Моя Революция
Скорбно Анастасия Шла
На перекрестке трех дорог без имени лежит убитый,
А за деревней поворот, и переполнены могилы,
И замыкается кольцо, и на деревнях спят вороны,
И окровавлено лицо, и слышен голос незнакомый:
Я устала от потерь, нахожу я слишком мало,
Сквозняком открыта дверь, и опять, и все сначала,
Над пустой деревней мрак, в кабаках открыты окна,
И повсюду только страх, и вином залиты стекла.
А за полями тишина —
Скорбно Анастасия шла.
За пустырями спит река и льдом прикована к постели,
Скорбно Анастасия шла, и огоньки вокруг горели,
А по реке плывут дрова, в селе убиты все мужчины,
Болит ночами голова от звука взорванной равнины.
А в кабаке орет народ и водку хлещут комиссары,
Один поет, другой все пьет, и нету сил начать сначала,
Пытаясь радости украсть, они от страха поседели,
За ними караулит власть в корчме, на кухне и в постели.
Скандал в детском саду
Если холод и мгла...
Если холод и мгла поглотила сполна твое лицо,
Если ветер и снег протянули руки к огню,
Если каменный берег окружит твое море в кольцо,
Ты поймешь, как обидно здесь умирать одному.
Завернув в простыне, все, что видел во сне, ты уляжешься спать,
А на ветке березы скворец угадал верный тон,
Но когда ты проснешься, когда ты поймешь, что надо вставать,
Поручишься ли ты, что уверен, зачем ты рожден.
И рисунками вен ты украсишь рубаху, и этот ход прост,
А назавтра увидишь в воде отраженье любви,
И как Джордан, ты тоже успеешь взорвать по заданию мост,
Но нельзя по заданью взорвать небосклон тишины.
Наши души в пыли, отряхнись и иди, пока ты живой,
Но с крестом на груди невозможно спокойно молчать,
Люди верят в слова, но болит голова, пока продолжается бой,
И июньская зелень — последняя наша кровать...
Кафе “Цветы”
Они познакомились в грязном кафе, которое звалось “Цветы”,
Он приезжал туда на мотоцикле, просил огненной воды,
Она наливала ему двойное виски и, бросив на сдачу цент,
Шла вглубь кафе, чтобы мыть посуду, а он закуривал “KENT”.
Так было практически каждый вечер, он приезжал опять,
Когда по приемнику были “Rolling Stones”
он звал ее танцевать,
Но она опять уходила мыть посуду и напевала в унисон,
И стоя у прилавка в ожидание ее,
он думал, что, похоже, влюблен.
Он ей сказал: “Ты неплохо поешь, а я умею играть” —
Она отвечала: “Что же ты врешь, я умею лишь мыть и стирать”,
Но он достал гитару, и даже настройкой себя не утрудив,
Стал играть под нос известный и надоевший мотив.
Она сказала: “Это не то” — и стала тогда петь сама,
Он подхватил тогда ее голос, музыку и слова,
А я стоял рядом и слушал их блюз, блюз об их любви,
И даже сразу стало чище в кафе, которое звалось “Цветы”.
Меня подарили
Меня вчера подарили таинственной даме,
Когда я был пьяный и думать не мог,
Чтоб я ей носил воду из-под крана,
Лимонную водку и сливовый пирог,
Она сказала, что это довольно прекрасно,
Вот только напрасно настолько я пьян,
И меня положили тогда отсыпаться
На старый, противный, скрипучий диван —
Меня подарили!
Меня вчера подарили таинственной даме,
Но я был аномален и слегка не в себе,
И мне казалось, что все слишком странно,
И, скорее всего, я это вижу во сне,
Но скоро ночь настала — обычное дело,
И мощное тело легло на диван,
И меня отымели, ох, как меня отымели —
Это все, что я помню, ведь я был так пьян.
Меня вчера подарили, отдали задаром,
Я лишь черная пешка, подарок ферзю,
Мне уже надоело, но ведь я опоздал и
Что-либо поделать я уже не могу,
И я теперь в доме таинственной дамы,
Вместо половой тряпки украшаю порог,
И я ей ношу воду из-под крана,
Лимонную водку и сливовый пирог!
Татьянин День
Этот город — цветущая кровь
На сугробах семейных сцен,
Пересуды в очередях и талоны на мыло.
На пустой остановке — ночь,
Темноты ее хватит на всех,
Мы уйдем из дома в тот момент, когда закончится пиво.
В январе так болит голова
От базаров в вагонах метро,
Полупьяные пенсионеры о юности плачут.
Как не плакать? Еще одна ночь,
Проведенная с пьяной женой,
В их сознанье осталась невыполненной задачей.
Мы озябли в холодных пальто,
За чертою мороза — любовь,
И мы хлещем сухое вино в полуночном метро.
За чертою мороза — труба,
За подвальным покоем — абзац,
Я не знаю, зачем мы здесь, может, чтобы согреться,
А студенты в общагах своих
Все справляют Татьянин день,
Пока пенсионеры в метро плачут о своем детстве.
Запретная Зона
Жизнь за темным стеклом — для вас запретная зона,
За широким столом вы режете хлеб,
А на улице ветер в широких знаменах,
А на улице дождь, а на улице — смерть.
Мы летим по полям, по пустынным дорогам,
Автостопом к любви, от любви — к нищете,
Мы знаем только то, что дано знать нам Богом,
Мы хотим знать еще хоть что-нибудь о себе.
Мы живем свою жизнь в стремительном танце,
И камнями стихов забросаем мы смерть,
Эта новая жизнь сильно режет нам пальцы,
Но она стоит того, чтоб за нее умереть!
Мы глядим через ночь в ваши умные лица,
Но стекло искажает очертания глаз,
И запретная зона — немая граница —
Навсегда остается проклятьем для нас.
Вы умеете ждать, мы не ждем и минуты
В ожиданье того, что нельзя пропустить,
Но мы дождались войны, и холодные трупы
Говорят нам все то, о чем запрещено говорить.
Жизнь за темным стеклом — для вас запретная зона,
За широким столом вы хлебаете чай,
Мы живем, как хотим, а умрем вне закона,
И гражданской войной улыбается Май.
Меня Ломает
Меня ломает каждый вечер возвращаться в свой бардак,
Меня ломает убираться и ломает даже спать,
Меня ломает напиваться и быть трезвым тоже в лом,
Куда не брось ленивый взгляд, везде пиздец, везде облом!
О, меня ломает...
Меня ломает оставаться и ломает уезжать,
Меня ломает возвращаться и ломает ломать,
Меня ломает жить и застрелиться тоже мне в лом,
Куда ни брось ленивый взгляд — везде пиздец, везде облом...
Меня ломает здесь работать и ломает здесь служить,
Я словно Чацкий, чем прислуживаться, стал бы сторожить,
И как Раскольников, наверное, кого-нибудь убил,
Меня ломает сделать это, это выше моих сил!
Oh, when the sun refuse to shine,
When the sun refuse to shine,
Oh, Lord, I want to be in that nomber
When the sun refuse to shine!
Господин Петров
Господин Петров читал поэзы
И уныло прижимался ко столу,
А в стакане обитала плесень,
Гнила мелодраматично по стеклу.
Господин Петров тогда взъярился
И в припадке гнева взял стакан,
Непреодолимо возбудился
И, не целясь, замахнулся на экран.
Господин Петров встал снова в позу,
Снова стал произведение читать,
Плесень продолжала портить воздух,
Из стакана выползая на тетрадь.
Господин Петров сказал степенно,
Что свои произведенья прочитал,
Под овации, аплодисменты
Плесень незаметно проникала в зал.
Господин Петров сказал: “Спасибо”
За внимание, полученное им,
Плесень тихо облепляла спину,
Поглощая ожиревшие мозги,
И теперь на свете все сурово,
Поглотила плесень все собой миры,
Про пугающий конец Петрова
Знает только плесень наглая и мы...
Принцесса
Легка, прекрасна и мила
Принцесса у окна сидела
И тихим голосом простую песню пела
О том, как рыцаря ждала.
На днях исполнилось пять лет,
И торт еще съесть не успели,
Ну почему же, почему же, в самом деле,
До нее дела людям нет.
А где-то очень далеко
Бушует море, солнце светит,
На самокате к ней одной любимый едет,
Поскольку кони — лишь в кино.
Бросает мимолетный взгляд
Она в окошко королевства,
Вернется милый, тогда под руку с принцессой
Пойдет с ней вместе в детский сад.
Лесная сестра
Я еще вернусь сюда
Улетай, моя Жар-Птица
В неизвестные края,
Нам с тобой уже не слиться
В этом мире никогда.
Мы летим с тобою порознь:
Я — на север, ты — на юг,
Ты была моею розой,
А теперь — прощай, мой друг.
Мне давно уже нет дела,
Что от блага, что от зла,
Ты внезапно улетела,
А с собою не взяла.
Я метаюсь по оврагам,
Называемым страной,
Ты была моей наградой,
А теперь — лечу домой.
Жизнь течет смертельным соком,
Напряженьем тысяч лиц,
Мягко капает из окон
Взгляд детей-самоубийц.
Как же можно пасть так низко?
Кто полюбит? Кто поймет?
Ты была когда-то близкой,
А теперь — наоборот.
И мои слезы на иконе
Летний ветер иссушил,
Но вчера я в нашем доме
Окна все заколотил.
Ты сказала: “Не вернется
Ничего и никогда”,
Только знаешь, мое солнце,
Я еще вернусь сюда.
Галя, не пей коньяка!
На улице сержанты играют в тир —
Логичное следствие Олимпийских Игр,
И пусть граница абсурда тонка и легка,
Но только, Галя, не пей коньяка!
Повсюду беспредел, везде бардак,
Я знаю, жить будем (интересно, как)
Мусорный город, помойка-река...
Но только, Галя, не пей коньяка!
Галя, эту бутылку коньяка
Завещал мой дед моему отцу,
Отец передал ее мне,
Я очень горжусь этой бутылкой коньяка, Галя,
Галя! Стой! Ты же не пьешь коньяк!
Эх, Галя, Галя...
Поверь, скоро будет и пиво, и квас,
И солнце будет в небе только для нас,
Жизнь будет похожа на рай, а пока —
Галя, не пей коньяка!
Что ж ты сделала с моим коньяком, Галя...
Цивилизация
Киевская осень
Декабрь
Посвящение Григоряну
П.О.Н.Т. (Посвящение Окружающим Нас Талантам)
Я собираю бутылки
Ты в кресле сидишь и читаешь Бальмонта
При свете свечи со стаканом вина,
А я все ищу пятый месяц работу,
И ты пятый месяц не любишь меня,
Ведь я собираю бутылки!
Ты пишешь роман о любви и драконах,
О чаше Грааля и райском саду,
А я все мечтал утром о макаронах,
Но денег на них все никак не найду!
Ты хочешь купить себе новое платье,
И в комнате ставишь живые цветы,
А я бы, наверное, так деньги не тратил,
Их часто и так отбирают менты!
Симпатичная девица у окна
Симпатичная девица у окна,
Ты, должно быть, удивительно умна
И теории, что ты
Говоришь мне про цветы —
Воплощение чудесной красоты.
Симпатичная девица у окна,
Ты, наверное, в кого-то влюблена,
Да только нынче твой герой,
Опьяневший и чумной
Отдыхает на земле возле пивной.
Симпатичная девица у окна,
Из окна видна не целая страна!
Виден задом наперед
Лакокрасочный завод
И немного кой-чего наоборот.
Симпатичная девица у окна,
Отчего рыдаешь, ведь сейчас вечна?
Снег растаял и давно
Видно всем из-под него
Нами высраное за зиму говно!
Симпатичная девица у окна,
Ты кидаться собралась? Ну и дела!
Под окном лежит асфальт,
Слишком твердый, твою мать,
Ты же можешь себе что-нибудь сломать!
Симпатичная девица у окна,
У тебя помойка в голове одна,
И, увы, не просто так
То, что милый твой — дурак,
Ведь он тоже дуракам совсем не враг.
Черный фельдшер
По переулкам, где луны свет разлит,
“Скорая Помощь” на вызов летит.
Мрачен шофер: лысая голова
Больше болит, чем болела всегда.
А рядом в белом халате он —
Тот, перед кем бессилен закон,
Руки в крови, в кармане ланцет,
А в глазах таинственный свет —
Черный Фельдшер!
Где тот несчастный, который вчера
Громко просил пощадить до утра,
Лысый шофер головою поник —
Всех нас когда-нибудь вылечит Склиф!
“Скорая Помощь”, ночная Москва,
Всех нас спасет медицина одна,
Но, тем не менее, ясно, что всех
Переживет один человек!
Place de la Bastille (Площадь Бастилии)
Они бегут из разных стран через туман,
Через асфальт, перечеркнувший площадь.
И бронепоезд-великан засек прицел —
У королей всегда в почете точность.
Через толпу восставших тел
Скользит прицел, скользит прицел…
Огнем подернулись дома, не зная сна
Идет война — кипит людская масса.
Никто не помнит ни черта, кто виноват,
И для кого несут боеприпасы.
Я — обреченный государь, в руках фонарь, в руках фонарь.
Когда-нибудь все будет так, как я мечтал,
Но не со мной, и будет слишком поздно.
Они бегут через туман мимо меня,
Толпа вокруг губами ловит воздух.
Потом с разбитой головой пойду домой, пойду домой.
Нет любви!
Мы — синтетические дети,
Мы — отважные эстеты,
Мы обожаем золотые цветы!
Весь спектр наших вожделений,
Пониманий, удивлений
В пределах ложной красоты!
Мы ни за что не отвечаем, потому что нас нет,
И не поверим никому никогда,
Бывают случаи, когда даже божественный свет
Несет с собой большую долю вреда!
Поскольку нет, нет, нет любви!
Мы ни за что не променяем
То, что сходу пожелаем,
Мы реагируем с опаской на свет,
Нам доверяют только дети,
Декорльтированные леди
Стыдливо прикрывают то, чего нет!
Мы неестественно красиво говорим о себе,
Когда нам хочется кого-то сломать,
И все кумиры рок-н-ролла вновь поют о борьбе,
Как прежде подразумевая кровать!
Давайте, падайте, фанатки
В спазматическом припадке,
Мы где-то рядом, где-то там среди вас!
Вперед, на кухне под анашку
Свои души нараспашку
Откроем с помощью привычных нам фраз!
Нам очень дорог этот всюду проникающий страх,
Мы все заложники секретов и тайн,
И если некие слова застыли вдруг на губах,
Забудь о них и лучше думай, что пьян!
Rue Marcadet (Улица Маркаде)
Сентиментальная прогулка под бетонным мостом
Напомнит мне тоску о недокуренном окурке,
Энтузиазме, гнавшем нас за коньяком в гастроном
И о распитии его в проходном переулке,
Но однажды, случайно оставшись один,
Я не вспомнил себя у дверей в магазин,
Я никогда не встречал там себя.
И тогда время вдруг изменило свой ход,
Навсегда распрощавшись с моими часами,
Я писал о любви день и ночь напролет,
Наблюдая за ней слепыми глазами,
Но, возможно, ее я увидеть бы смог,
Как увидел Мане, Ренуар и Ван Гог,
Если б не тень от раздавленных стен.
Как хотелось бы мне побольше узнать
О другом непонятном волнующем мире!
Мой мудрый папаша сказал: «Надо ждать,
Чтоб стало ясней: дважды два — четыре!»,
Но мне было пятнадцать, я ждать не хотел,
И, однажды, как помню, куда-то влетел,
Был бы сюрприз, коль не вышло б спастись.
Теперь мне смешно даже думать о том,
Ведь жизнь тогда была лишь подобьем театра,
Но даже тот родной гастроном
Находится здесь, среди улиц Монмартра.
Как в Кузьминках, старушки по вечерам
Наблюдают за плавным развитием драм.
Но мне-то что? Я — далеко.
Я вряд ли вернусь в другие края,
Которые я не считаю родными,
Где всегда на пузырь не хватает рубля,
Милиция зла и дважды два — лишь четыре,
Приходи ко мне в гости, купим вина,
Я так долго ждал появленья тебя
В старом кафе на Rue Marcadet.
The du noir (Вечерний чай)
Если ты должна придти, то ты придешь сюда.
Между глянцевых светил зацветет вода…
И розы закружится лепесток
На память всем, кого не смог я полюбить когда-то.
На ветер тихо пущено перо,
Но не орла, но и не то, чтоб имена и даты…
Грустный мой вечерний чай по лондонским часам.
Так пройдут все вечера, я понял это сам.
По радио услышу голоса,
Они зовут на полчаса, увы, я весь в их власти,
На розовой тарелке марципан,
Ты где-то спишь, а я пропал — как трудно верить в счастье…
От чудес неважный толк, дрожит неона свет.
Поднимается дымок — горит полночный снег…
И если стрелки на моих часах
Пойдут опять, то голоса уйдут из зоны риска,
Дрожит на чайной ложке ломтик льда,
Как трудно знать, что никогда тебе не быть так близко…
Я подарю тебе цветок
Соловей
Соловей поет на ветке — он, наверное, заводной,
Только я жую объедки; я — несвежий, но живой.
У меня с душою в норме, потому что ее нет,
А когда меня покормят, выбираю нужный цвет!
А когда меня покормят, выбираю нужный цвет!
Где же ты, моя Сюзанна, солнце юности моей?
Истощенное созданье среди уток и гусей,
Проводами осененный я стихи тебе писал
И в глаза твои влюбленный я мгновенно засыпал!
И в глаза твои влюбленный я от скуки засыпал!
В нашем садике сегодня словно чей-то карнавал,
Пляшут кони на газоне среди пушек и зеркал,
Я вернусь в родную клетку, где живет мой соловей,
Он, наверное, на ветке бедной юности моей!
Он, наверное, на ветке бедной юности моей!
Птичка
Здрасьте, птичка. Как ваше имя?
Вы мне сказали то, что я понять не в силах.
Вы трясогузка или синичка?
А может, стыдно говорить, алкоголичка?
Вы — гений чистой красоты,
Подмявший под себя кусты
С тяжелым шумом.
Рядом с собою, рядом с собою
Усажу...
Как ваши детки? Не голодают?
О папе, сгинувшем давно, не вспоминают?
Сядьте удобней, поплачем вместе,
Так солидарнее всего и бесполезней.
Наутро встану, выпью кофе,
Себя приближу к естеству своей эпохи,
Прикинусь дубом — вот это нонсенс! —
Пойду, ведь пташки никогда не было вовсе.
Левоэсерский вальс
Шоколадка
Ты попросила меня сделать оттиск ладони
Шестнадцать на двадцать пять,
Но я сказал, что меня переедет машина,
И тогда мне его не забрать,
А ты спустила на меня злую собаку
И сказала, что выбора нет,
А я пошел в направлении супермаркета
И ты смотрела мне вслед.
А мне очень надо купить шоколадку,
Обязательно надо купить!
Ты попросила меня выйти на работу,
Сжимая в руках белый флаг,
А я сказал, что моя дневная зарплата —
Наиболее ценный пустяк.
Ты позвонила тогда пожарной охране,
Чтоб они залили дом водой,
Но я не утонул, держась за прилавок,
Хоть я был недоволен собой.
Ты попросила меня приехать на ощупь
В неизвестный мне район Москвы,
А я сказал, что уже давно на костылях
И устал от твоей воды,
А ты убила меня тогда телевизором
С какой-то начинкой внутри,
И лишь тогда я окончательно стал здоровым,
Но не покинул этой игры.
Алексей Караковский: Группа "Происшествие". Избранное 1994 - 2000..