* * *
… а нынешним летом особенно дерзко
мне рожицы корчил бесенок соблазна:
то облако выжмет, срывая поездку,
то бросит грести колеей непролазной.
Как мне надоели его эпатажи!
Смахнуть бы листву со ступенек вокзала –
и за поворотом растаять в пейзаже,
чтоб сердце по стыкам удары сверяло,
чтоб заплесневелой мордовскою ночью
разъездам, по горло заляпанным глиной,
летящих во тьму фонарей многоточья
читать как пространные письма любимой.
Пэон второй
Мне нравится разглядывать без грусти
сквозь выпуклое стеклышко души
как осень поджигает захолустье -
а дождь его не в силах затушить,
как бережно раскачивает ветер
батут сырого неба нитяной,
где ангелы резвятся словно дети,
зажмуривая крылья за спиной.
* * *
Окно пришторено как сцена
провинциального ДК,
где тень и свет попеременно
играют приторно слегка
поднадоевшую репризу,
да жалко гнать фигляров прочь,
покуда сеет по карнизу
горошины горстями ночь.
Ветер
Буянит ветер во хмелю,
грозит двору расправой спорой.
Деревья в страхе льнут к забору
как якорь в бурю к кораблю.
Дом распластался по земле,
потуже крышу нахлобучив:
того гляди, обрушит тучу
или снесет навеселе!
А тот, все шибче распалясь,
громит округу комиссаром,
швыряет медь по тротуарам,
со смаком втаптывая в грязь, -
а утром, кроток и несмел,
в сырое рубище одетый,
вернется отскребать монеты
по краю луж - на опохмел.
Перед грозой
Казалось, день висел на ниточке,
и ждал, и жмурился, пока
ветвями сосен солнцу вытачки
выстрачивали облака,
и в тишине густой как патока
сад утопал, и бредил дом,
нырнув по крышу в ароматную
волну жасмина над прудом.
Гроза грозила – но не более,
и лепет трепетных берез,
и грезы слезные магнолии
никто не принимал всерьез -
но в церемонии обрядовой
заложник-день уже висел,
как лист на нитке шелкопрядовой,
на остриях разящих стрел.
Старый дом
Забитый накрест дом с прогнившими полами -
по замыслу дельцов площадка под коттедж -
где вата за стеклом в двойной оконной раме
рассыпалась как прах несбывшихся надежд,
отправленный на слом чиновничьей рукою,
на паперти дорог стоит не первый год,
в бульдозерный оскал, скрипя, трясет трухою -
и мнит, что всех врагов еще переживет.
Неважно, что ушел по окна в землю: тронь - и
увидишь, что за зверь припорошен снежком!
Зализывает щель, готовясь к обороне,
скребет крыльцом асфальт - как лев перед прыжком.
* * *
Мы с тобой говорим на одном неземном языке,
постигая семантику жестов, игру междометий -
так бездумно пчела переносит в своем узелке
золотую пыльцу облетевших астральных соцветий,
так, без нашего ведома, ночью приходят стихи,
оставляя одно ощущение скрытого света,
и немое касанье горячей и влажной руки –
откровенней не скажешь – иного не просит ответа.
Если б только не рук твоих теплый, не тающий след,
это было бы сном, паутиной спеленутым туго,
но откуда, скажи, этот мягкий, загадочный свет,
эта светлая грусть, эта робкая радость – откуда?
Душа
Ребристой клетки арестантка,
подкожный ангел мой - душа –
должно быть, инопланетянка –
ей душно воздухом дышать,
ей змеем хочется воздушным –
за облака, поверх дождя –
рвать бечеву со всех катушек,
из атмосферы уходя,
круша законы притяженья,
воздухоплавания, за-
бываясь до самосожженья,
лететь на свет - закрыв глаза.
Камень
Карельские сосны
Когда мне мир особенно несносен
и колоколом кровь в висках гудит,
я размышляю о терпеньи сосен,
корнями раздвигающих гранит.
Великое довольствуется малым:
им все во благо – влага и песок,
и камень, растворясь, питает сок,
текущий по невидимым каналам.
И вся их жизнь – воды круговорот
размеренный, и смерть – не что иное,
как незаметный внешне переход
в другое состояние покоя.
* * *
Ты так отчаянно близка мне,
струей волос с волною споря,
как след, оставленный на камне
волной карбонового* моря.
И студят комнату прибоем
шторма утерянного рая,
когда я прядь твою рукою
рассеянно перебираю…
_______________________
*карбон, или каменноугольный период - геологическая эпоха, завершившаяся около 300 млн. лет тому назад.
Колыбельная Марине
Сладко спи, девчонка с проседью!
Под покровом легких снов
я тебя осыплю россыпью
приворотных нежных слов.
Чтобы ты забыла прошлое,
пробудившись поутру,
я губами осторожными
все слезинки соберу.
Чтоб тебе спалось, нежданная,
безмятежно, как в раю,
я готов всю ночь туманную
целовать ладонь твою.
Эта ночь не то что прочие –
даже лейки фонарей
по-иному лужи потчуют
меланхолией своей.
Дождь беседует с карнизами,
на меня наводит сон:
он ведь сам, моя капризная,
с давних пор в тебя влюблен!
Станция
Мне снится маленькая станция,
где домики в пилотках крыш
смущенно прячутся в акации,
где косогор от солнца рыж,
где ели, сжав худые плечики,
рядком вдоль насыпи стоят
и осторожные кузнечики
в траве сапожками скрипят.
Там звезды мокнут между грядками,
там поле в крестиках грачей,
а счастье сладкое – и шаткое,
как бревнышко через ручей.
Ночь
* * *
А хочешь, кубышку тряхнем наизнанку
и прямо с вокзала - пешком на Фонтанку,
на Невском в кафе подкрепимся пирожным,
прихватим для Чижика-Пыжика крошек,
за десять минут пробежим по Гостинке,
где прежде часами стирали ботинки,
от Мойки к атлантам свернем утомленным,
поможем на "мыльницу" сняться влюбленным,
на Марсовом поле пройдемся по травке,
оставим монетку в Лебяжьей канавке,
а вечером тихим тебе проведу
урок мифологии в Летнем саду.
* * *
Май поспешными мазками
побелил вишневый сад.
Прикрываясь облаками,
звезды спелые висят.
Словно нить из поднебесья
протянули: ветку тронь –
и посыплются созвездья
как соцветья на ладонь,
мирозданье покачнется,
расползется ткань холста,
и другая жизнь начнется
с белоснежного листа.
* * *
Сентябрь потянется спросонок,
дохнёт прохладой между штор,
и лучик солнца, как мышонок,
поспешно юркнет в коридор,
споткнувшись на хрустальной грани,
рассыплется по всем углам,
внезапной радугой подправив
мирок, давно привычный нам.
Не так ли, вырвавшись наружу
со дна распахнутых зрачков,
любовь высвечивает душу
до самых дальних уголков?
Элегия
Ласточки крыльями с кленов срезают листву,
ветер ее переулками пыльными носит.
Стаи колесных, коптя, потянулись в Москву,
будто их жалит за бамперы близкая осень.
Видишь, как лист, в паутину попавший, дрожит –
гладкий, живой еще, теплым дыханьем согретый?..
Вновь, промотав состояние на миражи,
в руки котомку берет насекомое лето.
Вот бы и мне оттолкнуться от бренной земли -
и, приблудившись к любой отлетающей стае,
двинуть за ним, исчезающим в зыбкой дали,
в Индию Духа крылатый маршрут открывая...
Александр Брятов: Насекомое лето.