Когда у нас в стране не было секса
Один раз в своей жизни я была по профсоюзной путёвке в санатории. Моих заслуг хватило только на санаторий в Костромской области. Кажется, он назывался «Иван Сусанин». Ничего себе название для санатория.
Блок, в который меня поселили, состоял из двух двухместных номеров, объединённых одним санузлом.
Со мной в комнате поселилась молодая медсестра из Костромы, настолько говорливая, что через несколько минут после знакомства я знала всё о ней, о её семье, а к концу дня – о знакомых и сослуживцах. Именно тогда я научилась слушать, но не всегда слышать собеседника.
В соседней - две дамы постарше: одной было за 60, кажется, инженер из какого-то НИИ, и скромная, тихая женщина лет 50 - продавец деревенского магазина из костромской глубинки. Та, что постарше, сразу сказала мне, узнав, что я врач, что все её болезни от того, что у неё нет мужа. Она всерьёз просила меня, чтобы я нашему лечащему врачу это сказала, и, может быть, он пропишет ей что-то взамен. Я в лечебных целях каждый вечер отправляла её на танцы, но она приходила в номер ни с чем.
Однажды в воскресенье вечером, возвратившись из дома (дама жила в Костроме), она привезла самиздатовскую книгу, перевод с английского, подробно описывающую более ста вариантов сексуального взаимодействия между мужчиной и женщиной. Это был 1980 год. В нашей стране тогда ещё секса не было. Но подпольные книги о нём, как оказалось, уже были. Не могу похвастать, что я к книге не проявила никакого интереса. Отнюдь! Книга была написана (или переведена) хорошим языком, тактично, почти целомудренно. Но одной мне читать её не дали, а заставили читать вслух, опять же ссылаясь на то, что я – врач, а, значит, стыда у меня нет и быть не может. Я попыталась отнекиваться, но любопытство взяло верх.
Я стала читать. Чтобы скрыть своё собственное смущенье, я придавала своей интонации иронический оттенок, иногда сопровождая прочитанное комментариями, не выходящими, правда, за грани приличия.
Медсестра время от времени хихикала и задавала вопросы, требуя уточнений. Пожилая дама шикала на неё и слушала очень сосредоточенно. Вероятно, читаемое имело на неё лечебный эффект. Но более всех реагировала тихая женщина из деревенского магазина. Она плевалась, хваталась за голову, все время повторяя: «Какой срам!» и вдруг, в разгаре чтенья, побежала в туалет, уже по дороге издавая жуткие звуки надвигающейся рвоты. В туалете её рвало, о чём свидетельствовало душераздирающее звуковое сопровождение. В промежутке между желудочными спазмами она успела нам крикнуть:
- Подождите, не читайте без меня!
Театр
Моему сыну 14 лет, значит, это 1982 год. Мы любим вместе ходить в театр, и 2-х часовая поездка в один конец этому не помеха. Театр… Нет, не буду называть театр, спектакль и актрису, которая тогда только появилась в Москве, и о ней везде заговорили. Суть сюжета спектакля в том, что главная героиня, не поступив в Москве в медицинский институт, едет в Сибирь, работает в глубинке санитаркой в больнице. Там, конечно, есть хирург, который работает день и ночь, дома у него неуютно, потому что жена – геолог всё время в экспедициях. Муж не кормлен, не ухожен, но любим всеми сотрудниками и пациентами. Естественно, новая санитарка приняла на себя тяготы докторского быта. У них намечаются романтические отношения, но всякий раз, как только они приближаются друг к другу в своих отношениях, в дверь стучат, вызывая доктора в больницу. В один из кульминационных моментов, когда в дверь в очередной раз постучали, дверь пошла открывать девушка и, открыв, закричала: «Идите вы все к е-й матери!» Зал от неожиданности оцепенел. Наверно о такой тишине говорят: «звенящая».
Вдруг в этой тишине мой сын шёпотом, но в тишине его услышали многие, а может быть все, спросил:
- Не понял, к какой матери?
Он, конечно, расслышал, но, не поверив своим ушам, переспросил.
Зал взорвался истерикой.
- Ну, теперь я знаю, как встречать твоих пациентов, которые бесконечно приходят к нам домой.
Его намерения были столь серьёзны, что с тех пор при каждом звонке в дверь я старалась его опередить и встретить пришедшего сама.
От пациентов
Из области чёрного юмора
Говорят, что человеку никогда не надоедает смотреть на огонь, на воду и на то, как работают другие. Последнее мне доставляет особое удовольствие, когда бригада работает, как отлаженный механизм. Первый раз я наблюдала, как работали трое молодых ребята, собирая за несколько часов щитовой домик у меня на участке. После этого я никогда не отказывала себе в удовольствии понаблюдать за работой слаженных бригад: когда ставили металлическую дверь в квартире, пластиковые окна на работе...
После того, как с моей «четвёрки», стоящей под окном, сняли два раза аккумулятор и три раза слили бензин, я решила поставить металлическое укрытие у дома, благо соседи не возражали.
Заказав установку металлического гаража, я предвкушала, что закончатся мои бессонные ночи, и то, что я посмотрю, как работает очередная бригада.
Строителей было двое: пожилой, лет 55-и, и совсем молодой – лет 20-и. Работали споро. Пожилой успевал ещё и со мной поговорить. Спросил, кем я работаю. Я ответила.
- А что, инфекционист - это по кожным?
- Нет, инфекционист – по заразным: дизентерия, вирусный гепатит, корь, скарлатина и прочая зараза.
- Да, это серьёзно! У меня в прошлом году, хозяйка, такой случай был, до сих пор отойти не могу. У меня от кори молодой напарник помер! Не этот, – показал он на работающего с ним парня, – а другой.
- Ты чё, дед, - покрутил пальцем у виска доселе молчавший напарник.
Перестройка
Сразу скажу, что я уважала и продолжаю уважать Михаила Сергеевича Горбачёва. Его роль в истории нашей страны ещё не полностью осознана, и время расставит все точки. В конце 80-х я очень сожалела, что мои родители не дожили до этого времени. Правда, в 90-х я уже думала иначе: «хорошо, что мои родители не дожили до этого времени».
Горбачёв разбудил нас: «Уважаемые, проснитесь! Вы так давно спите, что все по уши в дерьме!» Кто виноват у тех, кого разбудили, да ещё и указали на конфуз? Конечно тот, кто разбудил. Он открыл ворота тюрьмы, а те, кто выбежали из неё толпой, его же и затоптали.
Мои политические пристрастия не совпадают с мнением большинства. Я очень уважительно отношусь к Егору Тимуровичу Гайдару. И хоть у меня в результате реформы погибли деньги на сберкнижке, которые я собирала, во всём себе отказывая, сыну на кооперативную квартиру, утробной обиды на него у меня нет. Правда, поначалу, когда он выступал, я всё время вспоминала, как много лет назад наша соседка говорила моей маме дословно следующее: «Вчера по радио один так хорошо высказывался! Не по-нашему, правда, но очень хорошо». Но Гайдар научился говорить «по-нашему», и за это я его уважаю вдвойне и продолжаю прислушиваться к каждому его слову. В те годы, когда политика вошла в нашу жизнь, и все разговоры сводились к ней, я в автобусе разговорилась с женщиной, которая мне доверила самое сокровенное: «Знаете, я Чубайса люблю». Встреча с таким редкостным единомышленником ознаменовалась тем, что мы проехали свои остановки и продолжили беседу ещё и на обратном пути.
Борис Николаевич Ельцин для меня фигура неоднозначная. В его противостоянии с Горбачёвым я не была на его стороне. Я воспринимала его как «шлямбур», который пробивает дырку в стене, в которую потом «вкручивают» тонкие демократические «гвозди»: Ю.Афанасьева, Л. Старовойтову, того же Е.Гайдара. Но, я предвидела, и это случилось, он решил обходиться без гвоздей, и развалил ту стену, в которую нужно было продолжать ввинчивать гвозди, а он решил действовать только шлямбуром.
Ещё о перестройке
Разговор по душам
Мне рассказывал очевидец того эпизода, о котором сейчас пойдёт речь. В начале перестройки Михаил Сергеевич ездил по городам и весям и довольно близко контактировал с народом. И вообще был руководитель с «человеческим лицом». Приехал он в один подмосковный колхоз-миллионер. Его водили везде и всюду. Рядом шло московское и районное начальство, руководители колхоза, а за основной группой шла толпа «разночинцев». Особняком, но неизменно тут же, шла Раиса Максимовна. Вдруг из толпы отделилась и вырвалась вперёд пожилая деревенская женщина. Она пыталась догнать Михаила Сергеевича, тяжело дыша, поравнялась с Раисой Максимовной.
- Вы хотите о чём-то спросить Михаила Сергеевича? – спросила женщину Раиса Максимовна.
- Да, - окончательно запыхавшись, сказала она.
- Михаил Сергеевич, - окликнула мужа Раиса Максимовна – Вам женщина хочет задать вопрос.
Процессия остановилась, Михаил Сергеевич ожидал вопроса с заинтересованным выражением лица.
Воцарилось молчанье, женщина растерялась и опешила. Местное начальство напряглось в предынфарктном состоянии.
- Михаил Сергеевич, как у нас в стране со СПИДом? – неожиданно для всех и, наверно, для себя, спросила женщина.
Михаил Сергеевич с готовностью стал рассказывать присутствующим о состоянии этой проблемы, приводил цифры, сравнивал их с общемировыми, в общем, ответил на вопрос исчерпывающе.
Что в действительности хотела спросить пожилая колхозница руководителя страны в 1987 году, по сей день осталось тайной. Только получила она после этого случая прозвище «СПИДометр», а в деревне прозвище прилипает навеки и по наследству передаётся.
Новое время
Начало 90-х. Кто-то старался выжить, кто-то – разбогатеть, кто-то сник и впал в депрессию. Я и многие мои друзья оказались среди тех, кто старался выжить.
Моя подруга, тоже врач, муж её стал пробовать себя в малом предпринимательстве.
Утром раздаётся телефонный звонок, и моя подруга еле вспоминает в звонящей бывшую свою сотрудницу. Выслушав её и положив трубку рядом с аппаратом, говорит мужу, что знакомая просит денег взаймы.
- Сколько? – спрашивает муж.
- Говорит, сколько можете.
- ?
- Понимаешь, к ней приехали родственники на такси и нечем расплатится, а таксист, видимо, ругается, что его задерживают, включил счётчик.
- Так! Дословно воспроизведи то, что она тебе сказала!
- Она сказала: «На меня наехали, счётчик включён».
- Понятно, у меня таких денег нет, тем более, что это – без отдачи.
Потом муж объяснил моей подруге суть проблемы позвонившей, и что это за «родственники» к ней «приехали».
Боль
Кресло
Судьба
Лида была моей пациенткой в начале 80-х, когда ей было 18, и она заканчивала медицинское училище: буквально после выписки из больницы – на госэкзамены. При последующих осмотрах похвасталась дипломом и сказала, что работать будет медсестрой в Доме ребёнка. Лида – девочка бойкая, энергичная, с горящими глазами, христианскими чертами характера не отличалась, поэтому выбор её мне показался странным. Детки в домах ребёнка сложные, у каждого – своя трагедия. Эта работа для зрелой женщины, имеющей своих детей. В доказательство я приводила множество аргументов, но её аргумент был один, но очень сильный: «Я хочу».
« Работники из таких заведений или сразу уходят, или остаются там навсегда», - сказала я ей на прощанье. С тем и расстались на долгие десять лет. И я про неё забыла.
В начале 90-х, по работе, я побывала в Доме ребёнка и, к моему удивлению, встретила там Лиду. Она изменилась: повзрослела, поблекла, глаза уже не горели. Я бы её и не узнала, если бы она сама не подошла ко мне: «Вот видите, я осталась здесь навсегда», - сказала она при встрече. За эти годы она похоронила родителей, жила одна в деревенском доме. Семьи у неё не было. «Но у меня всё хорошо: зимой в доме тепло, у меня – газ, летом в огороде всё растёт. У меня там порядок, ни травинки». Я и не сомневалась.
В последующие годы я изредка встречалась с ней в автобусе: у меня дача в тех краях, где она живёт. В конце 90-х я встретила её с мужчиной: «Это мой муж Фёдор», - представила она.
Года через три при встрече сказала: «Федор – мужичок неказистый, но рукастый, всё умеет делать». Боялась спросить про детей, но она сама сказала: «Детей у нас нет, но я нам сыночка ращу на работе». На мой вопрос рассказала: «Я из отпуска пришла, а у меня в группе новенький, трёхмесячный мальчик. Я его как увидела, сразу решила: будет наш. Мы уже год по конторам ходим, добиваемся, но пока ничего не получается. Но я добьюсь. Вы меня знаете».
Через год встретились вновь: «Ну как у вас с сыночком?» «Ходим по конторам. То у нас доход мал, то образования мало, то удобства во дворе. Но мы не сдадимся». Потом шепотом добавила: «Да Алёшенька уже год живёт у нас. Но об этом – никому!» В следующую встречу: «У нас – всё нормально, уже всё позади. Алёшенька теперь на нашей фамилии и отчество у него Фёдорович. Только Уполномоченный по правам человека Лукин помог. Дай ему Бог здоровья!»
В прошлое воскресенье встретились опять. «Мы первый класс заканчиваем. Учимся хорошо, стараемся. Отца не больно слушается, а от меня не отходит, моё слово – закон.» Всю дорогу, пока ехали, минут 40 рассказывала - и как ест, и как говорит, и как с ребятами общается… Не заметили, как она приехала в свою деревню. «Вон мои встречают, посмотрите». На остановке стояли улыбающиеся два «мужичка»: большой и маленький. Маленький ещё и подпрыгивал. Взяли мужички у мамы сумки, поцеловали, и было на маленькой деревенской автобусной остановке три счастья сразу. А может быть, одно на троих.
Лица кавказской национальности
Средина 90-х. На станции Перово, в Москве, я жду электричку. Попала в технический перерыв, поэтому ждать пришлось долго. Идёт дождь, прохладно. Сижу на платформе под навесом одна на скамейке. На двух других – женщины, судя по всему, уроженки северного Кавказа. Их человек 7-8, они о чём-то говорят на непонятном мне языке. Я думаю о своём, у меня родился внук, все мысли – о нём. На платформе пустынно. Одна из женщин, вероятно, по просьбе других, открыла свою кошёлку, в которой лежало несколько белых батонов, вынула оттуда же стеклянную банку с чем-то бордово-коричневым, стала отламывать ломти, зачерпывая указательным пальцем массу из банки. Намазывала её на кусок хлеба и протягивала по очереди каждой.
Такой же кусок был протянут и мне, хотя я сидела поодаль от них. Это было сделано так естественно, как само собой разумеющееся, что я не решилась отказаться. То есть мой отказ просто не предполагался, судя по поведению этих женщин.
Я взяла кусок, запах свежего хлеба и пряностей незнакомой мне массы был бесподобен.
Смутившись своего явного желания присоединиться к трапезе, я сказала: «Спасибо». «Ешь на доброе здоровье», - кивнула мне женщина.
Первая проба вызвала град слёз и ощущения пожара во рту. Дивно пахнущая масса оказалась чем-то вроде аджики.
- Не бойся, никакой микроба не будет, – пояснила одна из горянок.
- Какие уж там микробы, мне бы не окочуриться, – подумала я.
Требования приличия заставили продолжить, но дальше, уже «обожжённый», рот не воспринимал огненную приправу, и я всё съела не без удовольствия.
Почему-то всегда помню этих женщин, ту естественность, с которой они присоединили меня к своей трапезе, а значит, и бытию.
Что же нас разъединяет?
2007 год. Я зашла в Москве в магазин оптики купить себе очки. Магазинчик маленький, уютный. Навстречу мне поднялась улыбающаяся, очень красивая молодая женщина. Она была хорошо одета, с безупречным макияжем, аккуратной причёской. Когда заговорила, обнаружился её грузинский акцент.
Стала предлагать мне разные очки, и мы разговорились. Улучила момент, чтобы сказать ей, что она выглядит безукоризненно.
- А меня называют чернож-ой, – с полными слёз глазами сказала она, – а у меня ж-а белая, абсолютно белая!
Слёзы уже вылились наружу.
Я пыталась как-то успокоить женщину, но мой лепет сводился к тому, что от цвета ж-ы ничего не зависит.
- Зачем мне так говорят? Зачем!?
Знаю, что в слово «зачем» грузины вкладывают два значения: и «почему» и собственно – «зачем».
«Почему» - я не стала касаться. Это для меня, представителя национального меньшинства, вопрос болезненный, как и для моей собеседницы. А по поводу «зачем» высказала своё мнение:
- Чтобы обидеть. И единственное средство против этого – не обижаться. И тогда будет незачем! Это трудно, но возможно. Работайте над собой. «Мы не можем изменить окружающих, мы можем изменить своё отношение к происходящему».
Грустное
Юлия Павлоцкая: Рисунки с натуры. О новом времени.