Илья Гутковский: Иные следы.
«…поэзия не пишущих, но видящих, видящих иначе медные колокольчики слов, узоры междустрочий»…
Если бы в каждом из поэтов сидел мелкий, средний, или крупного словосложения дипломат, редактора мира остались бы без работы. Спасибо Илье Гутковскому за то, что он натолкнул меня на такую очевидную, но редко улавливаемую мысль. Ведь только-только я собралась припомнить все предыдущие «шпильки» в адрес этого автора и приступить к осторожному публичному порицанию «хрупкого ожерелья из слов», подаренного его лирическим героем девушке, и самим Ильёй – читателям (наиболее верные из которых наверняка помнят, что словесные бусы Ильи массивны, тяжелы, и в них не счесть разнообразнейших «камней», отличающихся оттенками, происхождением, формами и чем там они ещё могут отличаться), как в первом же тексте натолкнулась на «поэзию видящих иначе». И – отказалась от всех своих намерений. Потому что стихи «инаковидящих» и адресованы должны быть исключительно «инаковидящим». Умеющим читать «иные следы», познавать «иных» персонажей и не сопротивляться прочитанному в силу различных «надо» и «лучше было бы». Поэтому я предлагаю Вашему вниманию новый сборник господина Гутковского практически без купюр. Верлибры, текучий «винный» ритм, неудобно ложащаяся на слух «Кода» с царапучей скрижалью, риторические обращения, шершавые инверсии, детализированные донельзя описания, философствования и перечислительность, чернильные отрыжки и нежность, – вчитывайтесь, всматривайтесь, знакомьтесь. И – не торопитесь отторгать, если привыкли ожидать от стихов несколько иного. Ведь, как вам расскажет Илья в лучшем, по моему скромному мнению, тексте подборки – на минуточку, «Закадровом тексте», – «знаете, ведь море прекрасно и в шторм». Что ж – да будет словесный шторм – шторм о списанной с воды «настоящей жизни», красоте, боли, надежде, и, конечно же, в первую очередь – о Зрении. Именно так, с большой буквы.
«Я всю жизнь учился не верить собственным глазам, чтобы видеть больше», – говорит Илья. Поверите ли им вы?
Редактор отдела поэзии,
Маргарита Ротко
|
Иные следы
2013Иные следы |Резонанс |Идиллия |Закадровый текст |Жребий |Вино |Спираль. Действие II |Март. Coda |Дерево
Иные следы
Осколки памяти любви –
мои книги – моё отчаянье.
Обезболивание сновидчеством –
поэзия не пишущих, но видящих, видящих иначе
медные колокольчики слов,
узоры междустрочий.
Я, словно песок на раскалённых дюнах пустыни,
о, душа – миф на мифе, жертвенный алтарь слов,
прекрасные раны восхода солнца на теле строки;
о, сердце, отдающее, не требующее ничего взамен,
и имеющее, поэтому, всё,
давай сделаем это красиво –
посадим цветы, рассыпав жемчуг в саду,
как когда-то бог-созерцатель рассыпал свет по земле…
Резонанс
Она видит меня насквозь – ей так казалось, ей так хотелось.
Я подарил ей хрупкое ожерелье из слов,
отставив себе перерождение тишиной –
бальзам степного одиночества, уют пшеничного поля
под капельками летних звёзд.
Я вставал посредине ночи,
жег эти звезды, как свечи, читая в разводах
окна проклятых поэтов – не бессонница, нет –
что-то большее, чем все толкования снов.
Она прошла сквозь меня апрельским воздухом
шепчущихся скверов, люминесценцией беглых витрин и цветочных
ларьков. Я оставил ей тающий вечер и след
от дождя на губах, она подарила мне боль
осознания невозможности сделать её,
ещё счастливей. Я глотал рассветную горечь
захлопнутой двери – не разлука, нет – до встречи,
бабочкой пшеничного поля, опрокинувшей золотой ветер.
Идиллия
Засыпающий парк, заходящее солнце
сгоревшей на блюдце бумажкой, рассыпавшейся
вечерним сумраком, словно апостол,
несущий благую весть в ниши глухих домов;
натянутая паутиной душа разносчика снов,
топка угольных туч, случайное многоголосье окон;
тополя приглушенно танцуют, отягченный романс дубов
чарует локоны утомившихся проводов – троллейбус идет в депо.
А над всем этим водит ладонью старец седой,
и струится псалом в прилив городской волны. Черной тропой
мне выпадает черви – это голос преследует твой
мое возвращенье – это звездной водой
ржавую пыль волос мне омыло, и влюбленная ночь
к зрачкам приклеилась блеском, кутая
тонким сукном черепичные крыши, кроваво-кирпичные стены,
и мягко сворачиваясь кольцом
у твоего порога, где ей прислушиваться преданно-нервно
к созвучьям интимных шагов. Не стой
на ветру, простудишься, побереги наготу
и краску печали для утреннего чая
в хрустальной прохладе сквозных занавесок, я скоро буду,
тенью в твоих объятьях, верой слепой,
случаем сиюминутным.
Закадровый текст
Мое любимое времяпрепровождение –
заходящее, умирающее солнце.
Я всю жизнь учился умирать,
но так и не поверил в смерть.
Настоящая вера – полное одиночество,
для нее, даже одного желания – много.
Знаете, пока будет красота, боль
и надежда – будет и поэзия.
Мое любимое произведение – ночь.
Я всю жизнь всматривался в металлическую дымку созвездий,
но так и не поверил в неодушевленность материи.
Настоящая жизнь, точь-в-точь,
списана с воды, струящейся с камня потерь
и возвращений к одинокому, усталому свету в окне,
воды, хранящей память пущенных ко дну кораблей
и поднятого со дна млечного жемчуга.
Знаете, ведь море прекрасно и в шторм.
Я всю жизнь учился не верить
собственным глазам, чтобы видеть больше,
дальше, возможно честней и тоньше самой прозрачной лески,
обрываясь на полуслове, и падая в сердце
волной, разбившейся в стеклянный блеск звезд
о скалистый берег черного неба.
Знакомые слова не подходили не к одному
рожденному в сердце чувству.
О, узник заблуждений – кричало вдогонку
пособие для живущих, бережно отпечатанное
на железных масках друзей.
И все-таки, в узком, очень узком кругу безумцев,
в переливающемся театре заходящего солнца,
на обнаженных апельсиновым ветром крышах,
я снова встречал красоту, боль и надежду,
там, где ночь опускала крылья на землю
сиротливых глаз-светлячков,
и ожидание окрашивалось магически-ритуальной мглой,
чтобы свет в окне никогда не погас.
Жребий
Был склонен к изученью языка порочных женщин,
Вдыхал лежалый снег, подать весну распоряжался,
И не желал любить в силу привычки, и душу продал августовским грозам,
И обладал свободою пропить талант, и когда рыжий вечер
В коробках спичечных домов палящим солнцем умывался,
А чаша улиц, забродившая людьми, скрывала его строки, его слёзы
На иглах ветра, насыщал страх страха и питался жаждой жажды;
Случайно брошенным словцом менял весь ход вещей,
Вынашиваемый тысячелетья. Что ему надо? Так ему и надо!
Лишь благородно бы сыграл…Прелюдии, этюды, всё не важно,
А важно, только смерти улыбнуться, жечь кремовых свечей
Тоскливый воск, и в топь крови марать бумагу,
С десятой музой переспав, и пухом с заголовков гор
Набить глаза, залить усталость тяжестью воды и светом
Из недр проклятья, нарядившись в буффонаду.
Был непреклонен в изученье боли,
Вдыхал осенний мрак, хранил объедки лета
В просоленном блокноте, и когда вечер кумачовым адом
Спускался на колени – умирал во сне,
Без страха и без жажды, лишь любя прохладу
Глубокой тишины тысячелетий.
Вино
Спираль. Действие II
Ленное солнце в самом соку
Плесенью желтой на ставнях;
День набирает листву-высоту;
Вечер пылиться устало;
Ночь кочегарит чёрной смолой;
Утро вдребезги бьётся –
Время течёт синеглазой рекой,
Небом, лебедем звёздным,
Лижет глаза, подрезает тоской,
Сводит туманом бесценным.
Бедное счастье бредёт за тобой,
Ходит кругами, по венам
Гонит железо, желчь и вино,
Тянет резину дороги;
Тебе – остаться, уйти – всё равно,
Всё, лишь слова, одним словом.
Вот, ты в ночной укрываешься шёлк,
Прячешь глаза в тень деревьев,
Где каждый вздох зарёю продрог;
Вот на венчанье вечернем
Ты с одиночеством у алтаря,
Нежно колышется воздух,
И в ленном солнце, комке янтаря,
Ищешь свой след – свои слёзы…
Март. Coda
Нам пережить четвёртую весну –
на придыхании желтеющего снега,
в светотенях серо-сырых сугробов –
сказало, в ручеёк свитое, время,
и в Дельфы не ходи.
Погоды истерия, раскисшие ключи,
но ночь короче всё, а значит – и бессонница.
Я вышел в 7:00,
налив 100 грамм в зрачки
искристой пены солнца;
я для других ослеп – так прозревает сердце,
цепляя вечный голод
живой стихии, голос стихоподобных форм
любви – все признаки постзимнего расстройства –
я не расстроился ни капли.
Овал весенней капли,
набухший тёплой кровью,
упал с карнизной планки,
и электрическое поле бирюзы
зажгло его бутоном фонаря.
Закончились слова, остался талый луч
на скулах льда, коре опрелой, складках
растрескавшихся губ, и чёрная печаль
в цветной обложке марта –
мемориал погрязших в скуке луж.
А ночь короче всё, и значит – не до сна,
у кофеино-никотиновой скрижали.
Дерево
Вот дерево – в нём соки солнца, подземные ключи,
шёлк ветра, стойкость ста зимовок, ста перерождений –
теперь оно – листок бумаги
с отрыжкою чернильной у свечи
в подвале неизвестного поэта –
преемственность – когда поэт вдохнёт,
вернёт, нарежет
одну другую сотню слов ветвистых на плоскости молочной,
тогда природы память, труд и красота найдут
за этим всем, в какой-нибудь душе, очередное воплощенье,
дымясь листвой осенней, обретут они,
как часто происходит, в горне смерти –
искристый отголосок новой жизни, и как бы, между прочим,
душа эта, в полночном созерцанье,
взгляд бросит за окно, где молодое дерево
под гнётом летних звёзд,
качается тростинкой, тенью музы, мигом
летучих сновидений – красотой грядущей,
струной судьбы печальной в капле слёз
чернил ночных, разбавленных
подземными ключами
и воздухом влюбленных.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Илья Гутковский: Иные следы. Сборник стихов.
Своеобразный стихотворный "challenge": «…поэзия не пишущих, но видящих, видящих иначе медные колокольчики слов, узоры междустрочий»…
01.06.13 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php(200): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|