Женщина, которая плакала просто так (Филипп Лопэйт)
Он представил её на улице друзьям так:
"Это женщина, которая плачет просто так...",
Потому что после того, как она прилетела к нему в Сан-Пауло,
И в первый день он был счастлив;
И на второй день он был житейски озабочен;
И на третий день он беспокоился о друге, который лёг в больницу;
И на четвёртый день он обнял её при всех и сказал:
"Как так, что мы всё ещё не вместе?..";
И на пятый день он не позвонил вовсе;
И на шестой - он внимал музыке глубоко, как африканец;
И на седьмой - он предложил ей провести с ним ночь в отеле;
И на восьмой - он не смог отговорить её от покупки билета на автобус;
И в последний день, когда он встретил её на улице, сияющий и энергичный,
И предложил нести её чемоданы,
Она расплакалась;
И он спросил: "Отчего ты плачешь?"
И она ответила: "Просто так..."
Двигаясь вспять (Филипп Лопэйт)
Дзиге Вертову
Если бы время двигалось вспять,
хлеба вернулись бы в пекарни,
газеты - в недра печатных машинок,
бумага, туго сворачиваясь и стеная, - в дерево,
кленовый сироп проделал бы путь обратно,
под корку клёна.
Матери узнали бы снова своих детей:
король рокн-ролла возвратился бы
со смущённым поцелуем в дверях,
разложил бы вещи, вошёл бы в старую комнату
с зелёной лампой, школьными тетрадями
и детекторным приёмником,
чтобы уставиться в потолок,
затем попытаться поймать Токио.
Белоглазый охранник,
галлюцинировавший в банке,
возвратился бы к месту,
где глаза его вылезли из орбит
и разбежались, как студенты колледжа после выпуска.
Скучающая секретарша притворилась бы вновь занятой,
как прошлой ночью в кровати
со своим безработным другом;
любовники возвращались бы от климакса к любовной игре,
от влажности к неопределённости и намёкам.
Растерявшийся парашютист вытягивал бы шею,
как черепаха, гадая, где верх-где низ...
Люди, которых, казалось, мы больше не увидим,
ударялись бы о нас, как бумеранги:
девушки, ступающие прочь от миксеров,
дантисты с их грязными шутками,
негры в зелёных спецовках,
сметающие со стоек в кафетериях.
Лица, спешащих на работу, возникали бы вторично,
как будто мы пожелали увидеть их снова,
ради забавы -
я не говорю, что это было бы просто,
я даже не утверждаю, что это имело бы смысл,
я знаю только, что животные
получили бы обратно свои внутренности,
а я - тебя,
и моя рука покоилась бы снова
на изгибе твоего бедра;
и мы увидели бы снег,
возвращающийся в пустые облака,
будто виновная жена, покрывающая мужа
мелкими лихорадочными поцелуями,
чтобы он забыл...
Незначительный разум (Стивен Добинс)
Двое приводят в мотель трёх весёлых девиц.
Всю ночь они имитируют форму десятка
различного вида претцелей.
Утром один из них не в состоянии разогнуться.
- Гуд бай, гуд бай! - пропели девицы.
Его друг отправляется на работу.
Он всё ещё не может разогнуться.
Ростом он более шести футов, но сейчас,
в согнутом состоянии, - немного выше ярда.
Весь мир выглядит иначе.
Он ковыляет вдоль улицы,
уставившись в людские животы,
глаз к глазу с рослыми псами,
подбородком вровень с капотами
дорогих автомобилей.
Это человек, который знал ответы на все вопросы,
который мог часами говорить о бровях и плешинах.
Теперь он видит лишь мужские бороды.
Грудные клетки тяжело нависли над ним.
- Какой я был дурак! - возопил он.
Смирение отражается на его лице.
Он решает, что должен сообщить людям
о своём новом видении мира;
он тащит в парк ящик из-под мыла
и взбирается на него. Собирается толпа.
Немедленно он вновь - более шести футов.
Море лысых голов раскинулось перед ним.
Он забывает то, что хотел сказать,
что-то о гордыне... Толпа аплодирует.
Он исполняет все песни Стивена Фостера,
какие только смог запомнить.
Затем отплясывает короткий танец.
Толпа продолжает аплодировать.
Мужик приходит в такое возбуждение,
что падает с ящика.
Встав на ноги, он обнаруживает,
что может вновь выпрямиться. Вот так так!
А был почти на волоске... Больше никаких девиц!
Он отправляется домой, к жене.
Вечер. Домашнее блаженство!
Жена вяжет у очага. Мужик уставился в пламя;
он чувствует, что забыл о чём-то важном.
Щёлк, щёлк - срабатывает у него в мозгу.
Он расходует половину своих серых клеток
прежде, чем остановиться.
- К чему беспокоиться? - решает он. -
Жизнь и так достаточно тяжела...
Он хлопает свою жену по заду:
- Идём, старая кобылка! Время снова седлать...
Они идут в спальню.
В процессе акта любви его посещает видение:
он в космической капсуле на земной орбите,
сквозь иллюминатор он видит людей в других капсулах,
но их не слышно; только видно, как они машут руками.
Постепенно они уменьшаются,
превращаясь в чёрную точку на чёрном горизонте;
и вот он снова один в бесконечном пространстве.
- Прощай, прощай! - говорит он вечной темноте.
Тут у него происходит оргазм, и он отваливается.
- Ты знаешь, - говорит он жене, -
всё это как-то печально...
Но он не может решить, что печально
или почему печально, или как долго будет печально,
или как избавиться от печали.
Случается иногда такое.
Сбит с толку полночной депрессией.
Слишком тяжело он трудится.
Надо как-то унять назойливое беспокойство.
К счастью, он знает пару девиц...
Он пригласит их в мотель - ночь сексуального безумия.
Весёлые девицы! Чем был бы мир без весёлых девиц?
Время так несётся, а мы живём - только один раз...
Молочный поросёнок (Стивен Добинс)
Семья решает отметить событие.
Это не то день выпуска, не то день рождения.
Отец покупает молочного поросёнка -
достаточно и для жены, и для шестерых детей
да ещё и остаётся кое-что для почётного гостя.
Отец не знает, как заколоть поросёнка,
но он встречает в баре парня, который говорит:
"Не беспокойся: я заколол сотни поросят".
Это молодой человек с широкой улыбкой.
В день торжества парень является ранним утром.
"У меня нет ножа", - заявляет он.
Он берёт кухонный нож и начинает точить его на камне.
Он точит нож и глотает бренди.
Поросёнок носится по дому.
Дети надели ему голубой голубой капор на голову
и повязали голубой бант на шею.
Поросёнок полагает, что он выглядит франтом.
Он позволяет детям кормить себя печеньем
и кататься на себе верхом.
Парень-с-улыбкой продолжает пить и точить,
пить и точить. Приближается полдень.
"Почему бы тебе не приступить к делу?" - говорит отец.
Поросёнок просовывает голову в дверь и стремглав убегает.
Парень глотает ещё бренди. Уже около полудня.
"Не пора ли заколоть поросёнка?" - говорит отец.
Он хочет покончить с этим.
Парень угрюмо оглядывает хозяина
и весь его чистенький домик.
Он встаёт на ноги, покачиваясь взад и вперёд.
"Да, ты пьян!" - говорит отец.
Молодой человек сжимает нож.
"Не настолько пьян, чтобы не заколоть поросёнка!"
Пошатываясь, он выходит из кухни.
"Где этот сукин сын - поросёнок?" - кричит он.
Поросёнок - в детской, на верхнем этаже.
"Я готов! - восклицает парень. -
Теперь я, наверняка, готов!"
Он взбирается по лестнице в детскую комнату.
"Ах, ты потаскун!" - кричит он.
Он бросается на поросёнка и вонзает нож ему в ногу.
Поросёнок пронзительно визжит.
"Не здесь! - кричит отец. - Его надо заколоть снаружи".
Перепуганный поросёнок носится с визгом по комнате,
кровавя ковёр. Голубой капор съехал на один глаз.
"Ах, ты паскудник!" - кричит парень.
Он бросается на поросёнка и вонзает ему нож в плечо.
Дети ревут. Отец кричит.
Парень гоняется за поросёнком по всему дому.
"Ах, ты потаскун; ах, ты жидёнок из рода поросят!"
"Не здесь, не здесь!" - кричит отец.
Он знает правила, знает, где нужно заколоть поросёнка.
Для поросёнка это - кошмар. Голубой капор съехал
на оба глаза, и он почти ничего не видит.
Он непрерывно визжит. Нет в мире более жуткого визга.
Как будто вам брызнули в лицо кипящее сало.
В конце концов, парень загоняет поросёнка
в прачечную. Он бросается на него.
"Ах, ты негритёнок из рода поросят!" - орёт он.
Он вонзает нож в поросёнка ещё и ещё.
Дети стоят в дверях и плачут. Отец плачет тоже.
Жена укрылась в спальне.
Каким потрясающим оказалось это торжество.
Наконец, поросёнок - мёртв.
Парень держит его за за задние ноги.
Он снова улыбается.
"Это заколотый поросёнок!" - возглашает он.
Он, наверное, проткнул его двести раз.
Поросёнок похож на кусок швейцарского сыра.
Парень несёт поросёнка на кухню и начинает разделывать его.
Затем он помогает приготовить его.
Весь вечер дом наполнен удивительным запахом.
Дети прячутся в спальнях.
Отец и мать скребут и скребут, отмывая кровь.
Наконец, поросёнок готов.
Это торжество: не то день выпуска, не то день рождения.
Дети отказываются спуститься вниз.
Отец и мать не чувствуют себя голодными.
Парень сидит за столом один.
Ему прислуживает соседская девчонка,
которую позвали на помощь.
Он ест и ест. "Вкусно, - говорит он. -
Нет ничего вкуснее молочного поросёнка".
Он пьёт вино и улыбается.
Он набивает утробу нежным мясом молодого поросёнка.
Поздно вечером он всё ещё ест.
Дети уложены спать, родители тоже в кровати.
Отец лежит на спине и слушает песни:
охотничьи песни, походные песни,
песни о странствиях в неведомых краях,
песни о мщении и победе.
Убийство (Амири Барака)
Он возвратился и выстрелил. Он застрелил его.
Когда он вернулся, он выстрелил в него,
и он упал, повалился в тенистой роще,
упал на землю, простреленный, умирающий,
конченный, истекающий кровью, убитый наповал.
Он умер вконец здесь, после падения,
пуля в упор - взорвала его лицо,
и кровь оросила убийцу и сумрачный свет.
Фотографии убитого - повсюду.
И призрак его поглощает свет.
Он умер в сумерках, сумрачнее души его,
и всё покатилось слепо вместе с ним, умирая,
вниз по лестнице.
Нам нечего сказать
об убийце, за исключением того, что он вернулся
неизвестно откуда, чтобы совершить то, что он совершил.
И произвёл одиночный выстрел меж изумлённых глаз,
и быстро оставил свою жертву, когда кровь ещё текла из неё.
Мы знаем,
что убийца был опытным, скорым и бесшумным
и что жертва, по-видимому, знала его. Помимо этого,
кроме застывшего, кислого выражения лица убитого
и холодного удивления в положении его рук и пальцев,
нам ничего неизвестно.
Мы шлёпнули вашего друга, поэта (Гарольд Норс)
На основе обозрения С. Конноли "Смерть в Гранаде, о последних днях Гарсиа Лорки". Сандэй Таймс (Лондон), 20 мая 1973 г.
Мы шлёпнули сегодня утром
вашего друга, поэта,
с большой жирной башкой.
Мы бросили его в канаве.
Я всадил две пули в его зад
за то, что он пидор.
Я был один из тех,
кто ходил брать Лорку,
и вот, что я сказал Росалесу.
Моё имя - Руиз Алонсо,
бывший типограф,
депутат правого крыла,
живой и лягающий,
фалангист до конца!
Никто не тронет меня,
я под защитой:
Гражданская Гвардия -
мои друзья.
Оттого, что он был поэт,
что он - лучше других?
Он был чёртов педераст,
и мы устали в Гранаде
от педерастов.
Чёрные эскадроны смерти
перегружены,
ликвидируя профессоров,
студентов, врачей, адвокатов,
как в добрые старые времена
Инквизиции!
Генерал Эквипо де Лано
любит говорить:
"Дайте ему кофе! Побольше кофе!.."
Мы спросили у генерала
после ареста Лорки,
что с ним делать.
"Дайте ему кофе! Побольше кофе!"
Так что мы отвели его к холмам
и - шлёпнули.
Я хотел бы знать, что здесь плохого;
он был гомосек с левацким уклоном.
Не он ли сказал:
"Я не признаю политических границ"?
Не он ли сказал:
"Взятие Гранады в 1492 году
Фердинандом и Изабеллой
было историческим бедствием"?
Не он ли назвал Гранаду "пустыней,
населённой худшим видом буржуазии"?
Пидор! Коммунистический поэт!
Генерал Франко задолжал мне медаль
за то, что я пустил две пули в его зад!
Политический протест (Эл Жолинас)
Позвольте мне быть (Эл Жолинас)
Позвольте мне быть человеком,
который, гуляя среди высоких деревьев,
был поражён молнией,
но не был убит;
а, взлетев кувырком под облако,
с искрящимися, жжёными волосами,
приземлился на ноги
в дымящихся ботинках
и, тряхнув головой, воскликнул:
"Господи, это было здорово!"
Позвольте мне быть человеком,
на которого пал горячий пепел
догорающего метеорита
и озарил его голову
в виде благословения.
Позвольте мне быть человеком,
не раз спасавшимся
после кораблекрушения.
В поверженном городе
позвольте мне быть человеком,
найденным через 17 дней
под бывшим зданием страховой компании,
вдыхающим воздух через обломок
водопроводной трубы и твердящим:
"И не подумаю - сдаться!"
Из всех несчастий позвольте мне
восстать целым и невредимым
с прекрасными дуэльными шрамами
на моём лице.
Как читать стихи (Эл Жолинас)
Подойдите к этому так,
как сыщик подходит к обнаруженной
на пустынном пляже на рассвете
груде одежды.
Медленно обойдите вокруг.
Переберите предметы одежды один за другим.
Будьте полицейским: задавайте вопросы.
Если имеются карманы, исследуйте их.
Владелец не заметит.
Он, наверное, мёртв.
Имеются драгоценности?
Поддельные? Настоящие?
Обнаружены следы на песке -
посмотрите, куда они ведут.
Если - к воде, не делайте поспешных выводов.
Пусть ваши люди пройдутся вдоль пляжа,
в обе стороны, в поисках следов - из воды.
Имеется нижнее бельё?
Груда одежды на пляже,
которая включает нижнее бельё,
сразу вызывает подозрение.
Это может быть неаутентичная груда.
При наличии белья, исследуйте его внимательно.
Не надо испытывать ни смущения, ни отвращения
при виде пятен.
Если обнаружaтся пара мужских трусов и бюстгальтер,
будьте начеку: это подозрительно.
Тут может быть - подлог.
Помните: здесь нечто большее,
чем может увидеть невооружённый глаз.
Изучайте этикетки, но делайте собственные выводы
осмысленно, проницательно.
Следите за нестандартным покроем,
за необычной комбинацией: Роберт Холл и Флоршейм,
складчатые брюки, ковбойские сапоги,
галстуки, бейсбольные кепки.
Все эти предметы указуют на характер,
склонный к немалым причудам.
Всегда помните своё основное заключение:
судить о человеке по одежде - можно,
но только тогда, когда он носит её.
Пока вы изучаете его одежду,
владелец, возможно, скользит на гребне волны
в двадцати милях от берега,
усмехаясь и скандируя своё новое имя.
При идеальных условиях (Эл Жолинас)
скажем на самом плоском месте Северной Дакоты
в непроглядную безлунную ночь
ни дыхания ветра
человек зажжёт свечу
затем уйдёт прочь
то и дело оглядываясь
отойдя на семнадцать миль
учитывая что условия остаются идеальными
он всё ещё будет видеть пламя
где-то между семнадцатой и восемнадцатой милей
свет исчезнет
если бы он двигался вспять
он засёк бы точное место
где исчезает пламя
он мог бы ступить вперёд и увидеть его снова
вперёд назад
от тьмы ко свету от света ко тьме
как называется то место где свет исчезает?
где свет появляется снова?
не говорите мне о фотонах
о глазном хрусталике
об отражении и преломлении
не говорите мне о ста восьмидесяти шести тысяч
миль в секунду и о теории относительности
всё что я знаю
место где появляется и исчезает свет
это то место где мы живём
Внимая аккордеону (Эл Жолинас)
Идея его, в лучшем случае, безвкусна.
Неуклюжий ветрогонный ящик,
миниатюрное пианино с одной стороны,
выступающие пуговки Брайля - с другой.
Меха, как пародия на дыхание,
как какой-то медицинский аппарат
из больничной палаты викторианской эпохи.
Гротескная поэма в трёх измерениях,
вещь туда-сюда в стиле рококо.
Однажды я водрузил аккордеон себе на грудь,
и сразу же оказался откинутым назад, на каблуки;
подбородок кверху, спина изогнута,
как у тореадора или танцора фламенко.
Я являл собой неслыханное противоречие:
цыган в аспирантуре.
Ах, при всём при том, мы находим присутствие души
в самых неожиданных местах.
Однажды в чешском ресторане, на Лонг-Бич,
античный аккордеонист подошёл к нашему столику
и сыграл старое, излюбленное: "Очи чёрные",
"Танец с саблями", "Прекрасная испанка";
и сквозь все эти клише ярко пел его дух:
казалось, будто аккордеон парит в воздухе,
и дух покачивается в невесомости позади него:
глаза закрыты, снова - в Праге
или в затерянной деревне его детства.
Какой-то миг парили мы все, весь ресторан:
посетители, ножи и вилки, рюмки с вином,
жертвенная рыба на блюдах.
Всё было чисто и вечно и хрупко подвешено,
как витраж в уцелевшей стене
разбитого бомбами собора.
Франкенштейн (Эдвард Филд)
Монстр бежит из темницы, в которую заключил его Барон,
создавший чудовище с грубыми стежками и кнопками,
торчащими по обе стороны шеи, в том месте,
где голова одного трупа была пришита к туловищу - другого.
Его преследует толпа невежественных поселян,
которая считает его злым и опасным чудовищем,
так как он уродлив и издаёт уродливые звуки.
Они размахивают дубинами, головнями и граблями,
но он спасается от них и видит хижину, крытую соломой,
убежище старого слепца, играющего на скрипке
"Весеннюю песню" Мендельсона.
Услышав приближение чудовища,
слепец приветствует пришельца и берёт его за руку:
"Входи, приятель! Ты, должно быть, устал".
И сажает его за стол. Он давно мечтал о ком-либо,
кто мог бы разделить его одиночество.
Монстр, который никогда не встречал ласку
(Барон был жестоким), каким-то образом воспринимает её,
к тому же, не имея никаких враждебных инстинктов,
он и ни смог бы нанести урона старику,
ибо несмотря на чудовищный вид, обладал нежным сердцем:
кто знает, чьё сердце билось у него в груди?..
Старик протянул ему горбушку хлеба: "Ешь, приятель!"
Но монстр в ужасе отпрянул, рыча.
"Не бойся, приятель! Есть - хорошо-о-о".
И слепец показал ему, как надо есть.
Успокоенный монстр стал есть и произнёс:
"Есть - хорошо-о-о", пробуя слова на слух и найдя,
что и слова звучат - хорошо...
Старик предложил ему стакан вина:
"Пей, приятель! Пить - хорошо-о-о".
Монстр с громким шумом втянул жидкость и произнёс
своим низким, безумным голосом: "Пить - хорошо-о-о".
И улыбнулся, быть может, в первый раз в своей жизни.
Затем слепец вставил монстру в рот сигару
и поднёс зажжённую спичку, которая осветила его лицо.
Монстр, помня факелы поселян,
в страхе отшатнулся назад и замычал.
"Не бойся, приятель! Курить - хорошо-о-о".
И старик продемонстрировал ему свою сигару.
Монстр сделал пробную затяжку, пыхнул дымом
и с широкою улыбкой произнёс: "Курить - хорошо-о-о".
Затем откинулся на стуле, как банкир, попыхивая сигарой.
Старик снова заиграл на скрипке
"Весеннюю песню" Мендельсона, и слёзы выступили
в печальных глазах монстра, пока он размышлял о камнях,
брошенных в него из толпы, об удовольствии застолья,
о чудесных новых словах, которые он усвоил,
и свыше всего - о друге, которого он приобрёл.
В то же время он не в состоянии предвидеть,
будучи простаком, который верит только в сиюминутное,
что толпа отыщет его и будет преследовать до конца
его неестественной жизни, пока, настигнутый у края бездны,
он не сорвётся в пучину, навстречу своей гибели.
Возвращение Франкенштейна (Эдвард Филд)
Он не погиб в пучине, у мельницы,
куда сорвался, преследуемый
дикой толпой поселян.
Каким-то образом он уцепился за выступ скалы
и ждал, пока поселяне уйдут прочь.
И когда он выбрался наверх, он навсегда стал иным:
его мягкое сердце ожесточилось,
и он, в действительности, был теперь - монстр.
Он возвратился, чтобы мстить им,
чтобы швырнуть ложь о братской любви
в их ясные христианские лица.
Не была ли его плоть прежде
плотью самых злых преступников,
каких только смог отыскать Барон?
Ведь любовь не обязательно присуща человеческой плоти:
их ненависть теперь стала - его ненавистью,
так что он начинает - новую карьеру,
его прежняя - состояла в том, чтобы быть жертвой,
добрым существом, который подвергнут страданиям.
Теперь, более не преследуемый, а преследующий,
он стал хозяином своей судьбы
и знает, как быть искусным и хладнокровным,
утратив даже искру воспоминания
о старом, слепом музыканте,
который однажды по-братски приютил его.
Его идея - если его миссия имела какую-либо идею -
дать им почувствовать, каково быть преследуемым,
наводить на них ужас,
уничтожать их повсюду.
Может быть, тогда проснётся в них
толика любви и милосердия к постороннему.
Лишь страдающие имеют склонность к добродетели.
Ослы (Эдвард Филд)
Они не безмолвны, как рабочие лошади,
равнодушно влекущие телегу или плуг.
Ослы не покоряются просто так
и денно стенают под своею ношею,
ибо они - чувствительны.
Да, они тонко организованные животные,
хотя и не настолько разумны,
чтобы считать деньги
или спорить на религиозные темы.
Смейтесь над ними, когда они орут,
но знайте, что они - рыдают,
когда издают этот звук,
так похожий на нечто среднее
между хлюпаньем водяной помпы
и завыванием судовой сирены.
И когда я слушаю их рыдания,
я внезапно замечаю
их грустные глаза и нелепые уши,
их недоразвитые туловища,
будто они никогда не выросли,
а остались детьми, что, по сути, так и есть;
и будучи не поняты, как дети,
принуждены идти в гору,
неся на своих спинах людей и поклажу.
Как-то я рад, что они не покоряются без протеста,
хотя их вопли никогда не были услышаны,
ибо их погонщики - одни из самых глухих.
Я уверен, что ослы знают, какою должна быть жизнь,
но, увы, они не принадлежат себе;
была бы их воля, я не сомневаюсь, -
они проводили бы время в поле, среди цветов,
целуясь друг с другом, и, быть может,
даже пригласили бы нас составить им компанию.
Ибо никогда не дадут они нам забыть,
что им известен (как известен каждому,
кто сохранил детскую наивность) -
намного лучший способ жизни;
вы можете быть уверены в этом,
когда они останавливаются на своём пути
и трубят, и трубят, и трубят...
И если я попытаюсь объяснить им,
что труд не только необходим, но и полезен,
я боюсь - они не согласятся и лягнут меня
своими задними копытами в качестве комментария
к моему глубокомыслию.
Так что они пребывают вопиющими и несчастными,
и их погонщики, которые равным образом
убеждены в своей правоте,
стегают их и - ничего не слышат.
Стихотворение-апология на все случаи жизни (Остин Страус)
Как ответственный взрослый
беру вину на себя.
Это моя вина.
Ни жены, ни погоды,
ни некоего мистического духа,
проникшего в комнату,
пока я спал.
Это моя вина.
Быть может, "вина" -
слишком сильное слово,
но факт тот, что я не бездействовал,
я допустил это.
Никаких внешних причин.
Ни зла, ни добра, ни несчастного случая,
ни укола, ни выпивки, ни пилюли.
Это моя вина.
Я был в здравом уме.
Я двигал руками и ногами,
это я учудил...
Я нарушил_______, я разрушил_______,
я сказал то, чего не говорил,
я был бесчувственным, я дал промах.
Это моя вина.
Я вёл машину, я уронил сервиз,
я потерял ключ, я махал кулаком,
я порвал страницу, я пролил пиво.
Это моя вина.
Я был подлым. Я был глупым.
Я был чёрствым. Я был мелочным.
Выбирайте - любое.
Это моя вина.
Ни вы, ни десяток других,
ни мои родители, ни учителя,
ни политические деятели,
ни капиталисты, ни даже русские.
Ни звёзды или луна, или солнце,
или ветер, или приливы и отливы.
Ни моя собака или моя кошка,
или мой попугай.
Это был я, я, я.
Мне стыдно. Я сожалею.
Я больше не буду. Какой я был дурак!
Это моя вина.
Mea culpa.
Это был - Я.
Условия человеческого существования на Брайтон-Бич (Дональд Лев)
Куда подевалась солонка?
Кто унёс её?
И очищенная луковица -
ещё вчера она была на этом столе -
тоже таинственно исчезла.
И занавески на этом окне,
которые так грациозно передвигались.
И кувшин из Мексики,
который стоял на своём обычном месте,
на книжной полке -
не мог же я пройти мимо и не заметить его.
Что случилось
с моим организованным беспорядком?
Что тут творится и почему?
Здесь был остаток масла ещё минуту назад.
Где он?..
Нет, это не сумасшествие.
Я уверен, что нет... Я уверен.
Сумасшествие - слишком старомодная идея,
чтобы со мной такое могло случиться.
Друзья бы сказали мне.
Они ничего от меня не скрывают.
Я думаю, что мне необходимо пройтись.
Я возьму зонтик и пройдусь по набережной,
и погляжу на океан или пройдусь
по Кони-Айленд авеню и куплю кныш.
Гречневый кныш и, может быть, некрепкий кофе.
Затем я зайду на почту и куплю марки.
Просто, чтобы постоять со всеми и поворчать,
и поглядеть, как лукавые русские
проскальзывают вперёд без очереди...
Но куда подевались ключи?
Это начинает действовать мне на нервы.
Я не могу покинуть дом без ключей.
А если останусь, то, определённо,
сойду с ума.
нате! (Чарлз Буковски)
хлопнул дверью так,
что взвизгнули петли.
вышвырнул всех трёх кошек
промчался по двум мостам
сорвал $414 на скачках
возвратился
прослушал "Первую" Шостаковича
наконец, вымыл грязное кольцо
внутри ванной
наполнил
влез с бутылкой охлаждённого вина
обтёрся
лёг в кровать ногами на восток
сделал затяжку
выдохнул:
боль и поражение мира.
затем я спал, как ребёнок,
с большими жирными яйцами
и серебряной головой.
придурки и дебилы всегда любили меня (Чарлз Буковски)
в поисках работы (Чарлз Буковски)
Это был бар "Филлис", и бармен спросил:
- Чего?..
И я сказал:
- Налей мне кружку, Джим,
мне надо успокоить нервы,
думаю подыскать себе работу.
- Ты?.. Работу?
- Да, Джим, я видел кое-что в газете -
опыт необязателен.
И он сказал:
- Чёрт, но ты ведь не хочешь работать.
И я сказал:
- Чёрт, нет, но мне нужны деньги...
И я допил пиво,
и сел в автобус, и следил за номерами,
и вскоре номера приблизились,
и вот уже - нужный мне,
и я дёрнул тросик, и автобус остановился,
и я сошёл.
Это было здоровенное здание из жести,
и скользящая дверь застряла от грязи,
я сдвинул её и вошёл внутрь,
и тут не было пола, а был тот же грунт,
бугристый, сырой и зловонный,
и слышен был скрежет,
как будто что-то распиливали надвое,
и что-то сверлили, и было темно,
и люди сновали на перекладинах сверху,
и люди толкали вагонетки внизу,
и люди производили что-то у машин,
и сверкали молнии, и раздавался гром;
и вдруг возник, покачиваясь, огненный ковш,
он ревел и клокотал пламенем,
он свисал на цепи и шёл прямо на меня,
и кто-то заорал: "Эй, берегись!",
и я пригнулся, чуя,
как жар пронёсся надо мной,
и кто-то спросил: "Чего тебе?",
и я сказал:
"ГДЕ ТУТ БЛИЖАЙШИЙ СОРТИР?",
и мне показали,
и я зашёл,
затем вышел и увидел силуэты людей,
снующих в огне и грохоте,
и я направился к двери, вышел на воздух,
сел в автобус, вернулся в бар
и заказал ещё одну кружку,
и Джим спросил:
- Что случилось?
И я ответил:
- Меня не взяли, Джим.
И тут вошла эта самая проститутка и села,
и каждый пялился на неё,
она выглядела роскошно, и помню:
впервые в жизни я чуть не возжелал
иметь вагину и клитор вместо того,
что у меня имеется, но дня через 2 или 3
я пришёл в себя и стал снова читать
рабочие объявления.
фабричные (Чарлз Буковски)
Они непрерывно хохочут.
Даже когда доска
упадёт им на голову
или расквасит рожу,
они продолжают хохотать;
даже когда глаза
мертвецки тускнеют
от плохого освещения,
они всё ещё хохочут.
Преждевременно
состарившиеся
и сморщенные,
они подшучивают над этим:
тот, кто выглядит под 60,
скажет: "Мне - 32...",
и - все хохочут.
Иногда
они выходят наружу
проветриться,
но неизменно
возвращаются обратно,
влача свои
добровольные цепи.
Даже снаружи,
среди вольной публики,
они продолжают хохотать
и плетутся, как безумные,
прихрамывающей походкой.
Снаружи
они пересчитают медяки,
поторгуются,
пожуют хлебушек, поспят,
глянут на будильник
и - возвращаются.
Иногда,
в своём заключении,
они становятся
даже серьёзными,
когда говорят о том,
что - СНАРУЖИ,
как было бы ужасно,
если бы их
не впустили обратно
и они навечно
остались бы СНАРУЖИ.
Им тепло,
они слегка потеют,
но работают
без устали и прилежно;
они работают
так старательно,
что нервы начинают
плясать и возмущаться;
но чаще всего
они получают похвалу тех,
кто выдвинулся среди них
и вознёсся наверх;
и вот, выдвиженцы следят
за теми, немногими,
кто снижает темп,
проявляет халатность
или симулирует болезнь,
желая передохнуть
(отдых надо заслужить,
чтобы окрепнуть
для ещё более
тщательной работы).
Иногда
кто-нибудь умирает
или сходит с ума,
и тогда СНАРУЖИ
вступает новый
и получает возможность
добиться успеха.
Я был там много лет.
Вначале я считал труд
монотонным
и даже нелепым,
но сейчас
я нахожу в нём смысл;
и безликие рабочие,
я полагаю, не так уж
уродливы, и безглазые,
я знаю, могут видеть
и выполнять работу.
Женщины часто - лучшие,
прирождённые труженицы;
с некоторыми из них
я переспал в часы отдыха;
вначале
они показались мне самками
человекообразных обезьян,
но позже, исследуя,
я убедился,
что они такие же живые
и реальные существа,
как я сам.
В прошлую смену
ушёл на пенсию
старый рабочий,
седой и ослепший,
ставший бесполезным,
ушёл - НАРУЖУ.
- Речь! Речь! - потребовали мы.
- Это был ад! - произнёс он.
И мы захохотали,
все 4000 из нас:
он сохранил
свой юмор
до конца.
зоопарк (Чарлз Буковски)
Слоны усталы и покрыты коркой грязи,
носороги - неподвижны,
зебры, как мёртвые стебли,
львы не рычат,
львы - апатичны,
стервятники перекормлены,
крокодилы - неподвижны,
и тут же - странного вида обезьяны,
забыл название,
самец наверху, на перекладине,
оседлал самку, отработал
и повалился на спину, ухмыляясь;
и я сказал подруге:
- Наконец-то, что-то случилось,
теперь мы можем уйти.
Возвратившись домой,
мы продолжили разговор:
- Зоопарк - очень печальное место, -
сказал я, раздеваясь.
- Только те две обезьяны
показались мне счастливыми, -
раздеваясь, сказала она.
- Ты заметила выражение лица у самца? -
спросил я.
- Ты выглядишь точно так же после этого, -
сказала она.
Позже я увидел в зеркале
странного вида обезьяну
и подумал: интересно,
как это происходит
у носорогов и слонов.
Нам надо сходить в зоопарк
снова.
дождь или вёдро (Чарлз Буковски)
стервятники в зоопарке
(все три из них)
сидят очень тихо
в своих клетках,
а внизу, под деревом, -
куски тухлого мяса.
стервятники перекормлены
за счёт наших
налогоплательщиков.
мы продвигаемся
к следующей клетке.
человек в ней сидит на полу
и ест собственное говно.
я узнаю его как нашего
бывшего почтальона.
его любимым выражением
было:
"приятного вам дня!"
день был приятным.
история одного упрямого сукина сына (Чарлз Буковски)
он подошёл к моим дверям однажды вечером,
мокрый, худой, побитый и терроризированный,
белый, косоглазый, бесхвостый кот.
я впустил его, накормил и он остался,
поверил в меня, пока однажды мой друг,
подъезжая к дому, не переехал его.
я отнёс к ветеринару то, что осталось от него:
"не много шансов... дайте ему эти таблетки...
позвоночник его раздавлен, он был сломлен и раньше,
но как-то сросся, даже если он выживет,
он не сможет передвигаться, взгляните на этот снимок:
в него стреляли, дробь ещё внутри,
ему также отрубили хвост..."
я принёс его обратно, было жаркое лето,
одно из самых жарких за много декад,
я положил его на пол, в ванной,
дал ему воды и таблеток,
он не притронулся ни к воде, ни к еде,
я смочил палец в воде и увлажнил ему рот,
и стал убеждать его, я никуда не выходил,
я сидел в ванной и беседовал с ним,
и осторожно гладил его, и он в ответ смотрел на меня
своими бледно-голубыми раскосыми глазами.
прошло немало дней прежде, чем он двинулся
в первый раз:
загребая передними лапами (задние не сгибались),
дополз до кошачьего ящика и взобрался на него;
это было, как трубный звук, возвестивший здесь,
в ванной, и по всему городу о скорой победе;
этот кот стал мне близким - я страдал вместе с ним,
не так, чтоб уж очень, но достаточно...
как-то утром он проснулся, встал на ноги, упал
и посмотрел на меня вопросительно.
"попробуй ещё! - сказал я ему. - у тебя получится".
он снова встал, затем упал, встал, упал
и, наконец, ступил несколько шагов,
шатаясь, словно пьяный,
задние ноги отказывались служить,
и он снова падал, отдыхал и снова вставал...
остальное вы знаете: сейчас он лучше,
чем когда-либо, косоглазый, почти беззубый,
но грация - вернулась и этот особый взгляд,
который никогда не исчезал...
и сейчас, когда иногда у меня берут интервью
и спрашивают о жизни, о литературе, я напиваюсь
и, приподняв моего косоглазого, перееханного,
простреленного, с отрубленным хвостом - кота,
говорю: "взгляните, взгляните на это!"
но они не понимают и продолжают спрашивать:
"вы говорите - на вас повлиял Селин?"
"нет!" - я приподнимаю кота - "вот это, это!
то, что случилось с ним, с ним!"
я встряхиваю кота и поднимаю его вверх
в пьяной, прокуренной комнате,
он спокоен, он понимает...
и на этом интервью заканчивается,
хотя я всё-таки горд, когда позже вижу фотографию:
вот - я и вот - мой кот, и мы сфотографированы вместе.
он также знает, что всё это - вздор,
но тем не менее это как-то помогает.
письмо издалека (Чарлз Буковски)
она прислала мне письмо
из маленькой комнаты у Сены.
она написала, что ходит
в танцевальный класс,
что встаёт в 5 утра
и пишет стихи или картины,
и когда ей хочется плакать,
она уходит на свою любимую
скамейку у Сены.
её книга "Песни"
появится осенью.
я не знал, что ответить ей,
но всё же написал,
чтобы она вырвала больной зуб
и была осторожней
с любовником-французом.
я прислонил её фото к радио,
возле вентилятора,
и оно шевелилось,
как живое.
я сидел и смотрел на него,
пока не выкурил оставшихся
5 или 6 сигарет.
затем я встал
и отправился спать.
я хотел свергнуть правительство, но всё, что я смог - это низвергнуть чужую жену (Чарлз Буковски)
проститутке, которая унесла мои стихи (Чарлз Буковски)
говорят, что не надо раскаиваться в стихах,
а быть абстрактным,
и в этом есть какой-то смысл,
но боже, двенадцать стихов пропало,
и у меня нету копий с них,
и ты унесла, к тому же, мои лучшие картины;
это удушающе:
неужели ты пробуешь раздавить меня,
как и все остальные?
отчего ты не украла деньги?
обычно, они шарят в штанах
у спящих по углам пьяниц.
отними мою левую руку в следующий раз
или возьми полсотни, но не мои стихи:
я не Шекспир;
и однажды, просто, не станет никаких:
ни абстрактных, ни иных;
всегда будут деньги, шлюхи и пьяницы,
до самой последней бомбы,
но как сказал Господь,
скрестив свои ноги:
я знаю, что сотворил обилие поэтов,
но не очень много поэзии.
священник и матадор (Чарлз Буковски)
болтуны (Чарлз Буковски)
мальчишка прошёлся грязными ногами по моей душе,
болтая о виртуозах, солистах, дирижёрах,
о малоизвестных романах Достоевского,
рассказывая, как он одёрнул официантку;
мясник, не знающий, из каких ингредиентов
состоит французская приправа;
он бормочет об Искусстве,
пока я начинаю Искусство ненавидеть;
и нет ничего чище,
чем снова вернуться в бар или на скачки,
и смотреть, как они скачут,..
смотреть, как всё происходит
без этих криков и болтовни;
разговорчики, разговорчики, разговорчики,
маленький рот двигается, глазки мигают,
мальчишка, ребёнок, больной Искусством,
ухватившийся за него, как за юбку матери;
и я гадаю, сколько десятков тысяч
таких, как он, по всей стране
в дождливые ночи,
в солнечные дни,
на вечерних собраниях,
в концертных залах,
в кафе,
на поэтических чтениях
марают, болтают, спорят.
это как поросёнок
ложится в кровать
с красивой женщиной,
и вы не хотите
эту женщину - более.
бутылка пива (Чарлз Буковски)
случилось чудо:
бутылка пива, падая со стола,
перевернулась и встала на донышко,
и я поставил её вновь на стол
и стал ждать, пока осядет пена;
но фотографии сегодня не вышли,
и на левом ботинке я заметил
маленькую трещину;
но всё это очень просто -
мы не можем
требовать от жизни многого:
существуют законы,
о которых мы ничего не знаем,
и каждый толчок локтем
бросает нас в жар или в холод,
и не нам судить,
каким образом дрозд
попадает кошке в лапы
или почему одни вертятся,
как белки в колесе,
а другие сопят в огромные груди
нескончаемыми ночами -
в том-то весь ужас
и неразрешимая задача,
что мы не знаем почему;
и всё же в этом - удача,
что бутылка встала на попа,
и хотя я выпил одну - вина
и одну - виски, это предвещает
хороший вечер;
и, может быть, завтра
мой нос будет длиннее,
ботинки - новыми,
дожди будут реже,
а стихи - чаще.
дёрнешь верёвочку - кукла движется (Чарлз Буковски)
каждый должен понимать,
что всё может быстро исчезнуть:
кошка, женщина, работа,
передние шины,
кровать, стены, комната;
всё необходимое,
включая любовь,
покоится на песке -
и любая данная причина,
неважно насколько безотносительна:
смерть юноши в Гонгконге
или метель в Омахе...
может привести вас к погибели;
весь ваш фарфор вдруг грохнется
о кухонный пол,
и войдёт ваша подруга,
и вы стоите, пьяный,
посреди всего этого,
и она спросит:
боже мой, что случилось?
и вы ответите:
я не знаю,
я не знаю...
слава-любовь-смерть (Чарлз Буковски)
она сидит за моим окном,
как старая торговка на базаре;
она сидит и следит за мной,
и нервно потеет
сквозь сетку, туман и собачий лай,
пока внезапно
я не прихлопну её газетой,
как прихлопывают муху;
и тогда раздаётся вопль
над этим тусклым городом,
и вот её - нет.
лучший способ окончить
стихотворение
подобного рода -
это внезапно
замолчать.
мама (Чарлз Буковски)
вот я лежу в земле, мой рот открыт,
и я не могу даже вымолвить "мама",
и пёс, пробегая мимо, остановился
и мочится на моё надгробие;
я вижу всё, кроме солнца,
и мой костюм плохо выглядит,
и вчера остаток моей левой руки
почти исчез,
осталось нечто похожее
на лиру без струн.
по крайней мере, пьяница
с сигаретой в кровати
может привлечь
5 пожарных машин
и 33 человека.
я же не могу и шевельнуться.
к тому же, P. S. - Гектор Ричмонд,
в соседней могиле, скучает только
по музыке Моцарта и тянучкам.
я - в очень плохой компании.
Семен Беньяминов (Молодченко): The Maverick Poets (переводы с английского).