ччерт!
Ты напиши мне свое шипящее,
сладко-досадное, острое.. ччерт!
Знаешь - секунды от самого Питера
Знаешь - секунды... Небо течет,
небо опять заболело синим,
капает, сны - цветные кусочки
прошлого и невыносимого
яркого завтра. В белых носочках
я девчонка, может быть, там же
где, мимо времени, ты пройдешь
с кем-либо, с кем-то. В панамке бумажной
я наблюдаю. Внезапный дождь,
небо темнеет. А ты попадаешь
следы в следы, по краешку моря,
лживому, непостоянному.. Помнишь?
Детские сказочки... У Лукоморья...
(просто) день
ты ближе к морю (может) ты знаешь тайну рождения силы цунами
я тут считала (конечно, примерно) 700 километров всего между нами...
я не хочу апельсиновый сок и в холодильнике он мертвым грузом...
у дома в витрине живет щенок с теплым и (если ткнуть) мягким пузом...
мокро и ветренно, утром был снег, но (ближе к вечеру) быстро растаял...
я где-то видела (может во сне) есть исключения при том, что нет правил.
я исписала этот блокнот. стопочка новых (мне дарят их вечно...)
дует из окон и спит телефон, день (или вечер) такой бесконечный...
я карандаш (бритву) точу (перережу к чертям) строкой лист бумажный
истеку словами, рассыплю горстью, ягодно-красные, спелые, влажные...
мегаполис
Вечер во мне растворяет сомнения
ложечкой, ложечкой перемешать
в кофе сахар, предлоги, склонения
дробью по стенкам. Не будут мешать
спать или просто слоняться по комнате,
в жалкой попытке не думать о том...
жадно курить, говорить себе "полноте",
воздух хватать немым рыбьим ртом.
Мой мегаполис, если быть точной,
кофе, табак плюс немного бумаги.
И я пишу для тебя эти строчки.
И я пишу для тебя. А могла бы...
где ты?
Так случилось...
Что теперь скажешь?
Ты заполнила все мои мысли.
В это городе небо сажей,
Потолком,
таким грязным и низким,
Нависающим, давящим.
Где ты?
От звонка до звонка...
Перебежками...
Грязный столик в кафе,
сигареты
убиваю в руках своих нежность,
и запястий предательство,
ломкость
выдает меня.
Я в разрезе
поперечном...
Скорее продольном...
Анфиладном...
Пугающе резком.
Без тебя...
Распадаюсь на части
и крошусь
хрипотцою в голосе.
Ты рифмуешься
только со счастьем...
Так банально...
До невесомости...
раны
Вдоль по сморщенным контурам памяти, позабытой на антресолях,
там, где ящик с шарами блестящими, мишурой почти невесомой,
и хламьем «можетбытьпригодиться», и задвинутых вдаль коробках
с чем-то давним, быть может милым, может тем, что вспомнить неловко
я пытаюсь пройтись украдкой, чтобы знать еще раз, еще раз
ничего не имею дороже, чем ее «вполчетвертогоголос».
ничего не имею сильнее, чтобы снять эту жуткую ломку
ничего, что бы билось жилкой и стучало до боли, громко
как она... И опять пытаюсь ей словами изрезать душу
размочаливаясь, срываясь, выворачиваясь наружу,
ни ее, ни себя не жалея, нанося ей рваные раны.
...чтоб губами их склеивать жадно не дойдя до двери, в парадной...
НоЕт
Хочешь спою тебе тихо, по-птичьи,
всхлипывая. Ноет внутри? Ноет.
Небо бледно и еще по привычке
пробует пахнуть совсем не весною,
резко и колко. А я пьянею
без причинно-следственной связи,
или с ней, или так в ней,
что не заметила, как увязла.
Нелинейно, в прошедшем времени
или в будущем, обглоданном кем-то
я пробираюсь к тебе стопкадрами,
снами - заезженными кинолентами,
таю нежностью и теку ей
и "люблю" - уже слишком грубо.
Я могла бы сказать поцелуем,
но вокруг - не твои губы...
караоке
Это такой подвид караоке
я буду плакать, а ты петь в такт
время излечит судьбу искалечив сердце
Садовое, южное Бутово, памятник Герцену
за день теперь я успеваю отметиться
в слишком многих местах
лишь бы убить его, вездесущее.
теперь оно так медлено тает
не успевает за мной, тормозит, ви-и-иснет,
я становлюсь быстрее от каждой мысли
это такая кара? ok.
привыкаю чувствовать как не хватает
тебя...
скорее лето
Предательски тихо, лишь ездит по кругу трамвай за окном дребезжа. Это “дзыыыынь”
мне путает карты, в затылок мне дышит желаньем дороги. Ошметки весны
разбросаны по городам и блокнотам. Скорей уже лето. Я больше не в силах
терпеть и метаться. Горячий асфальт и расплавленный город позволят быть сильной,
отнимут у рук истеричность и нервность, заставят их плавно нести сигарету,
смеяться лениво и, снисходительно, в томных беседах назвать тебя “эта”...
кривить рот в усмешке “какие же страсти” о ком-то, да нет, цинично - о нас,
не думать ночами...ско-рей-уже-ле-то-ос-та-лось-все-го-то...
Тягуч каждый час.
НеМая
Блуждаю по Питеру, путаю стороны
и медитирую в дымных кофейнях.
Мест туристических мною исхоженных
хватит на тысячу дивных видений
через три года, дни или месяцы
вечных скитаний, которые суть моя.
Ты уже видишь? Ничто не изменится
даже когда я плАчу разлуками,
даже когда пытаюсь быть гибкой,
вплетаюсь в петли твоих разговоров,
дымных колец, сотни слов орнаментов
и лишь одно, дающее повод
не развернуться, пока есть силы,
чужие ключи, телефонная карта,
радио бьется о стены квартиры,
которую домом считали когда-то,
крепостью... Знаешь совсем не крепкая.
Стены плавятся, если, куря,
думаю - ты не моя. Спотыкаюсь...
Уже не моя? Еще не моя?
cry
все снится: дочь есть у меня.
все снится: дочь есть у меня. И утром
она капризно говорит "не буду",
и все пытается постичь всю суть игрушек
разъединяя глупых мишек в куски из плюша,
и смех ее так вдруг рождает плач - минута,
она капризно говорит "не буду",
и слез жемчужинки в глазах, в ресницах
дрожат, срываются, блестят и....
Все - снится.
*...и улицы лоб был смугл, и на небо глядел исподлобья...*
да, теперь...
зови меня как хочешь
Зови меня, как хочешь. Я серьезно.
Мне неизвестно истинное имя
мое, которое так часто и так просто
угадывалось разными другими.
Они его бросали мне случайно
и я могла идти за ними следом,
теряла, но следы и отпечатки
их контуром остались, трафаретом
с неровным краем. Отдирала,
пыталась их забыть, писала сказки,
как аутотрениг все тебе шептала:
«Ну что ты, все нормально, все прекрасно»
И завтра наступали. Словно бисер
переплетала долго, кропотливо.
Сто тысяч ненаписанных мной писем,
сто тысяч непрочитанных... Тоскливо
смотрела в небо. А тугие вены выли
на сотни разных голосов. Балластом
не сбросить память обо всех, что были...
Зови меня как хочешь. Все напрасно.
Яна Конт: все снится.