Мост
Прошу извинить, господин архитектор, но больше я так не могу.
Мне жаль тех, кто верил в расчёты и тех, кто застрял на другом берегу,
Но силы воды, над которой навис я, и силы земли сообща
Дают инженерно-строительной мысли с размаху за неуд леща.
Я болен и слаб. По опорам, перилам течёт отравляющий сок.
Я слышал, река берегам говорила: «Каких ни достиг бы высот
Прогресс человечества, гордость и гонор шагают всегда впереди.
Способность осмыслить масштабы урона слабей, чем способность вредить».
Стихии свирепствуют: ветер хватает рогатки фонарных столбов,
Земля и вода разъедают фундамент и ветру сигналят: «Готов!»
Прости, архитектор, был верен и точен расчёт – я не должен хромать,
Но силы природы над нами хохочут, плюют на любой сопромат.
И вот я вхожу в резонанс со Вселенной, я чувствую ритмы планет.
Весь мир – в колебаниях, в нём, несомненно, статичной материи нет.
Напрасно кричите, что всё под контролем – безумие рвёт чертежи!
Не спросит создателя глиняный голем, когда ему лучше ожить.
Возможно, всё это невинная шутка Того, Кто глядит с высоты,
Над теми, кто чтит верховенство рассудка, кто верит в дома и мосты,
Кто знает, что мост не развалят на части набеги ветров кочевых...
Но я полагаю, что должен быть счастлив: я чудом остался в живых...
Лунный заяц
Никаких следов, окромя моих, ни телеги вокруг, ни шаттла.
Бирюзовый свет заводной Земли, поднимающейся в зенит.
Не достигнут звуки земной возни не привыкшего к ним ландшафта:
По дороге к вечности гневный крик обрывается, словно нить.
В этой ступке утренняя роса, цвет османтуса и корица.
Порошок бессмертия будет в срок приготовлен и сдан богам,
Лишь бы шар, измученный суетой, продолжал в темноте светиться.
Мне бывает трудно, но этот путь предназначен моим ногам.
Я готовлю снадобье бытия так усердно и беззаветно,
Что седая тьма отступает в глубь мироздания и молчит.
До сих пор никто не спросил «зачем?», да и нет у меня ответа,
В двери смысла входят лишь те, кому достаются от них ключи.
Над Луной не властен земной устав: ни торговец, ни царь, ни воин
Обмануть, заставить, поймать, купить не способны её жильца.
Достаётся снадобье от богов только тем, кто его достоин,
Так любое благо уходит в мир, позабыв своего творца.
Не ищите в космосе волчьих троп, бросьте в хлам золотую клетку.
Доберётесь – трудно ли подыскать мне обитель среди планет?
Ибо птица жизни продолжит петь, перепрыгнув с ветки на ветку,
Даже если между прыжками вдруг пролетят миллионы лет.
Стационарные стихи
Гвельфов в нашей палате больше, чем гибеллинов.
Первые говорят, что высшая из властей
Принадлежит врачу. Врач, естество отринув,
Снится своим сынам в нимбе и на кресте.
Как полагают вторые, врач в своих эмпиреях
Наших молитв не слышит, звать его всуе – грех.
Если вселится бес, то медсестра скорее
Явится и спасёт. Чти её выше всех.
Тот, кто стерпел укол, не провалившись в кому,
Кто на десятый день милости не просил,
Служит отродьям зла и никому другому:
Кто же иначе мог дать ему столько сил?
Список семи грехов вам огласит привратник:
Первый из них – побег (благо, высок забор),
Дальше: виновен тот, кто не лежит в кровати
После команды «спать», тот, кто излишне бодр,
Кто не желает есть трижды святую пищу,
Кто от пресветлых глаз прячет запретный плод,
Кто о мирских делах светской беседы ищет
Или в урочный час к пастырю не идёт.
Вырастив в голове сад из греховных мыслей,
Ждёшь, когда с потолка свалится Божий гнев
В виде каркасов ламп, что над тобой нависли
И на ветру скрипят: «Будешь гореть в огне...»
Мы никуда не движемся, правда, мы никуда не
Движемся, Средневековье крепко сидит внутри...
Кто ты такой, чтоб знать, что там шипит в стакане?
То, что тебе полезно. Выпей и не смотри.
Тасманский дьявол
Значит, Седрик, и ты не Бог... Пустота окружает остров.
Горизонт ещё светел, но океан начинает темнеть.
То ли кажется, то ли впрямь проросла на лице короста...
Мироздание никогда не нуждалось в тебе и мне.
Как же, Седрик, ты нас подвёл... Нам придётся теперь поверить
В злую сказку небытия, в то, что нам уготован крах,
Но приблизит его не рак, не укусы больного зверя,
А посеянные тобой зёрна паники в головах.
Потому что небытие возникает сначала в мыслях,
Время гонит его сквозь нас, точно ветер – траву в степи,
А потом, убедившись в том, что твой мир потускнел и высох,
Корректирует твой портрет, не давая ни есть, ни пить.
Наше будущее прошло. Нас не будет ни в зоопарках,
Ни в питомниках богачей, ни в трагическом крике птиц.
Наши лица когда-нибудь оживут на почтовых марках,
На монетах чужой страны будет множество наших лиц.
Наше прозвище не даёт нам надежды на Божью милость,
Об одном только я прошу в подступающей пустоте:
Я хочу, чтобы через век Тот, Кому это всё приснилось,
Рассказал у костра о нас детям новых своих детей.
Эйяфьятлайокудль (колыбельная вулкана)
Можете спать спокойно. Спать и не суетиться.
Не бояться за близких, снующих сквозь облака.
Восстановлен порядок, небо отдано птицам.
Континент, как ребёнок, спит на моих руках.
Спи, моё солнце, спи, не приснятся тебе кошмары,
Ни десятых тебе апреля, ни одиннадцатых сентября.
Утром в небе над этой частью земного шара
Разольётся не кровь, а добрая пепельная заря.
Что ты мычишь сквозь сон «деньги, убытки, бизнес»?
Спи, дорогая Европа, кутаясь в серый плед.
Всё, что твоим сыновьям необходимо для жизни,
Как в прежние времена, находится на земле.
Всё на своих местах, живы все президенты,
Топчет ботинок гальку, вертится колесо...
Прости, что так долго я медлил и ждал момента,
Чтобы взять под опеку твой беспокойный сон.
Парашютист
Песенка
Больше, милая, не будет ничего,
Только комната и лампа на столе,
Только лампой освещённое чело
С чуть заметными отметинами лет,
Только звёздное мерцанье за окном,
Проецируя себя на чистый лист,
Будет в буквы превращаться, а потом -
Улетучиваться спешно от земли.
Видишь, милая, весь космос под рукой.
Задавай ему волнующий вопрос.
Звёздам свойственны порядок и покой,
Неизученная сила этих звёзд
Перестраивает атомы в тебе
И в другую перекрашивает масть.
Это уголь наших радостей и бед
Понемногу превращается в алмаз.
Это значит, астрономия души
Остаётся самой точной из наук.
Цифры могут суетиться и спешить,
Издеваться и выскальзывать из рук.
Старой азбуке стремится новояз
Насолить, бросая вызовы уму.
Нечто низкое питает неприязнь
К благородному, не зная почему.
Все учения – народец кочевой,
На минуту заходящий погостить.
Больше, милая, не будет ничего,
Кроме звёзд, не остывающих в горсти,
Кроме флейты из сухого тростника,
Кроме музыки, свободной от эпох,
И возможности живьём увидеть, как
Реагирует Вселенная на вдох.
Роман Ефремов: Лунный заяц.