Кости
Призрак совсем взрослый,
призраку целых восемь —
уже двадцать лет подряд.
Ему тревожно и скушно,
но он молчал, потому что
об этом не говорят.
Ведь надо, надо быть сильным,
даже когда в могиле,
даже когда истлел.
Иначе кому ты нужен? —
Плохой недостоин дружбы,
слабого ждёт расстрел.
Итак, он молчал. Не плакал.
Вечный герой-рубака,
победитель всех зол!
Да вот — без особой причины! —
сила его истощилась.
И — призрак песню завёл:
«Родные давали мне дивные, дивные имена:
Горемоё, Самавиновата и Ненужна —
а я должна была понимать: нарекать в ответ:
Всёнормально, Небеспокойся, Проблемнет.
Кому, как не мне — держать отверстыми вежды?
Носить заместо одежды — родительские надежды?
Кому носить вместо кожи — родовое проклятие —
и не уметь снять его?
Помогите, чужие — волей мёртвого заклинаю! —
отыскать мои кости за печатями-именами!
Закопайте меня: пусть в изножье — закат, в изголовье — восход:
авось что-то путное да прорастёт».
Лестница
Город пристально смотрит. Скажешь — добра мне хочет?
Да какое добро, где вечная хмарь да ржа?
Здесь вот-вот темнота (и надо успеть до ночи).
Здесь вот-вот гроза (а значит, надо бежать).
Выбирать высотку. Их много. Времени мало.
Вот пожарная лестница. Страшно? Остаться — страшней.
Город пристально смотрит. Ждёт, чтобы я — упала.
Поднимается ветер. Хлопает по спине.
Не заглядывать в окна. Жильцы не скажут «спасибо»,
а моё отражение... Я — чересчур страшна:
что растёт и меняется — многое — некрасиво.
...Парапет. Удержаться. Перила. Дошла. Дошла.
Осторожно ступать на внезапную синь небес.
Удивляться, что я так мало-ничтожно рада.
Говорить: слава богу, я, кажется, всё же есть.
Отдыхать. Немного. Малость меньше, чем надо.
Зазеваюсь — ночь обоймёт, чернее угля!
Гром ударит. Неверная твердь под ногами треснет...
Потому что каждое небо себе — земля,
мне — площадка для спорого поиска новых лестниц.
угол
всё меньше во мне становится масти красной,
всё больше во мне становится масти чёрной.
поговорим?
ты только пойми, о чём я,
только послушай, как
умирать
не страшно.
ты замечаешь? — меньше во мне искусства,
больше — полезных курсов.
всё, что я защищала любой ценою,
неумолимо-медленно выгорает.
я иcчезаю вместе с моей страною;
чтó мне — страшиться смерти-не-за-горами?
это пустое, будь спокоен, пустое:
выучусь да подамся куда-то к югу.
там работу создам да семью построю.
но прежде — умру в не-свой опустевший угол.
Из чёрной полночи
Убегаю из чёрной полночи
в суматошное утро нервное.
Время тянется безразмерное.
Ниоткуда мне нету помощи.
Всем ненужная. Всюду лишняя.
— Знай ходи меж людей с улыбкою! —
И осеняя сырость липкая
пробирается под пальтишко мне.
Что мне делать, недужной беженке? —
Удержаться б на ранней наледи,
да слова не идут из памяти:
мол, не в моде такие неженки.
Небо в тучах с утра до вечера.
Не осталось денёчков солнечных.
Ниоткуда мне нету помощи.
Время тянется. Бесконечное.
Заноза
Мне тебя никогда не надо.
Вспоминаешь — а что мне толку?
Будь ты радостен или злобен —
от недавней боли громадной
мне осталась — смешная болька,
нечто вроде прыща на попе.
Неудобно и неприлично —
но терпимо и преходяще.
Так что, милый, не морщи личико, —
существуй в своём настоящем,
ничего никому не стóящем,
никуда никак не идущем,
но умеющем гордые позы.
От моей огроменной злобищи,
словно щёлочь обжёгшей — душу,
остаётся — пустяк, заноза.
фетида
мост — горбатый да увечный —
коромыслом лёг на плечи? —
лишь со мной чуток спокойней? —
шли к чертям своё заречье,
дуй сюда — в моё придонье!
в рыбьем омуте-притоне
спит моя дурная слава.
что? ты не умеешь плавать?
коли будешь мне послушен,
коронует нас река.
будем править, будем кушать
суп из драна башмака.
застращаем рыбарей.
ну, сигай ко мне скорей!
нам, фетидам грязных речек,
чуждо слово «человечность»:
видишь — хвост да чешуя...
ты нечестный да несчастный? —
бродишь, горести жуя? —
жду тебя.
с любовью.
аустра.
или как меня там зва...
— прыгай, дурья голова!
Доппельгангер
Всё темно и морозно в позднеянварском мире. Сонный поезд, как всегда, опаздывает на четыре минуты — кажется, будни расписаны наперёд. Спать хочется. Кажется, утро никуда не идёт.
Традиционно еду в первом вагоне. Кажется, все пассажиры друг друга помнят — и, может быть, думают вместе со мной: а где тот дядечка с лысою головой? — наверное, сократили — чёртов кризис, чёртова безработица.
Спать хочется.
Но я не сплю. Я слушаю в мобилке Милен Фармер — нет, этот текст никоим образом не проплачен. Спустя семь песен — в окошке неприбранный зимний сквер. А это, однако, значит, что сейчас зайдёт человек, невозможно похожий на моего бывшего.
Того, который почти два года не звонит и не пишет.
И вот он — не бывший, а его доппельгангер — заходит. Традиционно садится напротив. Предъявляет кондуктору проездной.
Спать не хочется. Я вспоминаю, что было позапрошлой зимой. Подсматриваю за попутчиком, делая вид, что я — в танке. Ну, так — склонив голову, чуть исподлобья. Доппельгангер, однако, всё замечает и улыбается. Он польщён. Поправляет картуз.
На меня наступает большой конфуз.
Я вздыхаю. Пялься, не пялься — у попутчика специальное кольцо на специальном пальце. А это как бы символизирует. А я уже перестала беситься с жиру и лезть в пекло.
И просто думаю — уже не про этого человека, а про того. Как я слагала стихи про полусладкую муку — а все мои терзания, оказалось, давно описала наука. Генератор проблем, неконцентратор проблем. И что из такого союза следует, кажется, было известно всем, кроме меня (это, конечно же, заблуждение) . Я говорила про злого гения, я думала, что никогда его не забуду, заразу, — а это у меня были полтора года экзотермической фазы реакции моей самооценки с чужим ядом.
...Попутчик трогает за плечо: вас проводить?
— Нет, спасибо. Нет, правда, не надо.
Спокойно жить
Лиене Ласма: Доппельгангер.