Вновь провода оголены
Вновь провода оголены.
В них ток – оплаченная сила –
Непредсказуемая смерть, до треска скрученный ремень.
Мы разной, как они, длины,
Но заплелись и наши жилы –
На первый взгляд – взаимосвязь, но на поверку – макраме.
Идут автобусы на юг,
Кипят тугие автострады.
Твои глаза привыкли быть обоснованием пути,
В котором много слов и рук,
Подъездов, пятен от помады,
Досад, что снова на часах – то десять, то без десяти.
И в небе лампочка горит.
Пусть тускло и подчас моргает.
Хватает света разглядеть, что мир – трёхмерный коридор.
А счётчик крутится внутри
И дармовщину отвергает –
За всё приходится платить, блюдя негласный договор.
Квартал, как древний саркофаг,
Хранит своих истлевших мумий,
Не допуская божество к насущным таинствам души.
И чем черней и гуще мрак,
Тем выше стоимость безумий –
Всё ближе ночь и всё наглей ведут себя карандаши.
Вновь провода оголены.
Опять на старте и на грани
Постылых повестей чтецы. Сноп искр обдаёт тебя.
Вновь арестанткой с Колымы
Застыла тень в оконной раме –
Она осталась робко ждать, бег синих молний не любя.
На Калиновом мосту
Отражается в витрине
Ватный клок пустых небес.
Свет настоян на рябине,
Звук на том, чем мир белес.
Консулы в надменном Риме
Завещали нам прогресс,
Но их корчи аспирином
Не прогонишь из телес.
Власть стремится к колоннадам,
Низ к немому большинству,
Горы к шумным камнепадам,
Глушь к дороге на Москву.
Видно так нам всем и надо.
На Калиновом мосту
Многоглавого ждём гада –
Бьём же муху на носу.
Всё куда-нибудь домчится,
Всё куда-то приплывёт.
Воет вьюга, как волчица,
Ожидая свой приплод.
Я смотрю на эти лица
И, скривив улыбкой рот,
Тщетно силюсь убедиться,
Что весна во мне живёт.
Метки
Это всё, до чего доводил и доводит
Человеческий опыт: хранить по углам
Черепки, метки, числа, что нам, в своём роде,
Перебежка слонов на старинном комоде,
Отражённая временем в гуще стекла.
Вот – родился. Потом череда многоточий.
Вот – отправился в школу – в кавычках и без.
Вот – влюбился. Тире – знак стремительной ночи.
Вот – разбился о мрамор. Как скальпелем – прочерк…
Дальше – куча ошибок. Бессрочный ликбез.
Ты под ковриком спрятал свои фотоснимки
И царапаешь память забытым ключом.
Мир закладок на ощупь становится липким.
В этот кофе с избытком добавлены сливки –
Только пить почему-то ещё горячо.
Сложится песня
Были бы звуки – сложится песня.
В дальних раскатах – привкус тревоги.
Гипсовой маской луна в небе треснет
В пальцах густых облаков над дорогой.
Всё это было, случалось когда-то –
Так же хотелось взять ноту повыше,
Чтоб докричаться из окон палаты,
Но отвечали лишь кошки на крыше.
Колкие звёзды в приступах утра,
Корчась, оставят на память орбиты.
Спит в глубине, как затерянный хутор,
Чувство вины и вселенской обиды.
Сложится песня – были бы звуки.
Было бы сердце – поймёт кардиолог.
Он, бедолага, привык по науке
Путь к нему мерить длинною иголок.
Всадники мыслей
Не шагаю к бессмертью,
Но числюсь в оффшорах
Скоротечной эпохи и пользуюсь тем,
Что на смятом конверте
За бежевой шторой
Ты читаешь мой шифр как девиз на щите.
Это я в облака
Пеленаю рассветы.
Это я жду в углу, когда третий звонок
Прозвучит. И пока
Тает дым сигареты
Сквозь него прорастают столбы у дорог.
Безмятежные всадники
Собственных мыслей –
Мчим сквозь ночь, дирижируя тонким хлыстом.
Будто детские ссадины,
Красные числа
Остывают от ветра в пространстве пустом.
Когда город станет взрослым
Краплёной картой на столе
Горела книга со стихами,
Чтоб после по её золе
Гадать о том, что было с нами.
В метеоритные дожди
С тобою жались по подъездам.
Но вот я, видимо, дожил,
До перспективы встретить бездну.
Не страх живёт в моих глазах,
А неизбежность перелёта
И синей жилкою – гроза,
Как повод веровать во что-то.
Площадки детские уснут
И ночью город станет взрослым.
Мы променяем свой уют
На эту тьму и эти звёзды.
Когда зажгутся фонари
И станет высь обетованной –
В окно слепое посмотри –
Там дышит днище котлована.
Там мы с тобой замрём рядком –
И никого над головами,
Чтоб рассказать про нас потом
Друзьям скабрезными словами.
На стрежень
Вот вроде бы и всё. Какие-то обрывки
Сюжетных линий спутаны в клубок
И просит дани по законам рынка
В стеклянной банке золотая рыбка
За право знать желанья назубок.
А я ношу в давно потёртой куртке
Клочки стихов, раздаренных ветрам,
Но что там у Кощея в зайце, в утке
Не знаю. Вот идут вторые сутки,
Как я стал целью в перекрестье рам.
Мои шаги путей не обещают.
Шаманит снег на бровке мостовой.
Я Стеньку угощаю водкой, щами
Пока во мне он мастерит пищали –
Чтобы на стрежень из-за островов.
Но вот, пожалуй, всё – совпали строчки.
Команды «Вольно!» не ждала душа –
Она меня в полковники не прочит
И мерит по себе все мысли. Впрочем,
Ей явно не пошла бы роль пажа.
Из окна маршрутки
Мну в пальцах проездной билет –
Искомых чисел нет как нет.
На светофоре – красный свет.
Забавны сбоку люди.
Вот так, наверное, и я
Бегу и смотрят на меня
В окно автобуса, храня
Такую ж мысль, по сути.
С соседом мы похожи тем,
Что, не страдая на кресте,
Кровь настояли на воде
И пьём по мере жажды.
Тем, что под куполами крыш
Мы ищем тень, мы ищем тишь.
А вот различия – престиж
Жнеца во время жатвы.
Мы различаемся лишь в том,
Что я, скорей всего – фантом,
Облюбовавший этот дом,
Как некую обитель.
Поскольку – невесом, как газ,
И еле уловим для глаз,
Пока не спросит аусвайс
Закон, одетый в китель.
Он любит рыбу, я – моря,
Но только, честно говоря,
Его ржавеют якоря
Вдоль берегов повсюду.
Он ценит правду кулака,
А я – возможность коньяка
Из камня высечь добряка
Под звонкую посуду.
Он любит книги, где – земля.
Я те, где не найти себя –
И не могу, пока змея
С орлом в противоборстве.
Он ждёт поставок, я – весну
И ночью, отходя ко сну,
Нет да фантазией блесну –
Пришью к халату звёзды.
Маршрутка вздрогнула – и вот
Несётся, подобрав живот.
Шансон создал из пары нот
Кондукторше кокошник.
Вокруг – такие же, как я,
Но та, другая часть меня,
Сочтя, что это полынья
Плывёт от них в окошко.
Серебряный круг
Если знаешь, кому молиться –
Вопрошай, но не стой у стены.
В колесе разобщённые спицы
В круг серебряный жаждут слиться –
Так работает принцип страны.
Формируя народ или этнос,
Мы у признаков масти в плену.
Не об этом ли в гимнах пелось?
Что Вы, отче, какая ересь?
Я – такой же пловец в глубину.
Нам не знак ли, что в марте – стужа?
Души кутаются в тулуп.
Нынче вихри враждебные кружат
В головах не от пары кружек,
А от слов, что подмешаны в суп.
След не льнёт к ледяной дороге.
Я как прежде – расхристан и сер.
Кучу скальпов в индейской пироге,
Проплывающей в плавленом боге,
Нам вчерашний собрал пионер.
Пересадка
Из троллейбуса – в автобус,
Из автобуса – в метро.
Пересадка. Пересадка сердца.
Снова мой корявый опус
По параболе в ведро
Полетел. Есть повод оглядеться.
На столе твоём микстуры.
Кошкой кутаешься в шарф.
С болью в горле – лишь о боли и поётся.
И моя макулатура
Для тебя – на лето шарж,
У которого осталось твоё солнце.
Из конца в конец. Дорога –
Рваных миль веретено.
Пересадка. Пересадка. Пересадка.
Я отбился от порога.
Во дворе твоём – темно,
Хоть фонарный столб – гвардеец по осанке.
Снова пробка. До конечной –
Путь сквозь мыслей жернова.
Ты глядишь в окно и дышишь на стекло.
Да и я дышу, конечно
И кружок едва-едва
Отвечает цветом мира на тепло.
Андрей Дмитриев: Когда город станет взрослым.