Я смотрю на простор...
Не старость приходит...
Не старость приходит - с годами цепей распадаются звенья,
Всё к лучшему, нам обещают. На это уж как посмотреть.
А люди действительно плачут от первого прикосновенья
Непознанной пятой стихии с привычным названием смерть.
Казалось бы, вот тебе крылья, лети и забудь пилигримство
По этой унылой планете, сквозь боль и нужду, и войну -
А люди, ты видишь, не верят хвалёному гостеприимству.
И трижды будь проклят который поставит им это в вину.
Напрасно старается память вернуть позабытые лица,
Но хуже, что сам, утопая, никак не надышишься впрок,
Хватаясь руками-ногами за скорбную нашу землицу,
Уютную тем, что когда-то исхожена вдоль-поперёк.
Морозная.
Слепит солнце. Студёно. Гудит белокаменный город.
Заполняется площадь – народишко валит к Косьме.
Босиком на снегу, до подола разодранный ворот,
Медный крест на груди на линялой истёртой тесьме
И рубаха до пят. Окровавлена, простоволоса,
У загона стою, напирает на жерди медведь.
Два секирных древка добела накалились с мороза,
Две ладони в парче на солому бросают в заклеть.
Утираю лицо. Тьфу ты, сколько народу напёрло!
Вижу – Бог тя спаси! – взмахи чьей-то крестящей руки.
Я ещё подержусь, кабы мне защищённое горло,
Кабы крепкую шкуру, да кабы стальные клыки.
Иные стихи.
Не то что тревогу, а часто прямую угрозу
Иные стихи возвещают спустя поколенья:
Один говорил что-то там о крещенских морозах -
И в ящик сыграл аккуратно на Богоявленье,
Лежал, в пол уткнувшись, в нелепых трико и футболке;
Другому недаром мерещились тени на рельсах.
Как будто бы знали, ей-богу, да много ли толку!
А третий мечтал о пасхальных денёчках апрельских.
Хоть каждый о смерти твердил, но не верил про это -
Одно на бумаге, а сам оставался беспечен.
Мне выяснить край, отчего умирают поэты,
И верно ли то, что дышать им становится нечем.
Блокнот за блокнотом теперь, за тетрадкой тетрадку,
У синего моря, разбитого в щепки корыта,
Каракули-вирши листаю свои в лихорадке -
А вдруг в них моя пресловутая тайна зарыта...
Август.
Пусть и Млечным Путём колесил-шёл ты –
Умирать упадёшь на крыльца лавку.
Вот с берёзы летит первый лист жёлтый,
А за мокрым окном – не сентябрь – август.
Каждый грезил остаться всегда в теме
И себя уверял, что ещё нужен;
Но песком через пальцы скользит время.
Да какой там песок – и того хуже!
И ещё не сидит детвора в классе,
Но, сорвавшись на землю с вершин склона,
Так запуталась радуга, лист крася,
Будто в неводе щука, в ветвях клёна.
Вряд ли сбудется то, чего ждёшь очень –
Неуклюжая, вновь распластав рану,
Вместо важного – просто придёт осень.
И придёт в этот год, по всему, рано.
Не услышишь птиц...
Не услышишь птиц, затаились звери.
Мы в плену живём у надежды хрупкой –
В снегостав, как в смерть, до конца не верим,
Ну и что, что дождик посыпал крупкой.
Так и смотришь: в небе – грачи и просо.
Улететь подальше стремится стая.
Пусть летит, нас здесь малодушно бросив –
Этот снег не ляжет, ещё растает.
Не коснулось – значит, не вор, не пойман;
Хоть земля под нами взбугрись и тресни.
Сколько рядом выпало из обоймы,
И уже который по счёту сверстник!
Мы идём неспешно, читаем строки,
Только сердце бьётся невыносимо.
На погосте голом снуют сороки –
Эти с нами вечно уходят в зиму.
Кошка.
Не ищи мне свободы – в ней суетность смертных томлений;
Пусть, что сбыться должно, упадёт на бумагу строкой –
Сотвори меня кошкой, возьми без прикрас на Колени;
Буду жмурить зеницы под тёплой Владычней Рукой.
Да, конечно, в огонь то, что пусто, нелепо, бесплодно,
Только если возможно хоть что-то исправить в судьбе –
Сотвори меня кошкой – не нужно мне жизни свободной…
Хоть и кошка, наверно, гуляет сама по себе.
Я не ведаю...
Ольга Хапилова: Суетность смертных томлений....