Притча о притче
Притчи о страннике пришли ко мне таким же образом, как и сам странник, присевший однажды у моего костра. Была холодная горная ночь, сменившая палящий дневной зной, был костер, посылавший искры в темно-синее замерзшее небо, был я – молодой и неопытный воин, попавший в эти горы ради неправедной цели, но по собственной глупой воле, и был странник – высохшее за годы скитаний человеческое существо без возраста и пола, с глухим скрипучим голосом и длинной неопрятной бородой. Много ночей, пока длилось мое пребывание в горах, мы провели, сидя за костром в неспешной беседе. Точнее будет сказать, сначала говорил я, опираясь на силу оружия и убеждений, прочно осевших в моей голове, а странник молчал и слушал, но постепенно все менялось, и вот уже я, оскудев словами и чужими мыслями, молчал, а странник вел неторопливое повествование, пока продолжалась ночь, отведенная мне на бодрствование. Когда же на небе проступала бледная заря, странник вставал и исчезал до тех пор, пока мне вновь не выпадала бессонная ночь и его неспешные разговоры. Мои сослуживцы, такие же воины, как и я, посмеивались надо мной, потому что когда новый караул приходил к костру, я сидел один, очарованный все новыми и новыми притчами, но никого рядом не было, и мои товарищи считали, что я подвержен особой горной болезни – восприятию древних духов или того, что от них осталось. Тщетно просил я странника хотя бы раз показаться моим товарищам на глаза – он лишь посмеивался в ответ и говорил мне, что всему свое время. Придет и твое, добавлял он, и тогда твои воины узрят меня и тебя в истинном облике, пока же нам стоит каждому находиться на своем берегу.
Память никогда не изменяла мне, но удивительно то, что я запомнил не все притчи, рассказанные мне странником. То ли некоторые из них казались мне удивительно знакомыми, словно я слышал их раньше, то ли я пропустил их через сито своей памяти потому что они поразительным образом походили на мою собственную жизнь, то ли странник сам не желал, чтобы они сохранились во мне для будущих поколений, не знаю. Другие же, напротив, так затронули мою душу, что я не могу остановиться и все повторяю и повторяю их там, куда прихожу по воле бога и по прихоти собственных ног. Вот некоторые из них, заботливо вложенные странником в мою душу воина и перетряхнувшие ее точно так же, как поступает хорошая хозяйка, когда взбивает старую слежавшуюся перьевую подушку.
Притча 1. Странник и костер
Притча 2. Странник и женщина.
Судьба была милостива к Страннику и посылала ему множество женщин, и Странник не гнушался ее дарами – он любил их всех. Он любил женщин, живших во дворцах, и женщин, ютящихся в хижинах, непростительно молодых и безнадежно старых, тонких от рождения и полных от жизни, белых кожей и черных душою, он любил их всех и не делал между ними различий. Жизнь приучила его к тому, что за каждым поворотом его ждет новая женщина – словно новая дорога, или еще один глоток вина, или свежая лепешка, которые любишь только за то, что они – есть. Странник не задумывался о том, что происходит с теми женщинами, от которых он уходил, как не задумывается рот о судьбе той пищи, которую глотает, как не задумывается путник о реке, в которой купается, он просто уходил туда, куда влекло его сосущее чувство в левой груди, зная, что рано или поздно в его жизни произойдет новая встреча, новая дорога, новая женщина.
Однажды Странник гостил в богатом доме – полная чаша, возлежал с гостями на пиру, пил молодое вино и был благодушен и спокоен. Всегда препоясанный мечом, в тот день он снял оружие и ничем не отличался от остальных пирующих. Среди гостей было множество прекрасных женщин, и некоторые из них бросали на Странника быстрые взгляды, полуприкрытые длинными мохнатыми ресницами, и покачивали бедрами, словно в такт утомительной любовной игре, и дышали чуть сильнее обычного, так что их полные упругие груди волновали легкую ткань, и это не укрылось от внимания Странника. Однако среди них была одна женщина, которая вела себя совсем по-другому. Высокая, статная, богато одетая, затейливо убранная дорогими украшениями, она смотрела прямо в лицо Странника, словно пытаясь прочесть его душу, а потом отвернулась и подозвала служанку. Через некоторое время юркая девичья рука выманила Странника из залы и тонкий голосок пригласил посетить ее госпожу завтра в утренние часы. Странник обещал всенепременно быть, ибо в те годы был еще молод и душой и телом и никогда не отказывался от вкусных плодов в надежде на то, что сад впереди будет еще изобильнее. В назначенное время он вошел во дворец, где та же молодая служанка, закрыв лицо покрывалом, провела его к госпоже и оставила их одних. Склонившись почтительно, но не подобострастно, Странник огляделся вокруг. Женщина, пригласившая его, сидела у прекрасного фонтана во внутреннем дворике и играла с детьми – прелестными малышами, едва вставшими на ноги. Странник был немало удивлен этому странному обстоятельству, однако продолжал хранить молчание. И тогда женщина подняла на него глаза, полные темной муки и боли, и стала говорить, лаская детей рассеянной рукой:
- Позволь мне поблагодарить тебя за то, что ты принял мое приглашение, пусть и не ведая того, зачем я оторвала тебя от твоих странствий. Я знаю, что ты воин, хотя в тот вечер ты отложил меч в сторону и был весел и пьян, как все. Я вижу это по благородному развороту твоих плеч, пусть и под праздничной одеждой, по зоркому взгляду твоих глаз, пусть и затуманенному влагой вина, по силе руки, сжимающей чашу. Едва увидев тебя на пиру, я поняла, что ты послан мне небом. Я хочу нанять тебя, чтобы убить одного человека, и заплачу тебе за это так щедро, как это только возможно. От тебя требуется только одно – исполнить мою просьбу и после покинуть наш город, об остальном я позабочусь сама.
Странник вежливо поклонился женщине в знак признания его воинских заслуг, и ответил ей следующее:
- О, прекрасная госпожа, тот ли я человек, чтобы судить тебя за то, что ты задумала, однако осмелюсь сказать, что и я, не раз лишавший человека жизни, испытываю душевный трепет при мысли об убийстве. Так ли твердо твое убеждение в том, что этот человек достоин смерти?
И женщина, опустив голову, отвечала ему:
- О да, странник, человек этот достоин смерти. Разве не подлость - предавать того, кто любит тебя всем сердцем и верен тебе всей душой, разве не низость – изменять тому, кто жизнь за тебя готов отдать, разве не преступление – отдавать свое тело тому, кто тебе не предназначен?
И Странник:
- Означает ли это, госпожа, что ты задумала отомстить своему мужу из жгучей ревности или наказать любовника за невнимание?
И женщина:
- О нет, Странник, муж мой – прекрасный человек, и он любит меня всем сердцем и верен мне всей душой. Есть у меня и любовник – и я люблю его всем сердцем и верна ему всей душой. И есть я – недостойная верности мужа, недостойная преданности любовника, а достойная смерти, и именно себя я прошу убить за достойное твоего деяния вознаграждение.
И женщина бросила на пол увесистый кошель с деньгами, продолжая говорить:
- Моя жизнь стоит теперь этих денег, ибо я неверная жена, нерадивая мать, нечестная любовница – я люблю человека, за которого никогда не выйду замуж, а не люблю мужа, давшего мне все – дом, детей, богатство, знатность. Сколько бы я ни пыталась отрешиться от своей пагубной страсти, ничего не выходит – стоит нам разойтись, как мы сходимся вновь, и так продолжается бесконечно, и никто из нас не в силах затоптать источник, из которого мы оба жадно пьем. И когда я увидела тебя на пиру, то решила – ты послан мне небом, суровый воин, безжалостный странник, ибо слава твоя бежит далеко впереди тебя. Ты убьешь меня во сне, и так сохраню я доброе имя своего мужа и детей, и не потревожу совести своего любовника, и избавлюсь от пытки, разрывающей меня каждую минуту, словно блудницу, привязанную к повозке с горячими лошадями.
Странник нагнулся, взял кошель с деньгами и так отвечал женщине:
- Госпожа, ты сама себе хозяйка и твое дело решать – что делать и чего не делать. Мое же слово такое – я согласен избавить тебя от смертной муки, однако позволь мне побыть немного в твоей жизни, приглядеться к тебе и твоему дому, посмотреть на твоего любовника, чтобы ловчее и безболезненнее лишить тебя жизни в самый подходящий для этого момент.
И женщина ответила ему согласием, пригласив его погостить у себя. Так Странник познакомился с мужем женщины, и с ее братьями и сестрами, которых она привечала в своем доме, и с ее детьми, и с ее милыми подругами. Каждый день открывал Страннику что-нибудь новое в облике женщины – она была мастерица ткать ковры и рассказывать сказки, готовить необычные кушанья и танцевать танец живота, скакать на лошади в мужском седле и утешать влюбленных служанок. Каждый день приносил Страннику все новые и новые доказательства любви мужа к своей жене – то кольцо с редким камнем, то молодого олененка, то дорогую ткань на платье дарил ей муж, чтобы вызвать на ее прекрасном лице хотя бы легкую улыбку. Как любили ее дети, как не чаяли в ней души подруги, как благоговели перед ее красотой и добротой служанки, как склонялись перед ее умом домочадцы – все видел Странник и все замечал. И его сердце поддалось ее очарованию, ибо она была не только красива, но и мила – как человек, как женщина, как мать, а это всегда казалось Страннику главным женским достоинством.
Мало-помалу Странник полюбил и ее мужа – благородного, смелого человека, готового ради нее на многое, если не на все, и ее детей – прелестных малышей, не сходящих с материнских рук, и ее многочисленных родственников, взявших на себя заботы о доме, но пришел день, когда он обратился к женщине с новой просьбой и сказал так:
- Госпожа, я живу твоей жизнью не первый десяток дней, но есть то, что ты скрываешь от меня – твою сокровенную любовь к человеку, которого ты скорее потеряешь с собственной смертью, чем предашь отречением и возвращением к мужу. Позволь мне, встретиться с ним за одним столом, посмотреть ему в глаза, поговорить с ним о том, что ему дорого, и тогда я с легкой душой выполню твое поручение.
И женщина, вздохнув, ответила ему согласием и сказала ему имя того человека, которого любила. Тем же днем Странник отыскал дом, где жил избранник его госпожи, и вошел в него с улицы, словно праздный гость. Хозяин сидел за столом – он был простым незнатным человеком, зарабатывавшим на хлеб составлением купчих, завещаний, жалоб, переписыванием любовных виршей и прочими мелочами. С виду был он немолод, некрасив, и Странник с удивлением подумал о том, как мало он знает и понимает женщин, а особенно красивых, знатных и богатых женщин, у чьих ног лежат бриллианты, а они находят невзрачные камушки, чтобы тешиться ими назло всему миру, однако стоило хозяину лавки поднять голову, как Странник понял, как глубоко он ошибся. Перед ним сидел такой же воин как он сам – возможно, даже старше и опытнее, лицо его наискось пересекал шрам, причиненный кривой восточной саблей, глаза его светились умом и доблестью, израненные пальцы крепко и умело держали в руках перо. Цепко охватив взглядом Странника, хозяин приветствовал его так:
- Привет тебе, Странник, идущий издалека в то же самое далеко, не ведающий отдыха и не знающий конца пути. Позволь мне угадать, что привело тебя в скромную лавку переписчика чужих мыслей. Не иначе как она – божественная госпожа – послала тебя сюда, но зачем – не затем ли, чтобы ты собственными глазами убедился, как мелок и незначителен тот, кого она отличила среди всех прочих?
Странник не ожидал подобной прозорливости и потому ответил весьма уклончиво, не желая оставлять за собой следов:
- Достойный человек, я не знаю, о какой из женщин этого города ты говоришь, но догадываюсь, что о прекраснейшей из них, и это делает тебе честь. Однако я зашел к тебе по чистой случайности, желая заказать у тебя любовное письмо к одной женщине, имя которой тебе неизвестно, и пусть оно останется в тайне.
Хозяин лавки покачал головой и ответил Страннику так:
- Поступай как знаешь, но твои помыслы понятны мне, я вижу твою голову насквозь, однако я готов выполнить твой заказ и составить письмо, прочитав которое твоя женщина увидит в тебе то, что она искала всю свою жизнь, и даже более того. Приходи за своим письмом завтра.
На следующий день Странник вновь посетил лавку переписчика, но на этот раз хозяин пригласил его присесть за низкий столик выпить чая, заваренного из горького чабреца. Угостив Странника, хозяин протянул ему сложенный вчетверо лист и начал говорить, не отводя глаз от его лица:
- Мне ведомо, зачем она посылала тебя ко мне, мне ведомо и то, зачем она пригласила тебя пожить в своем доме, ибо я немолод и достаточно опытен. Она дала тебе поручение убить себя, чтобы не разрываться между любовью ко мне и любовью к дому, мужу и детям, не в силах уйти и не в силах остаться. Я знаю, что она щедро заплатила тебе за собственную смерть, а такие люди, как ты, не отказываются ни от каких денег, и это мне тоже хорошо известно. Не буду удерживать тебя, но знай – если хотя бы один волос с ее головы упадет, ты нигде не будешь знать покоя, ибо я найду и убью тебя, чтобы ее кровь не осталась неотомщенной. Однако я и сам воин, и я не хочу тебе зла, потому у меня к тебе иное поручение, выполнив которое, ты разрубишь узел, туго затянувший наши жизни в одну.
И, наклонившись к уху Странника, хозяин со спокойной улыбкой произнес несколько слов, не слышных посетителям лавки и понятных им одним, после чего вложил в руки Странника листок и сказал:
- А это твое поручение – я выполнил его, написав красивейшее в своей жизни любовное письмо, единственное в своем роде, предназначенное самой благородной в мире женщине, обреченной на то, чтобы брать в плен сердца мужчин, не желая того самой. Иди и отдай его той, кому хотел подарить, а об остальном мы условились.
И Странник покинул дом переписчика с письмом в руке, однако он не спешил передать его той, кому оно предназначалось. Теперь у него было два поручения и весь день, чтобы выбрать из них то, что было достойно исполнения. Странник бродил по городу, заходил в чайные и кофейные дома, любовался детьми, бегущими из школы, наблюдал за стариками, сидящими у ворот, и думал, думал, думал. К вечеру он уже знал, что делать. Препоясавшись мечом, Странник вошел в дом, в котором бывал уже не раз, и двери были открыты, потому что его давно ждали. Бесшумно пройдя темными комнатами, Странник проник в спальню, где слышалось глубокое ровное дыхание спящего человека. При свете луны, проникшем через решетчатое окно, Странник залюбовался одухотворенным лицом, таким прекрасным и мудрым во сне, а потом бесшумно взмахнул мечом, так, что ни одна капля крови не попала на стены. Сложив голову аккуратно в мешок, Странник так же тихо покинул комнату, как и вошел в нее. Теперь его путь лежал дальше.
Она проснулась сразу же, будто услышала его шаги или почувствовала биение сердца, невидимые для других. Она села на кровати, сбросив шелковые простыни, словно путы, на пол, и сказала ему:
- Хорошо, что ты пришел, ты так долго жил в нашем доме, что я испугалась – а вдруг ты откажешься выполнить мою просьбу, а ведь я заждалась тебя, муки мои невыносимы, дни не приносят мне радости, а ночи темны и полны греховного желания. Делай же то, о чем я попросила тебя много дней назад.
Однако Странник почтительно склонился перед ней в поклоне и протянул ей мешок со следующими словами:
- Моя госпожа, ибо только так я могу называть тебя с тех пор, как близко узнал твой дом, твоих близких и того, кого ты любишь больше себя, спешу сообщить тебе, что я уже выполнил твое поручение. Ты просила избавить тебя от пытки, разрывающей тебя между любимым и домом, мужем, детьми, и я сделал это. Ты дала мне возможность пожить твоей жизнью, полюбить твой мир, и я сделал это. Ты показала мне, как надо ценить дары судьбы, и я сделал это. Ты подсказала мне, какое решение надо принять, и я сделал это. Прими же то, о чем ты меня просила, и пойми, что мы все вместе совершили то, что были должны и могли.
И с поклоном Странник передал женщине мешок, потемневший от крови. Побледнев, она развязала узел и тихо вскрикнула, увидев голову того, кого любила больше себя в этой жизни. Онемев от ужаса и горя, полными слез глазами она смотрела на еще живые черты человека, бывшего ей дороже всего, и не могла выговорить ни слова. Странник же меж тем продолжал говорить:
- Моя госпожа, поверь, мы оба понимаем, что это наилучшее решение, и так же думал тот, чью голову ты можешь еще раз подержать в своих руках, чьи губы еще мягки и нежны, чьи глаза еще помнят твое лицо. Он знал, что ты хочешь убить себя, и не мог этого допустить. Но еще меньше хотел он быть причиной твоих мук и нескончаемых страданий, потому он сам попросил меня об этом, однако за день до этого он написал тебе самое прекрасное в мире любовное письмо – я знаю, я сам его читал. Сейчас ты последний раз покроешь поцелуями голову своего любимого, прочтешь письмо и запомнишь его слова навсегда, а потом я сожгу письмо и унесу мешок, и сегодня же вечером покину твой город, чтобы ты вечно хранила в памяти то, что должно оставаться в прошлом, дабы не повредить настоящему и не уничтожить будущее. А я пока что буду стоять у твоей кровати, потому что я не хочу, чтобы твои дети остались сиротами, а муж – безутешным вдовцом.
И все время, пока женщина в бессильном безмолвном плаче целовала нежные губы и полузакрытые глаза своего возлюбленного, пока читала, перечитывала и запоминала пламенеющие страстью и дышащие любовью строки письма, Странник держал ее за руки, чтобы она не натворила непоправимого. А когда в окне занялась заря, он сжег на пламени свечи письмо, положил голову в мешок и, не глядя назад, вышел из покоев женщины, незаметно выскользнул из дома и покинул город, где ему довелось познать самые глубокие в мире чувства и впервые в жизни нарушить данное им слово, и пойти против чувства долга, и убедиться в том, что разум не всегда добр, но всегда прав. И это было уроком Страннику, с тех пор избегавшему высоких дворцов, и прекрасных женщин, и опытных воинов, ибо такой урок всегда оставляет огромную незакрытую рану в сердце, пока оно еще бьется.
Притча 3. Странник и учитель.
Как только Странник покинул дом, жену и сына, начались годы и годы бесприютных скитаний по миру, и зачастую, просыпаясь утром, Странник не сразу вспоминал, где он находится и что привело его сюда. День за днем дорога становилась его домом, прохожие – семьей, немощные калеки – детьми, и вселенная – одним большим садом, в котором он блуждал, разыскивая одному ему нужные ароматы.
Ибо Странник не просто так путешествовал по дорогам мира, его подгоняло вечное сосущее чувство под левой ложечкой – он искал себе учителя, одного-единственного учителя, подобного Иисусу Христу, Будде Гаутаме, пророкам Мохаммеду и Моисею. Странник знал, что именно желание найти учителя заставило его отречься от всего, что было ему дорого, вынудило его осиротить семью, побудило отказаться от хорошей пищи, сладкого питья, роскошных женщин, доступных богатств и вело его за собой в утомительных, а зачастую и опасных скитаниях. Но даже не это было самое тяжелое и страшное, потому что когда цель известна и достижима, можно вытерпеть любые лишения ради ее достижения, но что делать в том случае, когда цель, словно линия горизонта, все время пятится и отступает назад?
Именно это происходило со Странником из года в год. Каждый раз, приходя на новое место, привлеченный людской молвой, Странник находил себе нового учителя. Очарованный духовной красотой, мудростью и щедростью последнего, Странник присоединялся к хору восторженных почитателей и учеников. С тех пор он неотступно следовал за своим кумиром, слушал его, открыв глаза, уши и рот от усердия, ловил каждое его слово, жест и мысль, впитывал учение и мудрость, словно пересохшая морская губка, упивался знаниями учителя и тем, как прорастали в его собственной унавоженной почве, жил жизнью учителя, ел его хлеб и видел его сны. Однако эта идиллия продолжалась не так долго – вскоре наступал момент, когда Странник начинал замечать, что хлеб учителя – кисл, сны – нечестивы, знания - безнадежно устарели, да и сам он не ведает, что говорит и творит. С этой минуты Странник начинал видеть учителя и его жизнь в совершенно ином свете, словно у него открывались незрячие прежде глаза, и тогда кумир низвергался с пьедестала в грязь, где ему и надлежало быть, по мнению Странника. Однако и этого было мало – Странник легко переходил от беззаветной любви к открытой ненависти – он на каждом шагу поносил учителя, клеймил его учение, оскорблял его учеников, и так продолжалось до тех пор, пока учитель и его приверженцы не изгоняли Странника с позором и зачастую нешуточными побоями. Гордо подняв голову, уходил Странник на поиски нового учителя, и вскоре история повторялась, и так продолжалось бесконечно, пока Странник не исчерпал все возможности этого мира, перебывав в учениках у всех, кого люди почитали за мудрецов, наделенных умом и опытом.
К тому моменту Странник решил жить уединенно и выбрал себе под обитание скромную хижину высоко в горах, рядом с холодным чистым ручьем, там, где часто ночуют облака и гостят туманы. Часть пропитания он добывал себе скромной охотой, часть – в обмен на шкурки животных в предгорных селеньях, жил скрытно и тихо, завидев редких людей, уходил с тропы в чащу, особенно же избегал женщин и детей по причине их суетливости и неразумности. Еще выше по склону взялся он за постройку большого каменного дома, похожего на настоящую крепость – с бойницами, отвесными стенами, глубоким погребом-схроном, сторожевой башней и подвесным мостом. Дом этот был Страннику вовсе не нужен – не собирался же он на самом деле провести в этом богом забытом месте всю жизнь, однако он исправно занимался строительством, таскал снизу камни, доски, крепил, забивал, рыл, словом, трудился, не покладая рук. Вскоре и местные крестьяне, и приезжий люд прознали о тайне Странника, и многие насмехались над ним и его неуклюжим каменным монстром, вырастающим на склоне горы. Слыша насмешку, Странник молчал, ничем не удостаивая обидчика, лишь желваки на его скулах ходили ходуном от незаслуженной обиды. Да и что было ему отвечать – он и сам не понимал, зачем ему нужна эта крепость – не служит ли она выражением обиды на несостоятельных учителей, не станет ли она памятником его гордыне и могилой его изнуренному телу, однако так уж он был устроен, что, единожды взявшись за дело, не мог оставить его незаконченным, а посему упрямо продолжал строить.
Однако чем больше высилось над скалами угрюмое и величественное сооружение, тем меньше смеха раздавалось вокруг. Люди с уважением и даже опаской стали смотреть в его сторону, когда он спускался вниз за сыром, маслом и вином, многие даже предлагали ему помощь за небольшую плату или вовсе без денег, но он неизменно отказывался. Внутри у него было чувство, что он непременно должен возвести в горах неприступное для внешнего мира жилье, хотя он и сам толком не понимал, зачем и кому это нужно.
Время шло, росла неприступная крепость, и постепенно вокруг нее стали селиться разные люди — пришлые и местные, служивые и крестьяне, богомольцы и дорожные разбойники. Странник упорно делал вид, что не замечает того, как вокруг его дома копошится и разрастается целый город, молча продолжая заниматься строительством, и охотой, избегая людей и всего, что с ними связано. Однако вскоре он заметил, что все они накрепко привязали себя к нему и его новому жилищу — одни из них с самого утра занимали очередь у входа в его замок, чтобы хотя бы кончиками пальцев дотронуться до его изношенных одежд, другие весь день ходили за ним по пятам с перьями и бумагой в надежде записать за ним хотя бы одно выпущенное им слово, третьи наблюдали за ним со стороны, по-своему истолковывая своим спутникам каждый сделанный им шаг, четвертые писали его портреты, пятые слагали о нем песни, шестые — и это были не только женщины — пытались соблазнить его, седьмые подражали ему во всем, восьмые — пытались с ним соперничать, девятые — помогали ему, десятые — мешали, и так до бесконечности. Из хозяина одинокого неприступного замка Странник превратился в удельного князька, обремененного хозяйством, лошадьми, людьми, которые к тому же звали его Учитель. Учитель, говорили они, ходя за ним по пятам, подскажи нам, как заработать себе на хлеб, учитель, канючили они, подай нам на воспитание детишек, учитель, молили они, защити нас от врагов, учитель, покажи нам, как жить праведно, и не было конца и края их просьбам, мольбам, слезам и крикам.
Сначала Странник недоумевал, потом громко возмущался, а потом смирился с неизбежным сбродом, толкущимся день и ночь около его жилища. Ему и в голову не приходило, что люди действительно считают его одним из величайших учителей мира, пока однажды к нему не подполз один из тех, кто преследовал его с перьями в руках, и не обратился к нему с просьбой. О, Учитель, сказал он, снизойди до нас, учеников твоих, и начни проповедовать. Молчание твое слишком темно для нас, поступки твои выше нашего убогого понимания, слова, скупо отпускаемые твоим ртом, нуждаются в истолковании не нами, а твой образ жизни слишком уединен и недоступен для нас. Напрасно мы ходим за тобой по пятам, напрасно ищем истину в твоих деяниях, напрасно подражаем тебе — все по-прежнему пусто в наших головах и душах. Спустись к нам с небес и объясни нам то, что остается сокрытым. Все мы смиренно молим тебя об этом, ибо обошли весь мир и не видали учителя выше тебя, мудрее тебя, скромнее тебя, святее тебя. И новоявленный ученик замолчал и почтительно простерся перед Странником в пыли.
Странник же стоял, пораженный ужасом и отчаянием до глубины души, ибо он ни секунды не считал себя учителем, то есть тем, кому есть что сказать этим людям в крайней нужде и нищете. Тщетно искал он в своей душе хотя бы частицу, хотя бы крупицу высокого знания, редчайшей мудрости, благородного великодушия, о которых толковал его ученик, но там было пусто — как бывает пусто в горах после бурного дождя, как бывает пусто в лесу после первого снега, как бывает пусто в степи после горячего ветра. Пусто и холодно было в душе Странника и он не чувствовал себя учителем еще и потому, что понимал, что остался один — нет больше в мире достойных учителей, нет больше под солнцем достойных духовидцев, нет больше под луной достойных странников, раз люди, собравшиеся вокруг его замка, пришли к нему за ответами на вопросы, которых он и сам не знал.
И потому он молчал, потрясенный этой тайной, вдруг открывшейся ему в своей простоте. Молчал и его ученик, лежащий в пыли, притихли женщины, не плакали дети, не кричали куры, не ржали лошади, не мычали коровы, казалось, сама природа ждала, пока Странник отверзнет уста. И он понял, что должен что-то сказать всем тем, кто ради него забрался в такую глушь и денно и нощно нес на себе его заботы, делил с ним свой хлеб и горе, спла рядом с ним, ел рядом с ним, жил его жизнью. Словно что-то теплое заструилось вдруг внутри Странника, как будто горячая кровь омыла его оледеневшее в странствиях сердце, и он почувствовал, что он в ответе за всех тех, кого призвал сюда, сам того не желая. И он почувствовал в своей груди … нет не любовь, а жалость, бесконечную жалость ко всем живым существам вокруг себя, и принял их в свое сердце, и открыл им свою душу, начав говорить.
Говорил Странник долго, страстно, убежденно, так, словно всю жизнь ждал этого момента, изливая накопленную мудрость и любовь на тех, кто молча слушал его. Свет струился из его уст, мед капал с его губ, руки его излучали сияние, а сердце его просвечивало сквозь грудную клетку. Сначала он будто ослеп и оглох, и ничего вокруг не видел и не слышал, однако вскоре он почувствовал, что его уже не слушают, как прежде. Он открыл глаза и уши и понял, что люди целыми караванами покидают его, спешно собирают свои скромные пожитки, сажают на арбы плачущих детей, сгоняют скот, и уходят, уходят от него. В недоумении Странник обратился к своему ученику, который уже больше не лежал в пыли у его ног, а, завернувшись в плащ, тушил костер и собирал золу, собираясь в долгий путь.
Скажи мне, ученик, покидающий своего Учителя, - сказал ему Странник, - скажи, почему вы все покидаете меня? Скажи, почему пришли ко мне, когда я вас не звал, почему прилепились ко мне, когда я вас не любил, почему слушались меня, когда я вас не жалел и почему теперь уходите от меня, когда я забочусь о вас, почему теперь покидаете меня, когда я жалею вас, почему теперь бежите от меня, когда я говорю с вами?
И так ответил ему тот, кто не хотел более называться его учеником.
Зачем нам учитель такой же, как и все мы — страдающий любовью, жалостью, переполненный состраданием и терпением. Мы ищем не доброго спасителя, а сурового судью, не помощника, а надсмотрщика, не ласку, а бич, ибо мы слабы и подвержены порокам, ибо мы ветрены и нуждаемся в исправлении, ибо мы не хотим быть ведущими, а желаем быть ведомыми. Зачем нам твоя правда жизни, нам потребна сладкая ложь, зачем нам твое учение о страдании, нам потребна несбыточная надежда. Что можешь ты дать нам кроме того, о чем мы сами страшимся даже и думать? Мы ждали от тебя рассказов о райских кущах, где ты побывал и куда поведешь лучших из нас, мы ждали от тебя рассказов о неземных девушках, которых ты знал и с которыми встретятся праведнейшие из нас, мы ждали от тебя рассказов о несметных богатствах, которые ты собрал и которыми поделишься со святейшими из нас, а что дал нам ты? Ничего, кроме горечи странствий, кислоты страданий, соли усталости, сладости возращения, но что нам с этого, если мы и сами таковы? Поэтому мы уходим искать нового Учителя, не такого как ты, не такого как мы, не такого, как все, а тебя презираем. Хлеб твой кисл, сны твои нечестивы, знания твои безнадежно устарели, да и сам ты не ведаешь, что говоришь и творишь.
И так плюнув Страннику в лицо, от него ушел его первый и лучший ученик, а вместе с ним ушли и остальные, захватив с собой немудрящий скарб, детей, скот, солому с крыш своих хижин и даже колья от ограды. Странник остался один посреди разоренного селения, над которым нависала угрюмая громадина холодного неприступного замка. Тогда он оглянулся и понял, зачем залез на эту неприступную вершину, зачем в трудах и нищете построил свой дом, зачем полюбил этих жалких людишек и зачем потерял их. И он рассмеялся и ушел с горы, не оглядываясь, чтобы больше никогда не создавать себе бездушных кумиров и не свергать их с неприступной высоты. Больше в его жизни не было ни учителей, ни учеников, ни любви, ни страдания, ни надежды.
Притча 4. Странник и жена.
Когда-то давно, в самом начале своей жизни, Странник был юношей обручен с красивой темноволосой девушкой из соседней деревни, а потом женился на ней и родил сына. И все было в его жизни — и дом, и достаток, и милая жена, и здоровый сын, и крепкие еще родители, и старшие братья и сестры, но что-то мешало Страннику наслаждаться жизнью, которую охотно вели его родственники и соседи. Как будто все, что окружало его, на самом деле заслоняло от него целый мир, как будто все, что было ему дорого, сковывало его по рукам и ногам, как будто все, что он имел в этой жизни, отнимало у него то, что он еще мог бы познать. Как будто он жил не своей жизнью, а чужим сном и все хотел проснуться и открыть глаза.
И тогда Странник задумал уйти, уйти, внезапно, уйти незаметно, уйти навсегда, уйти не мешкая, пока еще есть силы, молодость и желание, пока не народились новые дети, пока живы родители и крепки братья и сестры. Уйти, оставив жене дом, сына, хорошее хозяйство и множество рабочих рук, готовых прийти на помощь. Странник всегда был скор на решения, и, дав себе три дня на размышление, он взял с собой лишь самое необходимое, справедливо рассудив, что его семье каждый кусок важен. Утром, еще до света, он выскользнул из дома, погладив жену и поцеловав сына. На секунду в его сердце шевельнулась жалость к тем, кого он так безжалостно оставил, но стоило ему выйти на большую дорогу, освещенную первыми лучами солнца, как он тут же поддался новому очарованию, о котором прежде мог лишь мечтать — очарованию свободы, бесприютности, пустоты, непредсказуемости, и сожаление покинуло его, и он забыл тех, кого еще недавно думал, что любил всем сердцем. Забыл не на словах — забыл так, словно их никогда и не было. Стерлись имена, затуманились черты лица, исчезли из памяти названия деревни и местности, забылись привычки, умерла сама мысль о том, что когда-то у него были близкие люди. По прошествии многих лет Странник привык считать, что у него никогда и не было дома, близких, семьи, словно он появился на свет в придорожной канаве от нищенки, бросившей его на произвол судьбы, выжил благодаря милосердию тех, кто случайно оказался рядом и никогда не знал материнского тепла и отеческой ласки, и всему в своей жизни был обязан самому себе.
Шло время, Странник взрослел, старел, дряхлел, собственное тело и мысли все чаще изменяли ему и со стороны иногда казалось, что этот плешивый, высохший старик выжил из ума, если вообще не безумен, хотя на поверку это было не так. Странник был далеко не безумен, но весьма часто предпочитал таковым казаться, чтобы получить кров над головой или теплую одежду, миску каши или кусок хлеба, звонкую монету или полный сострадания взгляд. Можно сказать, что теперь он пожинал плоды собственной немощности, и они казались ему сладки, по сравнению с теми дарами, которые он когда-то по молодости брал силой, удалью, красотой или умом.
Однажды, глухой и холодной осенью Страннику случилось заночевать в отдаленной деревне. Его приютила пожилая, но еще не совсем старая женщина, чье лицо смутно хранило остатки былой миловидности. Однако она была слепа, и ей помогали по хозяйству сын - молчаливый мужчина средних лет и невестка — болтливая и смешливая хохотушка, полная противоположность своему мужу. Под ногами то и дело путались малыши-погодки и их пестун — мальчик года на три постарше. Сидя у очага, Странник невольно залюбовался обычной семейной идиллией — свекровь и невестка то и дело мягко спорили друг с другом, сын, муж и отец не вмешивался в женский разговор, занимаясь своим делом, дети совали повсюду свой нос и их то и дело приходилось оттаскивать то от огня, то от воды, словом, продолжалась обычная для всех людей жизнь. Для всех, кроме Странника, которому каждая такая семейная картина представлялась окном в чужой для него мир. Так, он всегда пытался представить себя в этой семье главой, дедом, отцом, мужем, сыном, пытался и не мог — уж слишком далеко зашел он в своих странствиях, слишком много времени провел он в одиночестве, слишком долго и безуспешно искал он ответы на вопросы, чуждые простым людям, чтобы почувствовать себя своим среди своих, чужим среди чужих.
И на этот раз попытался он представить себя членом этой небольшой, но дружной семьи — потрепал ребятишек по головам, отметил жизнерадостный характер жены, похвалил умелые руки мужа, но только для старой женщины не нашлось у него ни одного хорошего слова, как будто все они застряли у него в горле. Несколько раз сочинял Странник то одну, то другую замысловатую фразу, повествующую о достоинствах почтенной матери семейства, но язык отказывался ее произносить. И это было странно, тем более что зачастую Странник лишь тем и зарабатывал себе на кусок хлеба, что сочинял письма, хвалебные или праздничные речи и за словом в карман не лазил. И все же здесь он не мог произнести ни единого звука, лишь молча смотрел на старую женщину, ловко управляющуюся с большим хозяйством без помощи глаз. Когда она аккуратно подала Страннику большую кружку молока, не пролив ни капли, он вдруг взглянул в ее лицо и увидел, что она не так уж и стара и даже по-своему приятна, несмотря на неживые глаза, и представил себе, что она и есть его жена, и сердце его вдруг забилось сильнее. Как, спросил Странник сам себя, неужели пришел конец моим дорогам, неужели же я готов по прихоти немощного тела прилепиться к семье, утратить свободу, потерять независимость, избавиться от пустоты и нищеты и все это ради чего — ради женского тепла, исходящего от слепой старой женщины, вступившей в свой последний возраст? И он внутренне содрогнулся, потому что не сразу смог сказать себе нет. Больше он на старую женщину не смотрел, прилег у очага и завернулся с головой в свой дорожный плащ. Остальные члены семьи быстро забыли про него, занимаясь приготовлениями ко сну. Вскоре вся семья легла, но Страннику все не спалось. Он ворочался с боку на бок и все вспоминал, вспоминал, вспоминал — кто он, откуда, где начались его странствования, но ниточка вилась и не давалась ему в руки — так и не припомнив, он забылся тревожным, прерывистым сном.
Посреди ночи Странник вдруг проснулся оттого, что кто-то провел по его лицу твердой жилистой ладонью. Странника охватил ужас и он отпрянул назад. В то же мгновение чьи-то пальцы небольно зажали ему рот, ловко зажгли свечу, и при ее зыбком, пляшущем свете он разглядел рядом с собой старуху — мать хозяина дома. Она смотрела куда-то в сторону, как невидящие, но лицо ее было обращено к нему, она словно принюхивалась к нему, обоняла его дыхание, улавливала его тепло. Ему стало страшно, как никогда в жизни, и он подумал, что она вконец обезумела, но тут он услышал ее тихий шепот, и ему показалось, что это не она, а он сам теряет остатки разума.
В речах старухи не было ничего безумного, ибо она говорила с ним о нем же.
Думала, что сразу же тебя узнаю, да вот не смогла — глаза меня подвели. Весь вечер рядом с тобой просидела, хотя сердце мое билось, как во времена нашей молодости. Пока кружку молока тебе не поднесла, запах твой родной не почувствовала, дыхание твое прежнее не вдохнула, наверняка-то не знала. А уж потом все мне ясно стало, как на ладони, ты и есть ты, хоть и старый, хоть и плешивый, хоть и больной, хоть и чужой. А вот ты не узнал — и сейчас не припомнишь. Забыл ты нас, сразу же как из дома ушел, забыл так, словно нас и не было, забыл так, словно мы не плоть и кровь твоя были, забыл так, чтобы никогда больше не вспоминать, ведь так? И тебя в наших местах забыли, зато все знают о великом Страннике, сильном духом и крепком телом, и любой будет рад предложить ему кров и пищу. И я слышала о нем, и я думала о том, что когда-нибудь, когда мудрый Странник постучится в мою дверь, я спрошу у него — почему муж мой ушел, не попрощавшись с женой и сыном, почему ни разу не объявился в нашей деревне, почему не помог нам, когда я ослепла, почему не захотел полюбоваться на внуков, почему не вернулся к нам доживать свою старость в тепле и довольстве. И бог услышал мои молитвы, только вместо великого Странника он послал мне тебя — или ты есть тот самый Странник, которого я хотела спросить о своем муже? Тогда ответь мне на мои вопросы, ведь я так долго тебя ждала.
И старуха замолчала, вглядываясь невидящими глазами в зыбкую темноту. Молчал и Странник, пораженный ужасом в самое сердце — с ним говорила его жена, рядом спал его сын и внуки, и сам он находился в отчем доме, но все это было чужое ему, он ничего и никого не узнавал — ни жены, ни сына, ни утвари, ни стен. Тщетно пытался он внутри себя вызвать какие-нибудь чувства или воспоминания — все было пусто, темно, бесприютно, голо и неприкаянно, как на ночной дороге под равнодушными звездами. Тщетно пытался он извлечь из своего горла хотя бы какие-нибудь звуки, приличествующие этому случаю, - он оставался нем как рыба. Так они и сидели молча друг напротив друга — Странник и его жена, старик и старуха, человек мира и человек дома, и не было мира между ними, и не было мира в их душах. Затем старая женщина молча задула свечу и ушла на свою половину, а Странник до самого утра не мог заснуть и дрожал от холода, хотя ему отвели место прямо перед очагом.
Утром Странник вдруг впал в тяжелый, нелепый в это время сон, в котором он боролся с призраками прошлого и демонами будущего. Когда же он проснулся, то рядом с собой увидел мужчину — своего сына. Только он раскрыл рот, чтобы объявить правду, как тот остановил его жестом. Моя мать отошла сегодня ночью, и мы приглашаем тебя как гостя на ее похороны. Она прожила достойную жизнь, и ей была дарована легкая и безболезненная смерть. На ее устах до сих пор лежит улыбка, а в руках она держит кольцо, надетое ей на палец моим пропавшим без вести отцом. Возможно, именно его она видела во сне перед смертью, поэтому она выглядит такой счастливой и спокойной, какой не была при жизни. Может быть, это ты принес в ее душу мир и покой своей мудростью, может, это ты напомнил ей чем-то отца своей добротой, может, это ты помог ей согласиться с жизнью своим смирением, не знаю, но отныне ты всегда будешь желанным гостем в нашей осиротевшей семье.
И слова правды застыли у Странника на губах, готовые вот-вот обрушиться тяжким грузом совести на голову его ничего не ведающего сына. Но он сдержался и вновь промолчал, и его молчание было истолковано как согласие. Он остался в деревне еще на одтн день, чтобы проводить в последний путь свою покойную жену, он смотрел в ее спокойное, теперь уже совсем мертвое лицо и ничего не чувствовал — ни горечи сожаления, ни сладости раскаяния, ни соли обиды, ни кислоты угрызений совести — пусто было в его душе. Он смотрел на своего сына и внуков и не чувствовал ничего — ни тепла любви, ни холода разлуки - темно было в его душе. И тогда он подумал — не это ли люди зовут смертью, когда ты — ничто, и в тебе — ничто, и с тобой — ничто? И тогда он понял, что смерть его действительно подошла совсем близко. И он ушел из деревни, не открыв своей тайны не потому, что боялся разоблачения или позора — просто смерть уже ходила за ним по пятам, и он не хотел, чтобы она ненароком задела жестким черным крылом кого-нибудь из его таких близких, хотя и далеких людей.
Притча 5. Странник и смерть.
А Смерть действительно подошла совсем близко. Надо сказать, что Странник много раз встречался с ней лицом к лицу — и когда был наемным воином, и когда служил телохранителем, и когда выполнял тайные поручения, она всегда была рядом, всегда вглядывалась в его побледневшее от боли и напряжения лицо, пытаясь уловить на нем тени страха и сомнения. Но Страннику были чужды страхи и сомнения — он выполнял ту работу, за которую ему платили, и платили хорошо. Он верил в предопределение и не рассуждал, кто прав или виноват, просто судьба складывалась так, что одни платили ему полновесной монетой, а другие погибали от его удара. В другом месте, в другое время они могли бы поменяться местами, а Странник все так же был бы чужим слепым орудием, инструментом, но не более того. Поэтому Страннику были неведомы муки совести, боязнь мести, раскаяние, и он смело смотрел Смерти в лицо, спокойно поджидая свой черед. Однако он не торопил свой конец и пил из колодца жизни полными глотками, когда мог зачерпнуть побольше, справедливо полагая, что другой возможности у него не будет.
Так пролетела молодость, прошла зрелость и подступила старость. Странник был одолеваем немощами, болезнями, но горше всего его терзало сосущее чувство под левой ложечкой, когда-то выгнавшее его в путь. Нигде и никогда больше не испытывал Странник успокоения, нигде больше не знал отдохновения, нигде не мог найти себе пристанища. Мир не принимал его и безжалостно выталкивал на дорогу, лишь только он останавливался перевести дух. И тогда Странник понял, что пришло иное время — время пустоты и темноты, время отторжения и уничтожения, иными словами, время Смерти. И тогда он позвал Смерть, и она пришла к нему холодной звездной ночью и села у его костра.
Впервые взглянул он на нее с любопытством, без боли и страха, напряжения и ненависти. Лицо Смерти было скрыто черным капюшоном из грубой шерсти, тело ее было худое, руки, державшие дорожный посох, были обвиты жилами, словно ноги старой лошади, дыхание было хриплое, будто она страдала грудной жабой. Странник разглядывал Смерть так бесцеремонно, что ему самому стало стыдно, и он предожил ей кружку пустого кипятка, ибо больше у него ничего с собой не было. Смерть молча приняла у него из рук кипяток, и ее прикосновение не заморозило чашку и не пронзило Странника смертным холодом. Напротив, руки Смерти были теплы и крепки, словно ладони крестьянина, и они надежно подносили кружку ко рту. Выпив кипяток, Смерть разгорячилась и откинула с лица капюшон, вновь поразив Странника тем, что у нее было обыкновенное лицо женщины или мужчины в том возрасте, когда старики уже выглядят одинаково, и все же она была зряча на оба глаза, сохранила кое-какие зубы и даже не была лишена определенной приятности.
Отблагодарив Странника за гостеприимство, Смерть спросила, зачем он позвал ее к своему костру раньше времени. Так она и сказала — раньше времени, ибо время его еще не наступило. И Странник ответил ей так:
Я позвал тебя не потому, что болезни и физическая немощь одолели меня и мешают мне наслаждаться жизнью, как раньше, а ведь именно это и позвало меня в дорогу. Я позвал тебя не потому, что исходил все пути и изведал все ощущения, данные людям в этом мире, а делал я это намеренно, зная, что все в этом мире конечно. Я позвал тебя не потому, что потерял всех, кого любил или мог любить, а любил я только тех, кого в любой момент мог и хотел потерять. Я позвал тебя не потому, что сожалею о том, что я делал, а совершал я только то, о чем впоследствии мог бы пожалеть. Нет, я позвал тебя потому, что перестал видеть смысл в том, что делаю. Я позвал тебя потому, что перестал быть уверен в том, что я прав. Я позвал тебя потому, что не понимаю, зачем все это происходит. И, наконец, самое главное, я позвал тебя потому, что я совсем ничего не хочу. Ни сегодня, ни завтра, ни вчера, ни воспоминаний, ни утешений, ни бытия, ни небытия. Все вокруг меня — пустота, и сам я тоже — пустота, и со мной всегда — только пустота. Я не хочу больше просыпаться по утрам, я не хочу больше засыпать ночью, я хочу вечно жить во сне, хочу вечно спать, ибо сон это облегчение, жизнь и смерть одновременно.
Произнеся такую длинную речь, Странник закашлялся, и Смерть вежливо ждала, пока он успокоит горло и грудь. Затем она ответила ему так:
Нельзя сказать, что ты просишь невозможного. Тысячи людей до тебя просили смерти и получили ее. Тысячи людей до тебя совершали обряд смерти и получили ее. Тысячи людей до тебя не желали смерти и получили ее. Тысячи людей до тебя боялись смерти и получили ее. Ты просишь то, на что имеешь право, - по своему возрасту, положению и деяниям, но ты не получишь ее, и знаешь, почему?
И Смерть засмеялась тихим безобидным смехом.
Ты не получишь ее, потому что тебе нечего терять, а зачем мне твоя неприкаянная душа? Ты не получишь ее, потому что некому оплакать и похоронить тебя в этом мире, а зачем мне твое неупокоенное полуистлевшее тело? Ты не получишь ее, потому что никто не вспомнит о тебе, а зачем мне твоя уязвленная память? Я пожру тебя своим пламенем и стану как ты — пустой, темной, холодной, равнодушной, и кто тогда будет любить их — всех живых существ в этом мире?
И Смерть очертила рукой круг.
Я прихожу к ним, когда им больно или хорошо, я прихожу к ним, когда им плохо или они счастливы, я прихожу к ним, когда они юны или дряхлы, я прихожу к ним неожиданно или желанно. И я всегда несу мир и покой в их души, и я всегда вкладываю раскаяние и умиротворение в их сердца, и я всегда забираю их боль и сомнения, и я всегда впитываю их ненависть и страхи, и я всегда сострадаю им — всей душой, всем телом, всем своим существованием. Но если я возьму тебя, что получу я взамен — ты не страдаешь, ты не раскаиваешься, ты не любишь, ты не помнишь, ты пустой сосуд и им пребудешь во веки вечные. Я не возьму тебя до тех пор, пока не найдется под луной или солнцем человек, который прольет хотя бы слезинку над твоим бездыханным телом. Я не возьму тебя до тех пор, пока не найдется под луной или солнцем человек, который будет помнить о тебе хотя бы одну минуту после твоей смерти. Я не возьму тебя, пока ты не наполнишь себя миром и не наполнишь мир собой.
И сказав это, Смерть исчезла, оставив Странника наедине с полупотухшим костром. С тех пор для Странника наступили страшные дни неприкаянного существования, ибо он превратился в призрака, невидимого людям, незаметного животным, бестелесного и бессловесного. Лишь ночью можно было разглядеть его легкую полубесплотную фигуру, бредущую далеко впереди по дороге. Странник утратил все и в то же время приобрел то, к чему так стремился, - полную свободу, свободу от тела и духа, но оказалась ему в тягость. Он молил Смерть о смерти, но не получил ее, но и жизни у него тоже не осталось. Однажды ночью, блуждая в темноте, он заметил искры, летящие в небо, и понял, что это горит костер, зажженный рукой человека. Его неудержимо потянуло к огню, такому же, как тот, который он когда-то в молодости безжалостно покинул. Странник подошел к костру и увидел молодого воина в полном боевом облаченни. Как ни странно, и воин заметил Странника, ибо ночь это время призраков и теней. Воин пригласил Странника разделить с ним тепло и трапезу, и он согласился и с удовольствием поел теплой солдатской похлебки и жареного на огне хлеба. В благодарность за гостеприимство Странник решил поведать молодому воину историю своей жизни и встретил в его лице благосклонного слушателя. Сначала воин не верил рассказам Странника и смеялся над седым, полупомешанным стариком, тем более, что последний исчезал перед самым рассветом, словно языки тумана слизывали его с поверхности земли. Однако чем дальше, тем внимательнее прислушивался он к рассказам старика, занимательным и поучительным, странным и отвратительным, прекрасным и завораживающим, таким не похожим на все то, что наполняло его жизнь до встречи с призраком.
Время шло, молодой воин нес службу, и каждую дозорную ночь слушал неспешные, тягучие, до краев наполненные неведомым смыслом рассказы Странника. Менялся воин, впитывая чужую мудрость, менялся и Странник, впитывая чужую молодость, менялся воин, проникаясь историей, менялся и Странник, проникаясь чужой доблестью, менялся воин, извлекая урок из чужих ошибок, менялся и Странник, извлекая урок из собственной жизни, а время все шло и шло, не останавливаясь ни на единый миг. Это было время воина и время Странника, время взросления и время умирания, время наполнения и время опустошения, но и оно подошло к концу. Однажды, ближе к утру, посреди незаконченного слова, Странник вдруг упал на землю, а когда молодой воин приложил клинок меча к его губам, блестящий металл не помутнел, и воин, понял, что Странник умер. В это мгновение горы окрасились зарей, но тело так и осталось лежать у костра — измученное жизнью, высохшее, немощное тело глубокого старика. Воин почувствовал, как непрошеные слезы подступают к воспаленным от ветра и снега глазам, и смахнул их рукавом одежды. Когда подошла его смена, он показал товарищам мертвое тело старика, и тогда они поверили его рассказам, и помогли ему похоронить Странника, насыпав над его могилой курган из камней. Война меж тем подошла к концу, и молодой воин вернулся в родное селенье и взял в жены темноволосую миловидную девушку, родившую ему сына и дочерей. Рядом с ним жили его родные — отец, еще крепкий молчаливый старик, и мать - улыбчивая старушка, и младшие братья, а рядом с деревней была могила его бабушки. Он так и не узнал, что провел столько бессонных ночей с отцом своего отца, много лет тому назад пропавшим без вести, но разве это так важно? Раз в год он поднимается высоко в горы, где под курганом из камней покоится прах Странника, и вспоминает те удивительные ночи, и те удивительные рассказы, а затем возвращается в свой дом и открывает детям удивительный бессмертный мир, доверившийся одному обыкновенному смертному человеку, заплатившему за это вечным странничеством.
Мария Полянская: Притчи о страннике.