***
Здравствуй.
Только бы видеть, что ты живёшь
и что ты такой,
что при виде тебя протоны
свой замедляют шаг,
что ты не ныряешь в прошлое
и геройствуешь
день ото дня, и всё так же бездонна
твоя душа.
Быть бы — как ты. Настоящей.
Быть бы зачем-нибудь,
словно кому-то меня очень надо
в ударной дозе.
Быть бы сейчас — иначе,
вывернуть
кожу и вдруг созреть рядом
с твоей совершенной гроздью.
Знал бы ты, как тебя много,
ты б весь исчез.
И закончится мир, потеряв
вседержащую твою сеть.
Ты бы мог быть богом,
а может, ты он и есть.
Только бы мне не посметь
не любить тебя.
Только бы не посметь.
Биография гриба
Что-то растёт внутри –
наверное, гриб,
древесный, мягкий, невкусный гриб,
который впитает тебя, как губка,
взорвётся
и углями догорит,
лёгкие не легки,
воздух сбивается в угольки,
пустота попряталась в уголки,
и грибницы кружево
в клетке
показывает коготки,
грузной лавиной с плеч
стекает наркоз,
возвращается речь,
не время – безвременье лечит,
и боль – только признак жизни,
а не Дамоклов меч,
вдох – ядовитый дым
ударной волны,
и кожа – лишь кружево мелких дыр,
я гриб,
я впитаю тебя, как губка,
вырасту
и принесу плоды.
Глобальное потепление
Москва — Петербург
Здесь воздух взрезает горло,
сдирает кожу —
такой уж город,
Москва встречает нас на перроне,
бранясь и пряча рога и хвост.
Протянем руки, но спрячем лица:
на них крупицы
дождя из столицы,
где пропуск удара волшебной мышцы —
что твой разведённый Дворцовый мост.
И здесь, может статься,
возможно счастье,
но следующая станция —
не Петроградская,
а какой-нибудь вовсе Охотный ряд,
и река забыла, что значит течь, и
слова мы берём из звериной речи,
и не дом тебе здесь, а лишь место встречи,
и то — Арбат.
Здесь можно любить — украдкой,
не без оглядки,
зализывать ранки
от вечных взглядов Большого Брата,
который смотрит из каждых глаз.
И нам бы смелости небывалой,
да кто нам дал бы её,
кто дал бы,
чтоб нам не встретиться на вокзале
в последний раз.
Долго и счастливо
…и кто слушал, наверное, молодец.
Только жили они — ну, не то чтоб долго.
И не счастливо, да. Их дракон был — город,
и друг другу они были тёмный лес.
Огнедышащий труп поостыл, облез,
только этот — из фениксовой породы:
он воскреснет — они ни на что не годны,
вот тогда-то, стало быть, им конец.
Пережить бы зимний полураспад,
потихоньку, ощупью, наугад
друг из друга выцепить по ледышке.
…а в другом «долго-счастливо» всё прошло,
и дракон — добрый друг. Так бывает, что
в одиночку лёгкие легче дышат.
Воскресение
Грустный безжалостный крест
ты засыпаешь, раскинув руки
ты умираешь, раскинув руки
и падаешь
падаешь
круг
за кругом.
Наутро — воскрес.
Воскресение.
Ругань
в метро,
понедельник,
а ты — воскрес!
Если в мире есть
ещё чудеса,
то вот это —
чудо.
Помнишь, один бородач пострадал за всех?
Он любил весь мир и скончался в муках,
а нам… Нам жизнь бы
вытерпеть
выстоять
друг за друга,
один за единственного —
на смерть,
а за смертью — утро
и круг
за кругом
и я засыпаю, раскинув руки
и ты засыпаешь, раскинув руки
и воскресение
и мы не верим, что мы
здесь.
***
Моя нежность к тебе —
звезда.
Голубой гигант.
Я ей сердце и корень.
Мы вместе ходим
там же,
где ты,
и тают асфальт и снег,
и рвётся бумажное небо,
когда мы вздыхаем
с ней
одноврéменно
или одновремéнно.
Но ещё один вздох —
и сверхновая,
и тепло на тысячу
чёрных дыр.
Обними меня
наконец.
Покрепче.
Побереги этот мир.
***
Королевский весенний траур —
как покрывало, как саван, как гроб.
Как тебя мне мало,
и как мне много моей любви.
Деревянный робот
давно сгорел,
и смешался пепел его со снегом,
и вырос, вырвался
и взорвался
ядерный гриб.
…и остался спасительный дождь,
чтобы смыть ошмётки
драконьих крыльев,
разодранных взрывом,
и лёд, и пепел, и снег.
И прошлое
солнце высушит в пыль.
Сбросим траур.
Драконы мертвы.
Мы воскреснем — продрогшими,
но воскреснем.
С весной внутри.
Memento mori
«Memento mori, memento mori», —
мне шепчут сзади, из-за спины.
Мы в колеснице, в венках лавровых,
мы победили, мы взяли город
и в этот голос не верим мы.
Memento mori.
Плати покоем
за счастье знать, что ты не один.
И ты, костлявая, знай: нас двое,
нас только вместе, нас только с боем,
а по отдельности — не хотим.
Memento mori! — раскаты грома.
Но мы-то знаем, потоп — потом.
У нас тут вроде любовь до гроба,
и впереди не одна дорога
виляет преданно нам хвостом.
А в небе…
в небе мы видим Бога.
Он улыбается нам
Чеширским таким котом.
Евгения Ульянкина: Глобальное потепление.