ЭЛЕГИЯ
Поздравь меня... я прибыл в эмпиреи!
Здесь тоже ждут Мошиаха евреи,
А мусульмане – Ису и Махди.
И по Христу скучают христиане.
Я, словно пёс, обнюхал все герани,
Но не нашёл тебя. Ко мне приди!
...И будем снова ждать с тобой и верить,
Что люди мы, а звери – это звери,
А сердце – это сердце, там – в груди.
О, что ещё? Могу ли заблудиться?
Иль заблудился, думая, что вот
Со мной навечно милые мне лица
Пребудут в ожидании щедрот?..
Мне тягостно, когда тебя нет рядом.
И я стою сейчас под листопадом
Воспоминаний, – все они, шурша,
Проходят сквозь меня; я, верно, тоже
Одно из них... И вновь моя душа
Уносит их туда, где жизнь моложе...
Тянемся к Древнему Риму...
Молятся Богу...
Жизнь к нам добра...
деревьев полусонный серый...
КРУГ
Деревья сбрасывают вес...
АРБУЗ
Мой приятель обзавёлся пузом
И в толпе на митинге загруз.
Я ему сказал:
– Ты стал арбузом!
Он же мне в ответ:
– Я съел арбуз!
Спорить с ним – недобрая примета.
В небо не подпрыгнет, как Дедал.
Да и никому не нужно это –
Чтоб арбуз арбузы поедал.
Война отпустит бороду бойцу...
А в детстве посетил меня...
Я был в Крыму...
Люди стены возводят...
Люди стены возводят — чтоб видеться реже.
И стены меж ними стоят как призраки баррикад.
Люди были добры и дружили,
но разная кровь у людей
и разные мысли.
Эти смотрят на запад,
а те — на восток.
Возникает конфликт непременно.
Мир, казавшийся им безграничным,
обрастает границами вдруг, как надел сорняками.
И становится тесно,
и хочется стену разрушить,
чтобы вновь подружиться,
но чаще — чтоб землю отнять,
расширяя границы своей территории — власти.
Люди — волки, но также — ягнята.
Единая суть!
Словно Каин и Авель
в семени тёплом Адама.
Пишет – надеется...
ВИКТОР ГЮГО
Виктор Гюго – безумец или гений –
Сквозь пугало Парижа держит путь,
Закутан в плащ; и нищий на колени
Пред ним упал, и просит что-нибудь...
Под фонарями шлюха оголила
Морщинистую, низменную грудь.
А мальчуган, объемлющий перила,
Не ел давно, не трудно ветром сдуть...
Отверженные: тени подворотен,
Гнусавых тесных улиц, пустырей, –
Глотают ночь, их суп капустой плотен.
Уж лучше распрощаться поскорей...
Но он остановился, замер будто,
И чувствует: две чёрствые руки
С него срывают плащ, сдирают круто
Сначала шарф, а после – пиджаки.
Пусть забирают... лишь бы не убили...
Им неизвестно, кто он в жизни, там...
А он Гюго! – поэт, писатель в силе
И драматург, бредущий в Нотр-Дам.
Слаб человек по своей природе...
СЛОВА
Слова, как люди, старятся, и нам ли
Их воскрешать, когда взамен тех слов
Другие сквозь расставленные марли
В мир проникают пеной голосов?
Рождаются, взрослеют потихоньку,
На пенсию выходят и в музей,
Дабы поведать каждому ребёнку,
Как тяжко быть без новых словарей.
И Лазарь, обновившийся в пещере,
Сменил, должно быть, прежний лексикон,
Поскольку по-другому в наши двери
Войти накладно – в голову времён.
Не терпят дети – правнуки особо! –
Дремучих предков, даже если их,
Давно усопших, выудил из гроба,
Пройдя сквозь марлю, выверенный стих.
ТАНЦОВЩИЦА
Посмотри,
Сколь искусно танцует
Эта еврейская девушка!
Тело её, как тростник египетский,
Изгибающийся под ветром.
Разве служанка она фараону
Или тебе, слуге нищего?
Шестеро мужчин,
Натянув шестиконечный ковёр,
Удерживают её над землёй.
Хотя, если присмотреться,
Ступни её отделены от ковра
И волосы её, поблёскивая,
Водят вокруг неё хоровод.
Когда же она остановится,
Замрёт, притянув к своей
Тянущейся в небо руке
Мимолётного ангела,
Волосы солоноватыми кудрями
Накроют её лицо
И потекут ниже,
В стремлении отдохнуть
На её упругой груди.
Пёстрые ленточки
Маленькой девочки
(Как будто это было вчера)
Выросли вместе с ней.
Но и теперь, словно дети,
Цепляясь за её талию –
Талию танцовщицы, –
Послушно разбегаются в стороны,
Повторяя движения
Самой жизни.
А иногда, касаясь плеча
Кончиком подбородка,
Она властно пронизывает нас взглядом,
И ямочки по краям её рта
Трепетно углубляются.
И тогда она делает шаг
И ступает по воздуху
Как бы по винограду,
Который собрал
Таинственный винодел.