Моя квартирная хозяйка
Когда я приехала в Горький учиться, у меня в этом городе не было даже знакомых моих знакомых. В общежитии мне было отказано сразу, нужно было искать квартиру.
Моя будущая хозяйка была резка и прямолинейна:
-Поживи пока, а там посмотрим. Колонка у нас прямо возле дома – очень удобно. Баня рядом. Домик Пешкова прямо на нашей улице. Вот ключ от туалета, - показала она на проволочный крюк, висевший в коридоре. - Печку я топлю сама, не бойся – поймала она мой испуганный взгляд.
И я пошла на вокзал за своими вещами, оставленными в камере хранения. Я тогда даже не предполагала, сколь значима для меня будет эта женщина. Думаю, и я для неё тоже.
Хозяйка жила одна. Она принадлежала к тому поколению женщин, чьих женихов забрала война. Она была мастером на обувной фабрике. Курила. Был грех, и выпивала. В соседнем доме жила её сестра, у которой был муж – милиционер и дочка, пышнотелая блондинка, безнадёжно влюблённая во вратаря футбольной команды. Не заочно, а по настоящему. Её мать постоянно находилась в состоянии стресса то из-за, как ей казалось, непутёвой дочки, то из-за частенько пьяного мужа.
-«Блюститель» наш (так называла она своего мужа – милиционера) опять нажрался и блюёт, – приходила она к нам жаловаться.
Единственным утешением для неё была болонка Кнопка, которую она всегда таскала с собой. Она сажала её на стул и, не дай бог, кто-нибудь снимет собачку со стула и сядет сам.
-Это плохой человек, - сразу же делала заключение хозяйка болонки, и уже ничто не могло её поколебать. Так было отказано от дома некоторым моим подругам и друзьям.
Моя хозяйка болонку не жаловала, но это тщательно скрывала, чтобы не ссориться с сестрой.
Моя хозяйка приняла меня настороженно, но уже на следующий день моего пребывания у неё я поняла, что трепетную опеку, от которой я мечтала избавиться отъездом из дома в Горький, как переходящее знамя, подхватила моя новая покровительница. Она моментально погрузилась в мои интересы, вникала во всё, что меня касалось: что я ела, тепло ли я одета, с кем дружу, куда и с кем пошла, выучила ли я «уроки».
-Я смотрю, ты всё время читаешь и читаешь, а ничего не пишешь. Вам что, писать ничего не задают?
-Это же не школа, это институт, пишем мы на лекциях, а дома читаем учебники и то, что на лекциях написали.
Но почему-то меня это не тяготило. После экзаменов я бежала домой, чтобы сообщить результаты, так как знала, что меня ждёт человек, нервно капающий в стакан валерьянку.
Каждое воскресенье мы с ней ходили в баню, где она «делала из меня человека»: силой тащила в парную, лупцевала там веником, а потом, почти на руках, выносила из парной и вознаграждала апельсинчиком, специально «доставаемым» для этого случая.
Она была воинствующей атеисткой, поэтому в баню демонстративно ходила даже в пасхальное воскресенье под косыми взглядами соседей.
Кавалеров моих она не жаловала, ей казалось, что они меня недостойны. Одному, наиболее неказистому, она сказала:
-Ты на себя давно в зеркало смотрел? Посмотри на неё и на себя.
Потом, через много лет, она приехала ко мне в мою деревню, в Московскую область, чтобы спросить:
-Может, я тебе жизнь сломала? Может, это судьба твоя была?
На пятом курсе мне дали общежитие, и я ушла, но я вспоминаю до сих пор, какие страдания я причинила своим уходом. Я всё время бегала к ней, она была в курсе всех моих дел и потом, будучи в Горьком, я всегда приезжала к ней. Всю силу своего невостребованного материнства эта женщина обрушила на меня. Я её тоже очень любила, но стать ей настоящей дочерью не смогла, ведь я уже была дочерью своих родителей.
Какой это город?
Учась в г. Горьком, в институте, свои зимние каникулы я проводила в Москве. После своих первых каникул я возвращалась на ночном проходящем поезде. Около часа ночи я сквозь сон услышала голос проводницы, оповещающей о приближении к Горькому, схватила вещи и выскочила на перрон. Я торопилась успеть на трамвай, который с вокзала довозил меня прямо до дома, где я снимала угол. Спустившись с железнодорожного моста, я вдруг обнаружила, что никакого трамвая нет и быть не может, так как нет трамвайных путей, и привокзальной площади тоже нет. Страшная мысль промелькнула в голове: «я вышла не на своей остановке». Только теперь я окончательно проснулась. Ночь, зима, ни души. Что делать? Возвращаться снова на перрон не хотелось, сумка была тяжёлая, с московскими гостинцами для моей квартирной хозяйки. Вдоль железной дороги шёл бетонный забор, в котором вдалеке я разглядела что-то вроде проходной. «Должен же быть там сторож» - подумала я и побрела в заданном направлении. Когда я постучала в дверь, слёзы уже готовы были вылиться наружу.
-Скажите, пожалуйста, какой это город? – уже не сдерживая слёз, спросила я открывшего дверь пожилого мужчину.
-Горький, Нижний Новгород, по старому, - доходчиво объяснил он, удивлённо глядя на меня.
-А где трамвай? – не унималась я.
-Э, дочка, чай, ты с моста на другую сторону вышла, вот и заблудилась. Ну, теперь, чай, трамваи не ходят, куды ты ночью пойдёшь, заходи, переждёшь до утра.
Я зашла в сторожку.
-Мы тут маленько выпиваем, – извиняющимся тоном сказал сторож, и только теперь я увидела второго мужчину, сидевшего за столом, на котором стояла бутылка водки и скудная закуска. На электрической плитке шумел чайник.
-Чайку попей, – предложил хозяин сторожки.
-Нет, спасибо, – отказалась я.
-Ну, тогда ложись, поспи на топчане, а утром я тебя разбужу.
Я выложила на стол часть гостинцев, которые везла квартирной хозяйке, и легла на топчан. После пережитого стресса и слёз сон пришёл моментально. Утром проснулась, не дожидаясь побудки. Собеседник моего спасителя, видимо, давно ушёл, стол был чист.
Я быстренько умылась, от чая отказалась и засобиралась на трамвай. Посмеявшись над моим ночным происшествием, мы расстались.
Дома я рассказала хозяйке о своём приключении, она схватилась за сердце.
-Нужно было возвращаться на вокзал и переждать до утра. Мало ли что могло случиться, ведь они выпивали.
Когда я открыла сумку, то обнаружила, что всё, что я выложила на стол в сторожке, было возвращено в мою сумку...
Концертная жизнь
Слава КПСС
Студенческие годы. Первая половина 60-ых годов. С нами учился взрослый мужчина, уже имеющий фельдшерское образование, работавший все годы учёбы на «Скорой». Нам он казался очень пожилым человеком. У него была семья, двое мальчишек – младших школьников, он был небольшого роста, коренастый и абсолютно лысый. Звали его Степан Николаевич. Он всегда опаздывал на занятия, так как работал, урывками спал, иногда на лекциях. В тот день, о котором я хочу рассказать, он тоже немного опоздал и пришёл в аудиторию, когда лекция уже началась. Смущённо озираясь и пригибаясь, он сел на свободное место в первом ряду аудитории, которая была построена амфитеатром, и в ту же минуту зал взорвался смехом. Профессор прервал лекцию, удивлённо глядя на студентов, а Степан Николаевич стал суетливо оборачиваться к сидящим сзади однокурсникам, понимая, что гомерический хохот связан как-то с его появлением. Наиболее смелый из нас попросил профессора подойти к нам и посмотреть сверху на вновь пришедшего. Теперь настала очередь профессора посмеяться вместе с нами: на лысой голове Степана Николаевича было выведено печатными буквами, видимо, химическим карандашом, всем знакомые слова: «Слава КПСС»
Профессор, еле сдерживая смех, предложил Степану Николаевичу надеть медицинский колпак.
-Дети, мерзавцы, написали, пока я спал после дежурства, – смущенно бормотал Степан Николаевич.
-У Вас замечательные дети, они так старались, а ведь могли написать что-нибудь менее трудоёмкое.
Свадьба
Экскурс в недалёкое прошлое
Юлия Павлоцкая: Рисунки с натуры. Из студенческих лет.