Виталий Кочетков: Предынфарктные рассказы.
Рассказы Виталия Кочеткова, полные грустного сарказма и точных примет нашего времени, я назвала бы истинно патриотичными - если бы последнее слово не имело бы в современном мире так много взаимоисключающих значений.
Потому что автор любит своих героев. И тётю Мотю, и Петра Ивановича, и спорщиков в электричке ("один - интеллигент, другой - не очень и, судя по всему, оголтелый"), и несчастную Нюру. Любит за то, что они такие, как есть. Неповторимые и единственные, вместе образующие то неповторимое и единственное пространство, в котором мы существуем.
Хорош чёткий, "формульный" язык автора, проявляющийся даже в самом простом диалоге. Многие фразы хороши сами по себе - чего стоит, например, начало последнего рассказа: "Город был такой маленький, что его обслуживала одна единственная проститутка".
Редактор отдела прозы,
Елена Мокрушина
|
Предынфарктные рассказы
2012Обида |Жизнь за 9 рублей |Пустяк
Обида
Тётя Катя гнала самогон, а дядя Петя торговал наркотиками. Несколько раз их привлекали к суду, но доказать ничего не смогли. В бедах своих они винили власть.
Сявка Меринов ездил по окрестным сёлам, скупал убоину и торговал мясом на городском рынке. Налоги не платил, зато весело бранил государство за разбитые дороги и хапужных гаишников.
Тётя Мотя и дядя Митя стеснялись называться фермерами, предпочитая привычное и достопамятное - единоличник. Выйдя из колхоза, получили долю в виде 12 га земли и груду ржавой техники, которая тем не менее исправно функционировала благодаря стараниям дяди Мити. Выращивали пшеницу и сдавали на спиртзавод, называя грабительскими закупочные цены на зерно. Построив новый дом, крыли крышу шифером, а государство - матом.
Деда Семёна новые времена застали врасплох, как часового, заснувшего на посту.
- Всё, что было ценного, отняли, - печалился он. - Дали взамен полосатый флаг - и рады до усеру.
Что именно отняли, он не говорил, но явно имел в виду Среднюю Азию, Прибалтику и Закавказье. Про Крым и говорить нечего - форменный грабёж.
Раз в месяц дед Семён ездил в город за пенсией. Войдя в автобус, громко здоровался со всеми пассажирами и раздражался, если кто-то не отвечал - бухтел, сопел и кашлял. За проезд платил, но билет не брал категорически, и жестом толстосума отводил руку кондукторши: "Не надо" - а ведь голь перекатная! Нет, советская гордость просто так не выветривается. Садился и доставал кондукторшу одним и тем же вопросом: когда же, наконец, заменят этот вдрызг разбитый автобус.
- Не рентабельные мы, - вздыхала женщина с билетами, пряча дармовой червонец в нагрудный карман. - Грозятся маршрут закрыть.
- Да, толку от него как от козла молока, - говорил дед, подразумевая, без сомнения, государство, козлиная сущность которого ни у кого не вызывала сомнений. Явно не козочка.
Баба Настя не любила «энту» власть из "прынципу", а баба Люба - из лучших побуждений, ну и за компанию, разумеется. Они друг без друга жить не могли и даже домовину предполагали заказать одну на двоих "навроде" общежития.
В общем, все ругали власть почём зря, понимай - бесплатно. И безбоязненно - демократия дала такую возможность - а что ещё вам надобно, господа? Больше у демократии ничего нет - ругайте.
Единственным исключением из правил был Пётр Иванович - балагур и выпивоха, философически настроенный лицедей, бывший десантник и профессиональный взрывник - взрывоопасный человек: вокруг него всегда кипели страсти. У него была редкая способность - кинет слово, и люди спорят, горячатся, хватают друг друга за грудки, ищут в драке мужицкую правду. А находили они её всегда на дне сорокаградусной, которую выпивали, когда во рту пересыхало от крика, и тогда Пётр Иванович произносил свой знаменитый тост: "Сто дней президента не стоят ста грамм водки - это верно, и, тем не менее, выпьем за его здоровье".
За здоровье главы государства он пил каждый божий день, потому как уважал. "Это ж надо - взять страну с кодлой наглых олигархов-иноземцев, страну, в которой всё хочется переписать набело, включая конституцию, и не сделать ни одного неверного шага - дорогого стоит".
Напившись, называл себя ангелом-хранителем земли Русской и пьяно плакал, напевая под нос государственный гимн в первоначальной его редакции - со Сталиным и Лениным. А что - из гимна слова не выкинешь.
Потом за ним приходила его верная супружница Дуся. Гнала домой.
- Интересно, за кого ты пить будешь, если произойдёт государственный переворот?
- Брошу, - отвечал Пётр Иванович. - Если какой переворот - брошу. И в партизаны уйду. Составы под откос пускать буду. Я теперь умный стал, просто так меня не возьмёшь...
Местные выборы случились летом, когда клубника, вдруг, пыхнула разом, да и ягода-малина решила не отставать. Только вот беда - сахара в магазине не оказалось, разобрали подчистую.
И не пошли бабы на выборы, а сидели в магазине и обсуждали насущные проблемы современности.
- Сахар нынче дорог, - сказала тётя Мотя. - Неподъёмная цена.
- А пенсия маленькая, - сказала баба Люба. - Совсем крошечная - копейки.
- На одну пенсию не проживёшь, - сказала баба Настя.
- Ни за что, - сказала баба Люба.
Самое интересное, что жили они на эту самую пенсию уже "шашнадцатый год", потому как иных доходов не декларировали и даже не знали что это такое - декларация.
Масла в огонь подлил Пётр Иванович, который зашёл в магазин сделать очередную инъекцию местной анестезии. А зашёл он вместе с мужиками, с которыми у него возник спор.
- Во всём, что бы ни случилось, виновата власть, - сказал Пётр Иванович. - Для этого мы её и выбираем – чтобы виноватой была. Ни для чего другого она не нужна.
Односельчанам очень понравилась первая часть постулата, а две другие вызвали возражения.
- Ты хочешь сказать, что мы дураков выбираем нарочно, да? - возмутился дед Семён. - Сами, значит, виноваты? То есть долбоёбы?
- Не все, - сказал Пётр Иванович, - но многие.
Внесённая поправка не изменила ситуации. Разъярённые мужики кричали и ругались - минут двадцать. Потом сам же Пётр Иванович и загасил раздутый им огонь.
- Не будем искать косеканс в споре и консенсус на логарифмической линейке, - предложил он.
- Не будем, - согласились мужики.
- А коли так - предлагаю выпить
Так они попали в магазин. Услышав бабские бредни насчёт пенсии, Пётр Иванович вытащил из кармана мятую бумажку и прочёл выписку из Василия Розанова: "Человек, в сущности, должен вечно работать, до гроба. А пенсия - не рента, на которую можно беспечально жить, а всего лишь помощь". И заплевали и заклевали бабы философа не хуже большевиков - у-у-у! совковое семя!
- А вот англичанки живут, - резонно заметила баба Настя.
- И немки живы, - подхватила баба Люба - По курортам шалаются.
- Англичане 333 года и пятнадцать месяцев мир грабили, - сказал Пётр Иванович. - Теперь, конечно, почивают на ляврах. Отдыхают.
- А немцы?
- А что - немцы? Им Америка помогала восстановить разрушенное. А мы всё сами отстроили - вот этими самыми ручками
- Ох и озорной ты был в юности! - прошамкала баба Настя. - Прямо - штрасть! И когда всё успевал - и штроить, и разрушать?
- Ладно, - сказал Пётр Иванович. – Замнём для ясности. Нам тут с вами разговаривать некогда. Мы пришли сюда по важному делу. Что, мужики, пить будем? "Ржаную"?
- Я лично "Гжелку", - сказал дед Семён.
- Почему "Гжелку", а не "Ржаную" - как все?
- А я сам по себе. Ты мне не указ.
- И мне не указ, - сказал Сявка Меринов. - Извини, дорогой, но я предпочитаю "Пшеничную".
- Дела, - сказал Пётр Иванович. – Демократия - лебедь раком щуку. Дела.
Разобиженный, он отошёл в сторону и, пока другие отоваривались эликсирами молодости, рассматривал витрину. Внимание его привлекли презервативы. Приветы из Франции продавались сотнями в увесистой упаковке, а поштучно - нет.
- Одно из двух, - сказал Пётр Иванович, - или они предназначены для публичного дома и попали к нам по ошибке, или нашу деревню приравняли к таковому. А на развес можно?
- И на развес нельзя, - сказала продавщица.
- А берут?
- Ещё как! Дед Пахом на свадьбу внука пару пачек взял. Надул, разрисовал фломастерами и подвесил к телевизионной антенне. А их ветром унесло - вместе с антенной.
- И телевизором, - сказала тётя Мотя, которая знала всё и даже больше. - Через форточку.
- Так, - громко сказал Пётр Иванович, обращаясь к землякам, - закусь брать будем?
- У меня продукты, а не закуска, - обиделась продавщица. - И вообще, это вам частная лавочка, а не какая-нибудь государственная забегаловка.
- А ну её, - сказал дед Семён, - обойдёмся без закуси.
И мужики покинули частное заведение.
- Не взнуздал! - запоздало крикнула продавщица. - Я кобылка ретивая – и-ех!
И тут в магазин влетел Ванька Сорокин. Где и кем он работал, никто не знал. За длинный нос его прозвали Буратино. Всю сознательную жизнь он ходил с красной повязкой на рукаве, и люди с пониманием относились к этой его причуде. Не то, чтоб у него не все были дома - у него вообще никого не было: он был сиротой с тех самых пор как натянул повязку. Или наоборот. Впрочем, это не важно.
- Девочки, а ну-ка на выборы! - игривым голосом предложил Буратино. - Страна ждёт вашего участия.
- А и соскучилась я по выборам, - возрадовалась баба Люба. - Так и хочется что-нибудь эдакое в щёлку запустить.
- Не суетись! - одёрнула её баба Настя. - Ничего эдакого у них нет. Не пойдём мы на выборы, мил человек, пока сахар не привезут. Клубника вянет, малина сохнет. Не пойдём, и вся туточка.
- Сахар? - удивился Буратино. - Это мы мигом, это нам раз плюнуть. Сейчас в избирательную комиссию звякну, и будет вам сахар. Дай-ка телефон, - обратился он к продавщице, и та дала безропотно, как в первый раз, - чёрный, запылённый, эбонитовый. Буратино набрал какой-то номер и закричал громко и задорно.
- Центральная? Это - центральная? А у нас сахару нету. Ни грамму. Кто говорит? Буратино, разумеется. Мне самое главное начальство. Жду. - Он прижал трубку к груди и сказал, глядя в потолок. - Выборы, а сахар не завезли - не порядок.
- Буратино, а у тя всё такое длинное или только нос? - спросила тётя Катя.
- Всё, - улыбнулся Буратино.
- Врёт, - с убеждённостью бывшей любовницы сказала тётя Мотя.
- Вру, - ещё шире улыбнулся Буратино. - А что - нельзя? Алло! Алло! Это председатель? Очень приятно. Сообщаю: у нас кончился сахар. Какой-какой - песок. Самогонные аппараты встали - гы! Записывайте адрес. Ах, знаете. А откуда? По компутеру? Класс! Сколько нам надо? Машину или две. Можно три. Нет, десять мы не осилим. Не осилим, говорю, закопаемся, с ручками. А как ваша фамилия? Знаю, что председатель, фамилия - какая? Фээсбе? Странная фамилия. Вы не еврей будете, нет? Это почему? Я люблю евреев. У меня школьный товарищ самый что ни на есть еврей. Он теперь в Хайфе. Не в кайфе, а в Хайфе - на букву "х", но не хобот. Это город такой в Иерусалиме. Значит, будет? Тогда мы на выборы. - И положил трубку. - Нам лишь бы сахар был, правда, девочки? Ну что - пошли?
И воробьиной стайкой девочки-старушки выпорхнули из магазина.
А Пётр Иванович на выборы не пошёл - чуть ли не единственный в избирательном списке.
- Не из кого выбирать, - сказал он супружнице Дусе. - Не-из-ко-го. - И воздев перст, произнёс с пафосом: - Культ личности каждого отдельно взятого индивидуума - трагедия страны. Общинное сознание русского народа не более чем романтическая выдумка доблестных славянофилов. Если мы насчёт водки договориться не можем...
Жизнь за 9 рублей
Пустяк
Памяти Юрия Казакова
Город был такой маленький, что его обслуживала одна единственная проститутка.
А звали её Нюра. Она окончила школу с золотой медалью, намеревалась поступить в МГУ, но тут пришла беда: мама перенесла инсульт и теперь лежала дома беспомощная как ребёнок. Работы в городе не было, вот и пришлось идти на панель.
Клиенты звали её Нора или Норка - даже те, кто никогда не читал Воннегута. Она не обижалась: люди - дураки, что с них возьмёшь? Машку, например, прозвали Зассыхой только потому, что она вышла замуж за Сухова. Гостей Нюра принимала на дому, плотно затворив двери, и каждого клиента просила: "Пожалуйста, потише - у меня мама больная". Понимала ли мама, что происходит в соседней комнате? Наверное, понимала - звуки любви порою так откровенны.
Почти год Нюра шарахалась от знакомых, но больше всего на свете боялась встретить любимую учительницу. Боже мой, как она гордилась мной! как уважала!
Приезжали к ней круглые мальчики, предлагали крышу при условии, что она выйдет на трассу, но, увидев парализованную мать, отступились: "Оно, конечно, с медалью ты была бы на вес золота. Ладно, сестричка, работай, только из люка не высовывайся".
А конкуренток у неё не было, и не потому, что женщины стыдились заниматься этой разновидностью малого бизнеса (куда уж меньше?), а потому что мужчины стали прижимисты и не желали платить лишнего. Да и за что, спрашивается? Вот, если б в город пожаловали мулатки - внучки вождей Кубинской революции, или жгучие испанки, подпаленные инквизиционным прошлым, или индианки с кровавыми мишенями во лбу - тогда другое дело - экзотика! А так - неинтересно, скучно...
Весной зачастил к ней один обстоятельный мужчина, образованный и деликатный, и вроде бы не пьющий, но - без гроша за душой, в чём честно признался, когда в первый раз напросился в гости.
- Самое демократическое существо на белом свете - проститутка, - сказал он. – Но и она без денег ни за что не даст. Так?
- Нет, не так, - возмутилась Нюра и открыла ему кредит. Прошёл месяц, второй, а Николай, так звали этого халявщика, всё не расплачивался. Ходил регулярно, приносил полевые цветы - васильки там всякие, ромашки, колокольчики, и даже обещал жениться. Нюра верила и не верила, на всякий случай вела скрупулёзный учёт, но иногда сердце замирало от страха: а, вдруг, не врёт? и что тогда? ещё один нахлебник?..
Грозовые тучи долго и нудно рекламировали свои возможности. А потом уже обманутые дачники и горожане долго и нудно крыли их последними словами. Дождь не сподобился, и Нюра пошла на почту. Там ей вручили долгожданное письмо от Верки Сидоркиной, лучшей подруги её, которая на всю жизнь, а, может быть, и после смерти, ведь никто не знает кто там - за горизонтом, наши или залётные, с моторчиком. Решила не читать: Верка - мастер эпистолярного жанра. Её послания нужно смаковать, желательно под сурдиночку. Надо посмотреть, что это такое - сурдинка.
Верка (серебряная медаль) поступила на филфак Московского университета. В свободное от учёбы время работала стриптизёршей. Взяла себе псевдоним Шестова, а сценическое имя - Львица. "Всем интересующимся, - писала Верка, - говорю, что прихожусь внучкой знаменитому русскому философу. Верят, идиоты".
Долгое время Нюра скрывала от подруги, чем занимается, потом набралась храбрости и сообщила: не я, так другие расскажут - свет не без добрых людей.
"Панель, конечно, не паперть, а всё равно стыдно, - написала тогда Верка. - Но ты не расстраивайся - мало ли что в жизни бывает. Один мой знакомый говорит: "Тот не мужчина, кто не падал лицом в грязь. Важно, чтобы это не вошло в привычку". А чем мы, женщины, хуже? Вот, написала "женщины" и так тошно стало, хоть вой". А ещё она прислала DVD-диски с порнухой - пособие: "Это, чтобы ты оттачивала важнейшее из искусств, а то, что оно древнейшее, вне всякого сомнения"...
Нюра зашла в магазин. Прошлась по залу. Взяла молоко, творог, сметану. Что бы ещё купить вкусненького? Продавщицы знали её и, переглядываясь, брезгливо поджимали губы.
- Нет мужчин в городе, - сказала одна из них, когда Нюра подошла к кассе. - Нету - хоть плачь.
В этот город когда-то ссылали гомосексуалистов. Тут их обращали в истинную веру, убеждая, что каждый пол, в сущности, противоестественный. Местные жители, проще говоря - аборигены, с такими выводами не соглашались. "Нет, - говорили они, - пусть сначала определят, что это такое - недуг, разврат или ещё какая-нибудь напасть на генетической почве, с которой нужно бороться всем миром, а мы потом решим, как нам обходиться с этими командированными". А так как специалисты в области педерастии не смогли прийти к общему мнению (согласие, как известно, венец примитивной эволюции), то аборигены относились к ссыльным безрадостно, можно сказать, враждебно. Да, тяжко гомососам в маленьких городах, никто не спорит. Но вот наступили новомодные времена, и они потянулись с окраин по направлению к культурным центрам - в гомополисы. Покинули и этот город - а мнение о местных мужиках оставили - аспиды!
"Не правда!" - хотела крикнуть Нюра, но промолчала, побоялась, что её поймут превратно - сообразно профессии.
- Ну почему же нет? - удивилась вторая продавщица. - Очень даже есть. Мне вчера подвернулся один, охочий - жуть! Китаец. Я ему миску риса навалила - после праздников остался - так он не знал, как выразить мне свою благодарность - искрутился весь, извертелся...
- Да я не для сексу, - жалобно сказала первая продавщица. - Я - для замужества...
Нюра вышла из магазина и опять захотела прочесть письмо, и опять отложила эту радость на потом. Отложенная радость - это ведь целый капитал, не так ли?
В последний раз Верка писала, что познакомилась в стриптиз-клубе с наследным принцем какого-то княжества - то ли в Полинезии, то ли в Микронезии, то ли вообще где-то в Малайзии. "Он поклонник моего таланта и зовёт меня с собой на родину. Обещает жениться. Как, по-твоему, согласиться или подождать другого более выгодного предложения?"
"Какая ты счастливая! - ответила ей Нюра. - Как я тебе завидую! Уехать в дальнюю страну, пусть даже недоразвитую - какая русская девушка не мечтает об этом? Особенно в моём положении - надеюсь, ты меня понимаешь. А здесь всё по-прежнему. Наш город когда-то был красным, потом голубым (помнишь песенку про голубые города?), а теперь он серый, замызганный. Тошно мне, Верочка, сил нет. Так хочется счастья. Я и стишок написала - про него: "Счастье - маленький пустяк, отраженье солнца в луже. Почему же всё не так? Всё не так - и даже хуже?"
У подъезда её ждал Николай. Он взял у Нюры пакет с продуктами и сообщил:
- На магазине с вывеской "Русская водка" повесили ещё одну: "Second-hand". Как, по-твоему, может быть водка из вторых рук?
Они поднялись в квартиру, и она плотно затворила дверь в спальню. Минут через десять или пятнадцать - никто из них не считал - Николай закурил и сказал сытым голосом:
- Марина Цветаева писала: "Если б я заделалась проституткой, то в последнюю минуту, когда надо получать деньги - с видом величайшего равнодушия и чуть смущённо - говорила бы: - Ради Бога, господа, не надо. Это такой пустяк!" Словно про тебя написала.
- Не про меня, - сказала Нюра. - Вы деньги принесли?
Николай ничего не ответил. Встал, оделся и только потом огорошил:
- Денег нет и не предвидится. Как человек порядочный, я должен был бы на тебе жениться, но я - непорядочный и к тому же женат.
И был таков. А Нюра зашла к маме.
- Слышала?
- О чём ты, деточка? Я ничего не слышала, - как-то очень поспешно ответила мама.
Тут Нюра вспомнила про письмо и, уединившись, вскрыла конверт. Верка писала, что принц оказался не принцем, а торговцем живым товаром. "Его давно уже разыскивал Интерпол, а вчера задержали в аэропорту, когда он собирался улететь в одну из недоразвитых стран. И вот я думаю: да ну её в баню - эту Микронезию! Чтобы в эту микру пролезть, надо машинным маслом обмазаться или солидолом - брр... Я домой хочу - к маме и тебе. По ночам мне снится наш маленький город, и знаешь кто?.. Васька Маточкин! Как он там? Помнит меня? Ждёт? Или женился на ком? Если женился, я ему башку отвинчу, как электрическую лампочку. Приеду и отвинчу - так и передай ему, ладно?"
Нюра покормила маму и села писать письмо Верке. "Васька тебя ждёт. И никто другой ему не нужен. Я видела его недавно, но поговорить, как следует, не удалось".
Ваську Маточкина привезли в цинковом гробу и неделю назад со всеми воинскими почестями похоронили на городском кладбище. Знать об этом Верке не обязательно. "Мало ли кто кому приснился?" - подумала Нюра и легла, свернувшись в клубочек. И привиделся ей сказочный принц с длинным-длинным удом и таким же рублём. А на поверку выходило, что он скряга и жлоб, мечтавший о Золушке только для того, чтобы покупать ей обувь в "Детском мире".
Проснувшись, Нюра плакала.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Виталий Кочетков: Предынфарктные рассказы. Сборник рассказов.
Рассказы, полные грустного сарказма и точных примет нашего времени
25.05.12 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php(200): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|