Станислав Бельский: Пятна.
ты двинешь ключ издалека
пустынный наблюдатель
Читая или публикуя сборники Станислава Бельского, я всегда – прямо ли, опосредованно, вслух либо же про себя, – так и называла этого автора – наблюдатель. Города и литература, классики и вулканы, мистические животные и переплетающие свои дороги мальчики/девочки/небожители, – он старательно рассматривал-просматривал их, а затем уже мы разглядывали их глазами Станислава. Чтобы чуть позже окунуться в познание этих же «картинок». Как же было удивительно узнать, что на сей раз господин Бельский оставил «наблюдения всуе» и занялся «делом»: нацепил на себя «халатец» господина Роршаха, да как рассыплет перед изумлённым читателем россыпь пятен… Таких вот лаконичных «Пятен» – мелких, «горошковых», с зарифмованными линиями, чёткими очертаниями и смазанными, неоднозначными потёками внутри…
Его привычный, текуще-повествующий верлибр испарился, « как будто не существовал на свете» – всё пожрала лаконичная, стройная, чуть ли не чеканная форма, с небольшими вариациями в схеме рифмовки. И это был сюрприз первый. Тёплые, безымянные, хоть и малоизвестные былые персонажи растеряли «неконкретную конкретику» и стали абстрактными нинками, наташами да настями. И это был полусюрприз второй: полу- – потому что «тревожный вензель М и Ж» неизменно присутствует, что есть хорошо, предсказуемо или попросту привычно. Остались в «Пятнах» и кляксики литературы с онегинских проспектов, поодаль которых блуждает с лупой герман, и (куда же без синематографа?) упоминания «дэвида и линча», и элегантно-вежливые нескромности, и дымок абсурда под седой радугой, и карты, к которым не только персты, а что только не пририсуешь, и много-много интересностей, «Бельских» или «Роршарховских» – тут уже не всегда разберёшь… Посему попросту приглашаю вас на приём к Станиславу, которому сегодня ассистируют самоизобретённые (или всё же – увиденные?) несвежий доктор, зигмунд в неглиже и прочие. Вот только предсказать, кто и чью личность будет изучать по «Пятнам», увы, не смогу. Спросите-ка лучше у польского связного…
Редактор отдела поэзии,
Маргарита Ротко
|
если питер свищет...
если питер свищет
над густым днепром
поднимайся выше
пей себя комком
градусник в подмышке
чёрный переплёт
автомат на вышке
лермонтов берёт
голым не помеха
чёрствым благодать
ешь себя калека
в новую тетрадь
попробуй завесить тропинку...
попробуй завесить тропинку
ты корнем резонного дня
находчивый юноша нинку
любил не снимая огня
а если а после а ныне
медуза разжалась в груди
где трезво нескромницы плыли
по таксомоторной пыли
как чёрно-белою осой...
как чёрно-белою осой
я звякну интеллектом
чеши отсюда, мой босой
онегинским проспектом
неси меня, мой самовар
цеди, татьянкин, сдобный пар
тревожный вензель М и Ж
рисует зигмунд в неглиже
ты двинешь ключ издалека...
ты двинешь ключ издалека
пустынный наблюдатель
пусть не дрожит твоя рука
среди густого стояка
и желторотой насти
а чем прикажешь ночь кормить?
прибило к нёбу трупик
и пушкин в вереске болит
и герман бродит с лупой
остановив курсор в полёте...
остановив курсор в полёте
отменим бесконечный год
и вот в картонном переплёте
седая радуга плывёт
и свежий мальчик-меченосец
копает лестницею ночь
и ищет рифму, перебросив
через костёр чужую дочь
поймай меня брожением руки...
поймай меня брожением руки
твои носки преступны и горьки
под мартовской безусой пеленою
стигматы все ленивого покроя
прикрой тяжёлый глаз и сдобный смех
отгороди себе прыщавый дворик
и дробью заряди лиловый гробик
пока тебя не съел балконный грех
кружись пружись колёсико...
кружись пружись колёсико
дырявые глаза
играй моргай молозиво
и жмурься бирюcа
"а тень как клейкий хлебушек"
читает пеленгас
а день вдоль жёлтых бабушек
и похорон жука
ты подруга совсем охуела...
ты подруга совсем охуела
вот и тянется в день молоко
это бренное якобы тело
уплывает на север легко
оглупец ты найдёшь тётю машу
под глухой перезвон пастилы
там где новый кордон растаможит
махаона скупые узлы
суши теперь свою природу...
суши теперь свою природу
в прохладной зауми ума
как синеватую погоду
что скоро выклевать должна
несвежий доктор сушит вёсла
и держит боль за падежи
а во вселенной пахнет оцтом
и головой упрямой ржи
возьми-ка карту, мой заботливый южанин...
возьми-ка карту, мой заботливый южанин
мой неуёмный, но бессчастный творожанин
и к карте пририсуй заметные персты
что сохранят нас от излишней красоты
качаются дугой славянские напевы
ты видишь дев, другой? но это всё не девы
а чёрные следы на стогнах расписных
где шлёпает домой непоправимый стих
ты учти: это нерв это польский связной...
ты учти: это нерв это польский связной
что диктует свои нам поклоны
скользкий город съезжает грозой-егозой
разобщая гламурность иконы
что ты в небо скучаешь, болотный вассал
и торопишь невнятные вещи?
всё равно клюнет в руку любая звезда
но не та от которой беречь их
наташа тёмная, как скоро...
наташа тёмная, как скоро
ты расплетёшь первоосновы
поймёшь меня в размытом клинче
прозрачней дэвида и линча?
твой черноносый пленник спит
уже не тлеет не вопит
но как живёт в тебе зато
его прискорбное ничто
не манипулируй падежный горох...
не манипулируй падежный горох
не жги терпеливо страницу
на горке рыгает царёк тибидох
и спит преподобье ресница
но если титаном покрыты уста
и если авдотья наглядно пуста
зачем тебе прятать попутную речь
и локти от сглаза проворно беречь?
меня к стеклу заезжему влечёт...
меня к стеклу заезжему влечёт
а надо отвлекаться. отвлекаться?
тогда непревзойдён переворот
останется размешанных акаций
ведь радость тишины не в тишине
а только в перелистнутой ванили
ты завершаешь черноту теней
и первоцвет распахнутой давильни
сразу входит и сразу шум...
сразу входит и сразу шум
переходит другим копьём
будто выключив наобум
средиземный свой водоём
ты узнай то ли хруст-партокл
носит ноги куда упасть
то ли это с пенальти гол
в синих гетрах хохочет всласть