Вьётся лента дороги
Мнил себя всезнающим, много читал – зазнаистый такой ребёнок… Детское лето – на даче у дяди и тёти… И едут на Голубые озёра, где мощные пласты воды врезаны в гигантские песчаные раковины. Вдруг, устав глядеть в окно, говорит: А представляете, Сталина стали реабилитировать, фильмы показывают, где он – герой…
Песчаная лента дороги вьётся и вьётся.
Дядя, ведущий машину: И правильно! – говорит. – Сталин это сила. Это – мощь.
Ребёнок, убеждённый, что все разделяют его антисталинский запал, вскипает; они спорят, горячится ребёнок, много узнавший от отца.
Что теперь вспоминаешь, взрослый?
Что дяди, который позже был твоим крёстным, давно нет на свете, а тётя пережила его на год?
Или бликование синей, глубокой воды, которой никакого нет дела до мелких людских страстей? До распри, вспыхнувшей на песчаной дороге?
Или воспоминанья вовсе не имут цели – уютно, а порой беспокойно размещаясь в тебе?
У озера
Озеро бликовало, переливалось огнями, мерцало зрелым золотом, и так хорошо было, что он не выдержал, встал, подошёл к одному из берегов и стал читать свои стихи – громко, вдохновенно. Женщины смотрели на него с восторгом, внимали, подходили потом знакомиться…
Он вообще-то сидит на скамейке, в тени лип, не вставая, не подходя к воде, и чётко зная – как бы хорошо не было, он не решится читать вслух свои стихи.
Человек и кошка
Белая в серых пятнах кошка появилась во дворе учрежденья. Пушистая, милая бродила под навесом курилки, вспрыгивала на скамейки, и журчала жалобно, мяукала мелодично… - Что ты хочешь? – спросил человек, выдыхая сизый дым. – У меня нет ничего для тебя. - Кошка посмотрела на него, зрачки её мерцали таинственно, и в прорезях их точно светилось знанье о параллельных мирах. – А я ничего не знаю о них, - неожиданно для себя сказал человек. Кошка, показалось ему – кивнула. Конечно, показалось – просто тонкое её, неуловимое движенье чуть напомнило вполне осмысленный кивок. Человек затушил сигарету, и пошёл к себе в отдел – где за отсутствием более серьёзных занятий – принялся сочинять стихи.
Кошка спрыгнула со скамейки, медленно пересекла двор, и скрылась на территории детского сада…
Перед ликом вечной высоты
Ретро-выставка
Клоун
Гусёнок
Жёсткая, много зарабатывающая, внешне милая, веснушчатая. На похоронах матери – ни слезинки: только дело: сухо, чётко…
Мать, держа за ручку, спрашивала : Гусёнок, тебе какую шоколадку купить?
Токи недовольства шли снизу, крохотная девочка отвечала: Я не гусёнок.
-Извини, доченька, - говорила мать, и покупала шоколад подороже.
Тридцать лет прошло.
Главбух в крупной фирме, привычны заграничные вояжи – и на отдых и по делам, привычны большие деньги.
Мать, быстро сгоревшая от рака.
Немноголюдные похороны.
В квартире матери потом, уткнувшись лицом в одно из её платьев, рыдает, вспоминая гусёнка, захлёбываясь многими воспоминаньями…
Муравей
По плитам ползёт, тащит былинку. Тащит целенаправленно, уверенно, не отступая перед мельчайшими трещинками в плитах; тащит, обладая силой, не сопоставимой с моею – человека, наблюдающего за муравьём. Особенно глубокий провал – и муравей ведёт себя странно: оставляет на миг былинку, задом выбирается на гладкую поверхность, после чего опять берётся за труд. Упорно, как будто с верой в единственно правильный, или возможный путь…
Где мы живём