Грустная музыка
Старое пианино. Старое, чёрное, в детстве напоминало таинственный собор. Надёжный короб не звучащей музыки – осталось от прежних времён, когда было кому играть, когда клавиши – желтоватые клавиши слоновой кости – оживали под умелыми пальцами.
Ныне – просто предмет мебели. Нежная пыль покрывает, и на ней можно писать, или наносить своеобразные, причудливые узоры.
Решено отдать, ибо ремонт грядёт: назрела необходимость.
Пианино разбирают частями, поворачивают, еле выносят. Могучее, оно точно сопротивляется, но всё же ответствует усильям многих…
Пустота в комнате.
Призрак предмета, сопровождавшего всю жизнь, мерцает в углу, постепенно тает, исчезает…
Грустная музыка томит меня…
Сказочное
Волшебный камешек
Крутые лобастые камни у береговой кромки, сине-серая, равнодушно-стальная вода.
Бедный человек на берегу. Он просто глядит на воду, мечтая – вот если бы…
Внезапно один из камней разворачивается, как одеяло, меняет цвета, в нём появляются черты человеческого лица, он растёт, потом уменьшается…
Человеку делается страшно.
Перед ним – волшебник, но добрый или злой – сказать невозможно.
Волшебник велик, на нём пёстрый кафтан, по которому, мелькая, идут леса, потом города, потом всё исчезает.
-Ну исполню я, - говорит волшебник, - всё, о чём ты мечтаешь. И что?
-Как что? – отвечает человек, немного придя в себя. – Я буду счастлив.
-Ты уверен?
-Бесспорно, - говорит человек, чувствуя, как уверенность в его душе тает капельками росы.
-Ко всему прочему, - речёт волшебник, - за всё надо платить – извини за банальность. Забыл?
-Не то, чтобы забыл, - замечает человек, - просто не знаю, чем бы я мог расплатиться.
-Всем. Если ты хочешь всего.
-Как это? – не понимает человек.
-Очень просто, - говорит волшебник. – У тебя будет всё – ну всё, разумеется, в твоём пониманье, - и ты заплатишь этим всем.
-То есть – это всё я должен буду отдать?
-Ну, конечно.
-В чём же тогда смысл обладанья?
-Ни в чём. Оно не имеет никакого смысла. Итак – вот тебе волшебный камешек. Загадай, что хочешь – и оно появится.
-А… отдавать…
-Придёт время – и ты узнаешь об этом.
Волшебник протянул ему камешек, и стал изменяться, пестрея, пока не превратился в изначальный камень.
Человек, сжимая дар в ладони, шёл и думал: Вот пожелаю я то, получу это, привыкну к нему, и… придётся расстаться… Чтобы ни желал я из предметного мира – всё уйдёт. Так стоит ли желать?
Он остановился, и внимательно посмотрел на камешек. Тот вспыхнул перламутрово, и вновь стал серым, тёплым.
И человек пожелал иметь щедрое сердце – такое щедрое, чтобы его любви хватило на всех.
После чего выбросил камешек…
Слух пронёсся о необыкновенном… святом, не святом… Он живёт в лачуге, довольствуется хлебом с водою, и от его слов всем становится тепло и светло. Все его советы точны, а слова пронизаны такою мудростью, что каждому становится ясною суть жизни.
Люди тянулись к нему.
Некто богатый, испытавший всё, не верящий ничему, уставший ото всего пришёл однажды.
Старик седобородый сидел в лачуге на циновке, и от него шло сиянье.
-Скажи, - спросил пришедший, - почему мне так тяжело идти.
-Ты очень много несёшь, - ответствовал старик.
-Но я пришёл налегке.
-И тем не менее. Груз богатства, наслаждений, корысти давит тебя.
И тут пришедший поведал – он был нищ, никому не нужен, ходил и мечтал найти нечто волшебное… Однажды, он без всякой мысли подобрал камень, и, голодный, возмечтал о вкусной еде, и тотчас в его кармане зажглось золото.
-С тех пор, - говорил пришедший, - чего бы я не пожелал – тотчас получаю это.
-Забавно, - ответил старик, и глаза его засияли особенной глубиной. – А я выбросил этот камешек, пожелав иметь щедрое сердце. Каждый выбрал своё. Так не спрашивай, отчего тебе тяжко идти…
На обратном пути гость старика бросил камешек на берегу моря, и отправился восвояси, думая, как легко ему будет, когда избавится от добра.
Волшебник ожил на мгновенье, причудливо развернувшись из своего камня, и вобрал свой странный-странный дар.
Волны ложились на берег – спокойно, красиво, выписывая пеною таинственные письмена, которые никогда никому не прочитать…
Совсем короткое дальше
Он одинок. Она одинока.
Стали жить вместе.
Легко находили общий язык, обожали вечерами сидеть у телевизора, держась за руки, как молодые… Она любила смотреть на дождь, стояла у окна, и глядела, как нежные струи чуть пощипывают апрельскую листву, ласково бликующую…
Всё ладно.
Им много лет.
Что будет дальше?
Короткое, совсем короткое дальше – у обоих…
Страшно, как раненая
Дожди
Никак
Гномик одиночества
Один в громоздкой пустоте читального зала…
Совершенно один.
Лето. Ещё две недели до отпуска.
Вздохнул.
-Не вздыхай, - послышалось.
Вздрогнул – Кто здесь?
Пустота и тишина.
Почудилось, подумал.
Шлёпал по клавишам, писал… Опять не то, - воскликнул.
-Почему? – раздалось. – Очень даже ничего получилось.
-Да кто же здесь?
-Ну, - послышалось в воздухе, - считай, что я – гномик одиночества.
-Ну и ну. А такие бывают?
-Бывают.
-Или я просто схожу с ума?
-Ну и что страшного? Я же буду с тобой. Допиши последнюю фразу, чтоб рассказ был закончен.
Он дописал.
-И что? – произнёс он вслух.
Тишина висела в воздухе, и прозрачная плёнка такой же тишины окутывала мозг.
Он подошёл к окну, поглядел на двор, на сочащийся дождь, на влажные деревья, и подумал – Жалко, что гномика одиночества в действительности не существует.
Невидимка-гномик смотрел на него из угла, посмеиваясь.
Стена, которой нету прочнее
Поэт и незнакомец
Неудача пилила его жизнь, кривые куски не складывались в целостность, и, хотя продолжал писать, но это не приносило успеха, не приносило…
Незнакомец – поздним осенним вечером, под фонарём, источавшим мириады пылинок света – обратился к нему.
Поэт сперва думал пройти мимо, но нечто было в голосе незнакомца – властное, тяжёлое. Он остановился.
-Этот прибор, - сказал некто со смазанным, будто опалённым лицом, - позволит тебе переправить в прошлое то, что ты захочешь. Не просто переправить – точно адресовать, и дать руководство, что с этим делать.
И он протянул поэту плоскую чёрную коробочку с красными огоньками на крышке. Тот взял, разглядывая мерцающие огоньки…
- А как, - начал было он, поднимая голову – но незнакомец исчез.
Пожимая плечами, поэт пошёл домой, что-то бормоча себе под нос.
Дома он думал – напряжённо, долго, тягостно; потом – как-то почувствовал, что и как надо делать, собрал лучшие свои стихи, и впечатав в машинку мысленный посыл – Покажи отцу, - отправил их себе, семилетнему…
Прибор загудел, огни на нём стали жёлтыми, потом синими, и поэт провалился в страшную щель, где било пламя, где чередой проносились летающие змеи, и каждая норовила ухватить то, что было поэтом острыми зубами. Из черноты же возникла чёрная коробочка – и усилием воли – он (или не он уже?) переместился в более ранний период.
Газеты пестрели заголовками, связанными с событиями его жизни. Почти в любой можно было прочитать интервью с ним. Полки библиотек были заставлены его книгами. Осторожно озираясь он выходил из дома, и репортёры кидались к нему…
В роскошных апартаментах, осаждаемый телефонными звонками он поднёс пистолет к виску…И оказался под фонарём. Незнакомец стоял рядом.
-Ну как, - спросил он, - ты всё ещё чем-то недоволен? Видишь, к чему привела тебя слава?
-Так что ж, - молвил поэт, - нищета и не-признанье лучше.
-Они не лучше. Они дают тебе шанс многое понять. Выверить свой путь и пройти именно им.
Незнакомец забрал прибор, и растворился в воздухе.
Даже не попрощавшись с бедным, ничего не понимающим поэтом.
Александр Балтин: Грустная музыка.