Кураж
Пеняя на время, судьбу теребя,
Я стал понимать понемногу:
Живём, понемногу теряя себя,
Тем больше, чем ближе мы к Богу.
Из этого опыта я вывожу
Боязни и страха нелепость,
Всего-то и надо на грош куражу,
Поверить, что Бог – наша крепость.
Вот я и поверил, живу – не тужу,
И время меня не колышет.
Теперь только нужно на грош куражу,
Поверить, что Он нас услышит.
SOUTH BEACH
Майами, знаменитый
Южный Пляж,
здесь шляются
горгульи и химеры,
миллионеры
кушают гуляш,
и покупают
милости Венеры.
От кутюрье
Армани да Кузьмы
бикини дивы
и кариатиды,
а драпировкам,
видно, до зимы
пылиться по
примерочным
Флориды,
а в воздухе
висит такая блажь,
здесь столько моря,
солнца и загара,
собак счастливых…
праздничный коллаж
свободы, искушений
и базара.
Дневник
Мне было восемнадцать, в дневнике
Я, как Стендаль, для жизни строил планы…
Мне грезились заливы, пеликаны,
в каком-то невозможном далеке.
Вблизи – насущных дел веретено:
писать стихи, конечно ежедневно,
быть фатом – Несмеяна ли, царевна,
Царевна ли лягушка – всё равно,
играть в футбол, как Толик Бышовец,
Бальзака прочитать в оригинале,
поэму века дать на биеннале,
и контрапункт осилить наконец.
Ах, эта невозвратная пора,
пора надежд, смятений и конфузий,
пора волшебных молодых иллюзий –
рукой подать, как будто бы вчера.
Я ощущаю привкус травести,
поскольку что-то главное пропало…
В Италии есть городок Рапалло,
Нам выпало там зиму провести.
Фантом
Вериги времени личин,
Нет ни былого, ни грядущего,
А суть и сущность всего сущего
Меж этих мнимых величин.
Но мы пеняем и ловчим,
И уповаем на везение,
На словесами сотрясение:
Ущербный дух неизлечим!
Его кручина из кручин
С шестого дня от Сотворения,
Что наша вера в воскресение –
Былины благостный зачин.
Песня (Инне)
…А я не знал,
что я интеллигент,
мы распевали
песни Окуджавы,
и наши души
от волнения дрожали
под голоса его
аккомпанемент.
Летит по небу
шарик голубой…
мечтаем, значит
мы с тобою живы!
Все истины всегда
в какой-то мере лживы,
но в эту сразу
мы поверили с тобой.
Холодный март,
короткая весна,
мы муравья
московского жалели,
на наших женщин
мы по-новому глядели,
они, мне кажется,
по-новому на нас.
Его надежда
чище серебра,
любовь без меры,
вера без жеманства,
старинное шитьё
арбатского романса,
и дар дворянства
от арбатского двора.
Он на Россию
был один поэт,
потом уже
поспели и другие…
но Окуджава
подарил нам ностальгию
по временам,
которых не было и нет.
Тост
Моя душа, случается, хандрит,
то цвет изменит, как александрит,
то станет вдруг прозрачнее медузы,
то пламенеет, как на старте дюзы.
А я с душой отменно терпелив,
вникаю в многоцветный перелив,
и вывожу свой градус перегрева
из генеалогического древа.
Но тело тоже иногда хандрит:
бессонница, мигрени да артрит,
всё тоньше кожа, медленней нейроны –
оскудевают средства обороны,
ветшает храм, и скоро "свет туши"…
Так выпьем за бессмертие души!
Б. К.
Ах, это сладостное Ах!
Когда восторг в груди теснится,
Пустое мямлить о стихах,
В любви пора мне объясниться.
Мы, дети времени химер,
Давно истлели гимнастёрки,
А мы спешим в апрельский сквер,
И распиваем "три семёрки",
И распеваем про войну,
Про Короля и ту пехоту,
Про нашу горькую вину,
И дульциней и донкихотов.
Казах счастливый, жизни рад,
Пел Окуджаву в электричке,
Про тот же воинский парад
И паузы на перекличке.
Но как поэтов не тряси,
Не обрывается цепочка,
Так повелось уж на Руси:
Не обрывается, и точка.
Ах, как читаю я тебя,
Как восхищаюсь и жалею!
Жалею, кипу теребя,
У входа в тёмную аллею.
Залив Пеликанов
Б. О.
Залив Пеликанов, вода с бирюзой,
небес голубая лагуна,
на облаке белом охота с борзой
и белой кобылой драгуна.
А бриз декорации ставит гуськом,
картина сменяет картину,
и белые рыбы идут косяком,
толкая в корму бригантину.
Зелёные зонтики, пляж золотой,
детишки, песочные замки,
с охоты драгун поспешает домой,
платочками машут пейзанки…
даже поверилось где-то на миг,
знать, в простодушьи сердечном:
мы юные снова с тобой, Mon Ami,
с тобой в этом празднестве вечном.
Я и я
Молодой моей душе
Неуютно в дряхлом теле,
Отлететь бы ей уже…
Вы, мессир, в своём уме ли?
Ваша юная душа
Отдала свой мир астральный
За улыбку малыша.
Вышел срок наш пасторальный…
По гармонии в тоске
Засыхаюсь ежечасно,
Точно рыба на песке.
Ты же, век спустя, прекрасна…
Ошибаетесь, мессир!
Вдохновляет это чудо
Вашей страсти эликсир,
Только… живы вы покуда.
Ладно. Всё. Ну, мне пора.
Ты в грехах моих покайся,
И потом уж, будь добра,
Отлетай, беги, спасайся…
Ошибаетесь, мессир!
У души одно спасенье:
Вместе с вами – в лучший мир,
Вместе с вами – воскресение…
Утро
Скользя обречённо и утло,
светлеет небесный челнок…
Прекрасно флоридское утро,
вовсю розовеет восток,
недвижен Залив Пеликанов,
песок под ногами упруг,
а двое седых великанов
спускают на зеркало струг.
Ах, как захотелось мне с ними,
и чтобы давно уж "на ты",
и там за полосочкой сини
рыбачить бы до темноты…
Похоже, тут третий не нужен,
да я и удить не удил,
но всё же позвал их на ужин,
и, кажется, не удивил.
Я пятую милю шагаю,
кончается мой променад,
стишок в ритме шага слагаю,
последний из трёх серенад.
Высокое солнце бушует,
залив приливает волной,
себя от наезда крышую,
под гребень иду головой,
а свежесть навстречу под кожу…
Гляди-ка ты, не оборзей!
Я вечером день подытожу
в компании новых друзей.
Artur Shoppinghour: Кураж.