Пересечение границ
Остов высотки. Наивный каприз:
Клятву бессмертья в заутренний морок
Выжать из легких и встать на карниз
Где-то без четверти сорок.
Не удержаться. Рубашечный лен
Вскрыть парашютом, и вспомнить, как водится,
Что-то пречистое школьных времен
и Богородицу.
Кроличья лапка
Он носит густые кудри с сединкой снов
и светлые мысли, приправленные горчицей.
Он любит гулять в созвездии гончих псов,
когда всем уснуть случится.
Он нижет на леску времени стайки слов,
где каждый потом найдет себе то, что хочет:
бутылку бордо и рыб золотых улов,
защитный тотем и порчу.
В нём соль это море, а вера в любовь - халва.
Я из любопытства просилась к нему в ученицы,
Но мэтр со мной не хочет играть в слова.
(Мой мэтр меня боится?)
В сутулую спину обронится "что ж, adieu..."
Пожмётся плечами и выбросится в итоге.
И в сквере пустынном останется под дождём
зайчишкою одноногим.
А он унесёт туман и в карманах медь,
и, ниткой суровою перехватив запястье,
пушистую лапку, как символ, что не успеть
в погоне за счастьем.
Часовые пояса
Будет чудес досыта, лишь бы знать,
кто из идущих мимо твой личный бог.
Переписать завтра в формат "весна"
пересчитать время на выдох-вдох,
перелистать метрики-буквари,
перевести взгляды без словаря.
Как на земном "четыре часа до любви"?
Лишь бы не зря...
СПб-Челябинск транзит. Белое
Поперёк белокаменно-львиных спин
белогладится полночь и смотрит в глаза:
Спи, бессменный, бессонный мой, спи.
Утро вечера... Знаешь сам.
Тают звуки, как тают на севере льды,
разбавляя абсент едких тем для богем.
Я не вслух, я с тобой про себя на ты,
на короткой ноге
я с тобой... Как микстура горчит чуть-чуть
от невнятной тревоги с Невы молоко.
Поит Питер тоской белоглазая чудь,
а сама не грустит ни о ком.
Анатомия
Это она непогоду накаркала:
выскочила на балкон в рубашке. -
Ухнуло с посвистом где-то под арками,
тонких решеток сорвав растяжки,
вывернув каменным львам под лапы
красную от кирпича пыль.
Белый манжет прикусила кляпом. -
Не закричать бы.
Выше высоко бьют из пневматики
шарообразные ультрамарины.
Падают с полки Ремарк и солдатики,
вместе с фарфоровой балериной.
Стало под ложечкой больно. И пусто
в мире и в доме...mece.
Пусть теперь знает, как троллить чувства,
и где у неё сердце.
бридж
Не бери на веру. Не осилятся
все её de facto и de jure.
На дорожку в лоб ее кириллицей
поверху раскосого прищура
опечатай.
Обложи налогами
на глоток матэ граненым гостовским...
Не давай ей берега пологого,
чтоб она не сдохла от тоски
по твоей солёной, терпкой нежности.
Ты бы смог,
будь ты чуть-чуть поэт,
подобрать слова, пока еще шасси
не вписали в полночь: ее нет.
Там, в пустом раю над ресторанчиком
саксофон заходится игрой,
пока пятый ангел пухлым пальчиком
выставляет стрелки на зеро.
На брудершафт
Кто там ещё у твоих изумрудных стен
Ищет недостающий кусочек счастья?
Сшитому сердцу хочется перемен,
Хочется ритма.
Может, устроим кастинг?
Розовый атлас сложит свое плиссе
В ровном проборе невозмутимых систол.
Жизнь набивает мне барабанщик Сэм
Чисто-пречисто.
Плюшевый цербер заучит «апорт, апорт..»
Вслед за бумажной мыслью помчит и канет.
К ритму добавим крена на левый борт
Бурей в стакане?
Синей тоски нальют саксофон и Шон.
Через соломинку выпьем любовь на ужин
На брудершафт.
Жаль, дровосек ушел
В город зимы, где молча ржавеют души
***
Что же мы на дорожку не сели?
Жили псами – ушли по-волчьи.
Морщит небо балтийский север,
Курит молча.
Уходить непременно в гору. –
Ты, как старший, совета дай мне.
А казалось, я знаю город…
До свиданья, родной,
До свиданья.
Варвара Нау: Мерлин на зимних квартирах.