Юрий Удовенко: Мы из двадцатого....
Признаюсь - в сетевой литературе меня больше привлекают реальные истории, чем литературные изыски. Конечно, если их автор хоть немного умеет писать художественно.
Юрий Удовенко - умеет. В его стиле есть блеск и та прекрасная самоирония, которую Тур Хейердал (известный путешественник прошлого века) считал главным признаком хороших людей.
Мы все - "из двадцатого", но автор жил в том веке долго - и явно весьма интересно. Первый текст этого сборника связан с пребыванием героя на Кубе и фактически продолжает чудный рассказ "Конец света", опубликованный на "ТЗ" почти три года назад (автор даже просил включить тот рассказ в настоящий сборник - но это технически невозможно). Две остальные истории относятся к ещё более раннему времени.
Надеюсь, что читатели получат удовольствие от чтения рассказов Юрия Удовенко, а он сам продолжит сотрудничество с "Точкой Зрения".
Редактор отдела прозы,
Елена Мокрушина
|
Мы из двадцатого...
2011Фан-Клуб Святого Петра |Труба |Привет Эдиссону
Фан-Клуб Святого Петра
ФАН - КЛУБ СВЯТОГО ПЕТРА
Надо сказать, что до командировки на Кубу мы с Анатолием Ивановичем не считали себя заядлыми рыбаками. Это выяснилось в процессе наших бесед в курилке Торгпредства, когда обсуждались планы на ближайшие выходные.
- Какая может быть рыбалка в пруду, когда мы на острове и вокруг теплое море круглый год!, - с возмущением говорил я.
- Прекрасные пляжи и развитая туристическая инфраструктура!, - убежденно вторил мне Анатолий Иванович.
- Нет, Вы подумайте, Учитель! (Историю Анатолия Ивановича см. в рассказе «Конец Света») Приезжаешь на пляж, ровным счетом ничего не делаешь, а жена довольна, дети заняты морем и песком. Сам лежишь в тенечке с детективом в руках…
- А рядом сумка-холодильник, набитая доверху пивом и бутербродами,- мечтательно развивал мысль Анатолий Иванович.
Мы согласно кивали головами и, перебивая друг друга, синхронно осуждали отдельных сотрудников Торгпредства, которые, встав ни свет ни заря, отправлялись на какой-нибудь пресный водоем в окрестностях Гаваны и в антисанитарных условиях ловили на удочку местную рыбешку. Самое забавное, что, вернувшись после рыбалки, эти энтузиасты, воняя рыбой и роняя на пол рыбью чешую, уговаривали соседей взять часть улова, так как сами были не в состоянии с ним справиться.
Однако рыбацкое лобби в курилке не сдавалось. Оказывается, мы ни черта не понимаем в рыбалке, сам процесс которой по своему эмоциональному воздействию не может сравниться ни с выпивкой, ни с баней, ни даже с сексом. Узрев наши изумленные лица, «рыбаки» пытались добить нас известным изречением, что, де мол, Бог не засчитывает в срок жизни время, проведенное на рыбалке. Больше того, его любимый ученик – Петр, был до встречи с Христом профессиональным рыбаком. И какой карьерный рост! Получил статус Святого и пожизненно занимает пост руководителя департамента типа Чистилище.
Отбиваясь от наших Торгпредских рыбаков-любителей, мы, тем не менее, постепенно проникались их азартом, с удовольствием слушали рыбацкие байки.
- Не на Кубе будь сказано, но зимняя рыбалка хороша!,- вытирая со лба пот, заводил глаза к потолку Непряхин из референтуры.- Люблю я это дело, братцы! Бывало, зимой ни одной поездки в Минвнешторге не пропускал. Кстати, вы слыхали историю про Мухина? Нет? Ну, тогда послушайте. Это, в некотором роде, уже наша министерская легенда. Тогда по субботам начальство нам выделяло автобус, и мы ехали в прикормленные места. Вот, значит, приезжаем мы однажды на Учинское водохранилище, расположились там в одном из заливчиков, пробурили лунки и сидим, таскаем потихоньку ершей. Клев не так, чтобы очень, но занимательно. А мороз приличный стоял. К обеду водка у всех кончилась, а перекусить еще и не садились. Что делать? Оглядываемся по сторонам и видим на взгорке, километрах в полутора наблюдается деревенька. Дымок над крышами и все такое, значит, люди живые есть. А раз люди, то и магазин должен быть. Тут, примечаем, что меж нас давно какой-то мужичок обретается. То к одним подойдет, то к другим, поговорит про то, про сё. Говорит, что местный, его все здесь знают, Мухиным зовут, вот из той самой деревни, что на бугру виднеется. Подъезжаем к нему с вопросом: а что, Мухин, можно ли в вашей деревне водки достать, бутылок несколько? Да нет вопроса, говорит, у Маньки-продавщицы завсегда разжиться можно, были бы деньги. Да не вопрос! Пустили шапку по кругу, всучили деньги Мухину и отрядили его в деревню, пообещав и ему налить за труды.
Прошел час. Мороз крепчал. Мухин не возвращается. Пора уже и в обратный путь, а дело не сделано. Отряжаем в деревню посольство на поиски заблудшего Мухина. Заходят ребята в один дом – пусто, окна заколочены. Заходят в другой – та же картина. Наконец находят дом, где живут какие-то старики. Где дом Маньки-продавщицы? Не знаем такой. А где живет Мухин? Отродясь таких в деревне не было. А магазин есть? Да какой магазин, деревня-то пустая, летом только дачники живут, вот тогда-то и лавка продуктовая приезжает. Все ясно. Нас кинули как типичных лохов. Обидно, блин. И это притом, что среди нас были кандидаты всяких наук, выпускники МГИМО и Академии внешней торговли. Люди, прошедшие «огонь, воду и медные трубы» за рубежом. И кто кинул? Какой-то мужичишка, которого наверняка выгнали-то из сельской школы классе в третьем, блин.
Прокричали мы на последок: - «Мухин! Ау-у! Где ты-ы?!» и поехали домой трезвые и злые.
С тех пор, приезжая в какое-нибудь место на рыбалку, мы первым делом кричим:
- «Мухин! А-у-у! Где ты-ы?!» и смеемся от всей души. Вот так, ребята: «Век живи, век учись, а все равно дураком помрешь». Истинная правда, - подвел итог Непряхин.
Такие рыбацкие истории не могли оставить нас равнодушными. К обычному любопытству примешивалось и чисто профессиональное желание увидеть пресные водоемы Кубы. Дело в том, что в период активного сотрудничества с Кубой нашими специалистами было построено на острове не мало серьезных водохранилищ. Резонов для их строительства хватало: иметь гарантированные запасы пресной воды для островного государства чрезвычайно важно, а разведение в них рыбы создавало стратегический запас ценного продукта питания. Для этих целей из Китая были завезены мальки плодовитой и неприхотливой рыбы, называемой «Теляпи», которая, в скором времени заполнила все пресные водоемы острова.
К всеобщей радости советских специалистов, кубинцы рыбу эту добросовестно выращивали согласно директиве Правительства, но потреблять ее в пищу не торопились. Привыкшие к морской рыбе, аборигены находили ее не вкусной и, видя, чем ее кормят в рыбопитомниках, относились к ней брезгливо, резонно считая ее грязной.
Наши же любители порыбачить, напротив, в морской рыбалке толка не знали и, вытаскивая попавшуюся на крючок диковинку ярких расцветок, не могли понять – можно ли это брать в руки, не говоря уже о том – можно ли ее есть.
Прознав, что в водоемах острова полным-полно непуганой рыбы, наши специалисты ринулись на привычную с детства рыбалку и к удивлению кубинцев ели пойманную рыбу с большим удовольствием. И не только вареную или жареную, но еще и маринованную, сушеную и копченую.
Пробовали эту рыбу и мы с Анатолием Ивановичем. Сдержано похваливали халявный продукт, но сами мечтали о другом. Родилась идея утереть нос нашим рыбакам, этим жалким поплавочникам, промышлявшим на берегах пресноводных лужиц. По сравнению с океаном, конечно, что плескался по соседству.
Задействовали кое-какие связи с местным руководством Министерства рыбной промышленности Кубы и процесс, как говориться, пошел. Через пару недель сияющий Анатолий Иванович поведал мне о приглашении одного нашего кубинского друга принять участие в морской рыбалке.
- Игнасио обещает потрясную морскую прогулку с рыбалкой, - шептал Анатолий Иванович, - Представляешь, министерская яхта, отличный экипаж, классный повар… Снасти все на борту – бери какие хочешь. Выходим из Сьен-Фуэгоса днем в субботу, ночью становимся на какую-то «банку» и до утра ловим черну и паргу, это типа морской форели, и к вечеру возвращаемся в порт. Ну, как, едем?
Еще бы я сказал нет! Да это просто удача, каких в жизни бывает мало. Конечно, надо подготовиться, как следует.
Долго ли, коротко ли, но вот этот день настал. Заправленный «под завязку» торгпредский «Жигуль» рано утром выехал из ворот Посольства и, набирая скорость, понесся по 5-й авениде в сторону Старой Гаваны. Миновав тоннель под Альмендаресом он плавно вписался в поток автомобилей, двигавшийся по Малекону- городской набережной. Недалеко от порта притормозили, чтобы взять на борт пассажира. Им был чиновник из Минрыбхоза, который должен сопровождать нас во все время нашего увлекательного путешествия. Звали его Адальберто. По-русски он не говорил ни слова, но Игнасио, наш министерский друг, характеризовал его как классного специалиста и крепкого партийца. Сам Игнасио от поездки уклонился под каким-то смешным предлогом и мы, в то время, искренне его жалели.
Наш новый друг был худ, высок, лет он имел около сорока и на первый взгляд оставлял не плохое впечатление. Правда, несколько удивляло отсутствие всякой поклажи у нашего гида. Ну, то есть, вообще – ничего. Вы можете себе представить нашего человека, собирающегося на рыбалку с ночевкой и ничего не взявшего с собой? Мы переглянулись с Анатолием Ивановичем, уточнили – в самом ли деле это Адальберто и он ли представитель Минрыбхоза Кубы? Получив утвердительный ответ, мы как-то сразу успокоились. Все это укладывалось в рамки кубинского представления о жизни. Никаких сложностей! Все, что нужно - будет иметь место там, где это необходимо и в свое время. Самое интересное, что в большинстве случаев все так и было: то ли с Божей помощью, то ли (скорее всего) с помощью окружающих. Успеху этого жизненного принципа способствовали непритязательность запросов, умение довольствоваться малым и сохранение оптимизма в любой ситуации.
Наконец мы выехали на Очо Виас – восьмиполосное шоссе, гордость кубинских дорожников. Построенное еще до революции по американской технологии, шоссе бережно сохранялось, поскольку соединяло западную часть острова (Гавана) с восточной (Сантъяго де Куба) замечательной транспортной магистралью. Ехать по такой дороге было одно удовольствие - скорость здесь в редких случаях ограничивалась сотней километров в час Иногда шоссе вдруг, без видимой причины, расширялось еще на несколько полос и через три-четыре километра вновь входило в свои берега. Загадка разрешалась просто – практичные кубинцы использовали эти участки шоссе для аварийной посадки самолетов и они уже не раз оправдывали свое назначение.
До Сьен Фуэгоса было часа три езды, и мы предались неспешной беседе. Собственно, беседу вел Анатолий Иванович, а я, сидя за рулем, довольствовался ролью пассивного слушателя.
Прежде всего, Анатолий Иванович обстоятельно расспросил Адальберто об организации рыбного хозяйства на Кубе. Удовлетворив свое любопытство, Учитель перешел на бытовые темы. На ритуальный вопрос- как семья, как дети, Адальберто неожиданно надолго замолчал, а потом признался, что в настоящее время переживает кризис семейной жизни. Мы деликатно промолчали, но наш кубинский друг тему не закрыл. Прогнав с лица некоторую озабоченность, Адальберто поведал нам, что в Гаване у него с женой не складываются отношения из-за родственников, которых он не может толком сосчитать, и которые пытаются его учить житейским премудростям. Это заставило его уйти к первой жене на соседнюю улицу, что не решило проблемы, а только усложнило дело. Сейчас он подумывает о варианте ухода к третьей жене, живущей в Мариэле. Это, по крайней мере, решит вопрос с жильем, но не с работой. На вопрос – сколько же у него жен, он ответил, что всего три и четверо детей. От разных матерей, естественно. Адальберто их всех любит, помогает материально и, по мере возможности, участвует в процессе воспитания. Анатолий Иванович поинтересовался – кто же его законная жена в настоящее время? Адальберто сначала не понял вопроса, а потом простодушно признался, что ни с одной из них не состоит в законном браке и дело это обычное на Кубе.
Мы с пониманием выслушали отца четырех детей , озабоченно поцокали языками в знак мужской солидарности и погрузились в осторожное молчание. В целом, мы с Анатолием Ивановичем представляли себе проблему. В средствах массовой информации Кубы велась настойчивая пропаганда необходимости регистрации браков, что отражало озабоченность правительства этим аспектом социального устройства общества. Адальберто был живым примером актуальности означенной проблемы, и мы прониклись ее житейским содержанием.
Тем временем Карибское солнце, поднимаясь все выше и выше над горизонтом, накаляло все вокруг своим щедрым жаром. Пришлось закрыть окна и включить кондиционер. Анатолий Иванович шумно возился на заднем сидении и когда успокоился, в руках у него оказались внушительный сверток с бутербродами и три банки холодного пива.
- Пора подкрепиться, друзья! Впереди у нас будет трудный, но прекрасный день, - торжественно провозгласил Анатолий Иванович, и мы с удовольствием последовали его совету.
После плотного завтрака, в ходе которого мои пассажиры несколько раз обращались к пиву и бутербродам, обсудили взаимоотношение с северным соседом, последний бой Теофила Стивенсона с каким-то парагвайским тяжеловесом, виды на урожай сахарного тростника, собеседники умолкли, и мерный рокот мотора иногда заглушался дружным храпом на заднем сидении.
Кубинский пейзаж в этой части острова не отличался особым разнообразием. Апельсиновые рощи сменялись плантациями сахарного тростника, равнинные участки острова с одиноко торчащими пальмами иногда вдруг начинали холмиться и покрываться неяркой зеленью. Периодически в отдалении виднелись трубы сахарных заводов, животноводческие фермы с пасущимися стадами коров, домики аборигенов с плоскими крышами.
Наконец из-за поворота показалась обширная акватория Съенфуэговской бухты. Удивительное сооружение природы представляло собой почти круглый соленый водоем, соединенный с океаном узким, но глубоким каналом почти километровой длины. Океанские суда среднего тоннажа спокойно входили в бухту, не говоря уже о рыболовецком флоте и судах каботажного плавания. Город расположился на берегах бухты и ночью городские огни, отражаясь в водах залива, создавали удивительную картину мерцающего света, живого и трепетного. Отсюда и название города – Съен- Фуэгос, что в переводе с испанского означает «Сто Огней».
Адальберто быстро сориентировал нас в лабиринте городских улиц, и вскоре мы уперлись в решетчатые ворота рыбного порта. Формальности по проверке документов, благодаря нашему гиду, упростились до предела и через пять минут мы уже катили по причалу, лавируя между ящиками и машинами неизвестного нам назначения. Глаза искали красавицу яхту и бравого капитана у ее борта.
Внезапно Адальберто тронул меня за плечо и попросил остановиться. Наш «Жигуль» замер в тени небольшого рыболовецкого траулера, каких в порту было довольно много. Гид выбрался из авто и направился к группе стоявших у судна людей. По жестикуляции и по тому, как они разом посмотрели в нашу сторону, становилось ясно, что эти люди в курсе наших планов.
Широко улыбаясь, к нам двинулся крепкий мужчина, как сейчас бы сказали, с лицом «негритянской национальности». В углу полных красных губ тлела здоровенная сигара, запах которой мы ощущали даже в закупоренной машине. Пришлось нам выбираться в липкую жаркую влагу, заменяющую на Кубе воздух и, улыбаясь, жать огромную мозолистую ладонь, говоря при этом приличествующие случаю слова.
Довольно быстро выяснилось, что вот это невзрачное судно с ржавыми потеками на железобетонных бортах и есть та самая «яхта», которую, якобы, обещал Игнасио. Я укоризненно посмотрел на своего шефа. Учитель что-то пробормотал о трудностях перевода морской терминологии и бодро сообщил, что, в конце концов, важна морская рыбалка, а не антураж. Я вынужден был согласиться, лишний раз убеждаясь в непредсказуемости кубинского подхода к решению самых различных проблем.
Пока шли переговоры о деталях путешествия, переносились наши вещи на борт судна, и велись приготовления к отплытию, я с грустью рассматривал посудину, на которой нам предстояло выйти в открытое море.
Представьте себе железобетонное корыто, выполненное в форме рыболовного судна, оснащенное двигательной установкой неясного происхождения и навигационным оборудованием такого же класса. В середине судна устроен трюм, наполовину заполненный колотым льдом – это и есть «холодильная установка» для хранения улова. Таким манером решался вопрос охлаждения морепродуктов практически во всем рыболовном флоте Кубы. Удобно и экологически безопасно. Специальные морозильники на берегу готовили брикеты льда весом пятьдесят килограмм, которые затем грузились в трюмы судов, уходящих в рейс. Так же бесхитростно решались и вопросы быта моряков. Небольшой экипаж располагался прямо на палубе, а скромные судовые помещения были заняты рулевой рубкой, крохотным камбузом и коморкой, заполненной свернутыми матрасами и рыболовными снастями. На палубе, сразу за рулевой рубкой, был устроен брезентовый навес с дощатым столом в центре и широкими скамьями вдоль него. Вот здесь мы и расположились по предложению капитана.
Анатолий Иванович, который в любой ситуации чувствует себя обязанным что-то делать, а не созерцать, уже привлек к работе одного из матросов. В результате на столе стали появляться кульки и свертки с провизией, посуда, бутылки и прочие атрибуты мужского застолья. По глубокому убеждению Учителя, всякое знакомство с новыми людьми должно протекать в неформальной обстановке, чему должны способствовать еда и питье. И то, и другое помогают снять напряжение и настороженность в отношениях. Помогают даже стать друзьями. А друзья в нашем деле, наставлял Учитель, помогают добывать конкурентный материал, включая закрытые источники. Друзей у Анатолия Ивановича действительно было много. Везде. В критической ситуации, когда нужен срочный материал, Торгпред вызывал Учителя в кабинет и, заглядывая в глаза, рисовал ситуацию. Анатолий Иванович брал в руки пару бутылок высокого класса, погружал их в видавший виды портфель и исчезал на день из офиса. Обычно он появлялся к вечеру, крепко выпивший, но веселый. Шел прямо к Торгпреду и извлекал из своего потрепанного портфеля иногда копию, а иногда и подлинник той бумаги, которая так необходима Центру. Это бывало редко, но я пару раз был тому свидетель, а потому не возражал против его поучений на этот счет.
Прежде чем подключиться к суете возле стола, я подошел к борту и с грустью посмотрел на белевший внизу «Жигуль». Почему-то захотелось вновь очутиться в его салоне, или, по крайней мере, рядом с ним, махать мокрым от слез платком отплывающим рыбакам и кричать Учителю, чтобы он одевался потеплее и не подходил слишком близко к борту. А в голове крутились слова из детского стишка: «Три мудреца в одном тазу, пустились по морю в грозу…». Финал этого стишка я даже мысленно боялся произнести.
Краем глаза я увидел как капитан, не выпуская сигары изо рта, что-то рассказывал Адальберто, показывая рукой то в сторону залива, то на пирс, то на белесое небо над нашими головами. Пора было подключаться к назревавшим событиям. Я направился к капитану и, придав лицу выражение неуемного оптимизма, начал с комплиментов:
- Прекрасное судно, капитан! Замечательная команда! Хорошая погода! И, заметьте, капитан, скромные и благодарные пассажиры, - кивнул я в сторону стола,- Когда выходим?
- Да, компанеро. Судно только из ремонта, грех жаловаться. А отправимся сразу, как только прибудет пограничник. Таковы правила.
Адальберто согласно закивал. Да, мы знали, что вся береговая линия острова и есть граница. Часто по вечерам, даже в Гаване, можно было наблюдать пару- тройку вооруженных «милисиано», патрулирующих вдоль берега. Надо отметить, что бдительные кубинцы создали эффективную систему защиты завоеваний революции. На каждой улице города, или поселка были организованы Комитеты Защиты Революции. Любой посторонний человек, появившийся на улице, сразу становился предметом пристального внимания жителей и, при малейшем подозрении, о нем сообщалось в органы госбезопасности. Кстати, в этом одна из причин многочисленных неудач с покушением на жизнь Фиделя Кастро. Правилом было, также, что каждое судно, выходящее в море, сопровождал пограничник.
В это время Анатолий Иванович, голосом ярмарочного зазывалы, пригласил нас к столу. Пока рассаживались за пахнущим рыбой деревянным настилом, Адальберто поведал нам, что капитана зовут Мигель, сводка погоды благоприятная, на море легкое волнение – практически штиль, до места лова нам предстоит плыть около пяти часов. Можно отдохнуть и выспаться, ну а ночью предстоит, собственно, сама рыбалка. Нас это вполне устраивало. На «легкое волнение» мы тогда не обратили никакого внимания.
Налили по первой за встречу. К моему удивлению Мигель опростал стакан до дна, осторожно закусил шпротиной на галете. А удивляться было чему. До появления на острове советских специалистов кубинцы пили ром маленькими глотками, чаще разбавленный, и в течение длительно времени. Наши же спецы, к изумлению аборигенов, разбавлять ром не собирались и залпом выпивали по пол, а то и по стакану этого напитка, крепостью не превышавшего водки. Потрясенные кубинцы были уверены, что этих неразумных русских ждет неминуемая смерть. Однако эти ожидания оказались напрасными, и местные мужики постепенно стали перенимать российскую систему выпивки. Не всем это удавалось, местный народ быстро пьянел с непривычки, но отдельные ребята, особенно из тех, кто постоянно работал с нашими специалистами, вполне справлялись с нагрузкой. Как выяснилось в последствии, Мигель больше года общался с нашими военными специалистами, когда служил в армии, и это объясняло многое.
Капитан снова раскурил сигару и, сославшись на неотложные дела, ушел в рубку, откуда были слышны призывные сигналы корабельной рации. Вместо него, смущаясь, к столу подошел молодой красавец-мулат, назвался помощником капитана и штурманом по совместительству. Когда он назвал свое имя – Иван, мы уже не удивились. Некоторые кубинцы, испытывая дружественные чувства к россиянам, называли своих детей русскими именами. Были и другие причины симпатии к русским именам. Ребята из консульства рассказывали, что нередки случаи, когда к ним приходили молодые кубинки с ребенком на руках и просили найти отца: «такой бледнолицый, с белыми волосами, ездил на военной машине, зовут Андрей». Где теперь этот «Андрей», и знает ли он, что у него на Кубе есть сынишка, как правило, оставалось загадкой.
Снова выпили за встречу, советско-кубинскую дружбу, за здоровье всех присутствующих. Прошло около получаса, и за общим гвалтом мы не сразу расслышали призывные крики с пирса. Капитан вышел из рубки, глянул вниз и дал распоряжение кому-то подниматься на борт. Через минуту на палубе уже стоял смуглый человек в камуфляжной форме с пузырящимися полами куртки. Поздоровавшись с капитаном, человек направился прямо к столу:
- Сержант Фернандо. А вы и есть «совьетико»? – обратился он к Анатолию Ивановичу, безошибочно признав в нем начальника.
- Да, да, - подтвердил Учитель догадку пограничника. – Прошу Вас к столу, сержант. Перед дорогой хорошо бы подкрепиться, не так ли?
Сержант не стал упираться и, поправив кобуру на поясе, сел на лавку и сразу же потянулся к шпротам. То, что нас он назвал «совьетико» никого не удивило. Кубинцы вообще редко выделяли национальность среди советских специалистов, и мы все для них были представителями Страны Советов – «совьетико» (советские).
Вдруг наша посудина мелко задрожала, наметилось какое-то движение, и пейзаж за бортом сдвинулся в сторону. Мы поняли, что путешествие наше началось. Налитый в стаканы ром покрылся рябью, естественным порядком родился тост, озвученный Анатолием Ивановичем:
- Ну, в добрый час!, - сказал он по-русски, и тут же нашел испанский аналог, который в переводе означал примерно то же самое, но с серьезным упором на помощь Бога.
В отличие от капитана, Адальберто свой стакан мучил во все время, пока мы шли по заливу, но ел хорошо. Мы с Анатолием Ивановичем выступали хозяевами стола (еда и выпивка были наши), угощали спутников, не забывали и сами причаститься скоромным. Молчаливый Фернандо постепенно оттаивал по мере приема спиртного и даже пару раз ввернул в разговор фразу о важности пограничной службы. Надо сказать, речь его и в трезвом состоянии плакала по логопеду, а теперь и вовсе стала неразборчивой. Учитель, не желая упустить случай подружиться с Фернандо, предложил тост за процветание и успехи пограничников. Польщенный её представитель отпил из стакана больше обычного и забормотал что-то уже совершенно невнятное.
Как хорошо было плыть по заливу! В душе постепенно воцарялась безумная радость от сбывшейся мечты, от того, что предстояло упоительное путешествие по морю-океану, от возможности быть свидетелем и участником лова рыбы, и , может быть, пережить те же чувства, что и герой рассказа Хэмингуэя «Старик и море». Яркие пятна цветущего фламбояна и бугенвиля, обильно покрывавшие склоны бухты, заскользили назад быстрее, справа опытный глаз мог заметить отдельные сооружения строящейся атомной электростанции, а слева надвигался белоголубой корпус гостиницы «Паса Кабальо» (Лошадиный брод). Значит, мы уже входили в узкий пролив, соединяющий бухту с морем. Когда-то действительно в этом месте существовал лошадиный брод. Не такой, конечно, как мы понимаем. Скорее всего, лошадей и другой скарб перевозили на пароме. Пролив в этом месте имеет некоторое сужение, что удобно, да и не надо гнать лошадей в объезд всей бухты. Вспомнилось, как, впервые поселившись в этом отеле, я подошел к окну и раздвинул шторы. С трудом подавив крик, я отпрянул от окна. Казалось, что в метре от меня, наплевав на все законы физики, медленно двигался многоэтажный дом. В следующее мгновение я понял, что в бухту входил пассажирский лайнер. Дело было обычным, никому даже в голову не приходило предупреждать постояльцев об этом явлении. Я тоже быстро привык к такому соседству, с любопытством разглядывал проходящие мимо суда и даже иногда « делал ручкой» какой ни будь даме, проявлявшей интерес к моей персоне.
Проводив глазами знакомые места по обе стороны пролива, мы с любопытством ждали выхода в открытое море. Предусмотрительный Анатолий Иванович плеснул ром в стаканы и уже изготовился сказать подходящий моменту тост, как вдруг нашу «яхту» подняло куда-то вверх и в сторону, потом опустило, да так неловко, что наши желудки не успели за телом. По крайней мере, мне так показалось. По столу покатилась недопитая бутылка, которую ловко подхватил Иван, с интересом наблюдавший за нами. Чувство подступившей дурноты еще не успело пройти, как все повторилось снова. Надежда на то, что это какое-то местное волнение при входе в бухту, не оправдалась. Иван постарался нас успокоить: де мол, небольшое волнение, свежий ветерок, не обращайте внимания.
Я с отвращением посмотрел на такой, еще недавно милый и аппетитный, стол и, не глядя на других, цепляясь за все, за что можно зацепиться, пробрался к борту. Свесившись через перила, с болезненным наслаждением в несколько приемов опростал желудок. Однако уходить от борта не хотелось. Хотелось поселиться здесь до конца путешествия. Кто-то тронул меня за плечо. Штурман Ваня заботливо протягивал мне рулон туалетной бумаги, называемой между нами «лентой дружбы». Очень часто «лента дружбы» выручала нас при стихийно возникавших застольях с кубинцами, будучи источником нескончаемого числа салфеток. Вот и сейчас она была очень кстати, поражая своей универсальностью.
Оказалось, что у борта я не один – рядом страдал Анатолий Иванович, чуть подальше болталась голова пограничника, и было непохоже, что он высматривал в море нарушителей. Лента пошла по рукам и, похоже, становилась самой популярной вещью на судне.
И вот, когда наша троица привела свои желудки в стерильное состояние и смогла, наконец, оторваться от перил, обеспокоенный Иван вновь усадил нас за стол и побежал в рубку. Я огляделся по сторонам. Анатолия Ивановича трудно было узнать, он превратился в точную копию мультяшного героя Шрека – тот же цвет лица, но только в очках. Учитель, глядя на меня, мученически улыбался. Надо думать, я выглядел тоже не героем-любовником. Хуже всех было пограничнику. Темное, загорелое его лицо стало серым, глаза ввалились, тело продолжало содрогаться конвульсиями. Один Адальберто, как ни в чем не бывало, продолжал трапезничать, придерживая рукой все ту же бутылку рома и смущенно улыбаясь.
Пришел капитан. Оглядел нас внимательно, посмотрел на часы и сазал:
- Минут через пятнадцать мы будем в паре миль от берега и пойдем против волны. Качка будет меньше. Меня беспокоит сержант, он служит в береговой охране, и никогда не ходил в море. Решил попробовать… Да еще выпил… Ладно, с ним мы разберемся. А вам, компанерос, я советую меньше двигаться, лучше сесть около мачты. Постарайтесь заснуть. Тюфяки сейчас принесут.
Двое матросов принесли нам матрасы, взяли под руки бедного Фернандо и увели в каморку. Адальберто собрал остатки еды в наши сумки и устроился рядом:
- У меня, конечно, много недостатков,- начал он, закуривая сигарету, - но Бог смиловистился надо мной и наградил крепким желудком. Мне надо было быть моряком, но мама была против.
Едкий дым сигарет «Популярес» добавил остроты ощущений. Я закашлялся и для подстраховки потянулся к «ленте дружбы». Адальберто смущенно замахал руками, разгоняя дым. Сигареты «Популярес», что в впереводе с испанского значит «Народные», делались из отходов сигарного производства и были такими же крепкими и вонючими, как и дешевые сигары. По мне, так они «благоухали» как портянки у казаков Ермака после завоевания Сибири. Тем временем, Адальберто продолжал:
- Мама была против, может быть потому, что однажды отец не вернулся домой из рейса. Небольшой пассажирский корабль затонул в шторм у берегов Ямайки. Отец был мотористом, и шансов спастись у него не было. У матери нас осталось трое – два старших брата и я.
Качка как будто стала слабее. Я с интересом стал прислушиваться к нашему другу.
- Мама хотела, чтобы я был адвокатом. Одно время она убиралась у сеньора Антонио дель Кармен – хозяина адвокатской конторы, богатого человека, уважаемого в порту. Это произвело на нее сильное впечатление. Она не жалела ни денег, ни своего здоровья на мою учебу, да и братья помогали. Правда, поступил я в Гаванский Университет не на юридический факультет, а на инженерный. Так мне хотелось. Но матери ничего не сказал. Она и сейчас уверена, что я работаю юристом в Минрыбхозе, и очень этим гордится. Братья, конечно, все знали, но помалкивали. Кличку только мне дали – «Адвокат», но я не обижаюсь.
Анатолий Иванович хотел, было, уточнить некоторые детали повествования, но в этот момент подошел капитан и сообщил, что на камбузе готов обед, кок очень старался и сделал даже «арос кангри» - особенно любимое блюдо кубинцев из риса с фасолью. Не дав даже договорить хлебосольному Мигелю об остальных деталях обеда, мы дружно замахали руками, умоляя не напоминать о еде. Капитан посмотрел на нас с сожалением, пожал могучими плечами, посоветовал нам вздремнуть и удалился. Вслед за ним потянулся и Адальберто.
Я прикрыл глаза. Наша посудина теперь не раскачивалась беспорядочно, а мерно переваливалась с носа на корму. Легче от этого стало не намного, но если расположить тело определенным образом, то можно было расслабиться. О еде думать не хотелось, однако мысли о ней продолжали ворочаться в мозгу. Капитан упомянул о рисовом блюде, отказаться от которого, по мнению кубинцев, мог только очень больной человек, причем в первую очередь на голову. И вспомнился забавный случай из нашего недавнего прошлого, когда мы с женой в бытовом плане осваивались на Кубе. Однажды, в порядке налаживания дружественных отношений, мы пригласили соседа Панчо отобедать вместе, познакомится поближе, узнать местные новости, ну и вообще «поговорить за жизнь». Панчо кое в чем помог нам на первых порах, и мы были ему благодарны. Хотелось отблагодарить парня, да и подкормить немного, поскольку жил он один и чем питался – для нас оставалось загадкой. В назначенный час Панчо явился к обеду к нашему изумлению не один, а с какими-то своими родственниками, среди которых была пожилая пара, дородная мулатка с двумя малолетними детьми и мужчина средних лет с гитарой. Выяснять - кто кому и кем приходится мы, естественно , не стали, посадили всех за стол и жена в спешном порядке принялась что-то стряпать и дополнять стол, дабы накормить всех гостей. И вот, когда недельный запас наших продуктов был съеден, забренчала гитара, и высокий мужской голос запел « Бэса ме мучо», нам показалось, что гости сыты, и что пора переходить к кофе в знак того, что прием заканчивается. В это время ко мне наклоняется Панчо и, несколько смущаясь, спрашивает: - а когда же будут подавать рис? Я был в шоке. Жареные куры, красная икра, ветчина и колбасы, салат «Оливье», шпроты и многие другие вкусности были, оказывается, не в счет, если не было риса… Да, вот такой культ этого продукта на Кубе.
- Наверное, Петр был крепким парнем, - услышал я голос Учителя.
- Какой Петр? - не сразу «въехал» я.
- Ну, этот, рыбак. Да ты его знаешь.
- Петька Самохин, что ли? Представитель Минрыбхоза?
- Да нет! Ну, этот…святой. Заведующий чистилищем.
- Святой Петр, что ли? А что это Вы его вспомнили?
Анатолий Иванович посмотрел на меня, как на убогого:
- Он же покровитель рыбаков, так? Ребята в курилке говорили. Предлагали вступить в их клуб…
Я совсем забыл об этих фанатах. Не трудно представить их довольные рожи, если бы они видели нас сейчас.
- Да уж, Святой Петр был не чета нам. Ему морская качка была в кайф.
Учитель согласился, но потом вдруг беспокойно заворочался на своем матрасе:
- Постой! А откуда в Аравийской пустыне море? Он же рыбу ловил, наверное, в пруду, или в реке Иордан, где крестились первые христиане…
Мы надолго замолчали. Не хотелось обсуждать этот вопрос, ронять авторитет Христова любимца, тем более, что точными сведениями о его житии мы не располагали. Море вокруг было пустынным. Лишь однажды, довольно далеко от нас, прошел на большой скорости сторожевой катер береговой охраны под кубинским флагом. И все. Редкие барашки пены на всхолмленной поверхности моря немного разнообразили пейзаж. У самого борта вода была густого темно-зеленого цвета, немного подалее начинала синеть от тяжелых тонов до нежно-голубых, а у горизонта море сливалась с небом, не образуя никакой линии. Даже «воображаемой», как учили нас в школе на уроках географии.
К нам осторожно подошел Мигель. Во рту у него дымилась свежая сигара, должно быть послеобеденная. Увидев, что мы не спим, капитан вежливо поинтересовался нашим самочувствием и, услышав в ответ «регуляр» (нормально), как-то заметно повеселел. Анатолий Иванович, чтобы поддержать разговор и одновременно получить полезную информацию, задал капитану давно мучивший его вопрос:
- Мигель, я, конечно, ничего не смыслю в морских делах, но каким образом некоторые кубинцы пытаются нелегально добраться морем до Майами? Ведь это же очень опасно.
- Да, компанеро, это чистая авантюра. За такие дела берутся отчаянные люди, мало смыслящие в морском деле. Большинство из них гибнет, если только не повезет и их не подберет наша, или американская береговая охрана. Многим кажется - да что там девяносто миль? В хорошую-то погоду? Сгодятся несколько автомобильных камер, да поношенный лодочный мотор. Но, все дело в том, что погода в этом районе может измениться мгновенно. А кто знает о сильных течениях в этих местах? А как поведут себя акулы? Нет, компанеро, добраться до Штатов на самодельных плавсредствах большая проблема.
Тема, видимо, волновала Мигеля. Он изучающе посмотрел на нас, как бы прикидывая – стоит ли посвящать иностранцев в детали болезненной для Кубы проблемы и, наконец, решился:
- А знаете ли вы, как наше правительство, около года назад, решило вопрос с беженцами? Их у нас называют «гусанос» (червяки). Не знаете? Ну, тогда послушайте…
Капитан сел рядом с нами на палубе, с наслаждением вытянул ноги, попыхтел сигарой, и начал:
- Вы, компанерос, конечно знаете в каких отношениях мы с северным соседом. Эти самодовольные янки привыкли поучать везде и всех как нужно жить. Демократия, права человека и все такое прочее – только в Штатах первого сорта. А в остальных странах – дерьмо. На Кубе – так, вообще, ничего нет. Ни демократии, ни прав человека, ни свободы слова. Ну, не мне вам рассказывать, как обстоят дела на самом деле. И трубят они об этом на весь мир. Изо дня в день. Надоело это Фиделю, и решил он проучить наглецов. Наши направили им послание: так, мол, и так, Революционное правительство Кубы готово отправить в Штаты всех желающих. Граждане, покидающие Кубу, смогут собраться в порту Мариэль (это в тридцати километрах южнее Гаваны) Таможенные и паспортные формальности будут упрощены до предела. Однако, сообщал Фидель, Революционное правительство не может тратить народные средства на отправку эмигрантов. Пришлите, мол, свои легкие суда ( яхты, моторные лодки, катера) в указанный порт, который будет открыт для этих целей в течение десяти дней.
Что тут началось! Недовольных революционными идеями Фиделя набралось довольно много. И у каждого были свои резоны. Одних ждали богатые родственники в Майами, другие не хотели работать, как положено, третьи были не в ладах с законом, ну, и так далее.
Стали прибывать суда из Майами. Их оказалось не так уж много, и полиции пришлось потрудиться как следует, чтобы при погрузке не было никакой давки. Для каждого борта подбиралось нужное количество отъезжающих и те грузились под свист и улюлюканье простых кубинцев. Нигде, я думаю, не любят беглецов из родной страны, когда настают трудные времена, не так ли, компанерос?
Наконец, последний транспорт покинул порт Мариэль. Революционное правительство Кубы честно выполнило свое обещание, и многие желающие выехали из страны.
Однако, не прошло и недели, как из Майами стали поступать известия об участившихся там грабежах и разбое. Местные власти быстро установили, что это дело рук кубинских эмигрантов, которых там встречали как национальных героев и борцов за свободу и демократию. Поднялся страшный скандал. Оказалось, что Фидель распорядился на каждое судно с эмигрантами, уходящее в Штаты, подсаживать несколько уголовников из местных тюрем. Причем, только тех, кто добровольно соглашался покинуть страну. Неудивительно, что, оказавшись на свободе, они принялись за старое. Гринго быстро замяли скандал, поняв, что Фиде6ль переиграл их по всем статьям и глупо звонить об этом на весь мир. Наши, тоже, понятное дело не афишировали провернутую операцию. Так, что многие об этом и не знают. Но, должен вам сказать, компанерос, что на Кубе после этого наступила золотая пора. Можно было не запирать двери, не думать о брошенном на улице автомобиле, не держаться за бумажник на рынке или в автобусе. Так-то, компанерос!..
Перекатив сигару из угла в угол рта, Мигель добавил со вздохом:
- Правда, последнее время подросло новое поколение шалопаев. И откуда они берутся – ума не приложу… Загадка природы.
По загоревшимся глазам Анатолия Ивановича я понял, что еще один солидный абзац в квартальный отчет о работе Торгпредства обеспечен.
Тем временем, такой длинный и богатый разнообразными впечатлениями день, подходил к концу. Не хочется говорить о всякой ерунде, вроде того, как море окрасилось в розовые тона и солнце у горизонта, пробиваясь сквозь облака, посылало в темнеющее небо зеленые лучи счастья, но дело обстояло именно так. Мы убедились в правдивости многочисленных описаний морского заката солнца. Это было захватывающее зрелище, но не настолько, чтобы ради него болтаться несколько часов в открытом море с бунтующим желудком.
С наступлением темноты окружающий мир сузился до небольшого пятачка палубы, освещенного фонарем замысловатой формы, любезно подвешенного над нашими головами заботливым капитаном. Фонарь не был электрическим, издавал загадочное шипение и светил довольно ярко.
- Китайская продукция,- пояснил Анатолий Иванович, - Я такие видел в Шанхае на рыбацких джонках. Очень удобная штука. Типа примуса – работает на керосине. Ни дождь, ни ветер этому фонарю не помеха.
- Да, хорошо такую штуку иметь на даче, - размечтался я.
- Ты прав, хоть и говоришь ерунду,- сострил Учитель, - Для России такой фонарь не годится.
На мое удивленное восклицание последовало пояснение:
- У нас в делегации был Шуссер Яков Исхакович, зам начальника главка. Кстати, мой сосед по даче. Так вот, он притащил из Китая такую лампу и однажды запустил ее в дело. Как Яков потом рассказывал – радоваться пришлось ему не долго. На яркий свет лампы налетела такая куча комаров, мотыльков и жуков, что они забили все дыры в лампе, проникли каким-то образом внутрь и разрушили фитиль - такую специальную сеточку, черт знает из какого-то искусственного материала. На этом все дело и кончилось. Вот, брат, что такое Россия !
Мы какое-то время молча гордились своей родиной, глядя на раскачивающийся над нашими головами китайский фонарь.
- Интересно, - всполошился я, - А какая глубина под нами?
- Мне лично достаточно двух метров, - пессимистично пробормотал Анатолий Иванович. – Если говорить всерьез, то, помнится, к юго-западу от Съенфуэгоса глубина моря достигает двух, я то и трех тысяч метров. Вообще, южное побережье Кубы богато глубинами. Около Сантъяго де Куба имеется впадина до одиннадцати тысяч метров, представляешь?
Представить себе такую глубину что-то мешало. Высоту еще как-то можно себе вообразить, но глубину… Так, погодите… Если наша посудина будет погружаться в воду со скоростью один метр в секунду, то до поверхности дна мы можем добраться за… за… Боже мой! Это же больше трех часов!
Я хотел сообщить об этом открытии Анатолию Ивановичу, но он уже спал, отрицательно мотая головой в такт качке, как бы отметая саму идею утопления. Адальберто давно затих на своем тюфяке и в данный момент вопросы океанографии его тоже не интересовали. Мерно дрожала палуба, раскачивался фонарь, наша железобетонная колыбель, переваливаясь с носа на корму, упорно продвигалась к какой-то таинственной цели.
Проснулся я от грохота чего-то металлического. Палуба не дрожала, из чего следовало, что двигатель не работал. Было темно. Фонаря не было, или он погас. Грохот затих, и в отдалении послышались голоса матросов. Похоже, бросили якорь, догадался я. Теперь, когда посудина потеряла ход, ее стало бросать в разные стороны. Звезды над головой были настолько яркими и крупными, что казалось, будто верхушка мачты может их задеть. Наверное, не стоило большого труда найти знакомые созвездия, если бы светила над головой не вертелись в бешеной пляске. Да что же это такое? Когда же, наконец, кончится эта болтанка? Мы, наверное, пришли на место и можно приступать к рыбалке, а не сидеть здесь как пленники на пиратском корабле, прикованные к мачте. Впрочем, «пленники» продолжали спать, а я сделал усилие и поднялся на ноги. В горле опять устроился ком, готовый в любой момент вырваться наружу. И хотя я хорошо знал, что вырываться уже нечему, я ненавидел этот ком как предателя, как мерзавца, опустившего планку моей самооценки ниже ватерлинии этого железобетонного корыта. И я пошел, широко расставляя ноги и интеллигентно матерясь в сторону рулевой рубки, где тускло мерцал свет.
Капитан сидел на высоком стуле с неизменной сигарой в зубах и писал что-то в потрепанной тетради. Наверное, вахтенный журнал, - подумал я и хрипло поздоровался:
- Хорошей ночи, капитан! Только не пишите, какие вам достались пассажиры…
- Bien! – обрадовался Мигель, - А я хотел идти будить вас. Мы стали на Банке и ребята уже начали рыбачить. Хотите присоединиться? Вот здесь снасти, а вот нажива, - подвинул он ногой ящик с мелкой рыбешкой.
- Нет, капитан. Боюсь, я сам стану наживкой для рыбы, если подойду к борту.
- Ну, как хотите, - согласился капитан. – Ребята наловят достаточно – всем хватит. Да смотрите сами, - и он показал вперед, где при свете нашего фонаря матросы сноровисто таскали из-за борта одну рыбину за другой.
- А что это за огоньки слева и справа от нас?, - проявил я бдительность, видя, как в кромешной тьме кое-где плясали огни.
- Это тоже рыбацкие шхуны. Ведь здесь глубина не больше двадцати метров. Вот рыба здесь и кормится. На глубине ее не взять. Через пару часов начнет светать, и мы пойдем домой.
- Как, уже? И вы из-за нас потратили столько времени и солярки?
- Нет, компанеро. Не стоит беспокоиться. Мы выполняем задание Министерства Базовой промышленности. У них там намечается большой прием с высоким начальством и иностранцами. Нужна хорошая свежая рыба. А вас мы захватили по просьбе нашего начальства. Вроде как на экскурсию.
Ай, да Игнасио! Ну, ловчила! Дай нам только добраться до берега.
- Жаль, что мы не днем сюда прибыли. При свете дня было бы интереснее, - высказал я предположение.
- А днем клева не будет. Рыба все видит, да и кормится она по ночам, а днем спит. Вот так –то, компанеро.
Небо на востоке стало светлеть, когда я вернулся на свой матрац и осторожно втиснулся между моими спящими спутниками. Было свежо, я укрыл их куском брезента и сам влез с головою под его надежную защиту. В горизонтальном положении стало несколько легче, и я погрузился в зыбкий тревожный сон.
Прошло не меньше недели, прежде чем мы решили кое-что рассказать о нашей морской рыбалке своим коллегам. Мы и сами уже с иронией и неохотой вспоминали, как рассчитывали на увеселительную прогулку по море-океану с выпивкой, обилием закусок и рыбных блюд. Как рассчитывали собственноручно вытащить по паре прекрасных экземпляров агухи (рыбы-иглы) килограммов по двадцать, продемонстрировать кубинским морякам стойкость и бесстрашие российских сухопутных экономистов перед лицом морской стихии. Стыдно было вспоминать, как полуживых россиян на другой день выгрузили в рыбном порту Съефуэгоса, как посвежевший и отъевшийся Адальберто согласился сесть за руль и отвезти нас в Гавану.
Ни жены, ни коллеги, конечно, не были посвящены в детали путешествия. Из наших рассказов выходило, что нам было трудно, но мы держались, в доказательство чего было предъявлено значительное количество прекрасной рыбы (отдельное спасибо Мигелю). Коллегам предлагалось понюхать пропахший морской рыбой багажник нашего «Жигуленка». Сам я старался при этом держаться в стороне, так как в этот момент не мог избавиться от приступов дурноты. Но это, думается, уже на нервной почве.
Какое-то время наши торгпредские рыбаки смотрели на нас с уважением и все выпытывали тонкости морского промысла: какая снасть, какая наживка, какие номера крючков, или блесен, ну и все такое. Мы отделывались общими фразами, переводили разговор на другие темы и вообще, были похожи на героев рассказа Джерома Клапки Джерома о морских круизах. Для контраста нам предлагалось принять участие в рыбалке на пресных водоемах, чтобы картина была полной и объективной.
Мы отбивались от этих предложений как могли.
Но вот, когда пляжи и море по воскресеньям надоели (бывает и такое, оказывается), мы с Анатолием Ивановичем дрогнули. Пряча глаза от домочадцев, мы убедительно врали им о необходимости лично проверить запасы рыбы в окрестных водоемах, проверить качество работ наших специалистов-гидротехников, пообщаться с кубинскими рыбоводами. И однажды рано утром выехали на рыбалку.
Результат был ошеломляющим и многоплановым. Клев действительно был сумасшедшим, однако на крючок садилась мелочь, которую приходилось снова выбрасывать в воду. Но попадались и крупные экземпляры – настоящая удача рыболова. Берега у водоемов были ухоженные, ловить с них было удобно, но одолевала мелочь. Опытные рыболовы отплывали от берега подальше на автомобильных камерах, или резиновых лодках, привезенных из Союза.
Поскольку у нас с Анатолием Ивановичем не было ни того и ни другого, мы ловили с берега. И тут я должен снять шляпу перед своим коллегой, начальником экономического отдела Торгпредства, членом-корреспондентом Академии экономики, финансов и права, профессором Института международных экономических связей. После первого же выезда на рыбалку Анатолия Ивановича нельзя было узнать. Ему было в ту пору уже хорошо за пятьдесят, при среднем росте вес у него был солидный, голова крупная, украшенная волнистыми седеющими волосами. Двойной волевой подбородок опирался на могучую шею, над прекрасно очерченным ртом неприступным утесом нависал неопределенной формы нос, на котором покоились очки с толстыми, как в витринах ювелирных магазинов, стеклами.
Снять шляпу я готов был, конечно, фигурально, ибо такой жест под палящим солнцем стоил бы мне дорого. Оказалось, что в моем бедном друге до поры до времени дремал страстный охотник, или точнее сказать – рыбак, который проснулся у меня на глазах и, что интересно, неожиданно и для него самого. Анатолий Иванович после первой пойманной рыбешки, как-то вдруг засуетился, попросил подробно объяснить устройство оснастки, поколдовал какое-то время над ней и полез в воду. Зрелище было не для слабонервных! Стоя по грудь в воде с вытянутой рукой, в которой была зажата удочка, в большой соломенной шляпе на голове и с банкой навозных червей на шее, он был похож одновременно на водяного из какого-то отечественного мультфильма и на легендарного борца за независимость Кубы генерала Антонио Масео, преодолевающего вброд водную преграду. Самое поразительное было то, что Анатолий Иванович стал таскать одну за другой крупные экземпляры теляпи, на зависть окружающих.
С тех пор новая страсть полностью овладела Анатолием Ивановичем. В понедельник, едва только начинался рабочий день, шеф отдела экономики появлялся на пороге нашего отдела и, заглядывая мне в глаза, заводил речь о предстоящей поездке на какой-то новый водоем, усовершенствованной оснастке, насадке и прикормке и тому подобном. С меня он начинал потому, что сам не водил машину и расчет был на мою заинтересованность в этом деле. Вскоре у нас сформировалась устойчивая компания рыболовов- любителей и выезды на рыбалку приобрели регулярный характер. И все было бы ничего, если бы не фанатичное отношение Анатолия Ивановича к новому увлечению. Брошенные на воскресные дни жены и дети начали бунтовать. От рыбы воротили нос даже недавно приехавшие сотрудники. Начальство тоже выражало неудовольствие: многочисленные делегации с родины на воскресные дни оставались без компетентного сопровождения по достопримечательностям Гаваны, в чем у Анатолия Ивановича не было равных.
Пришлось идти на компромисс, и часть выходных тратить на другие цели. Но уж дорвавшись до водоема, Анатолий Иванович рыбачил остервенело. Интуитивно он находил такие места, где рыба будто ждала его появления и перед этим постилась всю неделю. Дозваться его на берег по окончании рыбалки было не легко, несмотря на наши заклинания.
Солнце уже подбиралось к зениту, клев падал до нижних пределов, а Анатолий Иванович все ждал свою самую большую рыбину. Наконец водная гладь начинала колыхаться, на берег обрушивался девятый вал Айвазовского и, как Афродита из морской пены, на берег выбирался Учитель, весь в тине, водорослях и желтой пене. К поясу был приторочен садок с рыбой, который неприлично болтался между ног, пока он складывал рыбацкие доспехи. Наверное, также выглядел Святой Петр до встречи с Христом, когда его звали просто Петькой.
- Вот!, - говорил Учитель, бросая на траву увесистый садок с рыбой. Были там и экземпляры, вызывавшие восхищение любителей. Видя такое дело, у Анатолия Ивановича все чаще стали просить совета и опытные рыболовы. Консультировал он обстоятельно, но толку от этого было мало. Можно было стоять рядом с ним, забрасывать удочку в то же место, пользоваться той же насадкой, но результат будет совсем другой. В чем дело, объяснить никто не мог, к этому все привыкли и смирились. И хотя в клубе фанатов рыбной ловли официально председатель не избирался, становилось понятно, что им уже «де факто» стал Анатолий Иванович.
В один из дней в конце лета Учитель затащил меня к себе в кабинет, тщательно прикрыл дверь и заговорил драматическим шепотом:
- Только никому! Один наш кубинский друг может устроить нам участие в африканских ритуалах Вуду. Негры, ведь они выходцы из Африки. Соблюдают традиции, хотя официально это запрещено. Ночью, с жертвоприношением, с кровью. Вот это экзотика! Не далеко от Гаваны. Ну, ты как?
- Какие жертвы, шеф? Это же соучастие в убийстве… Посадят!
- В крайнем случае – мы только свидетели. Соглашайся!
Запахло новым приключением с неизвестным концом. Как бы это не переросло в новое увлечение Учителя, ведь об этой стороне афро-кубинской культуры известно очень мало. А раз мало – то дело как раз для нас. И я кивнул в знак согласия.
Труба
Практикант Жора Ведерников пребывал в некоторой задумчивости. Тетка Варвара, у которой Жора снимал комнату, давно затихла за стеной, сотворив свою обычную вечернюю молитву. Жора не переставал удивляться, с какой деловитостью хозяйка дома разговаривала с Богом. Сегодня она укоряла Господа в том, что он не сподобил водителя колхозного грузовика обождать ее с бидоном молока и, чтобы добраться в райцентр на базар, ей пришлось потратиться на рейсовый автобус. Вот уже который день Варвара просила Всевышнего надоумить непутевого сына Вовку, тридцатилетнего балбеса, бросить пить и вернуться в семью. При этом, она неистово благодарила Бога за то, что в сельмаг завезли эмалированную посуду, соседские свиньи не добрались до ее огорода, как в прошлый четверг, ну и прочую чепуху. Неужели, думал Жора, Бог выслушивает весь этот бред? Впрочем, что за ерунда! Ведь, Бога нет, да и не об этом у него сейчас забота. У Жоры, то есть.
За маленьким окном наливалась теплая августовская ночь. Станица Партизанская давно отошла ко сну и только иногда ночную тишину нарушали какие-то загадочные звуки, происхождение которых для Жоры оставалось загадкой. Городской житель, он стеснялся спрашивать об этом у селян и считал, что это, видимо нормально.
. Партизанская вольно расположилась в степи, окутанная садами и виноградниками, и хотя в здешних местах отродясь не водилось партизан, жители станицы гордились этим названием. Улицы станицы были такими широкими, что городского жителя брала оторопь – так вольготно можно было расположиться только в степи, где, казалось, земли немерено. Главная улица представляла собой тракт Пятигорск – Прикумск, называлась в народе грейдегом, и была единственной с покрытием из смеси гравия и песка, остальные улицы оставались девственно просты: в осеннюю и весеннюю распутицу можно было проехать только на тракторе.
Вот уже второй месяц студент четвертого курса N- ского мелиоративного института Жора Ведерников в рамках строительной практики работал мастером строительно-монтажного управления №17 Ставропольстроя. Строил водопровод в станице Партизанская. Дело благодарное. Колхозники были очень довольны. Там, где грейдер с севера втягивался в станицу, была пробурена артезианская скважина, обеспечивающая станичников чистой и холодной водой. Других источников воды в станице не было, не считая примитивных колодцев, хилого прудика, да речки Подкумок, часто пересыхающей в летние месяцы. А до полноводной речки Кумы было километров пятнадцать, откуда в былые времена воду возили на лошадях в деревянных бочках, а потом в автоцистернах. Понятно, что все это было неудобно для населения и с точки зрения санитарных норм – ни в какие ворота.
Решили станичники от пробуренной скважины устроить водопровод. Знающие люди подсказали, что у скважины надо соорудить водонапорную башню, откуда вода самотеком по трубам потечет на каждую улицу. Счастливые жители с ведрами направятся к водоразборной колонке, расположенной «в шаговой доступности» от дома и будут пользоваться замечательной водой из артезианской скважины. Разве это не счастье для степного человека? Заказали проект, добились открытия финансирования, заключили договор со строительной организацией и работа закипела.
Когда Жора с институтским направлением приехал в СМУ, расположенное в Прикумске, руководство управления, учитывая кое-какой опыт студента (до института Жора работал на бетонном заводе) назначило его мастером на строительство водопровода в этой станице. Конечно, помогали и прораб Криворотенко и даже сам начальник СМУ-17 товарищ Логинов.
Станичное руководство, потратившее немало сил и колхозных средств для того, чтобы попасть в план обводнения населенных пунктов края, было подчеркнуто доброжелательно к строителям и помогало, чем могло. Строители сытно и вкусно питались в колхозной столовой за символичную плату, жили в школьном спортзале, заботливо приспособленного для этих целей. Иногда помогали транспортом и рабсилой.
«Стройка века» подходила к концу. Оставались небольшие объемы строительных работ по монтажу хвостовых участков трубопровода, установка и наладка водоразборных колонок, опрессовка труб и другие кое-какие мелочи. Затем торжественная сдача объекта в эксплуатацию с начальством из краевого центра, речами о заботе партии и правительства, разрезанием красной ленточки и, как водится , грандиозной пьянкой. Но это будет уже позже, когда Жора уедет домой с чувством выполненного долга, или вернее – выполненного плана производственной практики и солидной суммой в кармане.
Жора подвинул к себе листок, на котором красивым почерком было написано: «Отчет о строительной практике студента 1V-го курса N-ского инженерно-строительного института Ведерникова Г.Д. Гидрофак, группа 3-а». Своим почерком Жора гордился. Откуда он взялся, и для чего природа наградила его этим даром, он и сам не знал. Чертежи у него тоже получались отменные и некоторые даже служили учебным пособием на кафедре черчения, что было предметом его особой гордости. Жора еще раз перечитал заголовок предстоящей работы и задумался.
Оставалось две недели до конца практики. Собственно, она должна была закончиться еще три недели назад, но Жора решил подзаработать, сократив каникулы до минимума. Начальство стройуправления не возражало, и радо было бы оставить его навсегда. Кадровый вопрос стоял очень остро – хороших специалистов как обычно не хватало. Институту по большому счету было все равно, а отдых Жора не представлял себе без какого либо занятия. Безделье его утомляло больше, чем работа. Поваляться на диване у родителей, встретиться со школьными друзьями – на все это хватит и пару недель. Впереди последний курс, диплом и серьезная работа, о которой думалось с удовольствием. Были на это счет кое-какие планы.
Жора поерзал на скрипучем стуле и продолжил:
- «В ходе практики участвовал в строительстве водонапорной башни и водопровода в станице Партизанская. Технические характеристики проекта следующие…» Пока шли перечисления сухих проектных показателей и описания выполненных работ, используемой техники и рабочей силы, в голове у Жоры проплывали картины недавнего прошлого: то героического, то просто позорного. Они то вырастали до неприличных размеров, то съеживались до пустяков, но во всех случаях почему-то были ему одинаково дороги.
Вспомнилось, как все начиналось. Трудностей было много. И главными оказались не инженерно-технические проблемы, как представлялось, а совсем другие. Особенно переживал за сооружение основания водонапорной башни. Рабочие норовили часть цемента «загнать» местному населению в обмен на вино или самогонку. Хорошо, что Жора, озабоченный точностью выставления анкерных болтов под ажурную металлическую башню с пятикубовой емкостью для воды на верху, находился все время рядом. Обнаружив как-то факт исчезновения мешка цемента, Жора даже оставался ночевать возле склада сыпучих материалов. Без прочного фундамента, который гарантировало как раз расчетное количество цемента, тяжелая металлическая конструкция с пятью тоннами воды на верху, могла рухнуть в любой момент и отвечать за это будет не какой-то рабочий, а мастер, то есть Жора. И в этом случае не исключена тюрьма, а она не входила в амбициозные планы студента.
Не все было просто и с переносом разводящей сети в натуру. Вдоль улицы отрывалась траншея метровой глубины и на ее дно укладывались асбестоцементные трубы, отдельные звенья которых соединялись специальными муфтами. Траншею рыл оригинальный агрегат – канавокопатель, серьезный, но сильно поношенный механизм, Обслуживал его Павел Никитович Нелюбов, опытный механизатор, но имевший отдельные слабости и пороки, не позволяющие ему работать на более ответственных участках обширного поля деятельности Ставропольводстроя. Еще не старый человек, Павел Никитович, злоупотребляя алкоголем, привел свой организм в довольно изношенное состояние, что в значительной степени отразилось на внешнем виде и сделало похожим на его канавокопатель. То место, где у человека обычно помещается лицо, было похоже у Павла Никитовича на сушеное яблоко , впрочем, снабженное живыми глазами небесного цвета. Как ни странно, такие внешние данные вызывали у женщин повышенный интерес – то ли из жалости, то ли из любопытства, то ли по каким-то только им известным причинам.
Жора поерзал на старом венском стуле и лоб у него снова покрылся испариной, как тогда, в жаркий июльский полдень. «Ну, Никитыч! Ну, работничек! Если бы не случай, сидеть бы нам сейчас с тобой в местах «не столь отдаленных»! А дело было так.
На одной из боковых улиц села, Павел Никитович рыл траншею своим канавокопателем. Жора с утра подробно проинструктировал механика о трассе прохода, глубине траншеи, показал забитые колышки по трассе, служившие ориентирами. Постоял, посмотрел начало процесса, прикрикнул на мальчишек, чтобы те держались подальше от грохочущего агрегата, и отправился по своим обычным делам. Как потом рассказывали очевидцы, Никитыч добросовестно отработав до обеда, остановил свой агрегат возле дома вдовицы Василины. Однако глушить двигатель не стал, чтобы потом не мучиться с его запуском, и отправился перекусить к Василине, благо та давно звала его в гости. Оставленный без надзора канавокопатель с работающим двигателем тут же оказался в поле внимания бдительных мальчишек. Выждав какое-то время и убедившись, что дядя Паша не торопится возвращаться, они приступили к изучению механизма., Кто-то забрался на транспортер, кто-то влез в кабину, кто-то остался «на стреме» -предупредить своих, если покажется дядя Паша. Никто из мальчишек так и не признался – кто перевел рычаг в рабочее положение. Громоздкая машина вздрогнула, лязгнула своими железными челюстями и двинулась вперед. Мальчишки посыпались с агрегата как переспелые жердели.
В этот жаркий полдень сельская улица была пустынна, и первые свидетели появились на ней не скоро. Тем временем, работающий агрегат степенно двигался вдоль улицы, все круче забирая к противоположной стороне. Он уже перерезал всю проезжую часть и направлялся к добротному дому бригадира трактористов Гусакова. Баба Феня, выгонявшая гусей на улицу и увидев бесхозную грохочущую машину, подняла страшный крик, заподозрив неладное. К счастью, Никитыч уже мчался огромными прыжками к своему любимцу и успел остановить равнодушного стального монстра в нескольких метрах от забора бригадира.
Когда Жора прибежал на место происшествия, жуткая картина лишила его слов. Никитыч , бледнел лицом и, отчаянно жестикулируя, пытался что-то объяснить собравшимся вокруг селянам. Те мрачно надвигались на него с явным намерением устроить самосуд. Если бы не подоспевший милиционер Жадов, живший неподалеку, дело могло кончиться скверно.
Станичное начальство , не заинтересованное в скандале, замяло дело, проезжую часть улицы залатали средствами СМУ и больше старались не вспоминать об этом инциденте.
Рука непроизвольно потянулась к пачке дрянных сигарет, лежавших тут же на столе. Однако, усилием воли Жора вернул руку на место. С одной стороны, он твердо обещал тетке Варваре не курить в доме, а с другой – махористая «Прима» осточертела до тошноты. Хорошие сигареты, которые доставала ему Леночка, секретарша председателя колхоза, кончились еще третьего дня. Ростовские сигареты «Ява» с фильтром, если их предварительно подсушить на солнышке, курились куда как легче. Но с Леночкой произошел конфуз. В прошлую субботу в станицу приезжала кинопередвижка и симпатичная секретарша неожиданно предложила Жоре пойти в кино на последний сеанс. Складывалась ситуация, когда просто хорошие отношения обещали перейти в нечто большее, что конечно волновало студента. Познакомились они на одном из первых совещаний строителей с председателем колхоза. Жора обратил внимание, что Леночка украдкой почитывала Булгакова, снова вошедшего в моду в ту пору, и не мог не поразиться вкусам деревенской девчонки. Несколько реплик было достаточно, чтобы блеснуть своей эрудицией и Жора был удостоен благосклонного внимания красавицы. Они стали друзьями. Леночка с большим интересом слушала студенческие байки и простодушно завидовала его вольной жизни в общаге. В свою очередь она призналась, что этим летом провалила вступительные экзамены в Ставропольский мединститут и потому работает секретаршей, куда ее устроил дядя – большой начальник в райцентре. Встречались они от случая к случаю, без определенных намерений, тем более, что за девочкой уже охотился красивый рыжий парень Слава. Жора снова потянулся за сигаретой, размял ее, несколько раз вдохнул горьковатый запах дешевого табака и осторожно положил ее рядом с недописанным отчетом. Слава… Обида и разочарование вновь накрыли его липкой волной. Рыжий Слава уже почти полгода обретался в станице, которая служила опорной базой для бригады связистов, прокладывавших какую-то сверхважную линию связи неизвестно откуда и куда. Он был ровесником Жоры, уверял всех, что холост, и пару раз был бит местными парнями за то, что волочился за Леночкой. Бригада связистов сделала ответный ход и Славу оставили в покое. Тем более, что он стал реже бывать в станице – работа вынуждала его подолгу мотаться по трассе.
В тот злополучный вечер Жора пораньше свернул свою трудовую деятельность, привел себя в порядок, надел видавшую виды, но еще нахально выглядевшую ковбойку, ни разу не одеваные носки, даже сбрызнул себя одеколоном «Шипр» и отправился на свидание. Первым неприятным ударом по настроению Жоры было присутствие рядом с Леночкой рыжего Славы. Оказалось, что тот приехал два часа назад и, конечно, не мог упустить случая повидать свою пассию. Менять планы и демонстрировать свое недовольство, было бы глупо и не солидно, и Жора деланно обрадовался неожиданной встречи. Они были знакомы и относились друг к другу с симпатией, если не считать намечавшегося конфликта на личном фронте.
Поговорив какое-то время о пустяках, компания прошла в зрительный зал и заняла свои места, причем Леночка, естественно, оказалась между кавалерами. Фильм был хорошим, но настолько заезженным, что временами лента не выдерживала и рвалась под негодующие крики зрителей. В темном зале кинотеатра любовная драма разыгрывалась не только на экране. К своему удивлению, в один из моментов Жора вдруг почувствовал, как Леночкина рука вдруг легла на его руку и слегка сжала ее. Конечно же, Жора немедленно ответил на такое трогательное послание. Млея от восторга и какого-то неземного чувства, он нежно сжимал горячую руку Леночки, и ему казалось, что наконец-то их отношения перешли на другой, близкий и понятный только им двои уровень, что с этой минуты уже не может быть никаких других отношений, кроме сумасшедшей и всепоглощающей любви.
В этот момент старая кинопленка не выдержала накала страстей и порвалась. Под свист и улюлюканье зрителей механик на минуту зажег в зале свет. Каким же потрясением для Жоры было открытие, что вторая рука Леночки покоилась в могучих лапах Славы и тот вожделенно перебирает её пальчики, не обращая внимания ни на фильм, ни на окружающих, ни на вспыхнувший в зале свет.
Жора осторожно высвободил свою руку из руки изменщицы и в окаменелом состоянии дождался окончания сеанса. Сухо простившись с приятелями, Жора, пряча глаза, промямлил что-то про «надо рано вставать» и побрел по ночной станице в свою нору зализывать душевную травму. Слов не было выразить негодование по поводу женского коварства! Впрочем, так тебе и надо! Размечтался, в любовь поиграть захотелось! Институт еще надо закончить, да и Верка с Лесфака не хуже этой куклы. Ведь с Веркой целовались уже. Вроде, как аванс выдан. А все равно обидно! Так унизить! Все… Только «здравствуй» и «до свидания».
Жора взял сигарету со стола, нащупал в кармане спички и вышел на крыльцо. От первой затяжки закружилась голова: «Не такие уж плохие сигареты. Подумаешь, «Ява»! По большому счету и те ,и другие – дрянь! Бросать надо!».
Подошел лохматый пес Жулик. Внимательно посмотрел на Жору, неодобрительно фыркнул, почуяв сигаретный дым и, поняв, что ничего не обломится из съестного, улегся рядом. Жулик был из тех беспородных псов, которых природа наградила недюжинным умом и смекалкой. Жора поражался его житейской мудрости, хитрости и где-то даже человеческому лицемерию. Жулик слыл грозным стражем хозяйского двора, и роль эту играл перед хозяйкой потрясающе достоверно. Когда тетка Варвара была дома он, не переставая, ходил с грозным видом по двору и поднимал страшный лай, если кто-нибудь подходил к калитке. Узрев на улице собаку, он с остервенением бросался на забор, готовый разорвать в клочья беднягу. Стоило хозяйке появиться на пороге, пес бросался в огород и с лаем разгонял воображаемых любителей чужого добра, при этом не забывая оглядываться на тетку Варвару для оценки производимого впечатления. Совсем по-другому вел себя Жулик в ее отсутствие. Жору он при этом не брал в расчет, справедливо полагая его фигурой второстепенной. А поведение псины менялось кардинально. Он мог часами валяться в тени орехового дерева, совершенно не интересуясь улицей, двором, или огородом. Мог мирно беседовать с соседскими собаками, выбравшись через дырку в заборе, которую до этого как бы ни замечал, мог вообще исчезнуть со двора по каким-то своим собачьим делам. Но непостижимым образом всегда оказывался на месте к приходу хозяйки и представление продолжалось. Тетка Варвара очень гордилась своим псом и как-то даже сказала Жоре, что может не запирать дом в свое отсутствие, потому как Жулик не даст вынести со двора даже иголку.
Носком старого тапочка Жора почесал живот разомлевшему Жулику. «Да, мне бы не помешало иметь Жулика в друзьях. Может ему бы удалось быстрей разгадать тайны станичной чертовщины..»- практикант затянулся уже в полную силу. Как-то не хотелось радоваться своей запоздалой сообразительности, в отчет о практике это все равно не попадет, а вот перед руководством СМУ отчитываться придется.
Предстояло как-то убедить начальство в том, что расход асбестоцементных труб в ходе строительства несколько превысил проектный. В принципе, это не так сложно было сделать. С одной стороны – при транспортировке по бездорожью могло быть больше потерь против нормативов, плюс – заводской брак. С другой стороны – низкая квалификация рабочих-монтажников, которых приходилось набирать и обучать на месте (ведь профессионалов не дали!), ну и тому подобное. Но дело было даже не в этом. Жора хорошо знал, что причина была в другом – трубы элементарно воровали местные жители, может быть даже те, кто их укладывал. Утром, приходя на работу, бригада не досчитывалась двух-трёх уже смонтированных труб. Муфты разбивались, а трубы исчезали. Зачем селянам понадобились четырехметровые асбестоцементные трубы диаметром двадцать сантиметров, оставалось для Жоры загадкой. Привлекать милицию и заводить уголовное дело не стали, но в конце рабочего дня последнюю смонтированную трубу стали присыпать солидным количеством грунта и воровство прекратилось.
В начале августа случилась новая напасть. Местные рабочие, тщательно обученные Жорой, уже неплохо овладели профессией монтажников. Смонтированные трубы на дне траншеи радовали глаз, и мастер предвкушал хорошие результаты опрессовки перед засыпкой их грунтом. Опрессовкой называлось испытание на герметичность стыковых соединений, для чего в трубы закачивался воздух под высоким давлением. Если в течении определенного времени давление в трубопроводе оставалось постоянным, то он считался годным для эксплуатации. После этого трубы засыпались, и по ним можно было подавать воду. Однако, с некоторых пор, Жора заметил, что трубы в траншее лежали вкривь и вкось, и о качественных стыках можно было даже не думать. Пошел сплошной брак.
Чтобы разобраться в причинах сбоя в работе, Жора с утра был на объекте и вместе с рабочими трудился в траншее «как негр на плантации». Сначала работа спорилась, но часам к одиннадцати Жора с удивлением заметил, что все рабочие находятся в сильном «подпитии» и уже не в состоянии что-либо соображать, а тем более качественно работать. Удивляться было чему, так как Жора никуда не отлучался и не видел, чтобы кто-либо из них приносил бутылку, или даже отлучался за ней. Дав себе слово быть предельно внимательным, незадачливый мастер на другой день с утра проверил содержимое «тормозков», принесенных рабочими для «перекуса» в обеденное время, даже похлопал их по карманам штанов и со спокойной совестью погрузился в трудовой процесс. Каково же было его изумление, когда к одиннадцати часам все повторилось вновь, и он вынужден был прекратить работу. На все вопросы рабочие отвечали пьяными голосами, что они практически трезвые и готовы работать во славу Родины и своей станицы. «Героев труда» пришлось заставить покинуть траншею, что было не так-то просто сделать, так как без посторонней помощи выбраться на бровку у некоторых уже не было сил.
Происшествие это повергло Георгия в тревожную задумчивость. В чем же дело? Для анализа ситуации явно не хватало какой-то детали. Но какой?
Так и не найдя решения задачи, Георгий на следующий день в пресквернейшем настроении уселся на краю траншеи и решил поминутно контролировать процесс. Был уже какой-то спортивный интерес, желание обыграть противника на его же поле. Наверняка рабочие считают его лохом, сопляком, глупым интеллигентом, раз он не может решить эту головоломку, а это обидно.
В тот раз работа велась недалеко от водонапорной башни, были слышны стук молотков рабочих, мастеривших опалубку, гудки автомобилей. Солнце часам к десяти уже палило вовсю. Трактор, подвозивший трубы и муфты к месту работы дышал жаром и соляркой. Рабочие периодически выбирались из траншеи и утоляли жажду прямо из резинового ведерка, висевшего на борту прицепа. Жоре было жаль ребят – вода наверняка была теплой и вонючей.
-Семен,- обратился он к одному из рабочих, что помоложе. – Сходи к скважине и принеси свежей воды. Что вы пьете эту гадость?
Однако Семен не торопился исполнить просьбу.
-Да, ничего, Георгий Данилыч, мы привычные…
Жора нехотя подошел к прицепу и взялся за резиновое ведро, намереваясь вылить содержимое к чертовой матери.
- Еще подхватите дизентерию, а я потом…
Заканчивать фразу Жора не стал, поскольку ощутил рядом с ведром крепкий винный дух. Мгновенно все стало на свои места, и задача была решена. Как все гениальное , вопрос со спиртным решался просто. Вместо воды в ведре было вино. Начался сбор винограда, и море молодого вина уже плескалось у берегов станицы…
Жора докурил сигарету, аккуратно затушил окурок в стеклянной банке и спрятал ее под крыльцо. Еще раз посмотрел на звездное небо, какого никогда не увидишь в городе, вздохнул и пошел дописывать отчет.
Провожали Жору тепло и расставались с искренним сожалением. Накануне вечером в колхозной столовой был накрыт стол с простым, но обильным угощением. Председатель колхоза сказал прочувственную речь об исполнении вековой мечты степного жителя – вдоволь напиться ключевой воды и о большом вкладе Георгия Даниловича в это дело, взасос поцеловал Жору и торжественно вручил Грамоту правления колхоза «Партизанский». Сидевшие за столом и уже изрядно захмелевшие трубоукладчики из местных закричали «Ура!», а Никитыч даже предложил сделать Жору «почетным гражданином станицы». Гости одобрительно загудели, но дальше этого дело не пошло. Расходились поздно, с песнопениями. Василий Игнатович, бригадир местных рабочих, предложил студенту зайти к нему домой и пропустить по стаканчику настоящего казацкого вина, изготовленного по старинному рецепту. Пришлось уступить настойчивым просьбам бригадира.
Полная луна щедро озаряла нехитрый сельский пейзаж и две фигуры, замысловато двигавшиеся вдоль темных силуэтов домов, палисадников и заборов. Василий Игнатович, обнимая за плечи Георгия, говорил ему лестные слова про «душевность» и особый талант руководителя, прочил блестящую карьеру. Жора вздыхал и думал о том, что много выпил и , если так пойдет и дальше, то можно спиться окончательно. Еще он думал о том, зачем Леночка подарила ему мягкую детскую игрушку – медвежонка и, опустив глаза , сказала: «На память!...». Что бы это значило? Что он должен помнить? Тут однозначно не скажешь…
Добротный дом бригадира поразил Жору своей обстоятельностью и размахом. Кирпичные стены отливали благородством Московского кремля, широкий двор, даже при свете электрической лампочки казался необъятным. Постройки, темневшие по его периметру, никак не напоминали сараев, или загонов для скота и птицы. Вместе с тем, присутствие многочисленной живности неуловимо ощущалось, а свисающие с невидимых опор гроздья винограда дополняли картину крестьянского подворья, где практичность сочеталась с уютом и удобством. Хозяин сноровисто угомонил разбуженного пса (коллега Жулика?) и широким жестом пригласил Жору в невысокую каменную пристройку, по виду напоминающую баню, на что указывала торчащая над крышей труба. Однако внутренность пристройки скорее говорила о пристрастии хозяина (или хозяйки) к сбору лечебных трав, так как в нос ударил терпкий запах чебреца, и еще чего-то степного. Василий Игнатович, не обращая внимание на все это великолепие, открыл еще одну дверь, щелкнул выключателем и стал спускаться по широкой лестнице, поманив за собой студента.
Жора с нескрываемым интересом разглядывал просторный погреб, скорее напоминающий лабораторию древнего алхимика. При свете яркой электрической лампочки хорошо были видны многоярусные ряды полок, уставленные стеклянными банками разных размеров. Чувствовалось, что семья основательно запаслась солениями, варениями, маринадами, свежими фруктами и овощами. Все это было расфасовано, уложено и упаковано с любовью и знанием дела. Значительную часть погреба занимали бутыли и бочонки с вином и соками. В центре погреба размещался деревянный стол, на который хозяин уже ставил стаканы и тарелки с закуской.
- Ну, садись, Георгий Данилович. Угостимся, чем Бог послал.
Жора опустился на массивный табурет, взял в руки стакан с темной пахучей жидкостью и зябко повел плечами:
- Василий Игнатович, а почему здесь так холодно?
- Так ведь ледник здесь, - он ткнул пальцем куда-то вниз. – И, опять же, вентиляция…- палец ушел в сторону странного сооружения, неуловимо похожего на что-то очень знакомое. Приглядевшись, Жора с изумлением узнал асбестоцементную трубу, в которой было проделано прямоугольное отверстие, прикрытое мелкой металлической сеткой. Опиралась она на кирпичное основание и другим своим концом устремлялась в потолок и, надо думать, возвышалась над крышей.
- Василий Игнатович, так ведь это…- Жора кивнул на трубу и замолчал, подыскивая подобающие случаю слова.
-Да, бросьте, Георгий Данилович! Это бракованная труба. Не пропадать же государственному добру.
Какая, к черту, бракованная? Их Жора знал наперечет и каждую «в лицо».
- А что, Василий Игнатович, много ли в станице таких замечательных погребов?
- Да, почитай, в каждом дворе. У меня не самый лучший. Вот у Васьки Федосеева…
Но Жора уже не слушал. Какая-то обида, или даже злость на всех и на себя колыхнулась в груди у Георгия и скатилась в ее глухие пределы. Жора опрокинул в рот обжигающую жидкость с ароматом муската и захрустел малосольным огурчиком. Завтра утром колхозная машина идет в райцентр и прощай, станица! Прощайте хитроватые и наивные станичники, которые «не дают пропасть государственному добру». Собаки, которые лицемерят не хуже людей. Девицы, не понимающие границ любви и дружбы. Прощайте, не поминайте лихом студента!
Привет Эдиссону
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Юрий Удовенко: Мы из двадцатого.... Сборник рассказов.
Три реальные истории из середины прошлого века, написанные живо и с юмором.
24.06.11 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php(200): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|