***
мимо дома мимо сада
мне тебя уже не надо
ни слезинки на щеке
песенка на ветерке
разговор простой и грубый
отворачиваю губы
ты мой был бы Сатана
но тебе я неверна
было много было даром
сердце вспыхнуло пожаром
что осталось уголь дым
что теперь стоять над ним
помнишь плакало боролось
ныло пело в полный голос
а теперь оно молчит
и потеряны ключи
ох и ах и денег нету
не подбрасывай монету
ходи в сени ходи в рай
ходи в дедушкин сарай
с медом пчелы персефоны
люди нищие с поклоном
зимородок над водой
я с обидой ты с бедой
***
***
Отворяя двери, как отворяют вены,
Пропуская в свое жилище кусочек мира,
Запирая замок, на пороге пустой квартиры
Замираешь – и смотришь в себя в ожидании перемены.
Отворяя вены, как отворяют двери,
Проводя по запястью малиновый штрих дагассой,
Уходя туда, где сознанье твое баркасом
У причала застыло, уже ничему не веря,
Проиграешь еще поцарапанную пластинку
С хрипотцой надсадной, теперь почти безразличной,
И с обидной, нелепой, раздражающей, как обычно,
На "Besame - - - mucho…" привычной уже запинкой.
***
Трое мужчин думают обо мне –
Каждый из них в стороне, при своей жене,
И только один может видеть меня во сне.
Трое мужчин. Три любви. Три вселенных. Да
Мне не нужна их шелковая вода,
Бархатный их огонь и пушистый снег,
Медленный взгляд из-под тяжелых век.
Ночью они думают обо мне,
Оставшейся в канувшем дне, о своей вине,
О лопнувшей жизни – тонком ее стекле,
И о глухом одиночестве на Земле.
Трое мужчин – это три возможных пути,
И по сердцам трех женщин надо пройти
Завоевательницей злой стати, тонкой кости.
Трое Адамов дышат со мною в такт,
Трое мужчин, с которыми все не так,
Три океана – три времени – горя три…
Слезы рукой холодною оботри.
***
остерегайся страсти привокзальной
и нежности притихшей госпитальной
и легких поцелуев на ходу
затем что не любовь так смерть приходит
и по щекам пуховкою проводит
затем что я вот так к тебе приду…
***
Бинди на лбу, и расписаны руки хной.
Верю в судьбу, оттого-то она со мной
Не церемонится, правит своим веслом
То ли к райскому берегу, то ли к камням – на слом.
В розовом сари, в оранжевом, в голубом,
С ниточкой бирюзы и жемчуга надо лбом,
Щеки белее лотоса, и печаль
Взглядом владеет – потому я вечно то вдаль
Близорукие очи свои устремляю, то ввысь.
Отчего-то со мною не церемонится жизнь:
Запинаюсь, падаю, в кровь расшибаю лоб.
Бинди между бровей – шрам не замечали чтоб.
***
Зимородок прекрасен, как бог, со своим зиморо:
[i]Зиморо, зиморо! [/i]– птицебог, словно тень бирюзы,
Бирюзовеет нежно доспех его, пламя, перо,
И, как рыбы, трепещут, ложатся слова под язык.
Проступают на коже драконы, и феникс, и тигр,
Говорят имена, я пишу, отвернись, не смотри.
Если можешь, умри. Я прошу. А иначе – прости.
Называй меня Рю, мураками тебя побери.
***
Вот тебе раз, вот тебе два и три.
Двери свои, вены ли отвори.
Кто-то любимый снился мне до утра.
Кто я ему – ангел, душа, сестра,
Парный носок, непарный ли шелкопряд,
Муза и музыка, дурочка, все подряд?
Эник для беника, Бонни для Клайда… Ша!
Знаю, все знаю, птенчик, дружок, душа.
Хлебом горячим под курткой и под дождем
Главное – спрячем, самое, что мы ждем.
Ночные ямбы
до тошноты устала, до дурдома,
до психа, до... я птица дронт, додо,
идите к нам, пока у нас все дома,
попробуем с начала да ладом
все выстроить, несчастными руками
нарисовать приемлемый вариант.
напиться бы в звезду, до мураками
и павичей в глазах... какой брильянт
для творчества – муть эта нутряная,
для стихоплетства – сердце на крючке:
я благодарна – оттого, что знаю,
и припадаю к ранящей руке.
иди ко мне, пока у нас все дома,
пока молоть я в силах ерунду...
я убиваю мелких насекомых,
к настольной лампе липнущих в бреду.
***
Осторожно, вылетит птичка, выплывет рыбка,
Улыбайся, вылетит пуля, так ей и надо.
Мне, пожалуйста, верхнюю полку, облако, зыбку,
Колыбель поездную, Боже, дурному чаду,
Проездной сироте – промелькну, проживу, уеду, –
Где бы я ни была – но куда-нибудь, где я буду.
Осторожно! Снимают! С поезда – на портреты,
На недобрую память, нежность в губах Иуды.
***
Чем дальше, тем больше я ощущаю единство
С этой картиной – с этой девушкой в черной шляпе
С темно-кровавым цветком и в кровавом платье,
С этой другой мной с такими же дикими волосами,
Летящими, черными, с девушкой с белым-белым,
Как у меня, неживым лицом, с неживыми глазами –
Как у меня…
[i]- Мадмуазель, Вы откуда?
Парижское Ваше платье, эта странная шляпа,
А Вы знаете, цветы из крови теперь не модны…
Ну, то есть, [/i]– произносит с запинкой, – [i]почти не модны,
Нет, разумеется, модны, но не везде,
Даже не то чтобы не везде, а, пожалуй, нигде,
Цветы из крови носят теперь разве только в Валахии…[/i]
(Замирает).
Считалка
Кажется, мне пора.
Кажется, уходить.
Что ж, бай-бай, Барбара,
Будущее – впереди.
Бред, голубая муть,
Раз-два-три, вышла вон.
Путь мой длиной в путь.
Сердце-аккордеон.
---------
На златом крыльце прощалась,
Никому не обещалась,
Ни царям, ни королям.
Где пропала – буду там.
***
Никотиновой ломкой
Можно объяснить все, что угодно:
Например, я убила соседку, дуру-блондинку,
Или лучше – тупую суку Георгиевскую,
Разбила витрину бутика Ungaro,
Ворвалась голая в ювелирный и набила рот сережками Tiffani,
Открыла стрельбу по охране и ни в чем не повинным прохожим.
Например, я свернула шею своему прошлому,
Раскромсала памятки и сувениры, порезала на куски фотографии,
Запулила с балкона всеми тремя обручальными кольцами,
А тебе наговорила на год вперед таких гадостей,
Что больше ты никогда не рискнешь
Намекать, что мне надо завязывать.
Дайте мне глотнуть дыма моих Captain Black,
Он приятен и сладок, куда до него отечеству!
Курением объясняется все на свете,
И стишки мои – тот же сладкий никотиновый дым,
Это то, что я выделяю в процессе горения,
В них до черта смол,
Тут главное – глубоко не затягиваться,
Потому что они отравляют, на них подсаживаются,
Зря ты не веришь: скоро тебе понадобится пачка в день, потом две,
И вот с тобой уже кончено.
И Минздрав ни хрена не предупреждает,
А если бы и предупреждал – что бы тогда изменилось?
Люди одинаковы – каждый верит, что может бросить в любой момент,
Никто не бросает.
Ну, спросите меня:
Милая, каково тебе быть отравой?
Нервные, приложитесь губами, оставляйте следы помады,
Хватайтесь за меня дрожащими жадными пальцами –
Я ваш единственный яд последней надежды.
Глотайте меня, хапайте полной глоткой,
Задыхайтесь, хрипите,
Заливайте кровью платки,
Выкашливайте легкие,
Скрывайте меня ото всех, дышите мною тайком,
Но не отказывайтесь от меня – до самого порога забвения.
Я обещаю вам – мы умрем вместе.
***
наступает время, когда
ничему не учат умные книжки –
раньше ты их читал, теперь ты их пишешь,
и больше не помогает водка,
и кажется, что все уже было,
и новые руки и губы
остаются лишь повторением прежних.
и жизнь твоя,
заигранная, как пластинка,
все никак не может остановиться,
все крутится-вертится,
крутится-вертится,
крутится, крутится, крутится…
и не их чего теперь мастерить
эти, как их?..
ах, да, стихи.
ну, конечно.
конечно, я помню.
***
Речь обрастает фигурами, губы – льдом.
Я – бубенец от колпака паяца.
Несколько строчек в столбик: через силу, с трудом.
Зато я умею смеяться и не бояться.
Я провела полжизни в себе – как в чужой стране,
И глаза N.N. мне заменяют солнце.
Я научилась многому: латыни и седине,
Нервам, снотолкованию, стихоплетству,
Только не жить. Я в целом ничто в нигде.
Собственно, мне нравится быть отражением
В глазах N.N. Шагать в глубокой воде
По самое сердце – до полного погружения.
Ирина Каренина: Зиморо.