как карандашный набросок Дега -
улетаешь.
в море небесное
серое-
запруженное медузами облаков-
отрываясь острыми
то ли локтями
то ли коленями
от меня –
вмиг осиротевшего
в череде дней, где между вдохами
года ожиданий твоих
междугородних звонков;
улетаешь.
в ненавистное
море
небесное
и лопается очередная струна
сердца,
выдыхая посмертное
си-бемоль;
улетаешь.
жадно взглядом вычерчиваю
в блокноте неба
манящий
как карандашный набросок Дега
плавный изгиб
шеи-
излом губ-
взмах тонкой кисти руки-
и запереть бы тебя,
приковать накрепко
к прикипевшему сердцу - что птица
с подрезанными крылами
отныне
и вовеки -
хранит тебя
вопреки…
но.
ты
улетаешь.
в ртутных зеркалах луж -
разбиваюсь о неоновые огни
злачных мест
кричащих витрин и
септаккордом
отражаюсь
звездами
в ртутных зеркалах
луж -
а ты слушаешь
Вертинского
и бегло целуешь
холодные пальцы мои -
таю
призрачным дымом
во вне
и внутри
грассирующем ворковании
утопаю
в тебе
живо ощущая
свое сердце -
полый мышечный орган
размером с кулак -
уже не бьется
шестьдесят ударов в минуту
а переключается
на следующую скорость -
но я совсем не боюсь
быть оштрафованной
за превышение:
самозабвенно вкушаю мятный воздух
твоего дыхания
и изумляюсь
миру:
разве сердце
с мой кулак
размером
может вместить в себя столько любви….
амок -
moon river -
мечтаю-
имя твое
перекатываю во рту,
словно мятную карамель,
бросая себя в город,
в толпу
людей -
бестолку:
среди сырых фасадов
и нагих ветвей
единоликость.
а я, по-прежнему,
всё жду
тебя,
и так же сильно жду апрель -
донельзя
смешная.
смешался коктейль
под названием «скука»,
испила до дна,
не смакуя.
не вслушавшись в звуки
старика - фортепиано,
пропевшего хрипло
о ночи в Чикаго-
я усмехаюсь.
только в виске
пулей гнездится:
в сумерках бы раствориться,
когда слева
в подреберье
опять нежность
разболится –
и проткнет иглой
насквозь.
а ведь я хочу
тебе присниться
не сиротливой,
в стаю людей
оброненной
случайно,
а гордо шагающей
по меридиану-
ну,
юродствую, ладно.
ведь доподлинно знаю-
не примешь всерьез.
ты, конечно, поймешь
всё… понарошку.
и сразу улыбнешься.
погладишь по плечам
привычно-нежно,
словно кошку,
да только спросишь
невзначай:
«Родная, сделать тебе чай?»
мечтаю...
страна глухих –
друг,
со мной по-прежнему скверно -
до немоты.
а город постылым северным ветром
пронзен,
и тишины
в нем
по самое горло:
город продрог до скелета дорог…
и все герои вышли в запас.
море... в Стране глухих
только море. чайкам рассказывает
про нас.
попутного б парусу,
расплавлюсь на паузы,
на следующем ярусе -
конечный рывок.
а мне бы
удержаться за небо,
как вены вскрывая
чужие миры.
друг,
со мной по-прежнему...
про небоскребы -
выдумка все:
небоскребы и боги,
и Эльдорадо,
и Большой взрыв;
и ты – на пике своей манящей,
но мнимой свободы
ты:
мой
персональный
миф.
красивый -
Давид Микеланджело,
конечно, ты знаешь,
насколько красив.
свое отражение ловишь
в глазах моих
и
говоришь
о сто-лет-нем
одиночестве
полковника, которому никто не пишет -
даже в этой плоскости
льстишь
моему
самолюбию;
но меня растаскивают черти
противоречий:
смотрю на тебя и думаю:
как легко сейчас отвесить оплеуху
твоему самомнению,
сказав:
расслабься, мальчик, ты просто
мне
под настроение попал.
но у меня снова не хватит духа.
я уже
готова сойти
с орбиты,
вкусив мед
твоего
бедового
голоса,
ведь в нем можно, (да-да!),
раствориться
без остатка,
пока ты горстя-ми
небрежно
бросаешь
соль своего интереса
в мой Мировой океан чувств.
я, конечно же, пройду по Виа Долороза
от и до.
у этих историй никогда
нет счастливых концов;
после - буду себя ненавидеть, наверное.
а, может, даже плакать.
дня три подряд:
изойдясь тропическим ливнем.
но это потом -
сейчас же любуюсь я
Эльдорадо и небоскребами,
богами и,
совсем немного,
тобой.
про снег -
он торопливо пишет мне письмо:
с нажимом каждую букву выводит;
а я где-то тоже
выхожу из себя
стихами -
по жилам сок стихоплетства бродит:
ломаю грифель -
придирчиво подбирая слова...
а ни черта путного не выходит –
по трафарету
творю.
перебродило.
обратилось в уксус.
топча улицы каблуками,
представлю, как пишу ему ответ:
«Здравствуй! Радость: в нашем городе пошел первый снег,
а может, и не пошел, закружился в танце:
Чайковский, па де-де миллиона снежинок...
красиво.
порой мне кажется, снег сродни заезжему иностранцу
в наш город:
так редко бывает…
а я собираю паузы,
как пазлы,
рассовываю их - мелочь по карманам
и складываю в копилку новости для тебя:
например, вчера наблюдала облака – похожи на слежавшуюся вату
из старых матрасов;
катастрофически хотелось, чтобы выпал снег...
переход на следующую фазу -
ночью загадала на падающую звезду
про снег.
и сразу сбылось,
хотя даже не чаяла.
знаешь, какое в следующий раз
я падающей звезде
загадаю желание?»
расстояние: столько-то кэмэ
время полета: пара часов.
он торопливо пишет мне письмо
и каждую букву выводит с нажимом.
во всяком прохожем я вижу его:
так ярко.
так четко.
так живо…
вьетнам -
пустое...
замкнутое пространство -
пустое,
но всё как будто бы по феншую;
на грозовом облаке
лежу головою,
дрейфуя на радиоволнах ,
натыкаюсь
на экстренный выпуск:
земляне, внимание!
на Солнце рекордное количество вспышек;
(ах, вот оно что...)
мысли перетекают в мыслишки,
помыслы - в домыслы,
и на повестке дня
снова
война...
стихи, до краев наполненные тобою, молчат;
внутри 1965 год, Вьетнам:
словно напалмом
начинаю
выжигать
память свою о тебе:
долго- и кратковременную.
получается так себе,
если честно.
и ведь были какие-то идеи, были планы,
а теперь это странное выражение - «по барабану»...
ветер в переулках беснуется,
свистит что-то про близость зимы,
а «мы» в этой войне для всех
пропали без вести -
и утопить бы тоску в красном море
«Каберне Совиньон»,
где истина
покоится
на дне:
Русалочка,
кому теперь ведьма поет твоим голоском о любви?
под соло трубы
медленно
погружаюсь в Ледовитый океан одиночества
с го-ло-вой;
вот бы кто-нибудь «до востребования»
выслал мне
сме-лость
пережить это Смутное время...
это время...
пустое...
про щелчки -
сердце: щелк - щелк –
счетчик Гейгера,
ты излучаешь так много,
еще мгно-вение – и зашкалит;
еще одно мгновение...
между вчера и сегодня:
ты
другим миром
для меня стал –.
неуловимо.
непоправимое.
нет.
лукавлю:
мир – всего лишь шарик, а ты -
как теорема Ферма -
и разве можно было представить себе
еще вчера...
сегодня:
дрожь рук, как у пропойцы,
как у нищего – за подаянием,
и память в угоду стирает все лица,
только – твое –
то ль в наказание, то ли...
отвожу взгляд.
щелк- щелк...
за окном - ворона черная
на изломе ветви старого каштана,
смотрит так, как будто бы все знает
про меня.
смотрит насмешливо.
искоса.
зло.
а глаза у нее мертвые.
а у тебя что?
близкое небо;
воздух без примеси CO2;
кругом веселая детвора,
взрослые,
старики.
и счастья город – огород золотой,
наверное, это здорово, да...
а я раздарила свои стихи:
направо - налево,
вдруг захотела
их отпустить.
может, теперь это хмурое небо
близким мне станет;
и я представлю тогда,
что тоже дышу воздухом,
воздухом без примеси CO2.
щелк – щелк...
Лара Соболева: круги на воде -.