Сергей Славнов: 2013. Весенний семестр.
В жаркую летнюю пору, когда расплавленные, словно воск, ум и эстетическое восприятие категорически отказываются воспринимать замысловатые узоры, плотные, пусть и высокие, материи и творческие эксперименты, «прошло-сезонный» «2013 Весенний семестр» Сергея Славнова, заглянувшего на «Точку Зрения» после долгого перерыва, воспринимается как нельзя кстати (чтобы не сказать – «как спасение»). Будто прохладительный напиток – освежающий, будоражащий, пузырящийся школярской непосредственностью и прямотою («Но– как Пушкин когда-то – русской речи без мата не люблю», – вот и получите наше с кисточкой!) и нешколярским умением играючи, мимоходом, подмечать житейские бытности да подводные камни. Эй, господа хорошие, кому – лимонаду со снегом мартовским и голым миром в предбаннике, кому – оранжаду с клоунами белыми, а кому – майских ев в коротких майках да глоточек свеженькой вечно-подростковой похотцы? Налетайте!
Задорные простецкие звукоподражальческие вставки, бессловесные напевы-мотивы, задорные ритмы, которые, меняя друг дружку, помогают одолеть увесистый, на первый взгляд, сборник, не напрягаясь и не замечая этого, мешают рецензенту – не дают сосредоточиться на правильном для сессии, достойном ответе о порывах разгульно-умудрённого лирического героя, проанализировать оправданность количества алкоголя на единицу текста и незапятнанность некоторых сравнений (к примеру, «я век свой провалил, как сраный сопромат»), категорически не позволяют не сбиться на такой же чуть разухабистый-чуть подростковый тон … Но насколько же они на руку читателю! Так и вижу этого читателя: слегка под мухой от драйва, пристукивает ножкой в такт гопака, который демонстрируется во время спектакля (кажется, от «и-го-го» сивых меринов и бородопотрясаний козлов одобрительно кивают с небесных галёрок и Крылов, и Шекспир, и дядя Станиславский), прикладывает руку к груди, когда «студиозус» Славнов затрагивает вечные вопросы навроде «как мне понять, откуда я сам родом», поддакивает, что «хорошо сидим» – и внезапно настораживается, пытаясь разглядеть чекиста на вышке… Представляю себе этого читателя – и завидую, что ему ещё всё – впервые, всё – в новинку… И категорически отказываюсь вещать ему, ещё, пардон, девственному, о простых, да удалых, рифмах, разговорных формах, антитезах да аллитерациях, о незначительных ритмических казусах, о песенной нелюбви к романсам и хип-хопе, о московских пейзажах и прочих средствах, декорациях, героях... Отказываюсь – и всё тут. Даже лёгкого прочтения не желаю, поскольку не лёгким быть ему вряд ли удастся. Рассаживайтесь поудобнее, слушайте, притопывайте, слегка грустите, наблюдая, как плетётся «без надежд и соплей эта ясная горькая проза, как уносится жизнь – бестолкова, а всё ж хороша!» Оранжаду, лимонаду, стихов на грудь?...
Редактор отдела поэзии,
Маргарита Ротко
|
2013. Весенний семестр
2013With lips of flame and heart of stone |* * * |* * * |Апокриф |* * * |Мартовский снегопад |Три части |Штрихи к деконструкции |Посвящается Пусси Райот |* * * |Майская зарисовка |Летняя сессия |Романс |Перед выходом на посадку |Общество спектакля
With lips of flame and heart of stone
Решив, что до зарплаты — ни глотка,
переживем беду без алкоголя.
(Не потому, что укрепилась воля,
а просто — состоянье кошелька.)
Придем домой. Заляжем на кровать.
Не выходи. Не заводи будильник.
На улице тоска и морозильник.
Лежи и приучайся забывать.
И если не получится уснуть,
пусть сердце обезумевшей совою
мотает вслед за стрелкой часовою
от нежности до ненависти путь.
Так за окном прошаркает январь.
А там февраль. И март. И ветер теплый.
Пойдешь гулять. Замутишь с новой телкой.
И все пройдет. И будет все как встарь.
Ее глаза — межзвездная зима.
И похуй на любое время года —
в Москве всегда херовая погода
отыщет чем свести меня с ума.
* * *
Видимо, так и будет. Всему черед.
Вот и разводит время поврозь дороги.
Потому что у милой в сердце не тает лед.
Потому что весна шумит на моем пороге.
На расставанье — холод в пустой горсти.
Ветер уносит прочь все, что ты сказала.
Жизнь есть разлука. Вечный гудок "прости"
всех моих поездов на моих вокзалах.
Мне не хватило зимы долюбить тебя,
доцеловать сведенные стужей веки.
Но уплывает февраль, как вокзал трубя
древнюю песню станций: прощай навеки.
Гул прорастает в жилах ночь напролет.
И не уснуть. И уж никуда не деться.
Это весна подходит и крошит лед —
или любовь разносит мне в клочья сердце?
Или кричит мой поезд? Пора и мне.
Что же, прости. Сжимаю виски до боли.
И февраль машет белой веткой всю ночь в окне,
и пока не растаял снег, я дышу тобою.
* * *
Вечер с самим собою. Раздавишь банку.
Вспомнишь про ту, про эту, еще одну.
Глянешься в окна — как ни крути шарманку,
этот кораблик верно идет ко дну.
Дернешь чайку. Вздохнешь. Посидишь без дела.
Мертвая ночь прирастает как Вий к стеклу.
Не то, чтобы песенка спета, но диск заело,
время, шурша, снимает с него иглу.
Длинная жизнь, а нет, не оставишь следа,
и в тишине бессониц мутится ум —
только и слышишь: шаркает сердце слева,
а остальное сливается в белый шум.
Что я скажу в итоге? - но горло немо.
Выйду во двор, скользну в темноте на льду,
встану и брошу сердце в пустое небо —
пусть его светит, когда насовсем уйду.
Ибо заевший диск устает вертеться,
ибо в конце, как жизнь прошуршит вотще,
после всего-всего остается сердце.
И ничего еще. Вообще. Вобще.
Апокриф
* * *
Вот так, по сумрачным бульварам,
благоухая перегаром,
твердя для рифмы "па-ра-па-рам" —
в башке созвучья теребя,
идти нетвердыми ногами
и, растворясь в чаду и гаме,
стишки вышагивать кругами —
быть может даже, про тебя.
Без цели, без семьи, без денег —
я лузер, Маня, я бездельник,
я в самый скучный понедельник
иду гулять, бухой в дугу;
как Вечный Жид, как ветер вечен,
с небесной музыкою венчан
и от рожденья изувечен
ожогом музыки в мозгу.
А в общем, Маня, бог с тобою.
Иду один бродить с толпою,
с моею песенкой тупою,
беззвучно сам себе пою —
все тили-тили, трали-трали;
ах, не обнимешь милой крали!
но то, что годы не украли,
я сам торжественно пропью.
Сменявши младость кочевую
теперь на ветку кольцевую,
кого я жду? кого целую?
Куда мы все плетемся тут?
Бредя Садовым ли, Бульварным,
мы исчерпали кольца кармы —
свободу нам за труд ударный,
наш бескорыстный горький блуд!
Темно, и ночь обледенела.
Кольцо гудит остервенело,
и что тут муза назвенела,
ни я, ни ты не разберем.
Мы не раскроем и не спросим,
шагая строем безголосым,
ни что мы тут под сердцем носим,
ни что мы в землю заберем.
Мартовский снегопад
Поджидали весну. Неумело пекли всю неделю
первым комом блины, вспоминая рецепт с бородой.
А на улице март посыпает сырою метелью,
и колышется снег межсезонный и пахнет водой.
Задержись, не спеши — мы застали природу в исподнем,
подбиравшей, вертясь в раздевалке, прикид на весну,
подглядим же тайком — вот, как пишется книжка господня,
развернув над землей своих снежных страниц белизну.
Целый день шелестит снегопад — а о чем, и неважно;
сколько лет не читай — в этой книжке страницы пусты,
просто автор смахнул с облаков долгий ворох бумажный,
ненароком накапав шальною слезой на листы.
И пока до конца не просыпалось белое просо,
все плетется кругом, по заваленным крышам шурша,
без надежд и соплей эта ясная горькая проза,
как уносится жизнь — бестолкова, а все ж, хороша!
как под снегом налипшим топорщатся голые ветки,
как обходит сугроб пешеход, усмехаясь в усы,
или вон, как навстречу из школы бегут две нимфетки,
щебеча и смеясь, намотавши шарфы по носы —
знать, про жизнь говорят. Из под шапок хлопочут ресницы.
И т.д., и т.д. И не надо любовь и весну.
А всего — замереть на минуту над славной страницей,
перед тем, как закроешь глаза и отвалишь ко сну.
Три части
Штрихи к деконструкции
Посвящается Пусси Райот
Позорная пора кухонных разговоров.
Бессильного вранья извечная страда.
Вести привычный счет плевков и приговоров,
ворочаясь в углях грошового стыда.
Кого сотрут теперь? кого положат рядом?
о ком еще пожмем беспомощно плечом?
Несносно прятать взгляд от собственного взгляда
и шопотом молить, что ты тут нипричем.
И снова повторять, что мы не виноваты,
вздыхая на судьбу, долбить себя по лбу -
мы знаем, что давно пора кидать гранаты
и поджигать мосты, и открывать пальбу.
И весь наш мирный нрав - заплатой на заплате
то труса, то стыда. И где-то там тайком
мы верим, что за всех, за всех еще отплатят
отряды партизан дубиной и штыком.
Такая уж игра на этом гиблом месте:
история кровит и вертится кольцом,
поскольку каждый куст давно кричит о мести,
о праведной резне с предсказанным концом.
Здесь нечего мечтать о нежности и славе,
и путь достойней всех в проклятой колее -
шагнуть в бассейн "Москва" в протертой балаклаве
и без соплей сплясать хип-хоп на солее.
* * *
Поздний вечер. Пешком по проспектам пустым
после танцев уходишь один.
Все объятья твои расплелись точно дым.
Мы зайдем где-нибудь посидим.
Я мотив плясовой затвердил как шальной -
очень грустный напев: тра-ля-ля;
жизнь прошла, ты ушла, темнота предо мной,
и в кармане, дай бог, три рубля.
Что ж, зайду, поскучаю. Грамм двести возьму.
Закурю, говорю сам с собой.
Все объятья мои разомкнулись во тьму,
в километры ночной мостовой.
Слишком поздно я понял про жизнь наконец,
а ведь мудрость совсем не хитра:
знаешь, что оставляет нам жизнь под конец?
и ответ: вообще нихера.
В опустевшем кафе, пропивая гроши,
с черной ямой на месте души,
настрогай лучше строчек и слов накроши,
и любви как-нибудь надыши.
Вот и лезут слова, а про что - не пойму:
и вокруг, и внутри - пустота;
то, что я говорю - говорю никому,
ни к чему, ни о чем, просто так.
Так гудят города, и трещат провода,
так проходят года как вода;
на рассветных вокзалах трубят поезда
и плывут от платформ вникуда.
Так расходятся стрелки, дойдя до нуля,
и любовь выпадает из рук.
Смысла нету, а есть тра-ля-ля, тра-ля-ля -
недослышанной песенки звук.
Пенье муз. Дребедень. Сладкий крест, горький мед.
Крыл затрепанных робкая прыть.
И на Чистых Прудах лебедь белый плывет.
Ну - давай! так куда же нам плыть?
Майская зарисовка
Вдруг опять жара. И тогда из райских
кущ, сквозь душную скуку майских,
выбегают евы в коротких майках
(уж адаму штырит штаны штыком).
На бульварах - банки, бычки и пробки;
дальше - юбки, губки, коленки, попки;
а Москва скулит, продираясь в пробке
в свой эдем за баней и шашлыком.
И, пыхтя, до ночи ползет на дачи,
закупив бухла, получив на сдачу
с ледяных ночей и судьбы собачей,
за неладный крой и холодный край -
под конец весны призовое время
поливать цветы и засыпать семя
(то есть, просто трахнуться всем со всеми),
вдоль оград у грядок играя в рай.
По ступенькам сходит господь Ярила,
обивая ражим хуём перила.
Пробудясь, в подкорке ревет горилла,
очумело чуя со всех сторон
шабаш юных муз, - хоть пляши, хоть падай! -
у которых бедра звенят ламбадой.
Но извечный дачник в трусах с лопатой
возвращает нас в страну похорон.
Ежегодный рай в родовом бунгало:
заседать кагалом вокруг мангала,
рвать хлопушки и заливать моргала,
повторяя вновь "хорошо сидим".
Что тут можно делать? Наверно, клево
попалить на праздник шоссе Рублево -
или враз нажраться в кустах до блева,
протестуя против полярных зим.
Вот такой наш рай - в том краю, в котором
век за веком время идет с повтором.
Где всегда найдешь над пустым простором:
по середке верно стоит тюрьма.
И всегда там кто-то затем забором,
где чекист на вышке стучит затвором,
по решетке водит ослепшим взором,
об осколке мая сходя с ума.
Летняя сессия
Романс
Перед выходом на посадку
Песня дорог. Аэропорт. Утро.
Перед посадкой - на грудь 0.2 литра.
Вспомню о чем-то. Зачем-то глаза вытру -
будто надуло что-то в глаза ветром.
Ветром дорог, дальних широт хладом.
Стуком колес вечным, часов ходом.
Сто рубежей лежат, и все - рядом.
Как мне понять, откуда я сам родом?
Сколько уж раз было! в каких странах
ветер долбил, в груди обрывал струны!
Снова лететь. Отчего же мне так странно
двигать туда, где однажды гулял юным?
Ветры звенели. Годы прошли гуртом.
Время прошлось метлой по чертам стертым.
Что теперь ждать, думать? лети к черту!
Где ты? взгляни на карту - ты едешь в Тарту.
Видишь, как время карту кроит мира?
Время гоняло тебя за четыре моря,
то тебе душу студеной водой мыло,
то подъедало ее же летучей молью.
Вот от того к тебе все рубежи нежны.
А все равно - в одну не войти дважды.
И не собрать себя берегов между,
и никогда не утолить жажды.
Да и стакан, считай, до конца выпит.
Или точней, даже и не был нолит.
Ладно, пора. Через двадцать минут вылет.
Ветер звенит. Что-то в груди колет.
Общество спектакля
Зал битком. Начинаем. Иди же сюда.
Не тревожься, тебя не казним без суда -
суд на месте:
две мартышки, шишига и хряк молодой,
плюс козел в адвокатах трясет бородой;
все по чести.
Вот выходит на сцену нарядный народ
в честь тебя, протестуя, водить хоровод.
(Все. Спасибо.)
Вот навстречу бегут тридцать три казака
поплясать гопака и намять им бока -
тож красиво.
Вот на пышном манеже в сиянье огней
заседает сенат говорящих коней;
доктор права,
сивый мерин, придумал закон о-го-го!
содержаньем таким: "И-го-го, и-го-го".
Браво, браво!
Что, подмостки гнилы? что, актеры спились?
погляди, как выходят герои на бис -
куклы, звери!
Нас упырь с бородой осеняет крестом -
пусть теперь Станиславский потычет перстом!
мол, не верю!
Вот и все, дорогой. Ты отлично играл.
Остается за сценой пустячный финал -
там расстаться,
где тупым тесаком палачу-дурачку
твою хватит размаха оттяпать башку.
Дальше танцы.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Сергей Славнов: 2013. Весенний семестр. Сборник стихов.
Па-ра-рам, тра-ля-ля, межзвёздная зима в глазах и прочие «не-школярские простоты» Сергея Славнова – освежающие стихо-напитки с витаминами житейской вольности и мудрости. Музыка – в бонус!
12.07.13 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php(200): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|