концерта,
И память, как розу несут,
А в зале, где всё опустело,
Горячие клавиши стынут
И вспоминают, как рвались,
Наружу спеша, облака, -
Два ангела в мраморе позднем
Как будто шутя, задувают
Последние тусклые свечи,
И гаснет огонь просвещения.
Так, после размолвки шатаясь,
Озлобленно улицы топчешь
И ищешь с усердием тщетным
Любимые так очертанья.
* [i]Гео́рг Тракль – австрийский поэт начала 20-го века.[/i]
Павел Успенский: В точке ясности.