Тишина роднее звука…
Тишина роднее звука.
Слева, справа тишина.
Обретенная разлука.
Разоренная страна.
В этой слякоти осенней
И в мерцании лучей
Крутит солнце карусели
Листьев, ярче, горячей.
Времена. Густые краски.
Кровь кленовая горит.
Беспощадностью прекрасен
Злобы яркий флюорит.
Тишина. А, может, просто
Больше нету никого?..
Ветер воет на погостах,
Славя смерти торжество?..
И в предзимней лихорадке
Осень-то,
и та мертва,
Или в судорожной схватке
Шепчет горькие слова?..
Но бессонной тишиною
Скованы её уста,
И летает над страною
Блик распятого Христа.
В дежурной тьме обуглившихся вёсен…
Выстрел. Небо. Снег и поле…
Выстрел. Небо. Снег и поле.
Колыхание пространств.
Потухает чья-то воля
Ярым пламенем костра.
Перемены переходят
В постоянную мечту.
Жизни хрупкий пароходик
Уплывает в пустоту…
Достигающая неба
Высь малиновых высот –
Ослепительная нега
Пули, пущенной в висок.
Замыкая расстоянья,
Размыкая времена,
Бродит горечь расставанья,
Страхами озарена.
Бесконечная, живая –
Ощущается вина...
Пароходик уплывает.
Сиротеет тишина.
Скрепляя слова…
Скрепляя слова – то пружинистой мыслью,
То гибкого чувства незримой скобой,
Рисуем узоры сверкающих смыслов
И слышим грядущего тихий гобой.
Цепочки и звенья, пружины и скобы:
Работает сложно лихой механизм.
Но часто бывают погрешности, чтобы
Не просто, не тихо давалась нам жизнь!
Замкнуться, сцепиться, оставить зазоры
В пространстве событий, и мыслей, и чувств,
Чтоб смыслы менялись, менялись узоры,
Чтоб мир оказался таинственно пуст!
Чтоб время, скользя немотой по событьям,
Слегка приглушало их яростный крик.
Цепочки и звенья… прозренья… наитья…
Так много сюжетов! Так много интриг!..
Время вырастает из земли…
Время вырастает из земли,
Кучерявясь летними цветами…
Сорняком, желтеющим меж нами,
Времени соцветья расцвели.
Смотрят одноглазые на нас
Корневища, в наше беспокойство,
Отвергая всё мироустройство,
Что мы видим в профиль и анфас.
Прошлокрылых буден мотыльки –
Абрисы известных нам событий –
В том, что было намертво забыто,
Растворятся, чувствам вопреки.
Сорняки времён заглушат всё,
Вырастая стеблями до неба,
Жизни обжигающую негу
Обращая в бесконечный сон…
Всё сгорело в огнях времён…
Всё сгорело в огнях времён.
Память топчется на пепелище.
И былого смешливый сон
Места в сердце уже не ищет!
Одиноко стоят леса,
Искалеченные ветрами…
Кто со мною, и кто я сам?
Сгусток крови в открытой ране!
Бесконечностями везде
Нарисована неизбежность.
Кровожаднее каждый день
И скупее и страсть, и нежность.
Сиротливее поезда.
Неудачливее удачи.
Неуверенней слово «да».
Нерешаемее задачи…
Крепко скованы ты и я,
Крепко скованы все другие
Безысходностью бытия,
Беспощадностью ностальгии…
Справа катится красный шар.
Слева катится жёлтый шарик.
А меж ними судьба, кружа
По болоту,
дорогу шарит.
Но болот бесконечен строй.
И шаров бесконечно много…
Оттого и несчастий – рой!
Оттого-то и жизнь – убога!
Жажда былого
Выходи! И не смей мне перечить.
По трясинам огни подожги.
Так давно я хотел этой встречи,
Но в округе не видно ни зги!
Чую, ты надо мною смеёшься,
Где-то там, в голубых камышах.
Между кочек змеиных крадёшься,
Без огней по трясинам кружа.
Может, ты подбираешься сзади,
Чтобы муча меня удавить…
Может, темью болотною глядя,
Всё мигаешь звездой, визави!
Примешь ты и позор и страданье,
Если в гробе седых облаков
Лунный труп оживит твои тайны,
Выпуская во тьму мотыльков.
Все они устремятся к тебе же,
Ослепят, защекочут тебя.
Звёздный нож на кусочки разрежет
То, чем был, дорогое губя!
Потому что ты в прошлом, в прошедшем
Сам – до метра, секунды… Ты весь –
Это мир мой былой, сумасшедший.
Был, и нет тебя более здесь!
Но так часто тебя не хватает,
Что в объятьях нелепых трясин
Я прошу: возврати свои тайны!
Ты же раб мой… и мой господин!
Память
Станция «Подлипки»! Станция «Подлипки»!
В ней, как соль, растворены молодости слитки.
Остывающий перрон, звуки электрички
Зажигают прошлых лет крохотные спички.
Прошлых лет, когда тобой время сладко пело,
Заглушая тихий стон скорбного предела…
Вечерок. Огни витрин. Мы идём по снегу.
Смотрит ласково на нас пасмурное небо.
За витринами цветы. Чей-то голос грубый…
Покупаешь розы ты. Мы идём до клуба.
Тихий город Королёв мимо нас проходит.
Дом культуры. И концерт. Новикова, вроде…
Сиротливые дома заметает вьюга.
Нам с тобой тогда никак было друг без друга.
Сколько лет уже прошло! Десять?.. Иль пятнадцать?..
Нет тебя со мной давно.
Надо постараться
Пение былых времён, опьянев, услышать:
Вновь приехал я сюда, из вагона вышел…
Переход. Передо мной крохотная площадь.
Дождь. Осенний серый дождь день пустой полощет.
Покупаю водку. Пью. Хмель по венам хлипкий
Возвращает вас ко мне, Прошлые «Подлипки»!
Три стайки яблонь…
Три стайки яблонь молодых
На луг из леса прибежали.
Смотрю приветливо на них
Как на врагов моей печали.
Простор поёт, простор звенит
Пичугой малой в гуще сада.
Пронзает чувств моих зенит
Неотвратимости досада…
На каждой ветке времена
Бутончик алый распустили.
Тебя хватает мне сполна,
Земной и небыли и были.
Но страшно оттого, что здесь
Всё будет точно так, как было,
Когда привычной жизни песнь
Заглушит тишина могилы.
Перед холодами (Ante frigora)
Перекликаясь поездами,
Как птицы, станции живут…
Не знаю, свет поёт меж нами,
Полнясь густеющими снами,
Иль сумрак плачет наяву…
Живет в тоске осенней время,
В уста целуя пустоту.
И сквозь простор сквозных прозрений,
Считая стук тоскобиений,
В себя из памяти бреду.
Лесов осенних злое жало
В меня вонзают холода,
И время столь лилово-ало,
Что кажется оно устало.
Замедлились часы, года.
Но ледяной, декабреносный
Свет набирает высоту
И снова поджигает сосны;
Ступает север гулко, грозно,
Считая за верстой версту!
Собрав озер окрестных звоны…
Собрав озер окрестных звоны
В темнеющую чистоту,
Слепой покой взошёл на склоны
Туманных скал. Ночная ртуть,
Мерцая мелкими огнями,
Как пробуждение меж снами,
Катилась в клюквенную тьму…
Сентябрь. Ночей осенних бритвы
Кромсали смысл всего. Всему
Ломали схемы, алгоритмы…
Но кто-то шёл на тихий звон,
Под тихий свист иных времён.
Плутая в онеменье леса,
В сетях бесчисленных колец,
Не замечая жизни веса,
Не чуя стука злых сердец,
Он останавливался где-то
И слышал смех былого лета,
И сквозь себя он шёл к нему,
Просторы осени разрушив,
Презрев «зачем?» и «почему?»,
Сплетая жизнь из сотни кружев
Воскресшей юности. Покой
Мерцал озёрной чистотой.
Царица лесов
Скольженьем лесов по осеннему свету
Во снах согревается новая жизнь.
Избушка в озёрную небыль одета,
Зевает, и сонная детская мысль
Вбегает в открытое осенью сердце…
И нет никого. И никто не придёт…
Забиты окошки и заперты дверцы,
И веет сквозной тишиною с болот.
Занозами в памяти – давние блики.
Но – анестезия – совсем не зима.
Озёр и лесов невесёлые лики.
Прозрачная невидаль сводит с ума
От грубого знанья – что не повторится
Ни то – что прошло, ни – что будет потом…
Царица лесов! Красоты мастерица!
Скажи, как забыть обо всём прожитом!
Карусели осени
Цветной лишайник. Скал скупой оскал.
Сосны болотной щупальца кривые.
Тропинка та, которую искал
Среди трясин. Елани вековые.
Брусника. Клюква. Вороника. Мох.
И – ничего, что может быть иначе.
Озерный край. Тайги неспешный вздох.
Таежный мир, и чуткий он, и зрячий!
И – никого! Леса. Холмы. Леса.
Рябиновая осени улыбка.
Озёр суровых серые глаза.
Кругом – пестро, нестройно, зябко, зыбко.
И крутит блики солнечных лучей –
Раскачивает осень карусели
По пёстрому простору ярких дней,
Качает блики звёзд в ночной купели…
Но человек, незримый человек
Откуда-то всю жизнь идёт куда-то.
На юг: в простор степей, полей и рек…
Багровой лихорадкою заката
Прошита тьма, тревоги гулкой тьма.
Дойдёт ли человек до южной цели?
Тайга грустна, тайга почти нема.
Раскачивает осень карусели
Полынья голубых времён…
Полынья голубых времён – тихо плачущая синица.
Тот предел, что преодолён, обещает мне сохраниться.
Не растаять в полдневный час в пальцах плачущего пространства,
Сохранив для меня, для нас блики вязкого постоянства.
Будет прыгать брусничный день через брёвна тоски летучей.
Протрубит в небесах олень ярким лучиком промеж тучек.
И вернётся дымком она, пламенеющая снегами –
Просветлённая тишина – сквозняками, цветными снами.
Липким солнцем в полдневный час расцелует болота в сосны,
И увидим – который раз! – снегопады, и лёд, и солнце!..
А событий былых лимон пусть беспамятство сладко лижет.
Холодов предметельный звон приближается… ближе… ближе…
Осенняя прогулка (Н. Краснокутской)
Морозная соль, как печали улыбка,
Сверкает тревогой на стылых стволах.
И осень целует тоскливостью липкой
Смиренье, горча у него на губах.
…Красивая девочка. И молодая.
Наверно, не больше семнадцати лет.
Со мной по дороге идёт, утопая
В осеннем тумане, похожем на бред!
Улыбка искусственная. Неспокойно.
Чего-то совсем неспокойно в душе.
Та девочка большего в жизни достойна,
Чем плавать в пустом временном мираже,
Чем думать о том, что всего не хватает.
Она ведь красивая! Счастья бы ей!
И солнечных дней лебединую стаю!
Но где-то мы в чаще, как в царстве теней.
Чего она хочет! Чего она ищет!
В лесу ли пустынном, во мне ли, в себе…
Да просто бредёт за фортуною нищей,
Покорная злой и нелепой судьбе.
И лес, и октябрь,
и тропа с буреломом,
И ели, как вороны, злые, стоят.
И – нет подходящего честного слова.
И всё – не о чём, не о том, невпопад!
И я понимаю – чего-то случится.
Конечно, случиться чего-то должно!
Она улетит запоздалою птицей.
Так будет. Так кем-то уже решено!..
Семья оранжевых сияний…
Семья оранжевых сияний
Нашла серебряный предел,
И миражи, как марсиане,
Брели в сияниях без дел.
А древо – зиму источало
Из льдисто-солнечной души.
Земного было слишком мало
В лесной мерцающей глуши.
И лёд, поющий колким светом,
И мгла лиловая снегов…
Как мало грубой плоти в этом!
Как много светлых сквозняков!
И день, смеющийся и звонкий,
На лыжах воздуха – с небес –
Въезжает в утро, красной кромкой
Украсив лиловатый лес.
Семья оранжевых сияний
В свирель снегов играет. Свет
Искристой гаммою мерцаний
Рисует сказочный сюжет.
И пухом памяти о прошлом
Окутан будущего сон.
В былое – замело дорожки…
И мир – блистающ! Невесом!
Алексей Борычев: Северный цикл.