***
Молния – это дорога,
По которой взбегает чёрная кошка.
Вытянув руки кверху,
Пожилая кошатница молит небо
Сменить гнев на милость.
Ей отвечает гром.
Острые капли ударяют
По её сморщенному лицу.
Она воет от боли,
Топает ножками,
Беспомощно разжимая горбатые кулачки.
Вокруг кошатницы,
Хрипло стеная,
Толпятся все её кошки:
Белые, серые, голубые.
Не хватает только одной – чёрной.
Снова убежала, мерзавка!
Повадилась в Рай!
– Только не смей
Господу Богу дорогу перебегать!
Иначе наши мучения
Никогда не закончатся! –
Кричит старуха.
И ветер, проталкиваясь
Сквозь стенающее кольцо,
Набрасывает на её плечи
Моросистую шаль,
А на голову – грозовой колпак.
Опустошённость
Лежащий на диване человек
Сегодня умер. Так ему и надо.
В его лучах был счастлив итсегек,
Не требуя для роста лимонада.
Шуршал песок; и зыбкий след змеи
Тянулся вдоль бархана волокнисто.
Но для чего? Не пахло там людьми,
Их нет нигде в сознаньи эгоиста.
Одна надежда – взять и околеть,
Сказав себе и Богу – понарошку
Я жил на свете, в призрачную сеть
Поймать пытаясь яркую обложку.
Всего лишён. И цели в жизни нет.
И нет змеи, и нет того бархана.
Одна лишь смерть подпрыгнет грудой лет
Над всем, что есть, – как в цирке обезьяна.
Митька и пузыри
Было ему три года.
Игрушечный пароход,
Крем-сода,
Комод
С нестрашными призраками внутри –
Всё это,
А главное – мыльные пузыри
В то забавное лето
Запечатлелись в его уме.
Он рычал от счастья
И за ногу тряс меня. «Эй, не смей!
Ведь могу упасть я!» –
Говорил я ему, стоя на стуле –
Веником потолок метя.
«Эх, Митька ты, Митенька, ты же – улей
Растревоженный. Ты – дитя".
«Не, я взлослый», – раздавалось в ответ,
И мыльные пузыри
Разбредались по комнате до зари,
До семнадцати лет…
Ему тогда капнул сон,
Что в нутре пузыря
Солнце светит, блестит газон
И летаю я,
Намереваясь утечь наружу,
Чтобы однажды, придя домой,
Долькою сала намылить душу,
Словно бы шар Земной!
***
***
На Петербург сорвался дождеград,
И осень озаглавилась зонтами.
Какой-нибудь в толпе бредущей даме
Всё кажется, как много лет назад,
Что Пушкин не испорченный мальчишка,
Он – памятник, но губы – мармелад.
Приникни к ним губами (будет рад!)
И, может, о любви напишешь книжку.
И парки обретут свой прежний вид,
Гранит разговорится под ногами,
А вечером, холстом в оконной раме
Покажется Нева и отбежит…
И музыка польётся из прихожей
Былых времён, звучнее, чем была,
И Пушкиным окажется прохожий,
Внезапно сделав шаг из-за угла...
Напарница
Рассветный глянец, тело на постели.
Душа не возвращалась. Всё по-старому.
Её командировка, в самом деле,
Относится к разряду небывалому.
Она рассеет сумрачность, и скоро
Вернётся снова, штору протаранивши.
Душа без тела – ярче метеора,
А тело без души – пустая клавиша.
Проснуться, ощутить себя горячим
Комком, который может много вынести, –
Воистину, с бессонницей в придачу,
Достойно продолжения и сырости.
А если не захочется ей в мякоть
Назад войти (в свою-то усыпальницу),
Тогда возьмется дождь спросонку плакать:
Ушла от нас ещё одна напарница.
Вениамин Ленский: Напарница.