Три возраста Клавы К.
Софья
* * *
Возвращайся в город, в котором тебя не помнят,
Где каждый дом и проулок теперь инаков,
Где не сыщешь знакомых лиц и привычных комнат.
Возвращайся в город, здравствуй, моя Итака.
Здравствуй, бульвар, где я прохожу не узнан,
Никем из встречных, седыми и моложавыми,
Вырубленная роща, река с обмелевшим руслом,
Здравствуйте, дворики, ставшие гаражами.
Здравствуйте, церкви, плывущие маяками,
Кивни мне, детство, кустами сирени, которые мы ломали,
Яблони, которые мы обрывали,
Кивните, пускай я буду опознан хотя бы вами.
* * *
Родина начинается с перестукивания колес
С проводника, глядящего хамовато,
С вокзала, что бузиной и ягодником зарос,
Где еще бродят тени встречавших тебя когда-то,
Что одаривают тебя улыбкою золотой,
Перед тем, как умчаться в высь в стремительном аллилуйя…
Родина выцвела, обветшала, но оставила за собой
Право последнего слова и первого поцелуя.
Золушка
Поминая недобрым словом гайца с радаром наперевес,
Сумочку от «армани» и башмачки от «гуччи»,
Золушка припарковывает мерседес,
На ходу подмечая: «тыква была сподручнее».
Надели Господь прозорливостью – сбежала б из под венца,
Женское счастье - оно, apriori, с трещинкой.
И после стерильного стойла сказочного дворца,
Золушке страстно хочется достоевщины.
Не мексиканско-бразильских выхолощенных помоев
Со всеми Диегами, Марирозами и Хуанами,
Их пафосной трескотней о высокой и чистой «после бани на колокольне»,
А родной, исконно-пасконной, сермяжной и домотканной.
Так чтоб патлы на руку, мордой в перину, а дальше уже цензура,
Да чтоб по самую маковку, с чувством, с толком и расстановкой.
А принцы, куда им принцам, у них – культура:
«Господа! Приехал принц со своей спринцовкой!»
…Искрошив багет отъевшимся голубям,
Золушке хочется по старинке занять и выпить.
Золушка лишний раз не заглядывает в себя
Главным образом потому, что ей нечего там увидеть…
Дочь говорит
Дочь говорит: Я, мама, рисую ноты
Вот бирюзовая «си», вот «ре», цвета красного кирпича,
Вот «фа», бокастая, что спелая алыча,
А «до» похожа на бегемота.
«Ми» - еловая, «ля» медовая, как свеча.
Вот «соль» степенная, как полевая мышь.
Дочь говорит: Мама, не важно кто ты,
Важно, как ты звучишь.
Ад
Редкая птица до чего-то там долетит –
До середины Яузы, Рейна, Буга.
Ад - это не топка, в которой смола кипит,
Ад - это двое, не любящие друг друга.
Тихая заводь, ни холодно, ни тепло,
Сами, поди, задуматься не успели,
Как это их угораздило до сих пор
По утрам просыпаться в одной постели.
Сталкиваться в прихожей, отыскивая рукава,
В полутьме коридора поспешно греметь ключами,
Несколько раз в неделю тратиться на слова,
Разбавляя дежурные смс-ки пустым «скучаю».
А когда они засыпают спина к спине,
После всех не сделанных и на четверть попыток уйти из круга,
Им снится другая жизнь, жизнь в которой не
Будет места и времени им повстречать друг друга.
Три шага в бреду
Плацебо
Сергей, как и прежде, целует Наталью в губы,
Хотя между ними такая пропасть, что жизнь не в радость.
Их ежедневные встречи расписаны по минутам.
В зрачках ее синева, а в его – усталость.
Что поделать коль милому чуть за тридцать,
А тебе чуть-чуть под полтинник - настолько уже за сорок.
Только и остается, что молодиться,
В фотошопе разглаживая морщины иглой курсора.
* * *
Боль говорит с тобою на языке беды.
С улицы тянет гарью, известкой, тленом.
Тащишься в кухню, наливаешь из крана в стакан воды,
Возвращаешься в комнату, стул отпихиваешь коленом
И шипишь сквозь сведенные челюсти: «Что за хрень –
Вешаться впору, под пЕтлю приладив помочи.
Бог всегда открывает калитку, когда запирает дверь,
А передо мною захлопнулись даже форточки!»
Ната Вукувич: Плацебо.