* * *
Кабы знать, на каком дворе, на какой траве
Наломаешь дров, накидаешь бисер на ветер;
Напиши оттуда, покуда пустой конверт
Уверяет: верь, белый свет - не бел и не светел.
Расскажи - навылет, на вдох, чтобы только - быль,
Чтобы только ввысь, и несло по горам и весям.
Остается ветер - степным, и дорожной - пыль,
И холодной - быль. И слова ничего не весят.
А слепой котенок барахтается в пыли,
И не знает, бедный, не знает, еще не знает,
Что грудная клетка по праздникам не болит,
Что встречать любовь надлежит непременно в мае,
Что совсем не важно уметь заметать следы
От беды, опасаясь в полночь ее накликать...
И тебя несет к берегам Золотой Орды
Кулундинской степью - слепой, беззакатной, дикой.
Кабы знать, на какой шесток, на какой Восток
Улетит листок, лепесток, возвратится к югу,
И когда восторг сократится до пары строк,
Остается верить и жить. И писать друг другу.
* * *
Спят колыбельные. Полдень - не время сказок.
Время вопросов, теплых, как пальцы рук.
Знаешь, что нет и не будет другого раза;
Сказки, которых нет, размыкают круг.
Лето - во-первых, и во-вторых, и в-третьих,
Солнце стучит в кленовые витражи.
Рыжий лисенок, за коего ты в ответе,
Где-то скользит по краю в неспелой ржи.
Воздух - пьянящая взвесь молока и меда,
Тает и тает, сплетая за часом час.
Сердце частит. И стоишь, и стоишь у входа,
Знаешь, что нет другого, лишь этот раз.
Третий звонок. А не сделано даже трети.
Знаешь, и это знаешь, и с этим - жить.
Рыжий лисенок - а ты за него в ответе -
Тихо застыл у края в неспелой ржи
* * *
Открываешь двери, шагаешь, дышишь,
Замечаешь солнце над каждой крышей,
Замечаешь, как ускользают взгляды;
Пропадавших врозь, проходящих рядом -
Нас отметят в марте на старой карте.
Если знаешь, где мы в ближайшем марте,
Если знаешь, кто мы – молчи, не надо,
Время вьется нитями шелкопряда,
Заплутаю – выведет путеводно,
На дорогу, к солнцу, куда угодно,
Где не "знаешь, дышишь", а "знаем, дышим".
Если мне дано не остаться лишним,
Я хочу дойти до ответа – кто мы.
Открываешь двери и знаешь – дома.
* * *
Города-паруса. Каждый верен своим сентябрям,
И доступен ветрам, и стремится куда-то без цели,
И каналья-канал совершенно по-невски упрям,
И распахнуто устье в лагуну в обход Сан-Микеле.
Города-сентябри. Опадает листвой календарь.
Колокольнями тянется вверх облетевшее время.
Выбирай себе колокол. Только в какой ни ударь -
Растворишься со всеми в одной много-эховой теме.
Здесь у времени нет адресов. И какая нужда -
В этот город тебе никогда и никто не напишет.
В этом городе некого ждать. Слышишь: некого ждать.
Лабиринты мостов, колокольни, и крыши, и крыши.
Догорающий день, как костер, чуть заметно горчит.
Остаешься опять перед выбором: вещь или вече,
Или вечность. Спускается вечер, дробятся лучи,
И распахнуто небо, ладонями - сердцу навстречу.
* * *
Вот стоишь, и раскинешь руки,
И дождинками на тебя
Сыплет время слова и звуки,
И секунды кружат, трубят.
И стоишь - а печать шестая,
Предпоследняя - хватит всем,
Вечность юная прорастает
Теплым клевером по росе
Золотистые косы лета
Упадут невзначай с плеча.
Тонет время в своих рассветах,
И копыта стучат, стучат.
Сохнет клевер, пасутся кони,
Вороные, земные, но
Ты стоишь, и течет в ладони
Юной вечности свет дневной.
* * *
Уходящим светом - тянись до него, вдохни,
Заучи, как тени на вкус холодны и терпки -
Уходящим, тихим - небо не наклонить.
И березы шепчут. Скорее всего, по-сербски.
Это снова прятки, как в детстве - играть в листве,
Уходить в листву, сквозь корни, но прежде - в землю,
Забирая солнце, и тени, и све, и све...
Винтокрылый аггел, и око его не дремлет,
Одождит грибным, разрывным, а пока, пока -
Согревая пальцы, дышать и дышать на ладан;
Уходящие травы держат тебя в руках,
Провожают и машут, машут. И будь неладен
Этот свет в глаза, этот трепет замерзших рук,
Этот страх остаться здесь нераздельно, слитно.
Винтокрылый аггел заходит на новый круг,
И березы шепчут. Скорее всего, молитву.
* * *
Едва не очнешься за шаг до рассвета,
Где время вот-вот в бега
И снится, что это - последнее лето,
А дальше - как есть, снега
А стрелки, а стрелки - вязальные спицы,
Предутренний белый свет
И снится, и снится: порхает синица
По белой, как снег, траве
Вязальные спицы, воздушная пряжа,
Роса стекленеет в лед
А лето - не скажет, ни слова не скажет,
И только секунды льет
Последнее лето - его не узнаешь
На вдохе рассвет кровит
Синичка, родная, такая дневная,
Ты только живи. Живи
* * *
Свет норовит оставить след на полях письма;
Ветки упрямой тушью тянутся, тянут ввысь.
Снег - белизна бумаги, кисти японской взмах,
Чаще и чище дышится. Слышится – торопись.
Чашка с зеленым чаем. Можно листать Басё:
"Сакура под горою в княжестве Фукуси..."
Односельчане Ноя знали, что пронесет,
Зонтики покупали, выучились носить,
Спали, играли свадьбы, сеяли без затей,
Мерили день - пшеницей, вечер - тугой лозой.
Свет норовит прерваться. Если бы не метель,
Я бы поверил: небо стынет перед грозой.
Сколько надзвездных листьев, сколько Арктуров, Вег
Кружится, опадая с дерева Иггдразиль...
Как не увидеть этот пре-восходящий снег?
Нас заметает с неба. Прочее - не грозит.
Односельчане Ноя знали - и им видней,
Вместе со мной дивились странному кораблю.
Все это ненадолго – нa` день, на пару дней.
Брошу читать японцев. Зонтик к весне куплю.
Дмитрий Соколов: За шаг до рассвета.