Шахматы
Есть долины царей, есть дороги бродяг.
Для долин – пирамиды, на дорогу – пятак.
У свободы (как термина), впрочем, не счесть
Расшифровок – покуда мы – некая взвесь.
Чей-то взгляд – телескоп, чей-то – дырка в стене,
Чей-то – красная клюква в домашнем вине.
И ведомые степенью разности глаз,
Мы за профилем часто не видим анфас.
Я – обычная пешка и мне ли мечтать,
Что в людей превратится игральная рать.
Но пока в чёрной клетке свинья ест слона,
Кровь в чернильнице будет на вкус солона.
Бег
От магазина до дома, от дома до остановки –
От общего к частному и наоборот – по бровке
Бежишь, измеряя окружность античной арены.
Язык изо рта – как из норы мурена.
Стучат каблуки, скрипят на ободе фразы.
Ботинок чернее жука лишь в отсутствие грязи.
Куда бы ни вёл сквозь сугроб след драконьего когтя –
Везде ощущаешь лишь чувство толпы, а не локтя.
Как неба подпорки – фонарные толстые сваи –
Немые статисты – фиксируют бегство трамваев.
Набитый людьми вездесущий челнок срезал угол
И рельсы заплакали голосом сломанных кукол.
Вот так днём за днём – колесом продолжается время
У пойманной белки, но полюс лежит там, где темя.
За далью – в тумане легенд – распрягутся все кони,
И в этих краях, наконец, мы друг друга догоним.
Нагрянувший март
Холодный воздух сохраняет птиц,
Но снежным комом катится по крышам –
Всё это было в белизне страниц,
Всё это я уже когда-то слышал.
Сквозь камыши в бездонную купель,
Я всё такой же – из главы вчерашней,
Где голову кружил проклятый хмель,
Где лечь хотелось – и уснуть на пашне.
Всё замело – разройте, я – росток.
Жжёт стебель генетическая память
О певчих кронах, где небесный клок
Впитал, как вата, хлынувшее пламя.
Что ж, и глава не избежит конца…
Заложена страница битой картой,
Но всё же пью, как красоту с лица,
Надежду тусклую нагрянувшего марта.
Предложенный миф
Если верить в страну как в предложенный миф,
То и Трою представишь со временем местом,
Где по качеству сервис бедней, чем тариф,
Где в устах слово «нет» - уже форма протеста.
Где правитель Приам декламирует ложь
(Безусловно, для благ). Где жрецы Аполлона
В алтаре строят ниши для статуй вельмож,
Ритуал сократив до земного поклона.
Где любая мечта просит денег взаймы,
Чтоб свестись в одночасье к постройке галеры.
Где философы тщетно пытают умы,
Чтоб рабам сформулировать принципы веры.
Но удел мифологии – груды руин,
Средь которых себя обретёт археолог.
За окном же – не Троя, не Фивы, не Рим –
К ним процесс причисленья туманен и долог.
Вот - ты, вот - я
Вот – ты, вот – я.
Над нами рыщет ветер
В небесных дебрях серых облаков.
За свет платя,
Мы помним, что на свете
Все счётчики в плену своих кругов.
А где-то там – на корке –
Снимок лета
С его манящей аурой тепла.
Огни Нью-Йорка
В модной киноленте
В кристалле глаза тлеют, как зола.
Вот – ты, вот – я,
Вот – суетные люди,
Вот – дом напротив – окнами во двор.
Вот мы, шутя,
Друг друга в марте будим,
Но не проснёмся что-то до сих пор.
В этом времени года
Стежок за стежком
Стрельба в экзотических вепрей в Кении
Помогает кому-то любить своё имя,
А другой в двадцать пять умирает гением –
Мне поздно гоняться уже за ними…
Но что-то вальсирует в клетке грудной,
Когда манекены во фраках Штрауса
Торчат из земли, богатой рудой,
На фоне фабричной трубы в форме фаллоса.
Но что-то мешает дышать в унисон
И жить, повинуясь доступным инстинктам.
Как долго порой не идёт в руку сон –
В такие моменты я вряд ли – улитка.
Да что мне с того. В полуночном окне
Малевича больше, чем телеэкрана.
Желаний борьба – быть внутри и вовне –
Меня превращает в щемящую рану.
Всё выплесну утром в осевший сугроб,
Всё ветру отдам по пути на работу.
Здесь каждый под опытной линзой – микроб,
Готовый свалить на кушетку кого-то.
И атом, и мир… Я и сам расщеплён.
Застынут обрывки путей в ноутбуке.
Врастая в унылый пейзаж, будто клён,
Я к окнам тяну свои голые руки…
Не сеанс кино
Аквариум полон рыб,
Но свет растворён стеклом –
И в дрёме застывших глыб –
Движение дня в былом.
По стенам плывёт закат,
В картины вдохнувший жизнь.
Ты ночью – почти Сократ,
А утром ты – хан Чингиз.
Куда кочевая степь
Уводит твои арбы?
Туда, где безлюдный склеп
Готовит плацкарт судьбы.
Та женщина, что глядит
В тебя с поволокой глаз,
Лелеет печаль обид,
За каждый последний раз.
Тобой неразгаданный ты
Ей стоил солёных слёз.
И руки твои пусты –
А ей так хотелось роз…
Закат догорит в глазах,
Но жизнь – не сеанс кино –
Здесь выключить свет нельзя,
Чтоб стало совсем темно –
И та, чей звенящий шаг
Весны обостряет слух,
С тобой в унисон дыша,
Не верит, что он потух…
Человек человеку
Человек человеку – друг:
Так он пишет с мечтой об этом.
Буквам проще – достало бы рук,
Чтоб графически выразить звук
И в единстве дать волю сюжету.
Сквозняки. Что ни дверь – то сквозняк.
Мы теряем тепло вдох за вдохом.
Это медленным звёздам пустяк –
Холод – их обитаемый мрак.
Что звезде хорошо, людям – плохо.
Ты шагаешь по улице в мир,
Воплощённый в стекле и бетоне.
Взору город – шекспировский Лир,
А визгливый проспект – поводырь
И прямая судьбы на ладони.
О себе ином
Стал он сед и пришло сегодня,
Где корабль, спустивший сходни,
У причала себя вольготней
Ощутил, чем во власти волн…
Стынет кровь в комарином укусе
И парик на макушке Эльбруса
Не расскажет, а был ли пик русым.
Жизнь – прожорливый богомол.
Быть уютом и стать порывом –
В этой вечной дилемме рыбой
Ускользают года. Карибы
Приманили корсаров сном.
Не синица в руке – огарок.
Остаётся писать без помарок,
Лист бумаги у санитарок
Попросив, о себе ином.
Андрей Дмитриев: Бег.