Город
Этот город когда-то раскрыл мне объятья, и я
Окунулась в него, как в прозрачную, чистую воду.
Я любила в нем все: двор-шкатулку, кусочек жилья
С раскладушками на ночь и кошек без племени-роду.
Этот город тогда говорил на родном языке,
Узнавал и впускал нас в подъезды в любую погоду.
Зло, конечно, в нем тоже жило – где-то там вдалеке,
За забором удобных пословиц: мол, не без урода.
Этот город стал губкой-гигантом. Он впитывал все,
Разбухая, ломая бараки, преграды и кости.
Но звучало еще между нами словцо «новосел»,
А сейчас это слово наводит на мысль о погосте.
Этот город стирает страницы того бытия,
Строя сотни высоток с ажурной оградой. А впрочем,
Островок еще есть (дом-малютка и школа стоят),
Но меня он не может узнать или просто не хочет.
Этот город… То жар, то озноб – он давно нездоров.
Он себя потерял и не ищет. Он, видимо, сдался.
Ни вернуть, ни помочь, ни забыть, ни понять его снов.
Этот город, боюсь, разлюбить мне уже не удастся.
Офисное
Пространству больно от этих острых углов
Жестких коробок, живущих в душном пенале.
Их лица-экраны всегда мне напоминали
О странном трале, дающем щедрый улов
Обрывочных сведений, слов, безграмотных фраз;
Кто-то усердно беседует– это чаты.
Светские сплетни-бредни – чтоб не скучал ты.
И сраму не имут «окна», плывущие напоказ.
Тяжелая дверь напряженно смотрит в окно,
Втягивающее тополиный пух и немного воздуха.
Люди, уткнувшись в квадраты, сидят без роздыха,
А стены истерзаны скукой и спят давно.
Хозяйский трафик сочится сквозь решето
Дат, словарных статей, фамилий и брендов.
Признаком «высочайшей» харизмы – напитки (не бренди:
Трезвое время днем задает тон).
Дважды внимательна каждая пара глаз:
Картинки, таблицы, метры, амперы, неперы…
Молча ворона взирает на этот хеппенинг,
Воздавая хвалу Создателю за волю и два крыла.
Дежа-вю
Мне кажется, я здесь уже бывала:
Растерянно стояла у завала,
И баба завывала тонко-тонко –
Ждала напрасно своего ребенка –
Страна жрала детей и воевала.
И это было: в церковь знать ходила,
И ряса золотая ей кадила.
Правители стояли со свечами
И. строгую границу отмечая,
Отбрасывали тень паникадила.
Столетья-близнецы друг с другом схожи.
То святы помыслы, а то негожи,
То образы-подобия дерутся,
То уповают – всё, мол, в Божьей руце.
Порадуешь ли чем-то новым, Боже?
Решишься ли открыть миры иные?
Иль жизнь – больные сны, что видишь ныне?
Клубок неотвратимости размотан,
И Припять-нить теперь – Твоим заботам.
Испей настой той трын-травы-полыни…
Облава
Когда заката медленное пламя
Неспешно зажигает край Земли
И ястреб с алыми крылами
Плывет вдали;
Когда летят на запад цапли плавно,
Цепляясь за остатки светлых брызг,
Выходят люди хмурые из изб,
И злая начинается облава.
Сосредоточенно упрямы лица,
Заплывших глазок вороватый взгляд.
И видит только Бог да, может, птица,
Ч т о здесь творят.
Покорны жертвы. Корни крепко держат,
И на спасенье нет надежды.
Они не плачут, не кричат, не стонут.
Вывозят тонны тел дорогой торной,
И в отблесках негаснущих лучей
Кровавы рукавицы палачей.
В часы заката, при любой погоде,
Беря с собой визгливый механизм,
Лихие хищники выходят
Из русских изб.
Лесоповал
Вывозят лес.
Железом искорежены дороги,
Входящие в зеленое пространство,
Как в масло – нож.
И длинные «Далилы» вереницей
Спешат вершить насильственную стрижку.
Лесные жители глядят пугливо
На топоры и дисковые пилы:
Страшней пожара эти колесницы
С прицепами-платформами, куда
Укладывают стройные стволы
Казненных без свидетелей деревьев.
Вывозят Русь…
***
Может быть, хватит ломиться в открытые двери,
В небо несметные стрелы метать, если цель где-то здесь –
Рядом, под боком, – может, в душе, в этом миге – везде,
Незачем тропы искать среди джунглей и прерий.
Может быть, хватит удерживать ветер руками,
Если державы – и те распадаются ветхим тряпьем,
Делят, как дети, треснувший мир на твое и мое,
И ни суда, ни законности, ни нареканий?
Может быть, хватит миры распылять и Вселенные,
Глядя на то, как течет эта странная, страшная жизнь, –
Падают башни, рушатся кровли, горят этажи;
Травы по пояс, пески и моря – по колено?
Может быть, хва…
… а в Киеве дядька (крапивные мысли)
Характер мой жесткий, колючий,
Все гонят взашей с огородов.
А куст бузины будто лучше.
Причем тут цвет ягод природный?
Во мне же толпа витаминов!
Клетчатки питательной масса!
Капусту на полку задвинув, –
Кто борщ наворачивал классный
Весною из листиков нежных –
Не дядька ли в Киеве – в хате
Бедняцкой, зато незалежной?
И желто-блакитное платье
На ладной фигуре хозяйки
Смотрелось парадно и вольно.
Флажки из оранжевой ткани
На мысль об облаве наводят.
Всё вроде как было веками:
Но что-то не то в огороде.
Такие же ровные грядки,
Вода, чернозем и раздолье.
Но холодом тянет от зябких
Границ поперечно-продольных.
***
Стамбул
***
Одышливый день свернулся клубком,
Пытаясь согреться под плотным туманом.
Бесплотное время берет чистоганом
За миг в этом мире – пусть даже в таком.
Пусть даже в таком, пусть даже – за миг,
За каждый – омытый вином или болью,
За каждый – из тех, что под звездною кровлей
Мне выдан давно, а теперь вот – томит.
Пугает, томит, втирается в день,
Лукавого напоминая зверька мне.
Но после… к сокровищам будет приравнен,
Каких нет и не было больше нигде.
* * *
Дождевая прогретая пряжа,
Дикотравью последний подарок.
В багряницах осина и клён.
В желтый плащ скромный тополь наряжен.
Мир, прощаясь, – отчаянно ярок
Перед холодом белых пелён.
***
Жизнь – кружение по кругу.
Жест – изломан, шлейф – измят.
Праведников ряд – поруган,
Дар – не дорог, свет – не свят.
Все движенья – под копирку:
Странный танец, шалый вальс.
Непорочное – в пробирке!
Чур меня, и их, и вас!
Сказки детства – лихо в лицах:
Дурачок-Иван распят,
В ресторанах жрут жар-птицу,
Шкуру волк дерет с козлят.
Конфетти улыбок, взоров,
Ложных па, ненужных встреч.
Грог из гордости с позором.
С мусором родная речь.
Руки – встречь, а счастье – мимо,
Серый серпантин сует.
Смысла в этой пантомиме
Мало – или вовсе нет.
Пики и провалы судеб –
Дуги чертовых колес.
Что-то будет? Что-то будет? –
В думах ни к кому вопрос
Елизавета Дейкина: Жизнь - кружение по кругу.