Железно-подорожник
На этой забытой железной дороге,
Где рельсы уперлись в увядший тупик,
Где шорох ночной обивает пороги,
И листья кружатся в заставшей тревоге,
Я слышу то шепот, то слезы, то крик.
Там, кажется, были какие-то эльфы,
Мохнатые пни доживали свой век
И сыпались, сыпались прямо в прорехи
Истертые шпалы. Я чувствовал вехи,
Щадящие времени медленный бег.
И стрелочник грустный холодной рукою
Касался вагонов и что-то шептал.
Стучал по колесам, и звал за собою
Туда где кончается путь. Он построил
Вдали от перрона ненужный вокзал.
И ждал объявлений о третьих платформах,
Четвертых путях, направлениях, но…
Лишь рельсы в подтеках и рыжих погонах
Молчали в ответ. Никаких перегонов
Не будет. Закончилось это кино
Киношник ушел и смотал свои ленты.
Забытая будка сыра и пуста,
Разбитый фонарь и квиток за аренду,
Измятая простынь полночного бреда
И саван истлевший. Усни, ты устал…
Приляг на траву и под запах сирени
Пропитки для шпал и вагонов пустых
Езжай на рассвет. Впереди чьи-то тени
Идут за тобой и тебя скоро сменят,
Поспи, ты устал. И прости нас, живых…
Шоссе-в-никуда
Простите, это место несвободно?
Ах занято. А впрочем, постою
Сейчас сидеть в автобусах немодно
Куда приятней выстоять в строю
И в поручень вцепившись злой рукою
Трястись по бездорожью. Что за жуть
И почему я слышу - кто-то воет
И в окнах то ли дождь, а то ли муть
И что это за странные ухабы
Деревья, то ли сосны, то ли граб
Я вижу в этом транспорте не рады
Всем тем, кто совершает променад
К ближайшему киоску за водою
Живою из холодных родников.
Того глядишь и сам вот так завою
Водителю на ухо. Он готов
Свернуть в какой-то тихий переулок
Меж этих двух раскидистых берез
А я смотрю, и кажется мне гулок
Не прозвучавший в воздухе вопрос -
А собственно куда же все мы едем
На этом пережитке старины
И где мои часы? И где Медведев
И неужели рельсы не нужны
Трамваю. Впрочем это был автобус
Но кажется неважно. Вдалеке
Виднеется Земли нелепый глобус
Ах вот оно. Уходим. Налегке…
Рассказывать о прошлых временах...
Рассказывать о прошлых временах
С улыбкой добродушного лукавства
Прилично старости. У нас же не зачах
Росток цинизма, опытного яда
Порой достаточно и пристально взгляда
Чтобы болезнь назвать и выписать лекарство...
А посему не верится совсем
Что можно оставаться добродушным
И избегать вполне избитых тем,
Не думать о возможности уйти
С безумно надоевшего пути
И закрывать от правды крепко уши.
Бесшумное мордобитие
Беспечность кроликов заведомо известна...
Над серебром дрожит влекущий мех...
И лапкою откидывает крышку.
На циферблате ровно без пяти
Четырнадцать полпятого сто сорок.
А пунктуальность? Разве не в чести
Прибытие секундой позже - "ганьба"*!
На происки безумцев - нет, увы,
И рад бы только Хронос подгоняет...
По чашкам! Чай разлить и ждать отлива...
А может быть прилива? Джа же мой,
Какие привередливые гуси -
Синицы просветят вас и грибы...
Кто мельче стать, а кто напротив ввысь!
И для чего? Бежать тропинкой сада
Для игр безумных? Розы! Этот цвет
Вам не к лицу! Немедленно исправьтесь!
И хватит грызть посуду - впереди
Процесс! Безумие немного запоздало -
Апрель уже... И следует забыть
Кто и зачем расстроил преферанс.
* - позор (бел.)
Arbitrum liberum
Гроздья. Виноград по старым стенам.
Дикий, измельчал. И до поры,
Плод его в беспамятстве изведан.
Мечутся предсказанные беды.
Я один.
В сиянии раскрыв
Крылья из промокшего картона
Поднимаюсь. Пропасти влекут
Но не вверх. Напрасны эти стоны –
В похоти безудержной утонут
Нужные слова.
И этот прут
Расцветет. Но только не сегодня, -
Прошлое как столп. А на плечах
Нелегко носить. Я им не ровня –
Но от врат, увы, опять прогонят
Пламенным мечом.
Цветок зачах,
И садовник спит. Заснул надолго,
Хоть кричи, хоть плачь. Рассвет грядет
И вдали опять играют волны
Знаешь, там у них такая мода
Море вспоминать.
А я не в счет…
Quam minimum credula…
Причудливых сплетений избегаю,
Источников запутанных затей
Текущих из-под врат закрытых рая.
И ты, вот так же, медленно растаешь
Как этот миф. Зови меня скорей –
Неистово шепчи мне: «Carpe diem»,
И острыми локтями бейся в грудь.
Буди меня от сна. Слова другие
Ищи. А призраков из пыли
Дыханием развей и в добрый путь…
Восстанем мы из сора и бумаги
Из пошлой и наивной суеты,
Наверное… Гораций, выпьем браги,
Ведь в зарослях чаятся злые варги…
А где же свет? О, Брут, не верю – это ты?!...
Дню космонавтики посвящается…
«Анафема! Да будет отлучен!»
Толпа надрывно в уши прокричала
И вереск полыхнул со всех сторон…
Веленьем судеб смерти сопричтен,
Стоял он у столба, как у причала…
И слышалось сквозь выкрики толпы
На грани - то ли шепот, то ли ветер.
На фоне этой странной суеты,
Какой-то звук. Прислушайся и ты
И непременно он тебе ответит:
«Отчалить бы, уплыть за край земель,
Нестись навстречу солнца колеснице,
И как чумы бежать молвы людей!
Будь проклят этот солнечный апрель
И ненависть, застывшая в глазницах!»
А после у горящего костра,
На подступах где вереск дотлевает,
Вороны толковали до утра,
Что в мире полном боли и утрат
Тепла весной все больше не хватает…
Убаюкай меня перестуком колес…
Убаюкай меня перестуком колес,
Обмани, что в последнем вагоне
Крошки есть от опавших до времени звезд
И остатки луны на перроне.
Обещай, что стоят на последнем пути
В тупике, на примерзших колесах
Пять цистерн пожелтевших во тьме конфетти
А на дне – ворох пыльных вопросов.
И пускай нам несут неразбавленный чай,
В подстаканниках желтых расцветок.
Ты на ушко шепни и уйди невзначай
Я усну. А проснусь только летом…
Пусть разбудит тихонько седой проводник
И коснувшись кокарды рукою
Тихо скажет: «Приятель, на вечном в пути,
Пересадка». И пледом накроет…
Убаюкай меня перестуком колес,
Я ведь знаю - в последнем вагоне
Не осталось ни крошек от выпавших звезд,
Ни остатков луны на перроне…
Александр Шурский: Шорохи тьмы.