|
Олеся Брютова: Правдивые истории о неправдоподобном.
Два очень разных рассказа молодого автора Олеси Брютовой, написанных ярко и изобретательно.
Первая история - мрачновато-ироничный "стёб" над молодёжными субкультурами.
Второй рассказ, при внешней простоте и даже наивности, поднимает такие вопросы, что за ответами лучше и не нырять - утонешь...
Что есть талант - дар или груз, непосильная ноша? Что он даёт своему носителю - и чего лишает? "Я живу только тогда, когда пишу стихи. А как же другие? Значит, другие - не живут" - это слова Марины Цветаевой. Но как часто талантливые люди не реализуются и гибнут раньше срока, раздавленные своим даром!
Впрочем, из рассказа Олеси так и не понятно, что же получил Мусорщик при последнем обмене...
Редактор отдела прозы,
Елена Мокрушина
|
Правдивые истории о неправдоподобном
2011О, майн гот! |Мусорщик
О, майн гот!
Мусорщик
Мусорщик – так все его звали. Маленький старичок в сером залатанном на локтях пиджаке, в широченных брюках, в антикварных ботинках. На голове - соломенная шляпа, за широкую ленту которой заложена конфетная обертка. Он был существом, носящим в народе название «местный дурачок». Таким невоспитанные мальчишки кричат вслед обидные слова, а соседи считают достопримечательностью двора, всякий раз тыча из окна гостям:
«- Видишь, Петенька, фигуру? Где? Да вот же, вот: пугало, ну, наклонился и ищет что-то. Наш Мусорщик».
Каждое утро, в нестерпимую рань, когда воздух пахнет свежевыстиранным небом и молодой листвой, Мусорщик спускался во двор и принимался внимательно исследовать каждый сантиметр пыльной асфальтированной земли. Этим он мог заниматься час, два, иногда целый день. Свой улов – мелкие монетки, пуговицы, булавки, обертки от шоколадок и сигаретные пачки – складывал в огромные карманы. Когда, руководствуясь некими неведомыми принципами, он решал, что нынче довольно, то садился на ступеньку лестницы и высыпал свои сокровища перед собой, любовно перебирая пестрый мусор. Он мог часами сидеть и держать в руках какой-нибудь огрызок, напоминая старый пыльный мешок, выставленный кем-то на ступени подъезда, да так и забытый. Иногда лицо его расплывалось в улыбке, иногда кривилось от злобы; то светилось блаженством, то истекало слезами. В такие моменты он не видел ничего и никого вокруг, чем не раз с удовольствием пользовались все те же невоспитанные мальчишки, если им случалось перебороть свой невольный страх перед столь одиозной личностью.
В остальном Мусорщик был тихий одинокий пенсионер, приличный, не выпивающий и молчаливый. Его никто не видел в продуктовой лавке, не видел слоняющимся по улицам; он ни к кому не ходил в гости, и самого Мусорщика также никто не посещал. Все его дневные занятия ограничивались хождением по небольшому пятачку мира, отгороженного от остального бытия тремя новенькими высотками и худой облезлой пятиэтажкой.
Порою люди слышали, как он бормочет себе под нос, нагибаясь за очередной бумажкой или недокуренным бычком: «Шел – нашел – потерял, потерял да и забыл, я поднял-подобрал, куда надо положил; не ищи – и не взыщи». Стишок такой же дурацкий, как его творец. Люди пожимали плечами, крутили у виска и бежали дальше по своим делам.
* * *
Она цокала шпильками по тротуару, гордо вскинув вверх молодую взбалмошную голову с модной стрижкой. Злой вызывающий цокот заменял ей слезы, давящие грудь изнутри, но надежно упрятанные там от праздных взоров прохожих.
« - Свиньи! Они все – просто свиньи! А я перед ними вздумала бисер метать… дура! Он – он тоже хорош: «Катенька, ты у меня такая умница, ты обязательно должна попробовать». Попробовала!.. теперь никогда не забуду этот тройной подбородок и авторитетный лоб. Постоянно буду видеть его, как только возьмусь за карандаш».
Катенька крепко прижимала к себе заботливо упакованный прямоугольный сверток. В нем – «Вдохновение»; ее последняя работа.
Диалог стоял в ушах до сих пор:
« - Милочка, вы понимаете, что выставляются у нас только художники с именем? «Екатерина Васильева». Кот такая? Откуда? Если спросят, не буду и знать, что ответить.
- Н..но мои картины… сам Олег Павлович…
- Олег Павлович не имеет к нам никакого отношения; и мне он вас не рекомендовал.
- Да как? А мне он сказал…
- Он вам сказал!.. Олег Павлович – искусствовед, но, поверьте, я сам в состоянии оценить ваш уровень. Вы, что, сомневаетесь в моей компетентности?
- Нет, но…
- Поймите, девушка: вы хотите, чтоб ваша акварелька висела рядом с «Тремя жизнями» Кудрявцева и «Психоаналитиком» Сергеева. Если так будет, боюсь, наш аукцион потеряет авторитет бесповоротно. Бесповоротно, ясно? Акварелька! Вы же не Пикассо, чтоб продавать карандашные наброски и выставлять эскизы!
- Не Пикассо. Но «Вдохновение» - не набросок. Да, на обычной бумаге; да, не масляная живопись. Но неужели вам вообще не интересно посмотреть, что там? Вы ведь даже не развернули!
- Девушка, очень вас прошу: не отнимайте больше моего времени. Забирайте ваш… э-м… этюд и уходите. Пожалуйста. У меня масса дел».
И она ушла. И продолжает идти. Бесцельно и бессмысленно.
Нет, конечно, сейчас она придет домой, а завтра выйдет из него по каким-нибудь важным и нужным делам. Но эти дороги, крутящие ее туда-сюда по орбите будничной жизни, никогда не приведут в ту, иную, высшую сферу. Дороги там проложены в бесконечность, а будни наполнены единственным смыслом, в котором она видела свою жизнь.
И как подняться в эту высшую сферу, она не знала.
«Что мне еще сделать? Дать взятку какому-нибудь светилу, чтоб он авторитетно сказал: «Катя Васильева – талант, открытие сезона»? После этого, конечно, никто не осмелится выставлять меня вон с вернисажа, будь я хоть трижды бездарность. Они там все страдают синдромом голого короля. Все будут трусливо бояться обнаружить собственное мнение. Любого, подавшего голос против авторитета, тут же разорвут на куски и проглотят не жуя. Но это мерзко, унизительно!.. Да и денег таких у меня нет».
Картины просят взглядов. Они смотрят на нее, и, как маленькие дети, говорят: «Мы хотим видеть мир. Зачем ты заперла нас в четырех стенах?». Что ответить им?
Сорвать со стены и сжечь, чтоб они замолчали навсегда, не мучили? Но явятся новые образы, и будут проситься наружу… а когда родятся, тоже будут глядеть наивными глазами, и – спрашивать, спрашивать, спрашивать… Кто и за что так тяжко наказал ее?
«Хоть знать бы, голый ли этот самый король. Нужно ли то, что я делаю, хоть кому-нибудь?.. Если да, тогда, может быть, и нашлись бы еще силы. И способы. И был бы смысл их искать. Но как, как? Ведь это же – замкнутый круг! Ты – никто; чтоб стать кем-то, надо выставляться. Чтоб выставляться на серьезных выставках, надо иметь имя или протекцию. Чтоб иметь имя или протекцию, надо, чтоб о тебе кто-то хрюкнул в этом богемном свинарнике. А чтоб кто-то хрюкнул, надо выставиться… И – так далее. У попа была собака. Так что делать? Переспать с этим авторитетным лбом?! Тогда лучше вообще никогда в жизни не пачкать красками бумагу!»
Со свистом втянув воздух сквозь стиснутые зубы, Катя чуть не бегом влетела под низенькую арку, ведущую в родной двор.
Здесь прошло все ее детство. Тут она царапала первые наброски неумелой ученической рукой. Старые липы накидывали ей на плечи вечернюю тень, ласково шепча: «Рисуй, рисуй, наша девочка! Мы верим в тебя».
Наверное, только эти глупые деревья да Вадим верили в ее будто бы талант.
Будто бы… Но почему так блестят глаза зрителей, зачем отмечают специалисты, отчего плакал старенький учитель художественной школы, глядя на ее выпускную работу?
Вот взять бы того, авторитетного, - да холеным рылом в эти самые слезы. А он даже не развернул…
Горе уже готово было прорваться наружу, как вдруг Катя со всей силой душившего отчаянья налетела на что-то мягкое, поддавшее под коленки. Художница споткнулась, ойкнула, но удержала равновесие. Мягкое взвизгнуло и распрямилось.
- Куда ж ты так летишь, безглазая! – воскликнуло мягкое – и оказалось Радкой, Катиной соседкой и приятельницей.
Рада выгуливала пекинеса. Бедное животное, увидев знакомицу, которая всегда чесала за ухом, радостно замерло посреди дороги, - и было бы неминуемо сметено, если б хозяйка не спасла питомца.
- Ой, Рада!.. Ой, Рада…
Катенька не выдержала и тихо опустилась на бордюр цветочной клумбы, уронив рядом сверток.
- Опять отказали? – спросила соседка, прицепив карабин к собачьему ошейнику.
Девушка судорожно кивнула головой, прижимая к лицу носовой платок.
- Что говорят?
- Г..говорят, не Пикассо, ч.. чтоб акварели выставлять!.. А на самом деле… стул!
- Какой стул? – опешила приятельница, подозрительно взглянув на Катю. Тронулась на нервной почве?
- Анекдот такой есть, - ответила она, немного успокоившись и подняв глаза на соседку. – Про Пикассо. Подходит к нему ученик и говорит: «Маэстро, вы сейчас продали за миллион долларов этюдик с кривого стула. Я могу написать такой за пару минут». «Ты можешь написать, а я могу расписаться» - ответил маэстро.
- Что, подпись под картиной не та? – догадалась Рада.
- Угу.
Обе замолчали, глядя на серый сверток у Катиных ног.
- Покажи! – потребовала подруга.
Всхлипнув, девушка подняла с земли картину и стала распаковывать.
- Даже не посмотрел, зараза. Вот.
Она протянула вверх, не глядя, акварель – лист а-третьего формата, в простой деревянной рамке.
Рада взяла картину в руки – и села рядом с Катей на бордюр.
- Это… так это же здорово, Катька! Я, конечно, ничего не понимаю в вашей живописи, но это – здорово! Слепому видно. Как называется?
- «Вдохновение».
По мокрой акварельной бумаге была написана прозрачная девичья фигурка, увенчанная мечтательным профилем. Шикарный колорит. Совершенство линий. А фоном служил… свет. Поток света. Он словно пробивался наружу из глубины картины, освещая Радкино лицо отблеском неземного. Случайный эффект, мастерски усиленный художницей, возможный только в акварели – и уже больше никогда не повторимый. Потому что в его создание вмешался сам бог.
- Талантище! – восхищенно протянула соседка.
- Да чтоб он пропал, этот талантище! – буркнула Катя, швырнув мимо урны скомканную оберточную бумагу. – Господи, как я устала!..
Художница взялась за угол рамки, чтоб забрать – но работа помимо воли привлекла ее взгляд.
Подруги, склонившись над картиной, не сразу заметили тихо подобравшуюся серую тень. Они подняли головы, только когда собачка, натянув поводок, звонко залаяла при виде чужого. К урне, шаркая стоптанными ботинками, подошел Мусорщик. Он быстро глянул на Катерину – и воровским движением подобрал с земли бумажный комок.
* * *
Утро началось, как обычно. Залился трелью будильник на сотике, и Катя сонной рукой изловила мобильный телефон, чтоб заткнуть горло противной мелодии.
Вадим мирно посапывал, наплевав на утро и все шумовые эффекты. Катя не уставала поражаться, как это можно так дрыхнуть.
- Вадька!.. Вадь! – ласково потрепала она по плечу. – Пора.
- М..м..м – промычало с подушки. – Угум..м.
Не став слушать дальнейшую песню пробуждения, она, потянувшись, отправилась умываться и варить кофе.
Кофе, завтрак – и на работу. На работу…
Ну да, на работу.
Что-то вдруг изумило ее в этой самой обыкновенной мысли. Катя работала бухгалтером в маленькой заштатной фирмочке и ненавидела это занятие всей душой. Ходила туда, как на каторгу. Мало того, что она перепроверяла себя по нескольку раз в поисках коварных ошибок, следствий ее отвлеченных мечтаний, так еще приходилось изощряться, чтоб добавить в свою деятельность хоть что-то творческое – иначе можно удавиться за цифирками от тоски. Мысль о предстоящей работе Катя надевала на себя каждое утро, как мельничный жернов. С обреченностью утопленника.
А сейчас…
Нет, она не обрадовалась ей. Но мысль вызвала странное безразличие.
Впрочем, об этом некогда было размышлять.
На кухню приполз заспанный Вадим, и надо было накрывать завтрак.
Прихлебывая кофе, они сидели друг против друга в молчании.
- Ты очень расстроилась вчера, да? – наконец спросил он, глядя поверх кружки.
- Почему ты об этом вспомнил? Вроде тему исчерпали.
- Ты… какая-то странная сегодня. Сама на себя не похожа.
- Правда? – равнодушно сказала Екатерина. – Ну, да. Наверное.
- Не грусти, солнышко. У тебя обязательно все получится.
- Ага. Хотя я, вообще-то, не расстроена, - девушка посмотрела в потолок. Действительно, не нашла в себе ни следа вчерашней горечи. Но это же хорошо? Наверное…
- Ну, все. Я побежала. Мне сегодня надо пораньше. Помой посуду, ладно?
Катя рассеяно чмокнула небритую щеку и ушла.
День прошел неплохо. На обеде мило поболтала со своей начальницей о шмотках, и нашла ее сегодня обворожительной, хотя раньше эта женщина с замашками рыночной торговки оскорбляла ее эстетические чувства.
Несколько раз всей бухгалтерией погоняли чаи, хохотали, сплетничали, и Катенька опять удивилась – а чего это ей так не нравилась работа? Делать-то почти ничего не надо.
Вечером, когда она наконец-то покончила со всякими мелкими обязанностями домашней хозяйки, появилось время для себя.
Предвкушая удовольствие, которое никогда не приедалось, Катерина уселась с ногами в глубокое мягкое кресло и взяла на колени альбом.
И только тогда по-настоящему заподозрила неладное.
Карандаш, послушный набитой руке, водил по бумаге, оставляя за собой правильные точные линии, но… но сегодня, вопреки обыкновению, эти линии ни во что не хотели складываться.
С натуры – пожалуйста; хотя и тут выходило что-то странное. Что-то, похожее на технический чертеж.
Катя несколько минут тупо смотрела на изрисованный листок.
Как это вообще раньше у нее получалось?
Вроде, все было просто. Приходили мысли. Образы. Водили ее рукой. Потом она, наконец, догадывалась, чего они от нее хотят, и начинала действовать с ними согласно.
Так вот и получалось. А сейчас… пустота какая-то в голове.
Наверное, она устала. Просто устала.
Заскребся ключ в замочной скважине – это Вадька пришел с работы.
- Вадь! У тебя какие планы на вечер?
- Да никаких пока, а что?
- Давай, сходим куда-нибудь?
- Давай! – радостная голова появилась в дверном проеме. – Чего это ты обычаи решила сменить? Раньше тащу тебя, тащу, а ты прилипнешь к своему мольберту и говоришь: «Сейчас, Вадечка! Еще пару минуточек!»
- Что-то не рисуется сегодня. Устала. Надо отдохнуть.
* * *
Через неделю прятаться от себя было уже бесполезно. С ней что-то случилось. Страшное.
Она чувствовала моральное отупение. Ничего не хотелось. Ничто не волновало. Ничто не беспокоило. Должно быть, так живут на дне моря большие холодные рыбы.
Жизнь выцвела, как моль. Стала пыльной и затхлой.
Ресторанчики и дискотеки – это уже стояло поперек глотки. Сначала веселишься, как все; потом веселишься только снаружи, а под конец просто все достает.
Свободного времени было так много, что Катя каждый день ломала голову, чем же его заполнить. А потом перестала ломать. Просто садилась перед телевизором и принималась тыкать каналы.
Еще через неделю Вадим сказал:
- Кать… я тут подумал… ты только не обижайся… Я очень тебя люблю, но…
- Но?
- Нам надо отдельно пожить. Не сердись.
Она больше не могла рисовать. Ничего.
* * *
- Самый обыкновенный творческий кризис! – сказала всезнающая Рада. – А он – дерьмо.
Катенька тихо плакала на кухне у соседки, обхватив руками кружку с остывшим чаем.
- Мужики всегда так! Сматываются в самый трудный момент, - добавила приятельница. – Нет, чтоб поддержать…
- Я его не виню, - меланхолично посмотрела в окно Катя. – Будь у меня возможность, я бы сама от себя смоталась.
Потом подумала немного и спросила у пустоты:
- А, может, я – уже?
- Что - «уже»? - не поняла соседка.
- Уже – смоталась. Сбежала. Растворилась. Это ведь – не я, Рада. Не я!.. Я смотрю на свои картины, и не понимаю, как могла их написать. Не понимаю своих собственных мыслей. Не понимаю!
- Перестань, ну… все наладится, - неуверенно сказала подруга.
Неуверенно, потому что пока художница говорила, Рада вдруг заметила в ней неуловимую перемену.
Действительно, - как рыба. И глаза рыбьи.
- Послушай, неужели все люди так живут?
- Как?
- Не рисуя.
- А что? Нормально живут, - пожала плечами Радка. – Не всех же боженька сподобил пальцы марать. Иной раз так завертишься, закрутишься… Какие еще там рисованья, живой бы до кровати добраться.
- Все живут. А я не могу. Почему так?
- А Бог его знает. Я вот тоже много без чего жить не могу, а ты, например, спокойно без этого обходишься. Все мы разные.
- Но ты – ты знаешь, как добиться, чтоб это «много чего» в твоей жизни появилось! А я… Я удавлюсь, Радка! Удавлюююсь!
Катерина зарыдала, уронив голову на руки. Тонкие пальцы еле выдерживали тяжесть беды.
- Мечтала выставляться! О славе мечтала, о признании… Господи, да зачем мне все это было надо?!.. Ощущать в себе целый мир! Уметь дарить людям радость!.. Творить. Просто – уметь творить. Вот – смысл жизни. Но разве я понимала тогда? А теперь – все. Поздно. Нет смысла. Я все потеряла.
Размазывая слезы по лицу, Катя опять отвернулась к окну.
За окном был вечерний двор. Солнце отражалось в сотнях стекол, и, изломанное, погибало за пятиэтажкой. Детишки визжали, играли в догонялки; лаял старый дворовый пес, а на углу скверика ссорилась любовная парочка.
Худая девчонка с лиловыми волосами бурно высказывалась своему бойфренду, а тот угрюмо разглядывал носки кроссовок.
Наконец она иссякла и, вероятно, бросив напоследок нечто убийственное, резко развернулась с намерением уйти прочь. Парень поймал ее руку, за что получил здоровенную затрещину.
Тогда уже бойфренд побагровел и, отбросив от себя фенечку, сорванную случайно с тонкого запястья, крупными шагами удалился вглубь сквера. Лиловая бросилась за ним.
К месту скандала тут же направилась нелепая фигура-пугало. Старый Мусорщик строго соблюдал свой ритуал. Он с трудом наклонился и положил в карман разорванный браслетик.
- Да, я все потеряла, - повторила Катерина, машинально следя за мешковатым чудаком.
- Шел – нашел – потерял. Потерял, да и забыл, - сказала Рада машинально.
- Что?
- Потерял да и забыл, говорю. Помнишь, этот дурень все время повторяет.
- Повторяет… ну да.
Память услужливо, без всякого спроса, подсказала продолжение приставучего стишка: «я поднял-подобрал, куда надо положил. Не ищи - и не взыщи».
Вдруг Катя подскочила на стуле и впилась глазами в окно.
Мусорщик. Стишок.
Мусорщик.
Психологи называют это «инсайт». Внезапное озарение. Так человек, некоторое время бездумно смотрящий на разбросанные запчасти, вдруг понимает, как собрать из всего этого позарез необходимое.
Катя, не попрощавшись, быстро запрыгнула в туфли и понеслась вниз по лестнице.
* * *
Мусорщик сидел на лавочке под липой. Запыхавшаяся Катерина подлетела к нему.
Подлетела – и остановилась.
Вся фантастичность ее предположений тут же ясно обозначилась в голове. Да и предположений-то особых не было. Просто темная, туманная догадка.
Странный старичок светло смотрел вникуда.
Что ты ему предъявишь, Катя? Что?
Между тем, она была уверена. Уверена, как провидица или безумная.
- Вы… ты… это ведь – ты?
Мусорщик посмотрел на нее и сквозь нее, а потом равнодушно отвернулся.
- Ты… Это ты, старая швабра, украл мою жизнь!
Не помня себя, девушка схватила старика за грудки и принялась тормошить. Старикашка заперхал, натужно закряхтел, и Катерина со страхом выпустила драный пиджак.
Но Мусорщик просто смеялся. Заходился старческим булькающим смехом.
- Не крал! – наконец тонко выкрикнул он детским дискантовым голосом. – Не крал! Выбросила, сама! Все вы – выбрасываете…
Потом он внимательно посмотрел на художницу и добавил, - теперь уже низким грудным басом:
- Не ищи теперь. И – не взыщи. Люди много чего считают мусором. Кидают, бросают, забывают. Потом спохватываются, ан позно-с. Мусорщик уже выгреб урну подчистую. Всем надо как-то жить, милая. Если вы не хотите жить свою жизнь, я живу ее вместо вас. Бросаетесь… Эмоциями – всегда, чувствами – часто… смыслом жизни – иногда. Редко. Но - бросаетесь.
Катерина окаменела. В ее груди билось одно – ненависть к этому нелюдю.
- Ты. Какое ты имеешь право?! Это… Это тебе не принадлежит!
- Это никому не принадлежит. То, что бросил хозяин, принадлежит нашедшему.
- Отдай. Сей час же. Сию минуту. Отдай назад!
- Что – отдать? – хитро прищурился Мусорщик, заговорив голосом Катерины. – Ты сама-то хоть знаешь, что выбросила?.. Иногда люди швыряют в помойку алмазы!
Катя вгляделась в глаза старичка. Они светились изнутри отблеском неземного.
«Вдохновение»…
- Талант. Мой талант!
- Ага, - радостно кивнул Мусорщик, заговорив каким-то четвертым, наглым и веселым голосом. – И дураком был бы, если б вернул обратно.
Он опять расплылся в улыбке – старый мерзкий вампир, пьющий чужие души.
- Вы, люди, даже не понимаете, какая это благодать… Дыхание бога. Ты ж не справишься с ним, глупенькая. Оно тебя раздавит. Проклянешь себя. Не достанет силы духа.
- Не тебе решать это, старый шут. Я… тебя убью. Уничтожу. Еще не знаю, как… но всю жизнь положу на это. Такие, как ты, не должны быть на свете. Я…
- Глупенькая, - ласково пожалел старик. – Глупая. Если так уж просишь, я – отдам. Но в обмен. На что-нибудь столь же ценное. Как пишут, «за солидное вознаграждение». Идет?
Он протянул вперед грязную пятерню.
Катя растерянно опустила руки. Нелепый, невозможный торг.
Бред.
- Что… что ты хочешь?
- То, что тебе и так никогда больше не пригодится. После того, как получишь свой талант назад.
- Что это?
- Ну, если я назову, ты никогда не отдашь по доброй воле. А мне нужна именно добрая воля.
Старик пожевал нижнюю губу и добавил с досадой:
- Я, вообще, давно хочу получить это. Но еще никто и никогда это не выбрасывал. Вот так… Ну, идет - или нет? Могу ведь передумать.
Пятерня ждала.
Катя вспомнила бухгалтерию, две недели равнодушной жизни, беспомощность при виде холста… Радкины восторженные глаза и слезы старого учителя.
- Идет, - твердо сказала она, взявшись за протянутую руку. – Что бы ты ни забрал, это – достаточная цена. Я согласна.
- Ну, вот и славно, - заблеял нелюдь козлиным тенором. – Вот и славно! Торг свершился, - торжественно добавил он.
Катя отняла руку, и в тот же миг поняла, что он действительно свершился.
Мир расцвел тысячью созвучий красоты.
Девушка широко раскрыла глаза; так, словно впервые увидела старый двор.
Она была младенцем, плакавшим от невозможности выразить все, что стеснилось внутри.
Словно все чувства, все печали, горести и радости мира ринулись в ее сердце, поселив там великое волнение и мятеж. Они рвали душу на части и желали одного – выбраться наружу.
Она сразу забыла о старом Мусорщике, о странном торге и о его последствиях, упиваясь ощущением Смысла…
Мусорщик смотрел ей вслед – и улыбался.
Он был не злым существом. Просто у него, действительно, не было иного пути заполучить то, чего он так хотел, но чем, - увы! – никто не бросается.
А всем надо как-то жить.
Старик чувствовал блаженный, мудрый, великий покой.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Олеся Брютова: Правдивые истории о неправдоподобном. Сборник рассказов.
Два очень разных рассказа, написанных ярко и изобретательно.
Первый - ироничный "стёб" над молодёжными субкультурами.
А второй задаёт такие вопросы, что за ответами лучше и не нырять - утонешь...
08.03.11 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php(200): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
| |